О монстрах и людях

В результате недолгой напряжённой погони их загоняют в угол. Просчёт допускает новенький информатор, и вместо одного ожидаемого противника их встречает шайка. В защиту оплошавшего стоит сказать, что случай попался на редкость неординарный - вампиры, Дни Обращения которых хотя бы относительно совпадают, нечасто находят друг друга и кучкуются самое большее по двое, эти же умудрились сколотить аж четвёрку. Обращённые в одну ночь с максимальным интервалом в четверть часа, они охотились вместе, зверея один за одним и внушая жертвам чувство собственной неуязвимости внезапно возрастающей силой. Последним преображался главарь банды, убедившись прежде, что направил, как Гамельнский крысолов, своих прихвостней по нужному следу. Попался он именно за тем, что занимался выслеживанием жертв, но оперативно с ним расправиться возможности не представилось, так что пришлось организации сверхъестественного правопорядка назначить для Серёжи и Тихона очередной красный день календаря. Стоило задуматься, почему бы месяц спустя этот товарищ вышел на охоту со спокойной душой, если уже был в курсе, что его держат на мушке, но умная мысль, как известно, всегда приходит с опозданием, особенно если думают другие, а ты там и тут, куда пошлют. Разбираться с масштабами ошибки отряду особого назначения приходится уже по ходу пьесы. Очевидный плюс один - слушатели окончившегося далеко за полночь концерта стайками покидают клуб и растекаются в разные стороны, даже не догадываясь, что их жизням что-то угрожало. Вампира, поджидавшего их появления в ближайшем заброшенном здании, бесцеремонно оставляют без ужина. Гадёныш до последнего пытается притворяться, что он тут ничего не трогает, примус починяет, пока Тихон с Серёжей под белы рученьки провожают его в недра годной под снос развалюхи. Шугая по пути облезлого вида наркоманов, они не оглядываются и не замечают, что от нестройной толпы поклонников тяжёлого рока отделяется несколько силуэтов, тем более что вскоре без вины виноватый субьект решает-таки рассердиться на сложившуюся несправедливость. Схватка выходит жаркой, но короткой, и даже Серёжа успевает порадоваться, что им удалось разделаться с негодяем до начала его Дня, как вдруг бесстрашие упокоенного с миром монстра обретает логическое обоснование. Верные псы находят свою принцессу уже мёртвой, но лучше поздно, чем никогда. Ещё трое вампиров показываются из-за огрызков разрисованных стен, и начинается представление. План, как видно, был таков: главарь ещё при ясном сознании бросается на жертв из своего укрытия, сеет панику, а приспешники присоединяются к нему, один за другим обращаясь прямо в толпе, как только жертвы попытаются спастись бегством. Для четверых вампиров в День Обращения группа людей числом условной вмещаемости маленького ночного клуба - объём ужина как по стандарту правильного питания. Двое на троих звучит обиднее, даже если один из них чешет затылком потолок, но выбирать не приходится - месть за сородича не променяешь на еду. Кровопийцы решают не отклоняться от намеченной схемы. Первый из них, обращаясь на ходу, бросается на Серёжу, призывно перепачканного в крови их друга, двое других отрезают от него Тихона, разделяя их, и битва возобновляется. Недостатки выбранной в качестве ринга локации Тихон и Серёжа обнаруживают сразу, как вырастает в геометрической прогрессии число и сила противников. Львиная доля внимания впустую тратится на то, чтобы не оказаться на полу, споткнувшись о какой-нибудь мусор или камень, да и наружу от особо лихого манёвра вылететь ничего не стоит - половина окон разбиты, а в стенах тут и там зияют дыры, призывно сверкая в лунном свете зубцами ржавых штырей. Попытки не умереть смертью храбрых и одновременно