Обрести Крылья

В ее старой комнате, как бы парадоксально это не звучало, все было по-старому. Причем настолько по-старому, что Тане почудилось, будто бы она вернулась во времена своего первого курса, когда комната еще была рассчитана на двоих, и никакой Пипы в Тибидохсе не наблюдалось. О том, что с той поры минуло много времени, напоминало лишь отсутствие Черных штор, доживающих свой век в колодце Посейдона. Их место заняли самые обыкновенные однотонные шторы, в которым не было ни грамма волшебства: они даже не были черными, потому что при выборе оттенка Гробыня, помнится, закатила истерику, вопя о том, как она сроднилась со старыми Черными шторами, между тем сообщая, что новые должны быть повеселее. Если отбросить в сторону факт отсутствия энергетического вампира, который раньше занавешивал окно, и явную необжитость половины комнаты, ничего не изменилось. Все также в одном углу стоял гроб, выполняющий функцию кровати; никуда не делось красное одеяло в форме сердца, а верный паж Дырь Тонианно преданно расположился у кровати. На то, что владелица комнаты недавно приехала, намекал лишь брошенный в центре комнаты открытый чемодан, из которого вываливалась знакомая куча модной одежды приемлемой для Гробыни длины. Сама Гробыня Склепова была тут же: лежала на кровати, закинув ногу на ногу, и читала очередной гламурный журнал. Со страниц журнала на Таню смотрели разодетые и разукрашенные дамочки, хмурившие свои кукольные носики и жеманно улыбающиеся, и Гроттер быстро утратила к нему интерес, предпочтя глядеть себе под ноги: Гробыня и раньше не отличалась аккуратностью, а оказавшись в комнате в одиночестве, решила не убираться вообще. Поэтому путь к кровати Гроттер преграждали вещи ее соседки, разбросанные по всей комнате противопехотными минами. Склепова, так и не сменившая в замужестве фамилию на Гломова, подняла глаза, стоило хлопнуть входной двери, и тут же потеряла интерес к журналу в своих руках. На лица этих намалеванных красавиц она могла посмотреть и в студии, Гроттерша же в ее жизни была одна. — Ну здравствуй, сиротка, — поприветствовала она подругу. Впрочем, даже это не могло заставить Гробыню подняться, поэтому положения она не сменила. — И тебе привет, Гломова, хмыкнула Таня, приземлившись на свою кровать и с некоторым наслаждением вытянув ноги. — И что, ты даже не поцелуешь Гроби в лобик? Неужели твоя радость от встречи со старой злой подругой настолько ничтожна? И, кстати, Валялкина, я не меняла фамилию. — Ах да, Гробка, прости, уже бегу и теряю тапочки, не забудь подставить свой драгоценный лобик, — вернула колкость Таня. — Хотя нет, подожди, я пожалуй прихвачу с собой какую-нибудь противоаллергическую микстуру у Ягге. Судя по цвету твоих волос, ты недавно макнула их в борщ, а я после некоторых событий многолетней давности терпеть не могу свёклу и любые ее производные. — Много ты понимаешь, сиротка. Между прочим, мой цвет волос — новый писк моды на Лысой Горе. Впрочем, откуда тебе это знать, милая моя, так что я тебя прощаю. Думаю, в вашей обители зверушек писком моды является совсем другой цвет. Всем своим видом показывая, как она обижена, Гробыня отвернулась к стене. Впрочем, надолго ее не хватило, и уже через минуту девушка поворачивалась обратно, чтобы продолжить разговор и выведать, что же Грозная Русская Гротти забыла в Тибидохсе. После их словесной перепалки Таня почувствовала, как настроение взобралось на американские горки. Оно стремительно поднималось ввысь, ибо подобные споры возвращали в юность и детство, когда тоже были большие проблемы — Чума или древние боги, однако решались эти проблемы одной большой командой, и Таня знала, что ее поддерживают преподаватели. Сейчас же выбор был исключительно и абсолютно на ней, и права на ошибку она не имела. Потом настроение резко ухнуло вниз: из-за нынешних проблем, из-за упоминания Ваньки и домика на берегу Иртыша. Какая она теперь Валялкина? Скорее уж