Квир-реалии

Глава двадцать седьмая Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ОДЕРЖИМЫМ Краткое содержание: Больше темноты и больше снега. Озеро Кардинал. Февраль 2003 года. Джастин «Она сказала. «Я никогда не смогла бы этого сделать», Но я знаю, что ты можешь, ты в моем сне. Мы один человек, а не два в своем роде, И то, что было моим, теперь в твоем распоряжении. Я мог чувствовать тебя под своей кожей. Когда ворвался ветер, кухонный стол рухнул, Она сказала: «Никому не двигаться Или я разрушу дом». Я с трудом понимаю, в какую сторону идти Или в какую сторону спуститься. Люди странные, одному Богу известно, Я чувствую себя одержимым, когда ты приходишь в себя.» *** Я прислоняюсь к нему, поглаживая его член. — Брайан, я хочу забрать свой приз. — Хм? — говорит он. Его прекрасные глаза открываются и смотрят в мои, темно-зеленые и золотистые в свете костра. — Мой приз, — улыбаюсь я. Я ждал этого момента с прошлого лета в Англии! Это был последний раз, когда я добрался до Брайана. И теперь я знаю, что мы находимся в месте, где я могу сделать это снова. И это то самое время. — Я выиграл в «Монополию». А теперь я хочу получить плату по нашему пари. Но что-то кажется неправильным. Брайан как-то странно смотрит на меня. — Какое пари? — нервно спрашивает он, как будто не помнит игру. Я думаю, что Брайану нравится играть в труднодоступных! — Твою задницу, Брайан! — смеюсь я. У меня в руке презерватив. У меня все было готово к этому моменту. Я накатываю его на свой член и беру смазку. — Я думаю, что мне понадобится много этого! — я ухмыляюсь. — Очень МНОГО! — Джастин… — Брайан начинает садиться, как будто собирается куда-то идти. Я так не думаю! — Я собираюсь выебать из тебя все дерьмо, малыш! — хвастаюсь я, толкая его обратно вниз. — И ты не можешь убежать. Потому что ты у меня там, где я хочу тебя. И я собираюсь проделать свой «Порочный путь» с твоей задницей! Прямо сейчас! — Но, Джастин… — Брайан хмурится. Он не просто хмурится — он морщится. Я откидываюсь на спинку дивана. Что-то здесь определенно не так. — Перевернись и дай мне сначала вылизать тебя, хорошо, Брайан? — тихо говорю я. Я не уверен, в чем проблема, но, может быть, мне лучше пока ехать немного медленнее. A небольшая прелюдия всегда хороша. Брайану нравится, когда его вылизывают. Это должно его расслабить и поднять настроение. Но внезапно Брайан встает. — Мне нужно отлить. И он почти бежит вверх по крутой лестнице в маленькую ванную, оставляя меня сидеть одного на диване. Что, черт возьми, только что произошло? Как я мог так ошибиться? Все было идеально. Действительно идеально. И сейчас… Я снимаю презерватив и выбрасываю его. Подхожу к стереосистеме и переворачиваю пластинку Нэта Кинга Коула. Я выбрал ее специально, потому что это не что иное, как романтические песни, одна за другой. Я все это спланировал. Ужин, музыка, романтика. Я беру на себя инициативу и показываю Брайану, что могу заставить его чувствовать себя так же хорошо, как он заставляет чувствовать меня. Но я где-то облажался. Я думал, Брайан действительно готов позволить мне хоть раз взять на себя ответственность. Готов к тому, что я буду вести себя как равный Брайану во всех отношениях. Не только на словах, но и на деле. После всего того, что он сказал мне — о том, что влюбился в меня в ту первую ночь. И с первого взгляда! Все это дерьмо о том, что никогда никого не трахал так, как он трахает меня! Я думаю, это имеет значение только тогда, когда секс на ЕГО условиях. Только когда ОН один контролирует