приглядывать друг за другом приводят к тому, что они допускают ошибку за ошибкой, теряют драгоценное время и последнее преимущество - Луна успевает взойти для второго, а потом и для третьего чудовища. Набравшись свежего энтузиазма и голода, вампиры пробуют взять их в кольцо, и только тогда напарники, наскоро переглянувшись и поняв друг друга по одним глазам, меняют тактику на стратегическое отступление. Бодрым галопом сосчитав ступеньки трёх пожарных лестниц, Серёжа и Тихон несутся прочь с территории заброшки, то и дело хватая друг друга за куртки и пытаясь вытолкнуть вперёд. Их враги покатились бы со смеху, не страдай у них чувство юмора от присутствия Луны - где ещё найдёшь двух других таких же ослов, бранящихся на всю улицу из-за того, кто станет приманкой и кто кого будет защищать? Перелетев через проезжую часть и широкий мост, они продолжают мужественно удирать по обитому булыжником берегу канала. Они бегут так быстро, что брызги воды из луж, куда неосторожно попадают их ноги, не успевают остаться на ботинках, огни фонарей сливаются в сплошные полосы, а звуков никаких вовсе не разобрать, но противники всё равно выигрывают в скорости и буквально наступают им на пятки. Открытая местность не даёт сделать ставку на маневренность, бесконечная необходимость буксовать - как следует разогнаться. Они не обычные жертвы и не могут надеяться просто скрыться. Их задача - уничтожить нарушителей сверхъестественного закона, найти способ, придумать новый план, вновь склонить чашу весов в свою пользу, вот только расстояние между их локтями и ядовитыми зубами сокращается снова и снова. Надежда продумать следующий шаг приказывает долго жить, рассчитывать остаётся лишь на то, что новые адидасовские кроссовки выдержат нагрузку, не предусмотренную никакими инструкциями. Внезапно далеко впереди маячат фигуры людей - чтобы ненароком не сместить на них локатор обострённого обоняния голодных монстров, приходится резко перестраивать маршрут. Вырвавшийся вперёд и невольно оказавшийся навигатором Тихон слабо знаком с географией этого района, поэтому наугад выбирает улочку, зажатую между двумя домами, в которых на всех пяти этажах не горит ни одного окна. Менее вероятно, что здесь они наткнутся на случайных прохожих - люди осторожничают, выходя погулять ночами, выбирают более просторные и хорошо освещённые дороги. Его догадка оказывается верна - переулок и вправду безлюдный, но без неожиданностей всё равно не обходится. Стены, которые Тихон ошибочно причислил двум разным домам, оказываются частями одного большого здания дореволюционных времен, спроектированного буквой "П". Скорость приходится срочно сбавить, чтобы не стать частью исторического памятника. Сам того не желая, Тихон привёл их в западню, и враги на радостях мгновенно припирают их к стенке. У их боевой пары, однако, давно сложился особый ритуал - как только кажется, что шансы на победу стремительно испаряются, у них тотчас открывается второе дыхание. Прикрывая друг друга, они сталкиваются спинами и кружат, делая ложные выпады вперёд, стоит хоть одной из тварей пошевелиться, и выбирают каждый свою цель. Тихон дерётся на пределе своих возможностей. За врагом численный перевес, не время хлопать ушами. Накопленный опыт позволяет ему использовать пистолет на близком расстоянии без страха послать пулю не тому адресату, и он пользуется этим умением, в паузе между уворотами от клыков собственного оппонента пытаясь зацепить противников Серёжи. Старания его в конце концов вознаграждаются, вот только результат выходит не такой роскошный, как было бы в идеальном сценарии - у одного из монстров подкашиваются выведенные из строя ноги, и падает он прямо на Горошко. Второй непременно взял бы этот просчёт на вооружение, не