Буслаева тогда. Гробыня хотела было продолжить разговор, но ей не позволили. Дверь открылась настолько сильно и резко, что чуть не слетела с петель, а после ураган, промчавшийся по комнате, стиснул Гроттер в объятьях. — Таня, мамочка моя бабуся, как я рад, что ты приехала! По голосу в урагане был опознан Ягун. Он сжал Таню настолько крепко, что на пару секунд девушке показалось, что ее сейчас задушат. Перед глазами замелькали цветные пятна, и Гроттер постаралась освободиться от захвата. На помощь пришла Гробыня. — Так, бабушкин внучек, а ну брысь от нее, не видишь что ли, Танька уже синяя, как гости моей программы. А они мертвяки, если уж ты забыл. — Твои мертвяки не синие, а полуразложившиеся, какой у них может быть цвет? — пробурчал Ягун, но Таню отпустил. Та поспешила присесть на кровать, с которой она была насильно поднята, и подвинулась от Ягуна как можно дальше — на всякий случай. — А ты смотришь мою программу, а, Ягунчик? Небось завидуешь, как поднялась тетя Гробка, пока ты тут точишь гранит науки? — Я не точу, а грызу, вполне успешно, между прочим. А твоя программа у меня фоном идет, когда нежетеведение учу. Помогает не спать, музыка у вас больно бодрая. Тетя Гробка, ты помоги молодым умам, приглашай побольше крикливых мертвяков, я еще меньше спать буду и лучше учиться начну. — Конечно, начнешь, — вернула колкость Гробыня. — Как хорошо ты грызешь гранит науки, видно по твоим зубам и лицу. Запомни, Ягун, настоящий студент должен быть голоден, холоден и невыспавшийся. — Как твои мертвяки, что ли? — Так, ребята, хватит. Придя в себя, Таня решительно поднялась с кровати встала между двумя своими друзьями, стремясь прекратить их спор. Конечно, губы вновь растягивались в улыбке, а сознание переносилось в школьные годы, но сидеть и ждать Таня не могла. Вокруг вершились судьбы мира, и от Тани зависело слишком многое, чтобы просто позволить себе это забыть. — Мне нужна ваша помощь, — выдохнула она, решившись. Два абсолютно одинаковых взгляда уставились на нее, ожидая продолжения. — В общем, это звучит странно, но мне необходимо, чтобы ты, Гробыня, спустилась со мной к Жутким Вратам, а ты, Ягун, сходил со мной на драконбольное поле. — Куда ты опять вляпалась, малютка Гротти? — с подозрением поинтересовался Ягун. — И почему я все еще в этом не участвую? Таня пристально посмотрела на Ягуна. Вспомнились все те сотни приключений, в которые они попадали вдвоем или втроем с Ванькой: некоторые из них могли привести к уничтожению мира, а некоторые, напротив, годились разве что для того, чтобы в глубокой старости поведать о них внукам и правнукам, уча их правильной жизни. Такие истории никогда не рассказываются родителям и тем более детям, ибо попытки последних повторить подвиги былой молодости родителей обычно заканчиваются проблемами, которые этим самым родителям и приходится разрешать. Поэтому детям всегда рассказываются абсолютно другие истории: о примерном поведении, об отличной учебе и ответственности за свои поступки. А вот внукам уже можно рассказать всю правду без утайки, с радостью погружаясь в истории о нарушении правил: все равно разгребать придется не рассказчикам, а их детям — родителям нынешних благодарных слушателей. Таня не была уверена, что когда-нибудь вообще доживет до того состояния, когда у нее появятся внуки, поэтому так глобально не думала. Она просто вспомнила все веселые моменты и все их общие приключения, в которые она всегда вляпывалась первая, а после с радостью втягивала Ягуна (Ванька при этом втягивался сам, бурча, что это слишком рискованно). И вдруг поняла, что этому приключению не суждено стать их общим. И причина была вовсе не в том, что Таня не хотела подвергать опасности друга. Здесь была совершенно иная причина. Ягун, как маг, конечно, знал о существовании мира Стражей и даже изучал их на курсах в магистратуре, как и сама Таня, но для него это был другой, непонятный мир. И проблемы там были