ситуацию! А не я. Я просто тот, кого трахают. Кусок задницы белокурого мальчика, в которого можно засунуть член! Блядь. Я жду некоторое время, но Брайан не спускается вниз. Мне становится немного холодно, поэтому я снова натягиваю штаны. Запись заканчивается, и я снимаю ее с проигрывателя, кладу обратно в футляр и выключаю стерео. Затем иду на кухню и убираю беспорядок после ужина. Достаю недопитую бутылку вина со вчерашнего вечера, наливаю себе стакан и осушаю его. Затем я выпиваю еще один стакан, пока мою посуду и складываю остатки в холодильник. Эта еда может понадобиться нам позже, в зависимости от того, как надолго мы здесь застрянем. Выливаю остатки вина из бутылки в свой бокал и выношу его к камину. Сажусь на ковер, медленно пью его и смотрю на огонь. Я чувствовал себя дерьмово прошлой ночью, когда понял, что открыл бутылку и налил стакан Брайану, даже не подумав, что он не может его выпить. И он выпил его. Но только один стакан. Интересно, означает ли это, что у него будут проблемы с доктором Горовицем? Они проверяют вас, чтобы узнать, употребляли ли вы алкоголь? Расскажет ли Брайан об этом своему консультанту? Или что я отдал его ему? Делает ли это меня плохим партнером? И вменят ли ему в обязанность мыть посуду в качестве наказания, как это было в «Гавани Надежды»? И это все моя гребаная вина. Да, Брайан сказал, что все в порядке, и это его выбор — делать что-то или не делать, но я все еще чувствую, что иногда мне приходится за ним присматривать. Интересно, как сильно Брайану на самом деле не нравится, что я за ним присматриваю. Это должно напоминать ему об отношениях его родителей. Его старик называл миссис Кинни «Надзирательницей», потому что чувствовал, что она держит его в тюрьме. Так вот как Брайан видит меня? Так ли он видит какие-либо отношения? Один человек в тюрьме, а другой держит его там? Потому что я не хочу всю свою жизнь быть чьим-то тюремщиком, даже Брайана. Иногда… иногда я так, блядь, счастлив! Да, иногда. Так почему же это не может продолжаться вечно? Почему это не может длиться вечно? И почему Брайан не может позволить себе быть счастливым дольше пяти минут? Неужели так трудно быть счастливым? Так больно быть счастливым? Я знаю, что обезболивание Брайана — это щит от той самой боли. Но как много из того, что делает Брайан, он делает для того, чтобы НИЧЕГО не чувствовать? Боль или удовольствие? Печаль или счастье? Или даже любовь? Почему с Брайаном я могу зайти так далеко, но не дальше? Всегда есть этот гребаный тупик, о который я постоянно бьюсь головой. Мне двадцать лет, и я уже точно знаю, чего я могу ожидать на всю оставшуюся жизнь. Постоянная борьба с Брайаном. Разбирательство с пристрастиями Брайана, демонами и зависаниями. Никогда не знаешь наверняка, когда появится следующий и взорвется прямо у меня перед носом. Есть так много вещей, которых другие люди с нетерпением ждут в своей жизни. Жениться. Завести детей. Быть вместе простым, незамысловатым способом. Просто знать, что кто-то любит тебя — ТОЛЬКО тебя — и чтобы с этой любовью не свисало много дерьма. Знать, что кто-то хочет быть только с ТОБОЙ. Хочет заняться любовью только с тобой. И кто тебе об этом говорит. Кто не боится сказать тебе это. Или не боится давать подобные обещания. Кто не боится позволить тебе быть ему равным. И я понимаю, что у меня никогда не будет ничего из этого с Брайаном. И не имеет значения, как сильно я могу этого хотеть. Это вообще не имеет значения. Я привык притворяться, что хочу именно того, чего хочет