Квир-реалии

Глава пятьдесят первая РЕКВИЕМ ПО КОЛЫБЕЛЬНОЙ Краткое содержание: Джастин возвращается в Питсбург — и на всю оставшуюся жизнь. Питтсбург, март 2003 года. Джастин «Спокойной ночи, благослови тебя господь, Позволь ангелам овладеть тобой, Ты будешь мечтать о другой жизни. Не думай, что это слишком много Закрыть глаза и оставить нас, В странных местах мы проигрываем. И кирпичные стены Иногда рушатся, Они не должны быть вечными Как материнская любовь. Это реальная жизнь, все это правда, Ты знаешь, как я буду скучать по тебе, В тихие минуты я сойду с ума И кирпичные стены Иногда рушатся, Они не должны быть вечными Как материнская любовь…» *** Я вхожу в лофт во вторник вечером и бросаю свой чемодан на пол. Здесь так тихо. Деревянные полы Брайана выглядят красиво, но они холодные и неподатливые. Мои шаги эхом отдаются в голове, как гром, когда я иду через комнату. Поднимаюсь в спальню и раздеваюсь. Ложусь на кровать. Закрываю глаза. Я не хочу ни о чем думать. О чем тут думать? Мое гребаное будущее? Или мое гребаное прошлое? Каждый раз, когда я пытаюсь разобраться в этом, у меня начинает стучать в голове. Я буду просыпаться снова и снова этой ночью. И завтра, и, вероятно, каждую ночь до конца моей жизни. Я могу нормально прожить дни. У меня есть занятия, работа и дела, о которых нужно подумать. Но именно ночи пугают меня. Когда я один. Когда рядом нет никого, кто мог бы меня удержать, оградить от темноты, которая затягивается туго, как петля. Ночи совершенно темные, даже когда я включаю все лампы в этом гребаном месте. Потому что тьма внутри меня, глубоко у меня в голове. И я не могу от этого избавиться. ***  — Привет, — говорю я, сжимая телефон в руке. Я пытался занять себя, немного приведя в порядок квартиру и постирав кое-что, но больше не могу избегать этого звонка. — Это я. Я дома. В Питтсбурге. — Джастин! — радостно отвечает мама. — Как ты, дорогой? Не ожидала услышать тебя сегодня. Я думала, вы с Брайаном планировали уехать еще на несколько дней, а потом вернуться в выходные? Да ведь ты вообще почти не был в Калифорнии! — Я знаю, — говорю я, — но мне нужно было вернуться. К сожалению, мать слишком хорошо меня знает. Она слышит что-то странное в моем голосе и всегда может сказать, когда что-то не так. — Джастин, что случилось? — я ничего не говорю. Тогда она все понимает. — Дорогой, это из-за тебя и Брайана? — потом она вздыхает, когда я не отвечаю. — Джастин, это становится смешным. Каждый раз, когда вы двое ссоритесь, ты отказываешься говорить со мной об этом. — Мы не ссорились, мама, — вежливо говорю я, — на этот раз мы с Брайаном полностью согласны. Все кончено. Я бросил его. Она снова вздыхает, давая понять, что уже слышала все это раньше. — Не говори так, если на самом деле ты не имеешь этого в виду, Джастин. И я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты можешь быть здесь, а Брайан может быть в Лос-Анджелесе или где бы он ни был, но ты его не бросил. Может быть, ты злишься на него, но ты не бросил его! — Думай, что хочешь, мама, — говорю я. Мне не следовало звонить ей. — Ты сейчас в лофте, дорогой? — спрашивает она. — Ты планируешь остаться там, в доме Брайана? Ты собираешься сесть за руль джипа Брайана? Использовать кредитную карту Брайана, чтобы купить бензин и оплатить счета? — она замолкает, ожидая, что я отвечу. Я не отвечаю. Не могу ответить. — Значит, ты его не бросил, — заключает она, — твое молчание говорит мне больше, чем что-либо другое, — ее голос