Темные небеса

Теперь главное не сорваться. Выдержать, победить самого себя, усмирить свои желания. Нужно сделать все быстро, чтобы это разъедающее изнутри чувство не проснулось и не задурило голову снова. Курай — это как наркотик, его хочется больше и больше. В этом наверняка есть какая-то магия, которой подвластен даже Небесный дракон. «Я должен поступать правильно». Отец тоже не хотел жениться, но его брак вышел удачным, потому что он старался для этого: хорошо принял молодую жену, был внимателен к ней, постарался стать ее другом и сделать все, чтобы его официальная омега чувствовала себя как дома. В детстве Тайянши, его сестры и брат были уверены, что родители обожают друг друга, потому что в их словах, взглядах и коротких прикосновениях не было ни грамма фальши. Скоро в их семью войдет принцесса Юйхуа, которой тоже наверняка страшно от неизвестности. Сменить Нефритовый дворец на замок — пусть и богатый, красивый и удобный, но все же замок военного — это значит полностью поменять всю свою жизнь. Принцесса не сможет больше вести привычный образ жизни, часто видеться с друзьями и близкими. Только он, Тяньлун, может помочь ей и сделать эту новую жизнь счастливой, не хуже прежней. Он должен, в память об отце и из уважения к матери. Ведь это он теперь Тяньлун. Дракон рухнул с неба прямо возле храма, запоздало сообразив, что не предупредил Курая, и того вполне может не оказаться дома. На секунду он испытал облегчение от этой мысли, но сразу же взял себя в руки. Нужно сделать это, и все закончится. Курай был у себя, и опять творил какую-то мрачную и непонятную дичь: весь пол был залит и забрызган кровью, в углу валялись тряпки, бывшие прежде одеждой, и чья-то снятая кожа. Как минимум, кусок ее точно торчал из-под испорченного шелка. — Дракон, — паук чуть вскинул брови. — Не ждал тебя сегодня. — Я не предупредил, все вышло спонтанно, — ответил Тяньлун, не двигаясь с места. Он старался смотреть в стену, мимо Курая, потому что желание обнять его, прижаться к горячему телу, целовать шею и тонуть в его запахе захлестывало даже так, и он еле держался на плаву. — Что случилось? Ты не в порядке. — Я действительно не в порядке. Нужно поговорить. — Тогда я сделаю чай. — Не нужно. Иначе все усложнится. — О, — Курай посмотрел на него долгим взглядом и усмехнулся. — Понятно. Тогда начинай, дракон. Он знал. Он сразу все понял, когда Тяньлун повел себя не так, как обычно. Знал и никак не отреагировал, вот даже посмеивается. Неужели ему все равно? Тяньлун чувствовал себя так, словно собственноручно вскрыл себе грудную клетку и режет легкие, сердце, ломает ребра, чтобы не дышать больше. — Вижу, ты и сам все понимаешь, паук. Я глава клана, мне положен договорной брак. Ее Высочество принцесса Юйхуа станет моей супругой до конца этого лета. — Рад за вас, — Курай улыбнулся одними губами. — Чем я могу помочь? — Ничем. Я не люблю ее, но должен полюбить, чтобы моя семья была счастлива и процветала. Будь моя воля, ничего этого не было бы. Я не хочу жениться на ней, да и ни на ком другом тоже. Мне нравилось быть с тобой, Курай. Я хотел бы иметь возможность выбирать, но вынужден подчиняться правилам. — Разве не ты глава клана? — Курай с усмешкой посмотрел на него очень странным взглядом. — Да, и именно поэтому я отвечаю за соблюдение традиций и благополучие всей семьи. Послушай, я понимаю, что поступаю подло, и тебе сейчас обидно и больно... — Не говори ерунды, — перебил его Курай. — Мы отлично провели время, но никто не клялся в вечной любви. Ты мне ничего не должен, так что не пытайся оправдываться, тебе не идет. — Тебе все равно? Не расстроен даже? — Тяньлун нахмурился и попытался сглотнуть, но не смог из-за пересохшего горла. — А ты хотел бы, чтобы я, Курай, валялся у тебя в ногах, поливая их слезами и умоляя не бросать меня? Так у вас положено по традиции? — Курай рассмеялся. — Уж извини, не доставлю тебе такого удовольствия. Я, видишь ли, совершенно свободен, и не обязан соблюдать ваши древние правила. Так что можешь не упражняться в красноречии больше. Проваливай и не отвлекай меня. — Вот как, — Тяньлун почувствовал, как в груди что-то оборвалось и боль начала