Квир-реалии

Глава тридцать шестая ПОРОЧНАЯ ЛЮБОВЬ Краткое содержание: Джастин ищет помощи, а Дилан ищет шанс. Питтсбург. Февраль 2003 г. Тим Рейли Сегодня тихое утро. Нужно сделать несколько звонков, встретиться с несколькими клиентами. Днем мне нужно заехать в Хоспис по борьбе со СПИДом, чтобы посмотреть, как поживают несколько моих ребят. Хандра середины зимы начинает овладевать мной, так что мне нужно чем-то заняться. Думаю, что она добирается до всех в эти последние дни февраля. Я беру чашку и открываю дверь своего кабинета, но вижу его и резко останавливаюсь. — Джастин? Что ты здесь делаешь? Я как раз собирался налить себе кофе. Не хочешь немного? Или чашечку чая? Он колеблется, нервно оглядываясь по сторонам. — Нет, спасибо, Тим. Я хотел бы… если бы я мог поговорить с тобой несколько минут? — Конечно, Джастин. Почему бы тебе не присесть, пока я схожу за кофе? Он заходит внутрь и садится, пока я иду по коридору за своей порцией. Кори сидит за своим столом и отвечает на телефонные звонки. — Ты не против подождать со звонками? — спрашиваю я его. — Конечно, — говорит Кори, кладя трубку, — я видел, как вошел молодой парень. Он новый клиент? — О, нет, — говорю я, — Джастин — мой друг. — Это хорошо, — говорит Кори, — мне ненавистна мысль о том, что такой красивый юный парень может быть заражен. Но думаю, что это происходит каждый день. И именно поэтому мы все здесь. — Я знаю. И когда это случается, я часто оказываюсь тем, кто это видит. Молодые, старые и среднего возраста. Но труднее всего приходится молодым парням, у которых впереди вся жизнь. Это недостаток работы по пропаганде борьбы со СПИДом. К сожалению. Несу свой кофе обратно по коридору и закрываю за собой дверь кабинета. — Джастин, — говорю я, садясь за свой стол, — это очень приятный сюрприз. Я как раз на днях говорил Вику, что мы должны позвонить тебе и пригласить на ужин. С отъездом Брайана… — я колеблюсь секунду. Но Джастин знает, что я знаю, что Брайан находится в реабилитационном центре, так что глупо притворяться, что он где-то в Калифорнии, сидит у бассейна, — с отъездом Брайана, держу пари, тебе понравится один из Специальных итальянских ужинов Вика. Но Джастин не улыбается. Это необычно. Первое, о чем я думаю, когда представляю себе Джастина, это его вездесущая улыбка. — Мне нужно поговорить с тобой, Тим. Лицо Джастина такое странное. Такое серьезное. Так что… что-то определенно не так. — Джастин, ты хочешь что-то обсудить со мной? — спрашиваю я. Мне очень неловко сидеть и наблюдать за ним. У меня было так много угнетающих разговоров в этой комнате. Разговоров с молодыми людьми, которым только что поставили диагноз. Бесед с мужчинами среднего возраста, которые пытаются сохранить свою жизнь на прежнем уровне после многих лет борьбы с ВИЧ. И разговоров с людьми, которые приближаются к концу своей борьбы. Их не так много в наши дни со всеми новыми лекарствами, но все равно слишком много. Так чертовски много! — Тим, — медленно начинает он, — я пришел к тебе по… по двум причинам. Не могу говорить об этом ни с кем другим. Ты раньше был священником, так что знаешь, как хранить тайну, а это то, что Эммет не может сделать. Это то, о чем я не могу поговорить со своим другом Маршаллом. Или Деб. Или матерью. Даже с Дафной. Я просто… — он запинается. — Не торопись, Джастин, — говорю я ему, понимая, что бессознательно включил свой «исповедальный голос» — мягкий, низкий и сочувствующий, — скажи то, что тебе нужно сказать. Я слушаю. И обещаю, что никогда не предам твоего доверия. — Предать мое доверие? — повторяет он. — Это забавное слово. Предавать. Раньше я никогда об этом особо не задумывался, — он останавливается и дрожит. В моем кабинете тепло, но он не снимает пальто, как будто внутри у него что-то замерзло, — другая причина, по которой я пришел к тебе, Тим, заключается в том, что… из-за Брайана. — Брайана? Я застываю, весь