другие. Можно было бы сказать, что это были глобальные проблемы, но основная причина была не в этом. Это были проблемы, не относящиеся к Ягуну и на которые он никак не мог повлиять. — Прости, Ягун, но это не мои тайны: я не могу тебе рассказать. На миг Таня испытала жгучий стыд, что врет другу, но решение уже было принято. — Клятву давала? — тут же поинтересовался Ягун. — В чем клялась? Где тут у вас стул? — Нет-нет-нет, — Таня замахала руками. — Дело действительно не в клятве, Ягун, я действительно не могу рассказать больше, чем могу. Но у каждого из вас свои допустимые границы. И свое место правды, понимаешь? — Что, все настолько серьезно? Куда же ты вляпалась, Танька? — Сама не знаю, — Таня улыбнулась. Только сейчас она заметила, что играющий комментатор ворвался в ее комнату с пылесосом, который бросил у двери. — А чего это ты сюда своего металлобокого коня сюда приволок? Ягун быстро оглянулся назад, увидел пылесос, уже несколько треснувший на месте стыка трубы и корпуса, и поспешно кинулся к двери. — Эээ, Танька, я же на тренировку опаздываю, мамочка моя бабуся. Так что я побежал, а мы с тобой после поговорим, ты только не убегай никуда! Вопя это на бегу, Ягун уже был близок к тому, чтобы покинуть пределы комнаты. — Дождись меня на поле, — чудом успела крикнуть ему вслед Таня. — Заметано, — донеслось уже из коридора. После этого послышался звук падающих доспехов, который кто-то поставил на выходе с Жилого этажа, а после отчаянный вопль играющего комментатора: все же пересеклись пути старинного рыцаря, закованного в латы, и рыцаря современного, предпочитающего пылесос коню и зеленые искры железному мечу. Таня тоже предпочла бы зеленые искры, а не неудобный клинок, выбравший ее своей хозяйкой, но ее, к сожалению, никто не спрашивал. В этом плане Ягуну повезло больше. Гробыня наблюдала за событиями, разворачивающимися перед ее взором, со взглядом настоящей королевы — «королевы бензоколонки,» — подумала Таня, но вслух свои мысли озвучивать не стала. К счастью, Гробыня никогда не стремилась подзеркаливать людей, поэтому подобные мысли прошли мимо нее. — Как я понимаю, к Жутким вратам ты меня потащишь прямо сейчас? — поинтересовалась она. — Тогда отвернись, сиротка, мне нужно переодеться. Не то, чтобы я стеснялась тебя, просто боюсь, что, увидев все величие моего гардероба, ты грохнешься в обморок. Так что я очень даже о тебе беспокоюсь.

***

«Старый добрый Тибидохс,» — думала Таня, уворачиваясь от потрескивающих защитных шторок Поклепа, пробираясь под ними там, где это было возможно. Там, где проход был закрыт наглухо, приходилось возвращаться и идти другим путем, потому что заклинания завуча Тибидохса мог снять только директор школы, а его рядом не наблюдалось. «Старый добрый Тибидохс,» — думала Таня, потому что все остальные мысли в ее голове были исключительно матерными. У нее было катастрофически мало времени, и блуждание по подвалам замка в ее планы не входило. Гроттер помнила, что раньше здесь был прямой ход, которым можно было в случае необходимости воспользоваться: о них знала только их троица, а теперь еще и Поклеп, как оказалось. Рядом пыхтела Гробыня, недовольная подобной прогулкой. К счастью, надела она вполне приемлемую для подвалов одежду: длинную и закрытую. Конечно, длинной и закрытой она была только по мнению Гробыни, а по рамкам Тани даже не дотягивала до звания «повседневная», но это уже был прогресс. Более того, магведущая сменила свои открытые туфли с длинными тонкими шпильками на босоножки на платформе, поэтому пока еще не начала ныть, что она смертельно устала. В подвалах было на удивление холодно и мрачно. И если мрачность в виде разрушающихся стен, свесившейся с потока паутины, луж непонятного происхождения и парочки хмырей по углам Гроттер прекрасно помнила, то вот жуткий дубак в ее воспоминаниях не сохранился. Таня с каждым шагом все больше жалела, что не прилетела в Тибидохс в пуховике. И