заполнять его изнутри. — Тогда прощай, паук. — Да, да, прощай, — Курай махнул рукой и отвернулся, переключаясь на чайник, стоявший на холодной печке. Поднял крышечку, поморщился, отложил на столик рядом; чайничек обнял ладонью, чуть потряхивая, чтобы поднять осадок и вылить его вместе с остатками жидкости. Тяньлун смотрел на него, понимая, что это последний раз. Таким он запомнит паука, таким тот останется в его памяти. Сегодня на нем было темно-фиолетовое одеяние с черными разводами на спине. На удивление не очень красивыми. Черные волосы волнами спускались почти до самого пола, когда Курай наклонялся или садился. Стойкий запах крови в комнате бередил и без того разбитые чувства Тяньлуна, так что он едва контролировал себя. Шаг назад, еще и еще один, вот и край пола, дальше только пропасть и пустота. Дракон рухнул вниз, жалея, что не сможет разбиться о далекие острые камни внизу, потом тяжело взлетел и взял курс на юго-восток, в родные места. Дышать было трудно, зрение подводило, размазывая и сминая картинку. Он летел медленно, не пользуясь формами облака или метеора, надеясь этим привести себя в норму и успокоиться, но получалось не очень. Грудь раздирало от боли, каждый вдох причинял страдания, а тело казалось налитым свинцом. Если он все сделал правильно, то почему так больно? Почему он, Тяньлун, чувствует себя последней сволочью и предателем? Он был честен, он сделал все так, как должен был... Но почему-то перед глазами стояла картина из недавнего прошлого, из одного их утра, когда Курай спал у него на плече, рассыпав свои прекрасные волосы по постели, а Тяньлун лежал и боялся шевельнуться, чтобы не потревожить его доверие. Смотрел, как тот дышит, как слегка хмурится во сне, как едва заметно вздрагивают его губы… Знал ли он тогда, что это было счастье? Нет, конечно же нет. Только сейчас он понял, сглатывая густую горечь во рту. Курай был у него, а теперь нет. Это прошло. Тяньлуну не хватало дыхания. Он не мог подняться за облака и еле-еле плыл в небе над самой землей. Под животом тянулись летние леса, поля и сады, блестели ленты рек, шумным многолюдьем проплывали деревни и городки. Там жили люди, вольные в своих чувствах и свободные от обязательств, те, которым не нужно было жениться на принцессах по праву рождения. Счастливые. Тяньлун мог разглядеть их внизу, маленьких и разных. Люди же, увидев Небесного дракона в небе, махали ему и складывали руки в молитвенном жесте, прося о благословении. Драконы Поднебесной всегда были хранителями порядка и покровителями мирной жизни, почти богами, к которым обращались за помощью. Наверное, сегодня эти люди будут говорить своим друзьям и родным, что день выдался счастливым, потому что они видели дракона вблизи. И никто не знал, что дракон этот сам дышит через раз и едва жив от черной боли, пожирающей его изнутри. Лицо владыки не выражает эмоций, Небесный дракон не может быть больным или слабым. Это тоже традиция, которую соблюдал отец. Никто не знал, что он чувствует на самом деле, какую боль носит в себе. «Как я могу благословить кого-то и приблизить к небу, если сам не в силах дышать? Я Тяньлун, но я ничего не могу, потому что потерял… нет, отказался от всего. Сам отказался». Последние горные отроги проплывали внизу; дальше расстилались зеленые холмы и равнины центральной части страны. Тяньлун попытался вдохнуть глубже и ему почудились нотки запаха Курая в воздухе. Сразу перед глазами появился его образ, когда они так некрасиво прощались: издевательская кривая улыбка, странные, будто чужие глаза, этот дурацкий чайник, в который он вцепился. Следом как из рога изобилия посыпались остальные воспоминания: вот они в купальне вдвоем, вот стоят в темной пещере в окружении блекло мерцающих яиц, вот спят под снегопад, а вот их первая встреча после знакомства, когда Курай, настороженный, недоверчивый, краснеющий от страсти опускался на него сверху, не зная, как скрыть свое удовольствие… Дракон почуял землю слишком поздно; понял, что падает, и смог только наспех сгруппироваться, прежде чем пропахал собой цветущий горный луг. Огромное тело оставляло позади широкую борозду, тормозя мордой и