действуй Тихон на чистом вдохновении - уходя вниз от зубов третьего, покушавшегося на его горло, он кувырком катится по земле прямо под ноги оставшейся твари и резко выпрыгивает, врезаясь всем телом ему в живот и сметая в сторону. Сбрасывая с себя сипло стонущего монстра со вскрытой шеей, Серёжа вновь включается в бой, отвлекая от Тихона внимание третьего вампира. Обмен соперниками только идёт им на пользу - Тихона вдохновляет возможность преподать урок сволочи, которая пыталась навредить его другу. Никогда ещё, кажется, он не был таким зорким, расчётливым и неуязвимым, ни разу прежде его атаки не были так точны. Член шайки жестоких монстров, опытный убийца, вдохновлённый Днём Обращения, кажется ему сейчас не опаснее злобной дворняги. Поле его зрения точно стало шире, не пропускает ни одного движения врага, а прицел намётанных глаз видит насквозь каждую его слабость. В первый раз в жизни Тихон одерживает такую нелёгкую, но ничуть не кровопролитную победу. В первый раз убивает вампира в День Обращения своими руками. Последнего противника они отправляют на тот свет вместе. Любой сторонний наблюдатель, видящий их в первый раз, ни за что бы не догадался, за кем из них превосходство в опыте и силе. Они словно две тени одного тела, две руки, мысли и команды которым посылает один разум. Восставшие древние инстинкты дезориентируют вампира вместо того, чтобы помогать ему: Серёжа источает смертельную угрозу, Тихон дразнит запахом крови, выступившей на содранном ещё на бегу плече. Жажда побеждает инстинкт самосохранения - в стремлении добраться до добычи монстр хватает зубами куртку Тихона, чудом не зацепив локоть, и от общих со встреченным сопротивлением усилий оставляет в сжатой челюсти целый рукав. Взбудораженный запахом крови на оголившейся коже, вампир готов кинуться в атаку снова, но Тихон уже за его спиной - фиксирует локтем шею, надёжно защищаясь от ядовитых зубов, и выводит его с Серёжей лицом к лицу. Один быстрый, жестокий бросок определяет победителя - зубы входят в плоть легче, чем нож, в небо взвивается короткий крик. Тихон крепче сжимает врага в последних в его жизни объятиях, запоминая кожей вибрацию его агонии, и провожает глазами салютом разлетевшиеся брызги крови с лихорадочной дрожью в сердце. Мёртвое тело значительно превосходит живое по весу, и Тихон, по инерции продолжая цепляться за поверженного врага, оседает вместе с ним на землю. Небрежно отбрасывая его от себя, приваливается к стене спиной, запрокидывает голову и дышит полной грудью, от восторга чувствуя себя пьяным. Шум крови не затихает в ушах, сердце бешено бьётся, грозясь проломить рёбра и разорваться оглушительным фейерверком. Тихон счастлив. Его счастье - запах крови, сухость горла, саднящие грудные мышцы и гудящие ноги. Его счастье - тёмные окна, спокойствие тех, кто спит этими ночами, защищённый от боли и страха. Ни одна тварь в этом городе не уйдёт от справедливого суда. Что могут они против такого, как он? Против его неповторимого напарника? - Ты цел? Тихон опускает глаза. Напарник стоит прямо перед ним и окидывает его цепким оценивающим взглядом - убеждается, что угрожающих жизни ранений нет. Над головой у Серёжи прояснившееся звёздное небо, за его спиной фонари и блики отражения огней в широком канале, играющие на тёмных стенах. Его фигура окружена светом. Свет подпаляет, как спички, пряди его разлохмаченных волос, бьёт ему в спину, сталью холодит его бледные щёки. Его плечи тяжело поднимаются и опускаются, частое дыхание остужает накопившийся в груди жар. Тихон отвечает ему кивком и вдруг осознаёт - голова у него идёт кругом. Серёжа протягивает ему руку. Хватаясь за неё, Тихон поднимается на ноги. Сцепление их пальцев разрывается не сразу, будто крепкое магнитное