плевать, что на дворе лето — в подвалах было очень холодно. Хо-лод-но. Ужасно холодно. Настораживающе-холодно. Подобная температура воздуха пугала, потому что Жуткие Врата в ее памяти всегда пылали и плавились от своего внутреннего жара, поэтому облачка пара, появляющиеся от ее теплого дыхания, настораживали. При свете факелов, отбрасывающих жутковатые тени, это выглядело уже страшнее. У Жутких Врат действительно немного потеплело, но желание накинуть теплую кофту никуда не делось. — Это, значит, Жуткие Врата, — из-за спины Гроттер шагнула Гробыня, с интересом оглядываясь. — Не скажу, что всегда мечтала их увидеть…  — Гробыня, подожди. Ты никогда не была здесь? — Здесь, Гроттерша, не было половины школы, так как эта половина вполне здравомыслящая и не стремится залезть в пекло. Это у тебя на лбу написано: «Здравствуйте, неприятности», большая часть людей предпочитает стабильность. Не то, чтобы я никогда не гуляла в здешних подвалах, но желания оказаться здесь у меня никогда не было. Вот — закончила школу и приперлась сюда. Я, кстати, еще на Исчезательном этаже не была, не организуешь экскурсию? — Обязательно. Только купи тур как минимум за три года до планируемого события, пожалуйста. Кстати, агенство работает по стопроцентной предоплате, но тебе, как подруге, разрешаю заплатить только половину стоимости. Таня шагнула к Жутким вратам: они вели себя совершенно обыкновенно, не демонстрируя чего-то действительно аномального. Да, Врата никогда не отличались тишиной и спокойствием, так что их статичное состояние скорее вызвало бы вопросы. А так: раскаленный метал, чуть подрагивающие дверцы, отпечатки нечеловеческих лиц. Что из них должно быть знаком для нее? Таня подошла к вратам вплотную, практически касаясь их крыльями носа, и замерла, прислушиваясь. Может, они хоть так смогут дать ей ответ? Но Врата молчали, и Таня отошла.  — Ну и? — вопросила Гробыня. — Зачем ты меня сюда притащила? Она бы даже притопнула ногой, как капризная принцесса, но гнетущая сила Жутких Врат подействовала даже на Склепову. Таня повернулась к подруге, глядя на нее растерянным взглядом. В ее плане все было четко и предельно понятно: главной трудностью представлялось добраться до Жутких Врат, минуя все щиты. На деле же никаких подсказок судьбы не было.  — Я не знаю. Ну, расскажи мне про Мрак? — Чего? — возмущение Гробыни читалось в ее голосе. — Ты притащила меня сюда, чтобы я рассказала тебе про Мрак? Во-первых, Гроттерша, кто тебе сказал, что я про него что-то знаю: шла бы ты с такими вопросами к Лигулу. Во-вторых, зачем это тебе понадобилось? — Вы должны помочь мне выбрать Мрак или Свет, ясно? — зло ответила Таня. Она теряла время. — Не думаю, что ты способна агитировать меня за Свет, поэтому я думаю, что ты — Мрак. — Кто сказал тебе такую чушь? И вообще, Танька, мой девиз по жизни: между светом и тьмой оставайся собой. Поэтому какая разница, что ты выберешь: Свет или Мрак? Как по мне, глупо судить о человеке только по цвету его магии. Вспомни, к примеру, этого божка-сфинкса — вроде светлый, а гнида и гадина. Или посмотри на, скажем, Верку Попугаеву. Темный маг. И что теперь, плохой? Вспомни истеричку-Лизон. А светлый маг, между прочим! Или вот Поклеп, к примеру. Пользуется красными и зелеными искрами и неплохо так живет. Поэтому лучше выбирай себя, а не цвет искр: последнее придет само. Жуткие Врата вдруг вздрогнули, и духи за ними взвыли с большей силой. Очередной горящий отпечаток возник на створках, но, если раньше это были отпечатки лиц, теперь перед Таней горел отпечаток чей-то ладони.  — Знаешь, мне почему-то захотелось к нему прикоснуться, — сообщила Гробыня. — А ну-ка, сиротка, давай культяпку. Склепова с силой схватила протянутую ладонь и прижала ее к появившемуся отпечатку. Таня уже приготовилась к жару раскаленного металла, но наткнулась лишь на приятную прохладу. На черном фоне перед глазами горели слова: «И войди же ты в Тартар».