становится суровым, как будто она читает лекцию своенравному ребенку. — Знаешь, Джастин, у тебя есть собственные деньги, которые ты унаследовал от Рона Розенблюма. Ты мог бы позвонить тому адвокату и воспользоваться доверием, чтобы снять собственную квартиру, завести собственную машину. Разве не для этого предназначались деньги? Чтобы ты мог быть независимым? Если ты действительно хочешь убедить меня, что вы с Брайаном больше не вместе, тогда найди свое собственное место и перестань так зависеть от него! Когда ты это сделаешь, тогда я поверю, что ты действительно ушел от него, по крайней мере, физически. — Большое спасибо, мама, — говорю я холодно, — спасибо за твою безоговорочную поддержку! Блядь! Я думаю о том, как она фактически передала меня Брайану после того, как папа напал на него, и я сказал, что больше никогда не вернусь домой. Это то, чего я хотел в то время, но все же… она моя мать! Это так, блядь, ясно — она думает, что я не могу справиться со своей собственной жизнью. И, может быть, она права. — Ты хочешь, чтобы я переехал в твою квартиру со всеми моими вещами, мама? Потому что я соберу вещи и буду там через час, если ты этого хочешь! — почти кричу я на нее по телефону. — Это не то, чего я хочу, — отвечает она, — кроме того, то, чего я хочу для тебя, не имеет значения, дорогой. Главное то, чего ты хочешь для себя. У тебя есть свой собственный ключ. Ты можешь приходить домой в любое время, когда захочешь. Затем она делает паузу. Она знает, что я туда не пойду. Она знает, что я не могу покинуть лофт. Я пытался раньше и не смог, и продолжал возвращаться. Это мой дом. Брайан — мой дом. Я, блядь, не могу уйти. И она это знает. — Ты бы хотела, чтобы мы с Брайаном расстались навсегда! — срываюсь я. — Это то, чего ты ждала с тех пор, как узнал, что я встречаюсь с ним! Признай это! — Джастин, — говорит она усталым голосом, — я хочу только лучшего для тебя. Я только хочу видеть тебя счастливым. Это все, чего я хочу. Счастливым? Вот это смех! Кто, черт возьми, действительно счастлив? Кто? Покажите мне, кто это! Но гнев уходит из меня, оставляя меня опустошенным. — Я знаю, что ты хочешь, мама, — я чувствую пустоту внутри. Так чертовски пусто, — просто я больше не могу этого выносить. Я… просто не могу. Мне нужно время и расстояние от Брайана, чтобы решить, что мне теперь делать. Но… но я думаю, что это действительно конец. Действительно… конец. И вот тогда мой гребаный голос срывается. — Не пойми меня неправильно, милый, — говорит она, смягчаясь, — но, может быть, все это к лучшему. Похоже, что у вас с Брайаном ничего не получается, как бы вы ни старались. Я знаю, что это не твоя вина, Джастин. Ты сделал все, что мог. Но у Брайана так много проблем и так много багажа из прошлой жизни. Ты слишком молод, чтобы тратить все свое время на то, чтобы исправлять человека, который, давай посмотрим правде в глаза, так сильно, испорчен. Я беспокоюсь о тебе, дорогой. Я часто думаю, что если бы ты был с кем-то моложе, с кем-то твоего возраста, тебе было бы намного легче. Ты был бы счастливее, Джастин. Тогда ты мог бы наслаждаться собой и не чувствовать, что твоя жизнь всегда в смятении. — Моя жизнь не в смятении, мама, — шепчу я. Ложь звучит намного лучше, когда ты ее шепчешь. Интересно, что бы случилось, если бы я привел Дилана в ее квартиру? Она, наверное, была бы чертовски взволнована. Она смотрела бы на Дилана и видела все, что, по ее мнению, мне нужно. Кто-то моего возраста. Из семьи, которую