притяжение соединяет их вместе. У Тихона будто срывает все тормоза, он любуется, не таясь - острые линии скул, крылья разделённой надвое чёлки, глаза, горящие тёмным огнём. Родинки, так много родинок - на щеках, на шее, на ключицах. Рисунок белых шрамов, разрываемый линией лица. Сергею Горошко не нужен День Обращения, чтобы быть великолепным. Совершенно не соображая, что вытворяет, Тихон протягивает руку и стирает с угла его губ не успевшую высохнуть каплю крови. У его счастья обжигающе горячая кожа. Мягкая под пальцами, так влекущая снова и снова касаться. Рассудок Тихона отправляется в самоволку - отнять руку, покрывшуюся, как мурашками, восторженной дрожью выше его сил. Вместо того, чтобы отстраниться, очнуться, одуматься, он продолжает играть со своей удачей. Пальцы колет вибрирующая щекотка, когда они следуют контуру губ, от которых не оторвать глаз, обводят подбородок, сгибаются в костяшках и соскальзывают на шею, немея от трепета - так волнующе и драгоценно повторять по контуру белые отметины, контрастно холодные на вид, но так же жгущие калёным металлом. Серёжа завораживающе глубоко дышит, не сводит с него пристального, ошеломительно голодного взгляда. Медленно делает шаг к нему, кладёт руки на его грудь, и сердце Тихона мгновенно будто льнёт к ним - лихорадочный стук крови разливается прямо под кожей, нагревает ткань рубашки. Серёжа собирает это тепло на свою кожу, раскрытыми ладонями оглаживая его грудную клетку, присваивая своим рукам жизнь, которая в ней заключена. Глоток воздуха останавливается у Тихона в горле, возвращается наружу и остаётся на губах улыбкой. Серёжа гипнотизирует его, одними глазами приковывая к месту и сводя с ума своей недосягаемой близостью, а потом неожиданно стискивает в пальцах его воротник. Серёжа бросается на него, точно в бой, но вместо того, чтобы почувствовать угрозу и попробовать защититься, Тихон раскрывает объятия. Вжатый в стену, захваченный в плен, обездвиженный, он распаляется только сильнее, путая пальцы в растрепавшихся волосах, ногтями оставляя следы на кожаной куртке, под которой скрыты горячие сильные плечи, забрасывает ногу на обтянутое джинсами бедро. Они так тесно прижимаются друг к другу, рвутся, стремятся друг другу навстречу, что их заходящиеся в общем безумии сердца начинают биться, как единое целое. Серёжа смотрит на него, и в его глазах буря. Пожар, способный уничтожить половину Земли. Тихон не знает, что делает. Тихон знает, что делает. Они оба знают о том, что им нужно друг от друга. В ушах звенит и бьётся кровь, в груди взрывается торжество, когда Сергей Горошко целует его, а он с жадностью отвечает его горячим губам. Тихон открывает глаза так резко, будто кто-то схватил его за плечи и встряхнул что есть сил. Несколько долгих сумбурных минут он не понимает решительно ничего. Голова гудит, лёгкие не раздышать, все мысли смешались в кучу, среди эмоций и ощущений нереально вычленить ложные и истинные. Улицы нет, Серёжи нет, под спиной у него простыня, на груди одеяло. Глаза бессмысленно пытаются различить очертания потолка и люстры там, где полагается быть небу. Неужели ему всё это приснилось? И улица, и монстры, и... поцелуй? Тихона чуть не разрывает от смеха. Вот так заработался! На что ещё способна его больная фантазия после пяти часов сна раз в неделю? Он и Серёжа! Целуются! Это бьёт рекорд рыбы, верхом на которой он доставлял чайный гриб, когда уснул во время ужасно скучной лекции в университете. На потолке качаются тени ветвей высокого дерева, растущего напротив его окна. Глаза Тихона привыкают к темноте, тело - к ощущению безопасности и тепла, руки оставляет призрак объятий, которых он никогда не ощущал. Дыхание восстанавливается, но не выравнивается, смех иссякает, как