***

Ягун нашёлся там, где Таня и ожидала его увидеть. Тренировка уже закончилась, и драконбольная команда разбрелась по своим делам. Гроттер вздохнула: ей, признаться честно, очень хотелось посмотреть на поколение молодое, которое отстаивало честь Команды Тибидохса в том числе и вместо неё. Пожалуй, именно драконбол Татьяна Гроттер, отправившаяся жить в тайгу, считала своей самой большой потерей. Даже удивительно, что многочисленные приключения и спасение мира, которое стабильно сваливалось на голову девушки, не заставили ее бросить любимый вид спорта — а вот взросление, окончание школы и окончательный выбор пути — заставили. Теперь же Таня прекрасно понимала, что, став стражником, она фактически отрезала себя от нормальных магов, и в драконбол даже непрофессионально она поиграет не скоро. Тем не менее, девушка пожалела, что не взяла с собой контрабас, на котором прилетела сюда. Знакомое до каждого камушка и песчинки поле будило старые воспоминания, и, пока у неё ещё была возможность, можно было бы в последний раз подняться здесь в воздух, представляя рёв переполненных трибун и проносящиеся мимо мячи. Ягун сидел на одной из трибун, похлопывая по серебристым бокам свой новый пылесос. Пока Таня шла к нему, она успела ощутить укол зависти: жизнь Ягуна с самого детства была связана с Тибидохсом, и вряд ли когда-нибудь разойдутся дорожки играющего комментатора и замка. По крайней мере, Ягун не был готов бросить школу, свою любимую бабусю и своё особое положение. Когда Таня подошла ближе, она смогла разглядеть второй пылесос, устроившийся слева от Ягуна. — О, Танька! — обрадовался Ягун. Увидев подругу, он подскочил и приветливо махнул рукой. — Вот, выторговал у Соловья пылесосик на сегодняшний день, обещал ему за это целый матч целый комментировать только происходящее на поле. Представляешь, какой изверг, мамочка моя бабуся. Так что цени меня, Танька! — А с чего это? — подозрительно прищурилась Таня. Один пылесос однозначно принадлежал Ягуна: на это намекал и испачканный в майонезе правый бок агрегата, и целая кипа амулетов, навешенная на трубу: будучи разнонаправленного действия, амулеты компенсировали друг друга и не оказывали никакого эффекта на летательные свойства пылесоса. Типичный Ягун. Второй же пылесос выглядел так, как будто пару минут назад только сошёл с конвейера: чистенький и новенький. «Ягун точно владеет им не более часа, — со смехом подумала Таня, — иначе пылесос давно уже потерял бы свой товарный вид». — А ты как думаешь, малютка Гроттер? Неужто думаешь, что я располнел настолько, что один пылесос перестал меня удерживать в воздухе? А вот и не попала: я ещё во! Ягун всегда был полноват, и с возрастом это не прошло. У Тани язык бы не повернулся назвать друга толстым, но вот Катя нередко таким образом подкалывала своей парня. — Так что, Таня, — продолжил играющий комментатор, — я одолжил этот пылесос для тебя. Как печенкой чувствовал, что ты не возьмёшь с собой контрабас: а смысл встречаться на драконбольном поле и стоять на песочке, а, мамочка моя бабуся? Так что я решил, что мы полетаем. Сделай агрегат, Гроттерша. — Ягун, подожди. От мыслей, что друг насколько много про неё думал, что не забыл взять ещё один пылесос, наворачивались слёзы. Но Таня не могла просто бездумно нестись ввысь, даже если именно эта высь способна дать ей ответ. Прежде нужно было поговорить. — Я хочу попросить у тебя совет. — Внимательно слушаю, — Ягун вдруг посерьезнел и оставил пылесос, на который пытался задраться, в покое. — Это связано с тем, во что ты вляпалась? — Да, — Таня вздохнула. — Не уверена, что могу тебе все рассказать. Так что если в общем, одни высшие силы поставили меня перед выбором: Свет или Мрак? Я без сомнения готова выбрать Свет, но мне постоянно говорят, что выбор головой не делается, более того, необходимо услышать о Свете и о Мраке со стороны. И один из тех людей, с которыми я должна поговорить — это ты, Ягун. Я думаю, ты представитель именно Света, поэтому расскажи мне что-нибудь. Или посоветуй, пожалуйста. — Все тебе неймется, Танька! И что же сказала тебе Гробыня: расписала, как хорошо быть темной? — Нет. Если цитировать, Гробыня сказала: «Между светом и тьмой оставайся собой». И посоветовала выбирать себя, а