внимание. — Да, — говорит Джастин, — потому что я знаю, что у тебя были с ним отношения. Возможно, это было давным-давно, но он у тебя был. Не так много мужчин могут так сказать. По крайней мере… — Джастин сглатывает, — по крайней мере, люди, которые живы. — Я сомневаюсь, что Брайан назвал бы то, что у нас было, отношениями, — напоминаю я ему, — Брайан никогда не заводил отношений, помнишь? До тебя, конечно. Лицо Джастина побледнело. Он облизывает губы, которые выглядят слегка потрескавшимися от холодной погоды. — Это были отношения, Тим, из того, что я знаю об этом. Брайан утверждал, что вы трахались всего пару раз, но я знаю, что это неправда. То, что он сказал, и то, что сказал Вик, и даже то, что сказал Майкл, все говорит мне, что это было нечто большее. Так ли это, Тим? Было ли это чем-то большим? Я делаю глубокий, глубокий вдох. Это такая древняя история. И древние эмоции, которые я глубоко похоронил. — Даже если бы это были отношения, Джастин, это часть прошлого. То, что я сделал с Брайаном, то, что МЫ сделали вместе — это то, о чем я всегда буду сожалеть. Это было неправильно. Это был грех. И это было так… — Брайан не верит в грех, Тим, — перебивает Джастин, — и он не верит в любовь. Брайан верит в трах, как мы все хорошо знаем! Так что я не думаю, что он сочтет что-либо из того, что вы двое сделали, грехом. — Брайан не всегда не верил в любовь, Джастин, — мягко напоминаю я ему, — и он верит в это сейчас. Это совершенно очевидно. Очевидно для любого, кто видит вас двоих вместе. Он на мгновение закрывает глаза, а затем открывает их, пристально глядя на меня сверху вниз. У него такие голубые глаза. Такие голубые и такие прозрачные. И так сильно встревожены. — То, во что Брайан сейчас верит, не имеет значения. Но единственное, что я знаю, это то, что… что ты любил его. Я знаю, что ты его любил. Это было очевидно для меня, когда я впервые увидел вас двоих рядом на большом ужине Брайана в «Папагано» в прошлом году. Я видел твое лицо, Тим. И видел его лицо тоже. Ты любил его. Я отвожу взгляд от глаз Джастина. Он кажется… сердитым. Или напуганным? Я не уверен. Но внутри него бурлят какие-то сильные эмоции. Эмоции, которые он изо всех сил пытается сдержать. Или отпустить. — Да, — признаю я, — но это было очень давно. И обстоятельства были… по меньшей мере невозможными. И Брайан не испытывал ко мне тех же чувств. Возможно, я ему нравился, но он определенно не любил меня. Он не был влюблен в меня. Он был просто очень нуждающимся, одиноким мальчиком, а я был очень нуждающимся, одиноким и глупым человеком. Но, слава Богу, все закончилось. Все закончилось. И я вскоре оставил священство. Потому, что знал, что не могу больше оставаться и отрицать свои сексуальные чувства. Я не мог отрицать своих чувств к Брайану. И я больше не мог отрицать, что я гей. — Но ты не пошел к Брайану тогда, после того, как оставил священство! — говорит Джастин, повышая голос. — Ты не вернулся к нему! — Нет, — говорю я, — это было бы неправильно. Брайану нужно было найти свой собственный путь и свою собственную жизнь. И мне тоже. Я замолкаю, размышляя. Какой была бы моя жизнь, если бы я тогда пошел за Брайаном? Может мы действительно были бы счастливы вместе? Или было уже слишком поздно? Но я должен похоронить эту мысль далеко в глубине своей головы. Зачем рассуждать о том, что могло бы быть. Не хочу даже думать об этом. — Но ты сделал это, — говорит Джастин дрожащим голосом, — ты ушел от Брайана. Ты любил его и ушел. — Да, — отвечаю я, мои слова звучат пусто в моей голове, — я ушел. Потому что это было правильно. Для нас обоих. — Я хочу знать, — говорит Джастин почти шепотом, — я хочу знать, как ты это сделал. Ты единственный, кого я могу спросить. Единственный, кто это сделал. Единственный, кто повернулся и ушел. — Джастин, что ты имеешь в виду? — спрашиваю я с большой тревогой. — Я хочу уйти, Тим. Я не хочу любить его, — отвечает