Брайан. Я боялся НЕ согласиться с ним. Если он ненавидел брак, то и я тоже. Если ему нравилось трахаться, то и мне тоже. Если Брайан думал, что два парня, живущие гребаной жизнью вместе в течение двадцати лет, возможно, воспитывающие совместного ребенка, женятся, или оформляют партнерство, или что там еще, черт возьми, то это для педиков без члена и подражателей натуралам, я говорил: «Я тоже в это верю!», даже когда не верил. Теперь мы не будем говорить об этом дерьме. Нисколько. Может быть, когда-нибудь, после всей своей терапии, Брайан сможет произнести слово «обязательство» так, как будто оно не имеет дерьмового привкуса во рту, но я не знаю, когда это произойдет. Иногда я действительно задаюсь вопросом, стоит ли все это того, если я знаю, что некоторые вещи, которых я так сильно хочу, невозможны. Невозможны, если я останусь с Брайаном. Просто чертовски невозможны. Единственная проблема в том, что я так сильно его люблю. Может быть, ДАЖЕ СЛИШКОМ сильно. Определенно слишком сильно. Я одержим им. Во всех смыслах этого слова. И я всегда буду. Такова реальность. К тому же я сейчас немного пьян. Может быть, даже больше, чем немного. Даже от трех паршивых бокалов вина. Раньше я был пьян от счастья. Видите, как быстро все может измениться? Видите, как быстро мое маленькое сердечко может быть переведено в следующее состояние? Только Брайан может так поступить со мной. Только он. И он всегда это делает. Может быть, Брайан действительно любит меня — по-своему. Может быть, он любит меня, как ты любят милого питомца или любимый свитер, потому что он теплый и мягкий и всегда рядом, когда ты этого хочешь. Как то, на что можно положиться. Что-то, что можно принять как должное. Иногда это заставляет меня задуматься. Если бы Брайан старался больше с Роном в Лос-Анджелесе, если бы они оба не совершили так много ошибок с самого начала. Если Джимми и «Олимпиец», и все остальное не мешало бы — был бы я вообще здесь сейчас? Прятался бы Брайан наверху, испытывая какой-то гребаный приступ тревоги, который у него сейчас? Или он был бы где-нибудь вместе с Роном? Рон может был бы жив, а Брайан, возможно, не облажался. Или вообще возможно ли, чтобы Брайан НЕ облажался? Я не знаю. Я бы хотел, чтобы Фиона была здесь. Или хрустальный шар. Чтобы я мог видеть все возможные Потоки и по-настоящему знать, что ждет меня в будущем. Я смотрю на пламя так же, как смотрел на свечу Фионы. Смотрю и думаю. Пытаюсь что-нибудь увидеть. Что-нибудь. Но там ничего нет. Вообще ничего. Только пустой огонь. За исключением того, что поленья догорают, и здесь становится холодно. Тут есть пара старых одеял, сложенных и лежащих на стуле в углу. Я беру одно из них и заворачиваюсь в него. Затем растягиваюсь на диване. Я слышу, как снова поднимается ветер, налетая на коттедж. Затем он немного затихает, только чтобы снова завыть. Снег просто не перестанет падать. Это не прекратится. Даже ради меня. *** «Это был один из тех случаев Я пожалел, что у меня нет с собой камеры — В шести футах от земли, ну, я знаю, как это звучит. Посмотри выше себя и выше меня тоже, Такого рода точка зрения не нуждается в объяснении. Я не лгу, ни о чем не прошу, Я просто хочу быть там, когда это случится снова. Я с трудом понимаю, в какую сторону идти Или в какую сторону спуститься. Люди странные, одному Богу известно, Я чувствую себя одержимым, когда ты приходишь в себя.» *** Я открываю глаза в кромешной тьме от сильной дрожи, а в комнате холодно. Огонь потух, в очаге тлеет лишь несколько угольков. Я