она знает или знала когда-то. Еще один студент колледжа. Кто-то спортивный и симпатичный, кто отлично показывает, что он идеальный парень. Да, Дилан обратил бы чары на мою мать, и она бы проглотила это. И все это время она бы думала: «Слава Богу! Он так НЕ ПОХОЖ НА Брайана!» — Это… это то, чего ты никогда не сможешь понять, мама. Но не говори плохо о Брайане. Он не единственный, кто… кто облажался. Ни в коем случае. — Тебе больше не нужно защищать его, Джастин, — отвечает она, — но я не собираюсь заставлять тебя рассказывать мне, что произошло, что привело к этому решению. Знаю, что это бесполезно. Я только хочу, чтобы ты знал, что я рядом, если понадоблюсь. Тебе всегда найдется здесь место. Я бы хотела, чтобы ты передумал и остался со мной и Молли, хотя бы на некоторое время. Но это твое дело, дорогой. Я думаю о том, как я остался в ее квартире на Рождество после того, как Брайан столкнул меня со скалы после смерти Рона. И он сделал это снова на вечеринке после Оскара?! Он столкнул меня со скалы? Так вот что было с Джимми? Последняя капля? Чтобы я ушел и не видел, как он самоуничтожается? Что ж, тогда это сработало. Это сработало как чертово заклинание! — Я поговорю с тобой позже, мама, — говорю я. Я хочу поскорее закончить этот разговор. — Я люблю тебя, Джастин, — говорит она, — помни это. Но я ничего не говорю в ответ. Что я могу сказать? Она все равно никогда бы мне не поверила. *** Я просыпаюсь утром в среду и иду на занятия, но я не знаю, почему я, блядь, вообще беспокоюсь. Я не могу сосредоточиться ни на чем, только сижу и смотрю в пространство или вывожу каракули в своем блокноте. Я даже не рисую ничего, что имело бы смысл. Просто завитки и узоры по краям бумаги. Боюсь нарисовать лицо. Потому что знаю, чье это будет лицо. А этого не может быть. Этого не может быть. Уже нет. Я иду через двор, когда Маршалл догоняет меня. — Джастин! Я видел тебя по телевизору! Ты смотрелся так здорово. И Брайан тоже. — Привет, Маршалл, — я знаю, что это звучит не слишком восторженно, но на самом деле я не хочу делиться своей личной жизнью с Маршаллом. Или кем угодно, — Эммет сказал мне, что записал для меня шоу. И Лесли, личный помощник Брайана, тоже записала его на пленку для своей коллекции видео. Она записывает на пленку все телевизионные передачи, где появляется Брайан. — Я видел, что Брайан будет сегодня вечером на «Леттермане»! — говорит Маршалл. — Почему ты не в Нью-Йорке с ним? — У меня были кое-какие дела, — неопределенно говорю я. — Ой. Ну, может быть, я мог бы прийти и посмотреть его с тобой сегодня вечером? — с надеждой спрашивает он. — Мы могли бы сделать немного попкорна. Я принесу шесть упаковок пива, если ты хочешь. Маршалл так охуенно взволнован всей этой голливудской ерундой, но я не могу его винить. Я тоже был взволнован, пока все это не взорвалось мне в лицо. — Может быть, в другой раз, — говорю я ему. — Все в порядке, Джастин? — с беспокойством спрашивает Маршалл. — Смена часовых поясов, — отвечаю я, — только смена часовых поясов. Маршалл кивает, и мы планируем встретиться завтра за ланчем. Затем я продолжаю свой путь. Мой путь. Но куда? Куда, черт возьми, я иду? Я не знаю. Поэтому иду домой. В лофт. Эммет звонит мне около девяти, чтобы спросить, хочу ли я, чтобы он записал сегодняшнее шоу. — Все в порядке, Эм. Я могу сделать это сам, — но, должно быть, это звучит странно, потому что он продолжает спрашивать меня, все ли со мной в порядке, — да, я в порядке! — срываюсь