он, — я… я больше не могу этого делать. Я хочу понять, как ты заставил себя разлюбить Брайана, и как ты пережил это. Мне нужно знать! Чтобы я тоже мог это сделать. Я сижу за своим столом и смотрю на Джастина так, словно мы оба находимся на далеких планетах, разделенных световыми годами пространства. Что я на самом деле слышу? Что он мне говорит? Эти слова исходят от Джастина, но я не могу в них поверить. Не могу сосредоточиться на них. — Джастин, что случилось? — я говорю как можно мягче. — Что Брайан сделал сейчас? Лицо Джастина краснеет, и его глаза сверкают на меня. — Это всегда должно быть тем, что Брайан сделал или не сделал со мной?! Это всегда связано с Брайаном, не так ли, Тим? Дело никогда не бывает в том, чего я, блядь, хочу или что мне, блядь, нужно! Мне это надоело! — Джастин вскакивает. — Это была огромная ошибка. Мне нужно убраться отсюда к чертовой матери. Я встаю и хватаю его за руку. — Джастин! Пожалуйста, останься! Пожалуйста, поговори со мной об этом. Его лицо претерпевает так много изменений. Что-то разрывает его изнутри на части. Затем он снова садится. — Джастин, ты бы не пришел ко мне, если бы тебе не было о чем со мной поговорить, — продолжаю я, — если это касается Брайана, или тебя, или чего-то еще, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Это то, что я делаю весь день — я разговариваю с людьми. Людьми, которые попали в беду, которые часто сталкиваются с болезнью или даже смертью. Я знаю, что больше не священник, но все, что ты мне говоришь, остается здесь. Обещаю тебе это. Я бы никогда не предал твоего доверия. — Я уверен, что Брайан тоже так думал, когда доверял тебе, — устало говорит Джастин. — Я никогда никому об этом не говорил и не буду говорить сейчас, — я с трудом сглатываю. Это касается не только Джастина и его возлюбленного — это касается и меня тоже. Обо мне и Брайане, — и я не могу говорить об этом даже с тобой, Джастин. Я так старался искупить грехи, которые совершил против Брайана, хотя ты прав. Сомневаюсь, что Брайан когда-нибудь увидит в том, что мы сделали, грех. Но это то, чем это было для меня, и я всегда буду расплачиваться за это предательство, каждый день своей жизни. Возможно, помощь тебе может быть частью этой расплаты. Но если ты все еще хочешь уйти, то я не буду тебя останавливать. Но он сидит. Его гладкое бледное лицо покрыто красными пятнами. Ожидаю, что он сейчас выскочит за дверь. Но он этого не делает. — Я только хочу, чтобы все это закончилось, — его голос низкий, но ровный, — год назад я был один в лофте. И теперь, год спустя, я все еще один в лофте. Я любил Брайана год назад и за год до этого. И… и я все еще люблю его. Но все разваливается на части, Тим. Я чувствую, что не могу продолжать так жить. Чувствую, что Брайан старается, но как бы он ни старался, ему никогда не станет лучше. Никогда. Так будет всегда. Брайан пытался, а потом Брайан облажался, а потом я простил его и попытался помочь ему. А потом все начинается сначала! — Все отношения проходят через эти испытания, Джастин, — говорю я ему. Это запатентованный ответ, но это правда, — иногда тебе приходится держать удары. — Но это все, что я делаю, — отвечает он резким голосом, — держу удары. Один гребаный удар за другим. В начале мне приходилось жить с Брайаном, который говорил мне, что я ничто. Что я для него ничего не значу. Мне приходилось жить с тем, что он всегда отталкивал меня и выставлял напоказ свои трахи перед моим гребаным лицом! Потом, когда меня избили, мне пришлось смириться с тем, что Брайан бросил меня. Никогда не навещал меня. Никогда не показывал мне, что ему не все равно жив я или мертв, — Джастин останавливается, его голос срывается, — это было похоже на то, как будто меня снова избили. Это было все равно, что быть мертвым внутри. Потом мне пришлось иметь дело с его… его жалостью. Он взял меня обратно только потому, что чувствовал себя виноватым в