не цвет искр. — Хороший совет, — оценил Ягун. — Тебе он не поможет, конечно, но совет хороший. И я нового ничего не скажу, Танька. Я ведь и сам не просто светлый, а светлый в крапинку: вспомни, я торчал какое-то время на темном отделении. До сих пор искры иногда красными выходят, — пожаловался играющий комментатор. — И ты тоже в крапинку. Чистого Света нынче мало, мамочка моя бабуся, разве что Сарданапал — Свет в чистом виде. Или вон наш Ванька, вот кто действительно без крапинок и без полутонов. С этой позиции ни тебе, ни мне Свет в полной мере и не светит, Гроттерша. Тем более, чистый Свет — это скучно и без изюминки. Лучше быть серо-буро-малиновым, честное слово. Ягун отвернулся от неё и сделал несколько шагов в сторону ангаров. Ртутный, только загнанный туда после бодрой тренировки, обиженно ревел и ругался с джиннами. Всполохи пламени были видны даже отсюда. — Я к чему веду, Таня. Хочешь Свет — выбирай Свет и не мучайся. Только не кори себя потом, что искры не всегда зелёные, аура не всегда белоснежная, пёрышки вдруг посерели. Я тебя знаю: ты максималистка, мамочка моя бабуся, поэтому тебе нужно все и чтобы непременно на что процентов. А у нас с тобой так не будет. Светом тебя делают твои поступки, твои чувства и твои мечты, а для достижения добра во всем мире можно и чёрной магией попользоваться. Поэтому, Танька, не грузи мне мозг и не делай из меня Конфуция: рожей не вышел. Пойдём лучше полетаем. Гроттер улыбнулась и, подмигнув Ягуну, забралась на пылесос. — А из тебя получился бы неплохой Конфуций, Ягуний Птолемей Селевк. Так что догоняй, философ. Торопыгус Угорелус! Кольцо выплюнуло сразу две зелёные искры. Не думая о подстраховочных заклинаниях, Таня взмыла вверх и уверенно направила трубу перпендикулярно земле. Хотелось долететь до самого неба и коснуться его кончиками пальцев, чтобы понять, как там, в Эдеме. Взлететь, долететь, перелететь — и заявить во всеуслышание, что Татьяна Гроттер не желает полагаться на какие-то старые правила, которые заставляют ее смотреть на изнанку жизни стражей, а просто хочет быть Светом. Это стремление, Гроттер сейчас прекрасно поняла, основано даже не на том, что она привыкла быть светлым магом, не на том, что она действительно хочет быть светлой. Это скорее желание вытравить из себе всю темную магию, всю грязь, которую она получила от Чумы. Увы, нельзя было долететь до Эдема на пылесосе. Нельзя было взмыть под своды вечного сада ни на чем ином, кроме как на крыльях Стража. Более того, прозрачная сетка, накрывающая драконбольное поле, не дала бы Тане вылететь даже за ее пределы. Но Таня все равно неслась ввысь, надеясь, что успеет затормозить до того, как врежется на полной скорости в невидимую преграду. Успела. Почувствовав купол скорее на уровне интуиции, она резко ушла влево и выпрямила трубу. Однако все равно успела прочесть золотые буквы на белом фоне, мелькнувшие перед ее взором. «Да распахнутся Врата в Эдем». То, о чем так долго вещал ее Филоктет, не случилось. Магия не дала ей однозначного ответа. Проводники не открыли ей глаза, кто же она: Свет или Мрак. Ей все ещё следовало выбирать, и выбор этот должен был идти от сердца, а не от мозга. А сердце молчало. Таня взглянула вниз, где Ягун только поднимался в воздух, и улыбнулась. Был ли здесь, в Тибидохсе, прямой ход в Эдем и Тартар? Прав был Сарданапал: вряд ли. Скорее ее воображение, ее магия нарисовали эти картины. Тартар за Жуткими Вратами, где было столько горя и боли, где Чума-дель-Торт рвалась к власти над миром. Эдем в небе над драконбольным полем, где радость вспыхивала мириадами искорок, оставляя в памяти лишь тепло сыгранных матчей. Здесь не было другого выбора. Таня не желала другой судьбы. Да, она не была чистым светом: и прав был Ягун, она не способна им стать. Но она очень хотела бы выбрать Свет. Она очень хотела бы, чтобы именно Свет получил ее удачу. Осталось лишь высказать это вслух. И когда Таня действительно собиралась произнести формулу выбора, которую они учили весь вечер, в мозгу что-то взорвалось. «Таня!» — послышался крик Мефодия, который взывал к ней через расстояния и щиты. Мефодию Буслаеву требовалась помощь. Для Тани сейчас это было важнее Света и Мрака, ее выбора и Тибидохса. Она должна была лететь.