я, — действительно в порядке! Меня тошнит от людей, которые спрашивают меня, все ли, блядь, в порядке! Потому что не в порядке. И никогда больше не будет в порядке. Но это, блядь, никого больше не касается! — Хорошо, милый, — говорит Эммет, отступая, — ты хочешь, чтобы я пришел и посмотрел его вместе с тобой? Я знаю, что Эм желает мне добра, но последнее, чего я хочу, это чтобы он пришел и допрашивал меня. — Я устал, — прямо говорю я, — как насчет другого раза? — Я встречаюсь с Тедди в «Вавилоне» завтра вечером, — продолжает Эм, — в четверг вечером специальные напитки! Космос за полцены! Как насчет этого, детка? Ты можешь подвезти меня и сэкономить на стоимости проезда на автобусе! Я делаю глубокий вдох, чтобы сказать ему «нет». Но вместо этого я говорю «да». Не знаю, почему я говорю «да», но это так. Думаю, что мне нужно выбраться из лофта. Побыть с людьми. Начать свою новую жизнь. Джастин Тейлор, студент колледжа. Молодой, одинокий и веселый! Ура! — Это здорово, милый! — восклицает Эм. Я почти слышу, как он улыбается по телефону. — Мы встряхнем перья! — Но не слишком поздно, ладно, Эм? У меня занятия и много работы на эти выходные. Да, мне нужно работать над логистикой моего видеопроекта, если я действительно собираюсь это сделать. И я все еще хочу это сделать, даже если мне, возможно, придется внести несколько изменений в кастинг и местоположение. — Я отвезу тебя домой и уложу в постель пораньше, — ворчит Эм, — я бы не хотел, чтобы Брайан надрал мне задницу за то, что заставил тебя пропустить урок. Только ему позволено это делать! — Верно, — тихо говорю я, — только Брайану позволено это делать. Я вешаю трубку, а затем долго сижу, переключаясь с канала на канал, в ожидании начала «Леттермана». Я стараюсь не думать ни о чем, кроме того, что делаю. Что ничего не значит. Это мой способ стать одним из тех людей, которые на самом деле не живут, а только существуют. Смотрю телевизор. Отгораживаюсь от собственных мыслей. Моих собственных чувств. Позволяя образам и звукам захлестнуть меня. Примерно за пять минут до начала шоу я вставил видеокассету, чтобы записать его. Брайан выглядит прекрасно, как обычно, но он кажется отстраненным. Бестелесным. Интересно, он под кайфом? Возможно. А почему бы и нет? Какая разница, какая разница. В конце концов, это его жизнь. Его жизнь. Не моя. Уже нет. Джимми отпускает кучу дурацких шуток, а Брайан добавляет комментарии, которые, очевидно, были написаны для него. И он их произносит. Публика смеется и аплодирует, как и положено. Затем Чаки Рейнджер выходит и делает свое обычное дело. Высмеивает глупых белых людей. Пара шуток о Буше. Пара шуток о Джимми. Пара шуток о группе. Он в значительной степени игнорирует Брайана, за исключением того, что время от времени бросает на него странный взгляд. Это забавно. Чаки Рейнджер, этот «бесстрашный комик», похоже, боится большого плохого педика, сидящего рядом с ним. Я думаю о Джимми, который звонил мне посреди ночи из Торонто и жаловался на Чаки Рейнджера, что тот ворует все его сцены и обращается с ним как с дерьмом на съемочной площадке. А потом Джимми кончил, прежде чем я успел повесить трубку. Тогда мне стало жаль Джимми. Теперь я его ненавижу. Ненавижу его самодовольную улыбку. Он и Брайан, наверное, трахаются как обезьяны в Нью-Йорке. Надеюсь, Брайану это нравится. Какое ему, блядь, дело? Ему это нравится, это очевидно. Брайану все равно, в какую дырку он засунет свой член или какой рот отсасывает ему. Джимми не хуже