грудью, сгребая лапами траву и цветы вместе с почвой. Он открыл глаза, когда движение прекратилось, а сам он принял земную форму, и увидел перед собой невысокие стебли с маленькими клейкими листочками и цветы. Тысячи цветов, почти белых, с едва заметным лиловым подтоном. Значит, это цветы пахли Кураем, а Курай — цветами. Разбитый Тяньлун лежал на лугу, покрытом цветущей горной смолкой, как на огромном звездном покрывале. — Смолка, горная звезда… нельзя сорвать, не испачкав рук, — хрипло прошептал Тяньлун слова из детской считалки, сглатывая выступившую на губах кровь. — Сорвал и выкинул, сияют звезды в грязи у дороги. Ведь так и есть — сорвал цветок и перепачкался весь. И выкинул. Непослушными руками Тяньлун сгреб огромную охапку цветов и страшно завыл, утыкаясь в нее лицом. Он не чувствовал собственного тела, не знал, как сильно разбился, потому что что-то другое в нем болело намного сильнее, выжигая его жизнь изнутри. Боль перелилась через край его терпения и стиснула грудь, как металлический обруч; дыхание дернулось и остановилось. Звуки внешнего мира пропали, вместо летних красок перед Тяньлуном среди залитых кровью цветов возникла его собственная Тьма, глядящая на него пустыми глазницами. — Кто ты такой? — спросила она. — Тяньлун, Небесный дракон и хранитель Императорской семьи... — Кто ты такой?! — взревела Тьма. — Разве ты — твой отец? Разве Свет диктует тебе, что делать? — Я не отец. — Нет! Разве не ты принял Тьму и спустился в Диюй, чтобы сродниться с ней? Зачем теперь отвергаешь ее дары? — Дары? — Откажись от своей Тьмы, вернись к Свету, раз ты настолько слаб, что готов только плыть по течению. Живи как твой отец и сотни Тяньлунов до него и страдай всю свою жалкую жизнь, что отказался от того, кого на самом деле любишь! Откажись сейчас! «Я люблю его». Мысль была короткой и совсем простой. И она делала больно как ничто прежде. Это Курай изменил его, расширил границы восприятия, показал, каким Тяньлун может быть. Это Курай подарил ему самый счастливый год в жизни и научил настоящему наслаждению. И за это Тяньлун просто предал его, а теперь подыхает, как паршивая тварь, не в силах обуздать свои чувства. Дыхание вернулось, но только в качестве проклятие. Цветы пахли как Курай, а лепестки напоминали его ласковые горьковатые губы. Сердце стало вдруг огромным и тяжелым, оно с силой билось внутри, будто собиралось вырваться из грудной клетки, разорвав плоть и ребра. Тяньлун сплевывал кровавую пену, которая сразу впитывалась в землю, чтобы стать новыми цветами. Как же все оказалось просто, и как сложно теперь принять это. «Я люблю его, древние боги, я люблю его». Только ведь Курай ничего не сделал в ответ. Не остановил, не попытался удержать его — ничего. Значит, ему было все равно? Словно в замедленной съемке Тяньлун снова и снова видел ядовитую усмешку Курая и его тяжелый взгляд… что было не так, что-то коробило его в этой сцене. Глаза у него были чужие, слишком мутные и темные, не такие кровавые, как всегда. Будто зрачок разошелся на всю радужку, обнажая внутреннюю тихую всегда тьму. Такие же темные глаза были у него в день их первой встречи, почти год назад. А еще… когда паук тяжело рожал большие и жесткие яйца дракона. Он ведь умеет терпеть дикую боль, почти не показывая этого, и только глаза не обманешь. Его глаза чернеют, когда Кураю больно. И сегодня причиной боли являлся… — Я должен был сделать все правильно, — прошептал Тяньлун в цветы. — А как здесь правильно? Он вспомнил отца, который до последнего держался ради семьи, матушку, все еще тоскующую по нему. Вереницы предков, одинаково послушных своей воле и верных традициям. Черный и мутный от боли взгляд Курая и его кривую — от усилия, а не изогнутую в издевке — улыбку. И едкое «разве не ты глава клана?», которое на самом деле было его единственной попыткой изменить решение Тяньлуна. Попыткой попросить о помощи, ведь иначе он, похоже, просто не умеет. Не было с ним рядом никого, чтобы просить о помощи или о чем-то еще. А потом вдруг из памяти всплыл давний разговор с Циатом на празднике: «Я всегда делал то, что считаю правильным, хотя оно не всегда совпадает с понятным для всех «должен». Но знаешь… я очень счастлив сейчас. Оно того стоит». Циат был абсолютно прав, теперь Тяньлун знал это. Только что ему с этим делать? Он упал спиной в цветы и часто моргал, чтобы снова научиться видеть. Слабый ветер перебирал лепестки цветов и баюкал Тяньлуна в сладко-горьком запахе Курая. Небо над лугом оставалось светлым и безмятежным, с редкими высокими облаками. Приближающийся вечер окрасил их в оранжевый и фиолетовый, как и пролетающих птиц. Тяньлун следил за их полетом, жадно дышал и все четче понимал, что будет делать теперь. В голове с каждой секундой яснее прорисовывалась картина со всеми перспективами и объемами, как обычно бывало с военными планами. Он совсем не испытывал страха, а боль почти отступила. — Отец, я помню, как ты говорил, что правильное решение обычно оказывается простым и приносит облегчение, даже если на самом деле все очень сложно и речь идет о жертве или потере. Тогда я не понял тебя, а теперь… помоги мне, если можешь. Я знаю, как правильно, и хочу успеть исправить свои ошибки. Помоги мне успеть. Он тяжело поднялся, утер кровь с лица и раскаленным метеором сверкнул обратно в сторону гор, обгоняя не только ветер и звуки, но и наступающую ночь. «Просто я люблю его». Столбы черного дыма и пыли Тяньлун увидел издалека, а приблизившись понял, что местность сильно изменилась. Не было больше высокой горы и всего ущелья, не бежала вниз шумная речка, а от маленького храма не осталось и следа. Вокруг продолжали осыпаться осколки породы, от недавно взорвавшихся крупных глыб поднимался дым. Похоже, кто-то разнес окрестности вдребезги, буквально не оставив камня на камне. Курай стоял на маленькой площадке на вершине соседней скалы, обняв себя за плечи до белизны в пальцах и любуясь проделанной работой. Очень прямой, остекленевший и укрытый темной аурой, как покрывалом. Он не обернулся и не дрогнул, когда дракон приземлился за его спиной. — Это… что произошло? — У меня ремонт, — хмуро отозвался паук. — Ты забыл что-то? Если свою шкатулку, то боюсь, она уже где-то там, внизу. — Нет. Я совершил ошибку и хочу ее исправить, — Тяньлун обнял его со спины и прижал к себе, выдыхая ему в волосы. — Я люблю тебя, Курай, и хочу провести эту жизнь с тобой. Если ты согласишься, конечно. На секунду стало так тихо, что слышно было, как далеко внизу оседает пыль от разбитых камней. — Хм. Как же принцесса? — Курай казался окаменевшей статуей. — Ты ведь глава клана и должен следовать традиции. — Принцессу я не люблю. Поэтому принял решение, как глава клана. Мне нужен ты. Выходи за меня. Курай обернулся, и Тяньлун впервые увидел его в сильном смятении. — Ты… ты не понимаешь, о чем просишь. Я безродный ядовитый паук. Чудовище, которое пожирает своих партнеров и детей. Твой клан никогда не примет меня. — Тогда мой клан пойдет к дьяволу. Если они будут против, я оставлю положение и титул моему младшему брату и уйду с тобой. Я люблю тебя, Курай, и не хочу без тебя жить. В тот же миг огонь коснулся его рук, будто запястья стиснули чьи-то прожигающие ладони. Тяньлун зашипел и отстранился, с удивлением разглядывая двух одинаковых черных пауков, которые проступили на коже изнутри и как браслеты обхватили его предплечья. Он не успел ничего сказать, потому что в него сразу хлынул поток чужих эмоций, совсем не похожих на его обычные переживания. Теперь он видел Курая изнутри и понимал, как сильно ошибался, считая его безразличным. Похоже, у паука было то же самое, потому что тот тоже замер с приоткрытым ртом, пораженно глядя на дракона. — Метка, — хрипло прошептал Тяньлун, обратно притягивая его к себе. — У тебя… тоже? Курай моргнул, отвел взгляд и небрежно кивнул. Он с трудом держался под напором чувств, и Тяньлун ужаснулся пониманию, насколько это привычная реакция для паука. Сохранять хладнокровие, усмехаться, блефовать. Делать хорошую мину при плохой, очень плохой игре. Похоже, догадка была верной: Курай никогда никому не доверял и не умел показывать свои слабости. Это страшно будоражило и поднимало из глубины души волны нежности от осознания, что теперь пауку не нужно будет защищать себя в одиночку, ведь отныне с ним всегда будет его дракон.