будто его выключили, так же внезапно, как и появился. Реальность окончательно вытесняет вымысел, и на смену веселью приходит смятение. Тихон не чувствует ни облегчения, ни радости. Он чувствует, что разочарован. Сердце не на месте, улыбка слезает с губ, как мёртвая кожа, рукам одиноко, а плечи они обнимают как будто бы в утешение. Тихон поворачивается на другой бок, ищет удобное положение, но его словно больше не существует. Холодная сторона подушки обжигает пылающую щёку, и Тихон льнёт к ней против воли - ему так хочется подольше не расставаться с этим жаром. Что с ним происходит? Почему он был так счастлив всего пару минут назад и так расстроен сейчас? Когда мозг воспалённый и сонный, идеи его посещают одна удивительнее другой. Может, растолкать Юлю и подать ей идею рассказа про них двоих? То есть, не про них, конечно. Про подозрительно похожих людей. Это точно поможет успокоиться. Она столько ошибок делает, что любая мысль в её исполнении начинает казаться бредом. Но это ведь бред и есть - что ему нравится Серёжа. Бред же? И губы у него не похожи на трескучий огонь, что живёт в глубине раскалённых углей. Тихон не знает о том, какие они. И совсем не хотел бы узнавать. Не хотел бы, правда? Тихон крепко кусает костяшки пальцев, измученно жмурясь. По всему его телу щекочется электрическое тепло, вспыхивая и угасая отдельными очагами. Серёжа будто по-прежнему рядом, отпечатался ожогом на внутренней стороне век, и Тихон никак не может перестать думать о нём. Самого себя он ещё смог бы обмануть - какие только глупости он ни делал в своей жизни! - но Серёже он лгать не может. Какой силой нужно обладать, чтобы о нём забыть, отпустить фантомные следы его прикосновений? Слишком реально. Слишком хорошо. Правильно, так правильно. Какого чёрта всё оказалось сном?! Серёжа - опасность и чувство покоя, железо и цветы, потрясающее чувство целостности и жажда. Он наполняет жизнью и иссушает, заставляет голодать. Заставляет нуждаться в нём. И Тихон до боли в нём нуждается. Посмотри на меня так снова. Поцелуй меня. Пожалуйста, прикоснись ко мне. Жарко. Слишком жарко, чтобы думать. Тихон прячет лицо в подушку, заглушая ею беспомощный тихий стон. Стискивает её в пальцах так, что едва не рвёт мягкую ткань. * - Ты что такой молчаливый сегодня? - проницательно обременяет себя ненужными тревогами Чеботарёв. Щурится, задерживает на нём взгляд. - Плохо выглядишь, Тиш. - Не выспался, - отмахивается Тихон, используя после ту же самую руку, чтобы спрятать в неё зевок. - Моя соседка, кажется, не печатает уже на своей клавиатуре, а добивает её, чтобы купить новую. Горошко привычно хмыкает, и Тихон с трудом не сглатывает, испытывая желание сбежать - давно стоило заметить, какое волнение в нём вызывают эти похожие на шуршание птичьих перьев смешки. Как выяснилось, за исключением прекрасного и ужасного завершения весёлая ночка Тихону не приснилась, поэтому причина его эмоционального раздрая тоже выглядит сонно. Жирные тени под глазами Серёжа прячет за стёклами тёмных очков, щеголяя ими прямо в помещении, а ещё он, как видно, пытался причесаться как следует, но малое количество отдыха сыграло против него - обычно послушные гладкие волосы местами торчат и даже слегка завиваются, делая его похожим на встрёпанного детёныша какой-то хищной птицы. Тихону с его внезапными душевными устремлениями от этого очень непросто. Тихон надеялся, что встреча с Серёжей наяву поможет ему скорее вернуть на место основательно поехавшую крышу. Должно было стать если не совсем смешно, то хотя бы странно. Не тут-то было. Безобидное дружеское стремление посочувствовать - что, мол, не выспался? (а уж Тихон-то как не выспался) - сопровождается бесцеремонно-ясным желанием сделать это не иначе как