встаю и, спотыкаясь, оглядываюсь в поисках торшера. Нахожу его и включаю. Ничего не происходит. Бляд! Я продолжаю включать и выключать выключатель, но света нет. Я на ощупь пробираюсь к шкафу и включаю стереосистему. Ничего. Нажимаю на кнопку пару раз, чтобы убедиться, но в этом нет никаких сомнений. В коттедже отключено электричество. Я стараюсь не паниковать, хотя стою в полной темноте в незнакомом доме посреди метели. Интересно, который сейчас час? На улице все еще кромешная тьма, так что еще не утро. Неужели я проспал только час? Может быть, два? Пытаюсь вспомнить, были ли в кухонном шкафу свечи или хотя бы фонарик, но не думаю, что я их видел. Я возвращаюсь к дивану и сажусь, съежившись под одеялом. Плита электрическая, так что я ничего не могу приготовить, пока нет электричества. Что, черт возьми, теперь делать? Еще один порыв ветра налетает на коттедж и дребезжит в окнах. Это звучит так, словно на меня обрушивается крыша! — Брайан! — зову я, даже не задумываясь. — Брайан! Да, когда я, блядь, напуган и не знаю, что еще делать, вот кого я зову. Всегда. Я такой, блядь, жалкий, я знаю. — Джастин! — Брайан кричит сверху. — Где ты? — Я здесь, внизу! — говорю я, вставая и на ощупь пробираясь к подножию лестницы. — Электричество отключено. — Я знаю. Я пытался включить лампу рядом с кроватью, когда услышал тебя. Я слышу голос Брайана прямо надо мной. — Иди ко мне. Но осторожно, Джастин. Лестница крутая и ступеньки открыты.Не дай ноге проскользнуть внутрь. — Я понял, — говорю я ему, — представляю свой путь наверх. — Я протянул руку, Джастин, просто дотянись до нее. — Подожди! Может, мне сначала поискать несколько свечей? Или фонарик? — Нет! — говорит Брайан. — Ты можешь пораниться, бродя на ощупь в темноте. Если утром электричество все еще не включится, то мы поищем свечи при дневном свете, когда сможем увидеть, что мы делаем. — Хорошо. Я медленно поднимаюсь по ступенькам, шаг за шагом. Странно подниматься по ступенькам в полной темноте. Лестница действительно больше похожа на большую приставную лестницу, чем на настоящую лестницу. И она кажется еще более шаткой и узкой, когда ты не видишь, куда идешь. Я просто рад, что иду вверх, а не вниз! Внезапно, рука Брайана касается моей головы, и я тянусь к нему. Он хватает меня за руку и практически тянет меня вверх до конца, крепко удерживая. Он голый, и его кожа кажется теплой, и пахнет знакомо и безопасно. Я испускаю огромный вздох облегчения. И Брайан тоже. Он сжимает меня в объятиях. Мы ощупью возвращаемся в спальню с двуспальной кроватью. Наверху еще темнее, чем в гостиной, в которой, по крайней мере, есть слабое свечение от угасающего огня. Я ударяюсь коленом о дверной косяк спальни. — Ой! Блядь! — Осторожно! — говорит Брайан. — Вот кровать. Я нащупываю край кровати и сажусь. — Я закрою дверь, чтобы сохранить тепло, — сообщает мне Брайан. — Какое тепло? Здесь как в холодильнике, — отвечаю я, дрожа. — Я знаю, — признается он, — мы ничего не можем сделать, кроме как укрыться одеялами. Брайан садится рядом со мной на кровать и подталкивает меня, чтобы я подвинулся. Затем он накрывает нас обоих. Я чувствую, что он положил дополнительное одеяло поверх покрывала. — Сейчас я бы трахнул республиканца за электрическое одеяло, — ворчит Брайан. — Тогда тебе не повезет, — напоминаю я ему. — О, точно, — говорит он, — я идиот. Электрическое одеяло не сильно поможет, если нет электричества, — Брайан вздыхает, — сегодня я бьюсь с тысячей глупостей. Мы лежим в темноте, прижимаясь друг к