том, что со мной случилось. — Это было больше, чем просто чувство вины, — говорю я, — Брайан действительно любит тебя. — Это было чувство вины, — твердо отвечает он, — Брайан сам мне об этом сказал. Он взял меня к себе, потому что я получил битой по голове. Но потом, как раз когда я начала думать, что у него действительно были ко мне чувства, он оставил меня, чтобы уехать в Калифорнию с Роном. Бросил меня, потому что не смог справиться с моей любовью. С моей непреодолимой потребностью. Я душил его, и он не мог с этим справиться. Поэтому, когда Рон появился в идеальное время и дал ему выход, Брайан ухватился за него. Ему больше не нужно было быть «Брайаном Гребаным Кинни». И ему больше не пришлось бы иметь дело с моим дерьмом — или с моей любовью. Я должен прервать его, потому что это еще не вся история. Совсем нет. — Так почему же Брайан сейчас в реабилитационном центре, пытается изменить свою жизнь? — говорю я ему. — Потому что он знает, что ему, наконец, придется иметь дело со своими собственными эмоциями. — И для кого, по-твоему, Брайан это делает, Джастин? Как ты думаешь, о ком он заботится настолько, чтобы захотеть изменить себя и свою жизнь? Но Джастин отстраняется. — Для себя. Вот для кого, Тим. И для его карьеры. Потому что студия вынуждает его к этому. Все это веские причины. Лучшие причины, чем ублажать какого-то ребенка, который… который думает, что влюблен в него. — Думает? — говорю я. — Ты только «думаешь», что влюблен в Брайана? — Любовь, — шепчет Джастин, — это всего лишь еще одно гребаное слово! Слова бессмысленны, понимаешь? Брайан всегда мне это говорит. Поэтому, когда я говорю, что люблю его, для него это всего лишь еще одно слово. И когда он говорит это мне — это больше похоже на то же самое! Пустые гребаные слова! — Ты же на самом деле не веришь в это, Джастин, не так ли? Его боль настолько ощутима, что я чувствую, как она вибрирует через стол. — Я хочу в это верить, — говорит он, — я должен в это поверить. Потому что все изменилось. Все уже никогда не будет так, как прежде. Я нахмуриваюсь. — Почему, Джастин? Что случилось, чтобы что-то изменить? — Я… Я встретил кое-кого другого, — он закрывает глаза, — на самом деле я с ним не встречался. Я знаю его уже давно. Вообще-то, с тех пор, как мы были детьми. Но… но… — Джастин открывает свои голубые глаза, и мне кажется, что я вижу другого человек, сидящего напротив, — мы трахались. В прошлые выходные я отказался ехать к Брайану. Я солгал ему и сказал, что слишком занят. Но я был не слишком занят. Я был зол! Ты читал его интервью в «Адвокате»? — Да, — говорю я, — я читал это. Вик показал его мне, и мы поговорили об этом. И мы оба согласились, что интервью звучало как классический Брайан Кинни — прямо в лицо, вызывающе и так наивно в отношении своих собственных эмоций. Когда он дал это интервью, Джастин? До того, как он попал в реабилитационный центр? Джастин кивает. — В декабре. Прямо перед смертью Рона. — Это было несколько месяцев назад. Сейчас все совсем по-другому, Джастин. Не так ли? — Разве? — Джастин сплевывает в ответ, внезапно очень, очень разозлившись. — Разве все по-другому? Может ли Брайан когда-нибудь стать другим? На самом деле? Я так не думаю! Я не думаю, что он может быть другим! — Джастин делает глубокие вдохи, почти задыхаясь, как будто он пробежал большое расстояние. — Но Я могу быть другим. Знаю, что смогу. Может быть, это мой последний шанс быть собой. Только пока Брайан в отъезде. Потому что, когда он рядом, я не могу думать. Не могу быть собой. Я всего лишь кусок задницы белокурого мальчика Брайана. Это все, чем я хочу быть, когда нахожусь с ним в одной комнате. И именно таким я буду, когда он вернется из реабилитационного центра. Кусок задницы Кинни. Мальчик Кинни. Вот почему я должен сейчас попытаться вырвать его из сердца! Чтобы попробовать что-нибудь другое. — Попробовать что-нибудь с этим новым мужчиной? — я