других. Это все одно и то же. Я был, блядь, сумасшедшим, думая, что Брайан когда-либо видел во мне что-то особенное. Это была моя фантазия. Моя галлюцинация. Моя надежда. Но теперь я понимаю реальность. Я никогда не был ничем иным, как телом. Сталкер Брайана. Трах, который не хотел уходить. Никогда ничего больше. Когда шоу заканчивается, я достаю кассету и наклеиваю на нее ярлык. Не знаю зачем. Наверное, по привычке. Я никогда больше не буду смотреть его. Затем выключаю телевизор и ложусь спать, молясь, чтобы мне не снились никакие сны. Больше никаких снов. *** «Вавилон» выглядит так же. Звучит так же. Та же музыка. Те же самые фирменные напитки по четвергам. Те же парни. Эммет и Тед, как обычно, прислонились к главному бару. Да, все то же самое. Тед выглядит плохо. У него пустые глаза, и он такой худой, каким я его никогда не видела. Он выглядит старым. Старым и опустошенным. Я никогда раньше не замечал, как напрасно трачу время. До меня дошли слухи, что он развлекался с кучей наркоманов, но я в это не поверил, потому что у него был передоз вскоре после того, как я встретил Брайана, и он поклялся никогда не прикасаться к наркотикам снова. Но теперь, когда я вижу Теда, почти верю, что он на кристалле. А еще есть Эммет. Он одет в блестящую светло-зеленую рубашку, открытую до талии, и обтягивающие темно-зеленые брюки. Он потягивает «Космо» за полцены и подпрыгивает в такт музыке. Замечаю, что его волосы редеют и он ставит их торчком спереди, чтобы попытаться скрыть этот факт. Почему я вдруг вижу все недостатки своих друзей? Я никогда не был таким циничным. Просто принимал людей такими, какие они есть. Так что же видят Эммет и Тед, когда смотрят на меня? Могут ли они сказать, что что-то не так? Что на самом деле меня здесь нет? Что меня на самом деле нигде нет? Нет. Я уверен, что они этого не видят. Они видят изображение, которое я проецирую. Молодой и веселый! Это Джастин Тейлор. Так сказала мама. Это то, чего все ожидают. Эммет улыбается, когда видит меня. — Ты выглядишь потрясающе, милый! — кричит он, обнимая меня. — Это что, новая рубашка? — Нет, — говорю я, улыбаясь в ответ. Но я ничего не чувствую за этой улыбкой. На самом деле я вообще ничего не чувствую. И мне нужно что-то почувствовать. Что-нибудь. — У меня она давно. — Ну, на тебе это смотрится красиво, — Эммет заказывает «Космо» и сует его мне в руку, — пей до дна! Тогда мы сможем отправиться на танцпол. Надеюсь, ты готов потрясти своей знаменитой попой? — Конечно, — киваю я. Я быстро выпиваю «Космо». Слишком быстро, потому что он идет прямо мне в голову. Наконец-то я чувствую что-то. Затем заказываю еще один. И немедленно выпиваю и его. Теперь я начинаю напиваться. По крайней мере, когда ты пьян, ты знаешь, почему ты онемел. Эммет замечает, как я подаю знак бармену, чтобы он налил еще выпивку. — Детка, почему бы нам немного не пройтись вокруг танцпола, пока мы оба не слишком напились, хорошо? — Хорошо, — говорю я Эму, заглатывая третий «Космо», — почему, черт возьми, нет? Давай сделаем это! Мы выходим на танцпол. Вечера по четвергам обычно переполнены. Напитки по специальным предложениям и ребята, которые хотят начать выходные пораньше, так что здесь полно народу. Я потею от выпивки, а мы с Эмом еще даже не начали танцевать. Но как только я начинаю двигаться, я теряю себя в этом моменте. Музыка. Огни. Тепло тел вокруг меня. Я снимаю рубашку и завязываю ее вокруг талии. Моя голова пульсирует в такт ритму. Я даже забыл, что Эмметт