другу. Пытаясь черпать тепло и силу друг у друга. Ветер колышет высокие сосны, окружающие коттедж. Это звучит так, словно над нашими головами проносится грузовой поезд. Мне нужно с ним поговорить. Я должен сказать ему, что я чувствую. — Брайан, — шепчу я, — я всегда бегу к тебе, когда мне страшно. Как сейчас, когда я понял, что нахожусь в темноте и не могу включить свет. Я звал ТЕБЯ. Только тебя я хотел. Тебя я всегда хочу и всегда буду хотеть. Но когда ты чего-то боишься, ты всегда убегаешь от меня. И так будет всегда, я прав, Брайан? Так и будет? Так и должно быть? Брайан снова вздыхает. — Думаю, что я вообще не добился никакого гребаного прогресса. Не во всем, что имеет значение. Я знаю, что ты так не думаешь. Я знаю, что тебе этого недостаточно Джастин. Но ничего не могу с этим поделать. Иногда я не знаю, что еще делать. — Но ты добился прогресса, Брайан, — говорю я ему, — ты добился большого прогресса. Но весь этот прогресс убаюкал меня ложным чувством безопасности. Теперь ты можешь сказать «Я люблю тебя». Ты можешь признать, что влюбился в меня с первой ночи. Ты даже можешь принять открытку на день Святого Валентина, не сходя с ума и не дразня меня по этому поводу. Поэтому я иногда забываю, что тебе еще многое нужно преодолеть. Все еще много повреждений, которые тебе нужно исправить. Он обнимает меня крепче, чем когда-либо, его дыхание касается моих волос. — Повреждение — это правильное слово, — говорит он, — так много повреждений и так много гребаного страха! Я знаю, что мне не следовало убегать наверх. Это был типичный тупоголовый ход, но у меня была гребаная паническая атака. Мне жаль. Ты не просил ничего такого, на что… на что ты не имеешь права. Но… я не могу. Мне жаль. Я просто, блядь, не могу этого сделать. Мое ухо так близко к его сердцу, что я слышу, как оно колотится. — Почему, Брайан? Скажите мне. Ты можешь рассказать мне все, что угодно. Он качает головой. — Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать, Джастин, включая объяснение. Что я могу тебе сказать, кроме того, что я облажался? Это всегда будет какая-то глупая проблема или какой-то страх  — это бесконечно. Я все время думаю, что тебе было бы лучше, если бы… если бы… — он останавливается. Я знаю, что он хочет сказать, но он не может этого сказать. Потому что на самом деле он этого не хочет. Он не хочет, чтобы мне было лучше где-то в другом месте или с кем-то другим. Я знаю, что он этого не хочет. И я тоже не хочу. — Если ты думаешь, что избавишься от меня посреди гребаной метели, тогда тебе лучше подумать еще раз, — твердо заявляю я, — если ты думаешь, что я такой мелкий сопляк, что позволю тебе оттолкнуть меня, потому что я не засунул свой член тебе в задницу, тогда тебе лучше пересмотреть свое мышление, мистер Кинни. И если ты думаешь, что мне было бы лучше с кем-то другим, то ты был не очень внимателен последние несколько лет. Я президент твоего фан-клуба, твой преследователь, парень, от которого ты не можешь избавиться, помнишь, Брайан? Я тот парень, который так просто не уйдет… как это ты однажды сформулировал? — «Как сыпь на моих яйцах», — смиренно говорит Брайан. — Вот именно, — киваю я, — вот кто я такой. Упрямая сыпь. За исключением того, что я ВЕЗДЕ — не только на твоих яйца. Или твоем члене. Или твоей заднице! Я повсюду. Хорошее, плохое и уродливое, как в том фильме с Клинтом Иствудом, который тебе так нравится. Я о том, что люблю тебя ВСЕГО, ты, гребаный придурок! Брайан фыркает. — Я знал, что быть педиком было ошибкой. Женщина