сжимаю руки на столе, потому что обнаруживаю, что меня трясет. — Отношения? За спиной Брайана? — У него есть имя! Дилан! Его зовут Дилан, — Джастин останавливается и вытирает нос, — и это просто пиздец, Тим. Это последнее, что волнует Брайана. Блядь. Для него это бессмысленно. Но для меня это никогда не бывает бессмысленным. Даже когда я пытаюсь сделать это бессмысленным. Даже в задней комнате «Вавилона». Я никогда не смог бы отделить свой разум от своего тела так, как это может сделать Брайан. Я пытался… и это чуть не убило меня. — И ты не думаешь, что Брайану было бы интересно узнать, что ты трахаешься с каким-то парнем — для него это бессмысленно? — мой голос звучит громче, чем я хотел. — Потому что, похоже, у тебя есть чувства к этому парню, учитывая как ты говоришь, тогда это не бессмысленно. Но справедливо ли это по отношению к Брайану? Своему партнеру? — Партнер, — повторяет он, — что это вообще значит? Мы действительно партнеры? Он, наверное, трахает кучу разных парней в реабилитационном центре. Трахает их и не раздумывает дважды об этом. Майкл как-то сказал мне, что трахаться для Брайана — все равно что пожать руку. И значит ровно столько же. — Брайан сказал, что это так? Он признался тебе в этом? — Нет, — говорит Джастин, — ему и не нужно этого делать. Но я знаю Брайана. Если не сейчас, то скоро будет. В реабилитационном центре, или в Питтсбурге, или в Лос-Анджелесе, или на гребаной Луне! Это Брайан! Он это сделает. Я не могу сказать или сделать ничего, что остановит его. — Но, похоже, для тебя это имеет значение, — отвечаю я, — этот другой мужчина — Дилан — говорил ли он тебе, что любит тебя? Но Джастин отвечает не сразу. Он моргает, а его правая рука сжата в кулак. Потом я понимаю, что он дрожит. Это его поврежденная рука, и он не может ее контролировать. — Мы были на вечеринке в субботу вечером, — говорит он мне, его голос онемел, — я выпил несколько кружек пива, и мы оба приняли немного «Е». Секс… довольно хорош с «Е». — Так мне и говорили, — говорю я, — но это не реально, Джастин. Ты трахаешься с наркотиком, а не с человеком. — Нет, Тим! — голос Джастина повышается. — Наркотик трахал МЕНЯ! Дилан трахнул меня, Тим! Я отсасывал у него, и мне хотелось это сделать. Он делал то же самое и со мной. Это было приятно. Он чувствовал себя хорошо. Я хотел это сделать! Хотел этого! Поверь мне! — Я верю тебе, Джастин, — говорю я, пытаясь успокоить его, — нет необходимости кричать. Все в порядке. Он сжимает и разжимает свою негнущуюся правую руку. — Потом Дилан трахнул меня. Я позволил ему трахнуть себя. Я хотел, чтобы он… трахнул меня! Но потом, когда он начал это делать… Я запаниковал, пытался остановить его. Но… было слишком поздно. — Джастин, — говорю я, протягивая руку, чтобы коснуться его дрожащей правой руки, — ты сказал ему остановиться, но он продолжал? Даже после того, как ты сказал ему не делать этого? Джастин — это… серьезно. Ты понимаешь, что с тобой случилось? — Нет! — кричит он. — Я хотел его! Я хотел, чтобы он трахнул меня! Я испугался всего на минуту! — лицо Джастина посерело. — Он ничего… ничего мне не сделал! — Джастин хватает меня за руку и цепляется за нее. — Брайан был единственным, кому я когда-либо позволял… войти в меня. Единственный, кого я когда-либо хотел чувствовать внутри себя. Это было то, что было… это было только для НАС. Но мне нужно было, чтобы Дилан трахнул меня! Разве ты не понимаешь, Тим? Мне нужно было, чтобы Дилан выебал из меня эту глупую романтическую идею! Мне нужно было, чтобы Дилан выебал из меня Брайана! Неужели ты не понимаешь? Не понимаешь? Я не знаю, что сказать этому мальчику. То, что он мне рассказывает, приводит меня в ужас. Меня тошнит от этого. И заставляет мое сердце обливаться кровью за него и за его боль. — Джастин, тебе нужно подумать об этом еще немного. Поговорить об этом с кем-то, кто знает, что тебе сказать. Я пытаюсь подумать, кто