здесь, что есть кто-то еще. Кто-то прикасается ко мне. Я открываю глаза и вижу парня без рубашки. Он чертовски сексуален! Темные вьющиеся волосы. Темные глаза. Татуировка в виде солнца на левом плече. Еще одна татуировка в виде колючей проволоки вокруг правого бицепса. Он наклоняется и проводит руками вверх и вниз по моим бокам. Ласкает мою грудь. Мои соски. Я вздрагиваю. Это ощущается хорошо. Эммет подходит и пытается оттолкнуть его. Но я качаю головой. — Я знаю, что делаю! — говорю я Эммету. И он отступает назад, хмурясь. Это то, что мне нужно. Кто-то безымянный. Безликий. Не более чем тело. Кого-то, кого я никогда не увижу снова и больше никогда не захочу видеть. Мне не нужно думать. Не нужно беспокоиться. Это так чертовски просто, и это так чертовски приятно. Так хорошо. Темноволосый парень достает маленький чек и предлагает его мне. Я высовываю язык, и он оставляет таблетку «Е» на нем. Да. Это то, что мне нужно. Я закрываю глаза и представляю, как Брайану отсасывают. Джимми. Я. Кто угодно. Это не имеет значения. Это никогда не имеет значения. Вот чего я хочу — чтобы это не имело значения. Никогда не имело значения. Как это не имеет значения для Брайана. Горячий парень стягивает мою рубашку с талии, а затем скользит пальцами вниз по моей спине в штаны. Сжимает мою задницу под трусами. Моя задница взмокла от пота. Он скользит пальцем по моей влажной щелке. А потом в нее. — Горячо, — шепчет он мне на ухо, — классная горячая задница. — Тебе нравится? Я слышу свой голос, знаю, что это мой голос, но он звучит как-то далеко. Там, где я хочу быть — далеко. Я чувствую, как «Е» проникает в мою голову, в мое существо. Помогает мне отпустить себя. — Да, черт возьми, — ворчит он. Он обхватывает мой член через штаны. Я твердый. Он уводит меня с танцпола в заднюю комнату. Прошло много времени с тех пор, как я был здесь в последний раз. Тот же длинный коридор. Пахнет потом, спермой и попперсами. Знакомый запах. Запах, похожий на запах Брайана. Парень прижимает меня к стене, отвернув от себя. Я чувствую, как он стягивает с меня штаны, трусы, а затем засовывает пальцы в мою дырочку. Такого здесь раньше никогда не случалось. Я отсасывал в задней комнате и даже трахался с парой парней, но никогда… никогда так. Даже с Брайаном… по крайней мере, не здесь, в «Вавилоне». Не перед всеми геями Питтсбурга. Но что, черт возьми, это значит сейчас? Весь мир видел, как Брайан трахал меня на первой полосе миллиона таблоидов, так какого хрена это имеет значение, если все в «Вавилоне» увидят, как меня трахают? Прямо здесь. Прямо сейчас. Я слышу, как парень срывает фольгу с презерватива, а затем чувствую, как его член прижимается ко мне. Ищет. Пытается войти. Да. — Эй, ты! Отвали на хуй! Раздраженный голос. Мое сердце бешено колотится. Брайан. Он здесь. Как в том клубе в Лондоне, чтобы прийти мне на помощь, чтобы забрать меня. Я поднимаю глаза. Мои глаза не могут полностью сфокусироваться через «Е», но вот он. Брайан. Его лицо потемнело и нахмурилось с возмущением. Он подходит ближе. Но это не Брайан. Это Дилан. Он хватает за обнаженное плечо темноволосого парня и пытается отбросить его прочь от меня. Но парень отшвыривает его. — Убирайся, ублюдок! — рычит он. — Джастин! — Дилан умоляет. — Пойдем со мной! — Дилан наклоняется ко мне. — Давай сейчас же уберемся отсюда. Я тупо смотрю на него. Но Дилан не имеет значения. Никто не имеет значения. Это всего лишь трах, верно? Ничего больше. — Отвали, Дилан. Или дождись своей