обняв друга за плечи и чмокнув его куда-то в волосы. Каким бы тактильным человеком Тихон ни был по жизни, он понимает, что это слишком. Писал ли Дейл Карнеги что-то на тему "Как разговаривать с парнем, которого так хочешь поцеловать, что чешутся губы"? Они вообще чисто физиологически способны чесаться? Это нечестно, но у него нет даже малейшего шанса засомневаться. Он влюблён по самые уши. Эти чувства укоренились в нём так давно и так прочно, что корчевать пришлось бы вместе со всеми внутренностями. Обычное рабочее утро в штабе превращается в катание на американских горках от счастья до кошмара и обратно. Не смотреть на Серёжу невозможно, каждый взгляд в его сторону - пытка. Сердце ноет от любой мелочи - эта его навязчивая привычка поправлять волосы, откидывая чёлку со лба, то, как он держит бумаги - большим, указательным и средним пальцами, остальные просто оставив выпрямленными. Тихон бьёт все рекорды рассеянности, не замечая буквально того, что свои собственные документы держит вверх ногами. Тихон хочет уволиться. Или удавиться. Лучше и то, и другое. Ещё и Чеботарёв всё улыбается исподтишка себе в бороду, замечая то, как он косится на Горошко виноватыми глазами сожравшего хозяйскую котлету пса. В том ли и был этот подвох, что Тихон почти с самого начала их общения с Серёжей читал в его глазах и не мог расшифровать? И как тут прикажете не впасть в панику? Он знал, падла такая, знал! Видел, замечал и наблюдал за всем этим с лыбой своей хитрой, как будто сериал смотрел. Почему только Тихону не сказал, какой он долбоёб? Это он называет дружбой? Шугануть ехидного босса заниматься своими делами сегодня некому, и тому приходится самому договариваться со своей прокрастинацией, чтобы отчалить наконец из их кабинета. Один чёрт у них с продуктивностью большие проблемы - вечно зевающий Горошко тоже тот ещё овощ в помощь. Чеботарёв огорчается от необходимости возвращаться к собственным делам, забирает подшитые в талмуды документы и уходит, чтобы лично отбуксировать их в архив. Серёжа подхватывается со своего места потревоженной птицей и устремляется за ним, бросив Тихону что-то похожее на "я скоро". Тихон провожает его унылым взглядом, с чувством пинает стол и тут же матерится, едва успев схватить подскочившую любимую кружку. Как можно куда-то бежать, сунув руки в карманы, и держать при этом идеальную осанку? Как вообще можно быть таким безупречным с ног до головы? В одиночестве не так тянет задушиться ремнём наручных часов, но порадоваться полученной передышке всё равно не получается. Работа идёт из рук вон плохо, строчки отчётов разбегаются перед глазами, а любой шорох за дверью вынуждает подпрыгивать. Тихон делает паузу на кофе, потом на перекур, потом решает, что одной сигареты мало. Расстреливает ручками стакан для пишущих принадлежностей, сшибает его со стола и наконец сдаётся. Нужно взять себя в руки и всё обдумать. Как его вообще угораздило? Бывают ли у хронических переработок такие побочные эффекты? Последний месяц они оба провели в режиме ошпаренной кошки - все вампиры города как сговорились непременно вылезать на свет божий в свои Дни Обращения, так что Тихон даже состряпал теорию, что зубастики, как и люди, подвержены сезонным обострениям собственных бзиков. То беготня, то бумажки, попробуй ещё и за кукушкой своей уследить. Если это очередная дурь, нельзя соваться с ней к Серёже. Уж на том, чтобы дурью маяться даже в самых серьёзных сферах жизни, Тихон собаку съел, любой подтвердит. Только как на этот раз всё может быть несерьёзно? Серёжа ведь невероятный. Таких, как он, просто не существует. Он бесстрашный, непобедимый, грозный воин. Он самоотверженный, верный и надёжный друг. Он красивый - такой красивый, что не насмотреться. Красивее