из моих знакомых мог бы ему помочь. Единственное место, о котором я могу думать — это Кризисный центр по изнасилованиям, потому что у меня нет никаких сомнений в том, что Джастин был изнасилован этим Диланом. Возможно, это было бы расценено как изнасилование на свидании, но это не имеет никакого значения. Этот мужчина заставил Джастина заняться анальным сексом. И он, похоже, дал ему наркотики и алкоголь, чтобы сломить защиту. То, что Джастин — мужчина и гей, не должно иметь значения. Это было нападение, простое и ясное. И Джастин это знает. — Я больше ни с кем не буду об этом говорить, Тим! — Джастин быстро встает. — Я не должен был говорить об этом и тебе! Я знал, что ты меня неправильно поймешь! Пошел ТЫ, Тим! К черту все это! И Джастин выбегает из моего кабинета. Я вскакиваю и бегу за ним в коридор. — Джастин! Не уходи! Вернись и поговори со мной! — умоляю я. — Это очень важно! Не хорони это в себе! Пожалуйста! Джастин выбегает через парадную дверь. Я бегу на стоянку, но он уже в джипе. Затем он срывается с места и мчится на Либерти-Авеню. *** Дилан Я смотрю на часы. Три сорок пять! Какого хрена? Где он, черт возьми? Решаю задержаться еще на десять минут перед его домом. Но это все. К черту все это! Я замерзаю, и я голоден, и мне, блядь, нужно выпить. А потом я вижу джип Кинни. Этот большой черный ящик с грохотом несется по Фуллеру и останавливается прямо перед зданием. Дерьмо. С ним этот ребенок. Чертов сын Кинни. Он всегда таскает этого слюнявого сопляка по всему городу, как будто он чертова няня или что-то в этом роде. Он видит меня, но делает вид, что нет. Он смотрит в другую сторону, паркуя джип. И явно взбешен. Блядь. Так что же еще нового? Между ним и моим глупым соседом по комнате, моим тренером и моим стариком весь гребаный мир зол на меня. Но я все равно делаю глубокий вдох. Не хочу упускать этот шанс. Я зашел слишком далеко и не собираюсь отступать. Не тогда, когда человек, за которым я гонялся всю свою гребаную жизнь, наконец-то в пределах досягаемости. Джастин открывает дверцу джипа, и вот тогда у него начинаются проблемы. Он борется с сумками с продуктами, сумкой с книгами и портфелем — и у него еще ребенок. Он борется с автомобильным сиденьем, пытаясь отстегнуть его. И ребенок извивается, размахивая своими маленькими кулачками, как будто готов заплакать. Кладу свой сверток на тротуар и подхожу. Дилан Берк спешит на помощь, мать его! — Позволь мне помочь тебе с этим, — я всегда такой джентльмен. — Отвали, Дилан! — говорит он с жаром. — Я могу сделать это сам! — Отдай мне сумки, а ты возьмешь ребенка, — говорю я ему. — Я могу сделать сам! — кричит он мне. И вот тогда ребенок начинает кричать. И я имею в виду, что он действительно, блядь, орал во все горло. И он бьет Джастина своими маленькими, покрытыми соплями кулачками. Джастин отступает, выглядя совершенно побежденным. У меня возникает странное желание обнять его и защитить. Да, я не из тех, кто обнимает людей. Ни за что, блядь. Однако… Я обнимаю его и прижимаю к себе. Это просто необходимо. И Джастин совершенно, блядь, ломается. И он, и ребенок плачут. Я ничего не могу поделать с ребенком, поэтому я сосредотачиваюсь на Джастине. — Все в порядке, — говорю я, крепко обнимая его и поглаживая его мягкие, сладкие волосы, — все в порядке. И я на минуту думаю, что все может быть в порядке, в конце концов. Наконец он отстраняется, вытирая глаза рукавом. — Ты возьми сумки, а я возьму Гаса. Сопляк смотрит на красное лицо Джастина и замолкает, пока Джастин пытается расстегнуть ремни автомобильного сиденья. Он освобождает ребенка и поднимает его с заднего сиденья джипа. Он берет с пола синюю стеганую сумку и перекидывает ее через плечо. Затем поднимает ребенка. Я беру остальное дерьмо и несу его к двери, забирая свой собственный сверток, пока не забыл о нем. Мы поднимаемся на шатком лифте на верхний этаж. В лофт. Логово Кинни. Похоже, ты