давно бы от меня отказалась. Но геи никогда не сдаются, пока не получат то, что хотят, неважно, что это такое. — Да, — отвечаю я, — но когда дело доходит до действительно важных вещей, Брайан, разве мы не хотим одного и того же? Реально? Быть счастливыми? Быть вместе? Все остальное — это просто… просто глупые детали. Моя голова лежит на груди Брайана, и я нежно целую ее. Чувствую волосы, которые выросли вокруг его сосков теперь, когда он не бреется, не пользуется воском и не выщипывает себя постоянно. Мне это нравится. Мне нравится натуральный Брайан. Такой, какой он ЕСТЬ, а не такой, каким, по его мнению, он должен быть. Да, мне даже нравится этот долбанутый Брайан. Потому что Брайан, знающий, что он облажался, это начало того, что он что-то с этим делает. И мысль о том, что Брайан изменится, тоже пугает меня. Меня пугает, когда он вдруг делает что-то не в его характере. Например, появляется на моем выпускном балу. Или делает татуировку с моим именем. Или носить глупое маленькое красное сердечко на цепочке и не стесняться этого. Я прикасаюсь губами к этому сердцу. Я занимаюсь с ним любовью в темноте. И знаю, как это сделать лучше всего. Медленно и осторожно. Посасывая каждый дюйм его плоти. Просыпается каждый волосок, так что встает дыбом. Приберегаю член напоследок. Когда вы вообще ничего не видите, осязание, запах и звук берут верх. Гладкость его члена и более грубая текстура его яиц. Запах его пупка. Маленькие вздохи удовольствия, когда я двигаюсь куда-то в новое место и прижимаюсь языком к чему-то неожиданному. Знаю, что презервативы в ящике стола рядом с кроватью. Мне не нужен свет, чтобы найти их. Я раскатываю один из них вниз по его длинному члену. Пахнет латексом и клубникой. Должно быть, я по ошибке схватил один из ароматизированных. Но это не имеет значения. Смазка тоже слегка пахнет антисептиком. На ощупь он плотный и скользкий. Я провожу рукой вверх и вниз, покрывая его. Затем смазываю пальцы Брайана и направляю их к своей заднице. Он глубоко вдавливается внутрь. Открывает меня. Затем я сажусь на него сверху и опускаюсь на его член. Я трахаю его своей задницей. Двигаясь вверх и вниз, когда он встречается со мной, толчок за толчком. Наши руки сцеплены вместе. Наши пальцы переплелись. Это лучший способ заняться любовью. Даже на холоде я чувствую, как пот стекает по моей шее и спине. Стекает в щелку моей задницы. — Оседлай меня, Джастин, — стонет Брайан, — трахни меня так, словно я принадлежу тебе! Не отпускай меня! Да, я обладаю им. Я сжимаю свою дырочку вокруг члена Брайана. Я толкаю вниз, сильно. Потом еще сильнее. Он стонет, и я чувствую, как он дергается. Это судорожные сокращения его члена, высвобождающего свой груз в резину. Он рычит и вздыхает, садясь, чтобы крепко обнять меня, пока кончает. — Даже в темноте я бы всегда узнал, что это ты, Джастин. То, как чувствует себя твоя задница, как она двигается, — говорит он, обнимая меня, — больше нет никого, кто заставлял бы меня чувствовать себя так. Никого. — Люблю тебя, Брайан, — говорю я, — несмотря ни на что. Я хотел бы, чтобы ты мог в это поверить — действительно поверить. — Я знаю, — шепчет он, — даже когда я гребаный мудак. Или чертов трус, — он трется лицом о мою шею, — теперь ты можешь трахнуть меня. Все в порядке. Я не сбегу. Я резко вдыхаю. — Почему сейчас? Ты мне ничего не должен, Брайан. Тебе не обязательно это делать. Тебе не нужно ничего мне доказывать прямо сейчас. — Я… я хочу, — говорит он, откидываясь на подушку, — если мы, блядь, умрем здесь, в