очереди. И Дилан отступает назад и смотрит, как темноволосый парень трахает меня, вколачиваясь в мою задницу, наслаждаясь причиняя боль. И я хочу, чтобы это было больно. Мне нужно, чтобы это причиняло боль. Это единственный способ, которым я этого хочу. Это единственный способ, которым я могу что-то почувствовать. Парень кончает. — Ебаный твинк Кинни, — слышу я его смех. И другой парень занимает его место, толкая свой смазанный и зачехленный член грубо в меня. Он кончает гораздо быстрее и неуклюже выходит. Я вздрагиваю, но прижимаюсь к грязной стене и жду. Я даже не смотрю на следующего парня, который меня трахнет. И на следующего. И на следующего. Только оглядываюсь и вижу Дилана, который стоит и наблюдает. Наблюдает, как я принимаю любого, кто хочет меня. И Дилан — последний, кто сделал шаг вперед. Последний, кто трахает меня, прежде чем я, наконец, закрываю глаза и соскальзываю на покрытый спермой пол. *** Тим Рейли Я собираюсь уезжать — сегодня пятница, и мы с Виком собираемся сходить за пиццей, а потом в кино. Не очень увлекательный способ начать выходные, но вполне подойдет. Это наш маленький ритуал. Затем мы возвращаемся в мою квартиру и смотрим телевизор, пока не придет время ложиться спать. На днях вечером я включил программу «Леттерман» и был удивлен, увидев в ней Брайана. Я не часто смотрю телевизор, но иногда включаю его по ночам, чтобы заснуть. Вик и я смотрели Брайана на церемонии вручения Оскара в прошлое воскресенье, но я не ожидал увидеть его снова в среду вечером, в качестве ведущего с Джимми Харди. Брайан теперь действительно кинозвезда. В это трудно поверить. Я все еще думаю о нем как о прекрасном, но беспокойном семнадцатилетнем мальчике. Потерянном мальчике, чьи родители не хотели его видеть. Он такой красивый. Слишком красивый. И он все еще красив. У меня екнуло сердце, когда он неожиданно появился на моем экране. Сомневаюсь, что сердце когда-нибудь перестанет екать. Я слышу легкое покашливание и поднимаю глаза. — Джастин! — говорю я. — Приятный сюрприз. Не думал, что ты еще вернешься в Питтсбург. Как Голливуд? Я как раз думал о том, что видел Брайана по телевизору прошлой ночью. Он становится довольно важной знаменитостью. Но Джастин просто стоит в дверях. Его лицо бледное, а глаза большие и голубые. Он ничего не говорит мне. Его рот открывается, а затем закрывается, как будто слова застряли внутри, пойманные в ловушку где-то очень глубоко внутри него. — Джастин, что случилось? — я обхожу свой стол. — Ты в порядке? Скажи мне! Джастин почти падает на меня, пряча голову у меня на груди. — Я… мне нужна помощь, Тим, — выдыхает он, — мне нужно с кем-нибудь поговорить, иначе я сойду с ума. Если я… я еще не сошел с ума! — Джастин, пожалуйста, сядь, — мягко говорю я, усаживая его на стул. Он сильно дрожит и потеет, его бледное лицо покраснело, — все будет хорошо. — Нет, не будет, — шепчет Джастин. Он держит голову так, словно она болит, — никогда не будет все хорошо! Я никогда не буду в порядке! Мне нужно что-то сделать. Что угодно! Я не знаю, что! Но кто-то должен мне помочь, Тим. Потому что я больше ничего не могу с собой поделать. *** «Сон приходит, когда все успокоится, Вот тогда ты найдешь То, что ты ищешь. Странные чувства, которые ты не можешь объяснить, Дикие силы, которые ты не можешь сдержать. И кирпичные стены Иногда рушатся, Они не должны быть вечными Как материнская любовь. Покой приходит, когда страх утихает Вот тогда ты найдешь То, что ты ищешь.» Нил Финн