собираешься войти в гребаную кладовку — пока он не откроет дверь, и ты не видишь это место. Тогда ты, блядь, охуеваешь! Это мило, позвольте мне сказать. Серебристый металл и белая мебель. Когда я впервые вошел в это место, у меня отвисла челюсть. Я знал, что это был совершенно новый гребаный уровень. Но это меня не испугало. Я готов принять вызов. Я готов к любому гребаному испытанию! Джастин сажает ребенка на пол и снимает с него шапку, куртку, перчатки и ботинки. Я кладу продукты на кухонный стол и ставлю его сумку с книгами и портфель на пол. И кладу свой собственный сверток на барную стойку для завтрака или что бы это ни было. Она металлическая, с табуретками, так что вы можете сидеть там и есть или пить кофе, как в модной закусочной для педиков. Я провожу руками по гладким поверхностям. Все в этом месте гладкое и прохладное. Дорогое. Сладкое. Джастин достает несколько игрушек из стеганой сумки через плечо, а затем включает телевизор. Малыш теперь молчит, хотя и смотрит на меня скептически. Затем малыш пожимает плечами и садится перед огромным экраном на пушистый белый ковер. На экране мелькают какие-то мультфильмы, и ребенок загипнотизирован. Вот тогда Джастин обращает свое внимание на меня. — Няня? — ухмыляюсь я. — Какого хрена ты здесь делаешь, Дилан? Джастин выглядит усталым. Когда он не улыбается, его лицо выглядит таким чертовски мрачным. И таким чертовски грустным. — Я звонил тебе всего около тысячи раз с воскресенья, — отвечаю я, — ты планировал перезвонить мне? Или собирался заставить меня попотеть? И я одариваю его своей самой заискивающей улыбкой. Но его лицо застыло. — Убирайся отсюда, Дилан. У меня нет на это времени. Он начинает убирать продукты. Молоко, пиво и кукурузные хлопья. Диетическая кола и апельсиновый сок. Связка бананов. Арахисовое масло. — У тебя нет времени позвонить мне? — спрашиваю я. — У тебя совсем нет времени со мной видеться? Тебе не кажется, что ты должен мне хотя бы один телефонный звонок? Джастин замирает. — Я тебе должен? — он пристально смотрит на меня. — Я не могу поверить в то, что слышу. Я не могу поверить, что ты стоишь здесь, в моем доме, и говоришь МНЕ, что я, блядь, ДОЛЖЕН тебе позвонить. Или вообще должен тебе что-нибудь! Хорошо, Дилан. Он действительно зол. Это момент «сделай это или сломай», так что не облажайся! — Я люблю тебя, Джастин, — почти шепчу я, — я всегда любил тебя. С тех пор, как мы были детьми. Я думал, что доказал это тебе на вечеринке в субботу вечером? Мне больно, что ты, кажется, относишься к нашему занятию любовью, как… как всего лишь к траху. Этому ты научился у своего «парня»? Но для меня это значит больше, чем просто трах. И я думал, что для тебя это тоже значит больше. Его лицо ничего не выражает. Гребаный пробел. Затем он моргает, глядя на меня. — Заниматься любовью? Вот как ты это называешь? Напиваешься и… и кайфуешь, а потом трахаешься? Это значит заниматься любовью? Это не значит заниматься любовью, Дилан! Только не для меня! Он отворачивается, но я хватаю его за руку и заставляю посмотреть на меня. — Ну и что, что если мы выпили несколько кружек пива и таблетку? Так что, блядь, что? Это не ситуация, Джастин. Это тот самый человек. Вот что имеет значение! Я хотел заняться с ТОБОЙ любовью, и ты тоже хотел заняться со МНОЙ любовью! Так что, блядь, не отрицай этого! Ты точно знал, что делаешь! Он сглатывает. Его лицо так близко от моего. Я чувствую его запах. Черт возьми, попробуй его на вкус! — Да, — медленно произносит он, — я… я знал, что делаю. Я знал, где нахожусь. Я не какая-нибудь старшеклассница в панике от того, что сделала грязное дело со своим парнем и теперь сожалеет об этом. Я трахался со многими парнями в своей жизни. Я не краснеющая девственница. — Так в чем же, блядь, проблема? — спрашиваю я. В самом деле! Давай, чувак, здесь двое парней! — Джастин, ты ведешь себя так, как будто я сделал что-то