снегу, я не хочу умирать, зная, что последним, кто трахнул мою задницу, был… был… Он останавливается. Его член начинает выскальзывать. Я осторожно вынимаю его из задницы и заворачиваю презерватив в салфетку. Затем я снова натягиваю на нас одеяла. Вот в чем дело. Страх Брайана потерять контроль. Его воспоминания о том, как его использовали и оскорбляли давным-давно, или не так давно. Так что же Брайан на самом деле пытается мне сейчас сказать? Что Рон трахнул его в последний раз, как раз перед тем, как покончил с собой? Или это были те двое парней в Англии, которые изнасиловали его в том переулке? Или все остальные парни, которые издевались над ним, когда он был ребенком? Кто трахнул его, а потом выбросил, как будто он не человек? Для меня трахаться в задницу — одно из главных удовольствий существования. Это лучше, чем есть, пить и получать подарки на Рождество. Как будто все лучшие ощущения, которые вы когда-либо могли испытать, сосредоточены прямо здесь, в этом удивительном, интимном, страстном акте. Но я знаю, что Брайан не чувствует того же самого. Иногда ему нравится, когда его трахают, ему нравится жестко и быстро. И ему нравится, чтобы все закончилось как можно скорее, в отличие от меня, мне нравится, чтобы это продолжалось и продолжалось так долго, как Брайан может сдерживаться, а это обычно долго! Но я не знаю, нравится ли ему наслаждаться так же, как мне. Я думаю, «наслаждаться», возможно, не совсем подходящее слово. Потому что для Брайана речь идет не столько о сексе, сколько о власти. Речь идет о том, чтобы иметь контроль и отпустить этот контроль. И Брайан не может смириться с тем, чтобы отпустить его. Я искренне верю, что единственный человек, с которым Брайан когда-либо чувствовал себя комфортно, когда его трахали, это Рон. Мне нелегко это признать, но я думаю, что это правда. И что это связано с тем, что шестнадцатилетний ребенок искал кого-то, кому можно доверять. Искал того, кто полюбит его. Кого-то, кто будет владеть им. Обладать им. И речь шла о том, что Брайан считал таким человеком Рона. А потом все это полетело к черту. Все кончилось так, как кончилось, в страхе, гневе и смерти. Это дерьмовый способ понять, что такое любовь, или чем она не является. Думаю, что доктору Горовицу понадобится время, чтобы разобраться с этой ситуацией в голове Брайана. Я даже не собираюсь пытаться распутать это сам. И я знаю еще одну вещь, которую не собираюсь делать. По крайней мере, не сейчас… — Я устал, Брайан, — говорю я, прижимаясь к нему под тяжелыми одеялами, — я достаточно выебан на сегодня. Ты не возражаешь? — Нет, — говорит он. Я слышу облегчение в его голосе, — все в порядке. Может быть, завтра. Если мы к тому времени не замерзнем окончательно, — он прижимается ко мне в темном тепле. — Если это так, то они найдут два трупа с блаженными улыбками, — отвечаю я. — И два СТОЯКА, — добавляет Брайан и смеется. Через минуту я слышу легкое хрипение у него в носу, означающее, что он спит. И тогда я тоже засыпаю. *** «Всякий раз, когда ты вторгаешься в мой дом Все, что я знаю, вылетает в окно. Это выше тебя и выше меня тоже. Мне не нужны объяснения, но я буду там, когда ты разрушишь дом. Я с трудом понимаю, в какую сторону идти Или в какую сторону спуститься. Люди странные, одному Богу известно, Я чувствую себя одержимым, когда ты приходишь в себя.» «Я чувствую себя одержимым» Нил Финн.* *Нил Маллейн Финн (родился 27 мая 1958 года) — новозеландский певец, автор песен и музыкант, участник групп Crowded House и Fleetwood Mac.