не так. Разве ты не веришь, что… что я люблю тебя? — Я не знаю, чему верить, — решительно говорит он. — Потому что ты «любишь» Брайана Кинни? — срываюсь я. — Или потому, что ты думаешь, что любишь его — или думаешь, что должен любить его? — Я больше не знаю, во что я должен верить, — честно говорит он, — у меня охуенно болит голова, когда я пытаюсь думать об этом! Но не дави на меня, Дилан. И не спрашивай меня о Брайане. Он не имеет к тебе никакого отношения. Или к нам. К нам. Он сказал это. МЫ! — Я бы никогда не стал давить на тебя, Джастин, — говорю я, нежно поглаживая его по руке. Я хочу поцеловать его, но я также не хочу, чтобы он разозлился, — я не хочу втягивать тебя в то, к чему ты не готов. Но я также не хочу, чтобы ты думал, что мне все равно. Потому что мне не все равно! Я вижу, как он тает, по крайней мере, немного. Он больше не выглядит сердитым, только измученным. И смущенным. Но замешательство Джастина — это моя возможность. — Я принес это для тебя. Я беру сверток с барной стойки и кладу ему в руки. Все это завернуто в темно-синюю бумагу. Я специально попросил темно-синий. Это напомнило мне его глаза. — Что это? — спрашивает он. Но он знает, что это такое. Он колеблется. — Открой его, — я слегка улыбаюсь, — у меня не так много денег на что-то действительно модное, но я подумал, что это будет здорово. Он разрывает бумагу и раскрывает цветы. «Весенний букет», — сказала пылающая королева в цветочном магазине. Много ромашек, маленьких фиолетовых цветочков и всякой зелени. Что, черт возьми, я знаю о цветах? — Парень сказал сразу же поставить их в воду, — говорю я ему, — чтобы они не сморщились. — Да, — говорит Джастин, — я знаю, — затем он смотрит на меня, — но я не могу принять цветы. У меня аллергия. Они заставляют меня чихать. — Полная чушь собачья! Я не вижу, чтобы ты чихал, Джастин. И он не чихает. Цветы прямо у его лица. И он совсем не чихает. — Но… у меня аллергия на цветы, — настаивает он, — и почти все остальное. Животные. Собаки и кошки. Большинство наркотиков. Даже Тайленол. Я ухмыляюсь ему. — Клубные наркотики тоже? Потому что я видел его под кайфом. Я даже видел его в «Вавилоне», очевидно, под кайфом от «Е». Прошлой ночью он был под кайфом, как воздушный змей. Мы оба летали, и это было так чертовски мило! Нет ничего лучше, чем трахаться, когда ты улетаешь! — Я… я имею в виду… — он кажется смущенным, — это другое дело. Я… иногда я получаю реакцию, а иногда нет. Это… — Звучит как оправдание для меня, Джастин. Без обид, но у тебя аллергия только тогда, когда ты этого хочешь. Тогда, когда ты хочешь накуриться, у тебя вообще нет аллергии. Это так удобно. Если тебе не нужны мои цветы, тогда скажи мне это в лицо, — мне очень больно. Какого хрена? Он что, думает, что я идиот? — Только не придумывай какое-нибудь дурацкое оправдание, что у тебя аллергия, когда я вижу, что это не так. — Но я такой и есть! — повторяет он. — Обычно. Иногда. Он касается лепестков одного из цветов. Затем он осторожно нюхает его. Ничего. Он смотрит на меня снизу вверх. — Брайан прислал мне огромный букет роз, и я чуть не сдох! Мои глаза слезились как сумасшедшие! В итоге я выбросил их все в мусорное ведро. Я не мог допустить их сюда. Я… я не мог… Его голос затихает. Я делаю шаг вперед. И вот тогда я заключаю его в свои объятия. Глажу его. Целую. Вдыхаю эту сладость. — Может быть, у тебя аллергия не на розы, — блядь! Я такой твердый! — Может быть, это были вовсе не розы. — Тогда что? — шепчет он. Он зарывается лицом в мою фланелевую рубашку, и я прикасаюсь губами к его светлым волосам. — Кинни, — говорю я, — вот на кого у тебя аллергия. Он и все его дерьмо. Твое тело говорит тебе, но ты не хочешь слушать. Может быть, потому, что ты боишься отпустить. Но теперь у тебя есть кое-что еще. Я чувствую, как он дрожит. Но потом он расслабляется. — Например, что? — умоляет он. Спрашивает. Выпрашивает. — Например, я.