любой фантазии, любого сна. Как не восхищаться им, не обожать его? Вампира в нём. Человека в нём. Всего его без остатка. Тихон балансировал над этой пропастью только благодаря тому, что не догадывался бросить взгляд вниз. Теперь он падает, не видя дна. Не желая спасаться. Серёжа положил конец его долгому и безрадостному одиночеству, о существовании которого Тихон сам не догадывался, пока от него не избавился. Романы он если и заводил, то от нечего делать, с приятелями расходился быстрее, чем запоминал их имена, одну только Юлю любил, как непутёвую младшую сестрёнку, но едва ли и они когда-то были достаточно близкими друзьями. Тихон помнит, как был удивлён, что давно отторгнутые за ненадобностью желания вдруг начинают оживать - вновь хочется шутить, чтобы поднять настроение, звонить, потому что соскучился, тосковать, если приходится разлучаться, думать о ком-то перед сном. Ставить чужую безопасность, благополучие и счастье в неоспоримый приоритет. Заботиться, волноваться, защищать. Дружба с Янковским на последнее была очень похожа, вот только когда Вани долго не было рядом, Тихон мог выдержать это и не считать, что солнце погасло. Ваню он не хотел целовать так, чтобы из глаз посыпались звёзды, и был уверен, что не умрёт от восторга, если прикоснётся к его волосам. Интересно, как их общий начальник относится к романам на рабочем месте? Зная его характер, можно и на премию надеяться. Есть, конечно, ненулевая вероятность, что Дима молчал о своих догадках насчёт них из-за того, что не желает в спутники жизни своему старому товарищу такого долбоёба, но вовсе не застилающее глаза самолюбие - долбоёбом можно быть и с гордостью - подсказывало Тихону, что дело в другом. Дима очень вряд ли не был бы за них рад. Просто он знает Серёжу давно, а значит, понимает, в какой переплёт угодит любой, кто рискнёт влюбиться в него. Тихон и сам догадывался, что притяжение между ними, будь оно взаимно, точно не разрешилось бы страстным поцелуем в первой попавшейся подворотне. У Серёжи, в отличие от Тихона, голова на плечах есть, и держится она крепко, да ещё наполнена такими воспоминаниями, что странно, как шея до сих пор в петле не оказалась. Он знает на собственном опыте, что союз человека и вампира - не лучшая идея. Так сильно любя людей, он с большим трудом соглашается даже на дружбу. Он точно не посчитает себя вправе подвергать кого-то такой же опасности, от которой он однажды не уберёг человека, которым больше всего на свете дорожил. Тихон прекрасно понимает, насколько эти доводы серьёзны. Не найти ничего более искреннего, чем его сочувствие Серёже из-за всего, что ему пришлось пережить. Только разве не это лучшее доказательство, что Серёжа как никто другой заслуживает счастья? За все испытания, которые он преодолел. За всю свою бескорыстную доброту. Знал бы он хоть немного о том, чего сам достоин! Научился радоваться чему-то, что получает, а не одной только возможности менять к лучшему чужие жизни. Тихон многое отдал бы, чтобы стать тем, кто сделает его счастливым. Достаточно ли будет того, на что он способен? Стоит ли хотя бы надеяться? Бумаги и непривычные переживания отнимают много сил, а может, это слабость после отравления вампирским ядом месячной давности не до конца прошла. Так или иначе, Тихон признаёт, что раскачать себя сегодня до приличной работоспособности он не сможет. Его упрямо клонит в сон, Серёжи нет слишком долго, поэтому он откладывает так и не изученные документы, перебирается на диван, приютившийся в углу кабинета, не без труда втискивается на него со своими длиннющими конечностями и закрывает глаза. * Что возвращает его обратно в реальность, Тихон и сам толком не может понять. Должно быть, дружеское напоминание вселенной, что уснул он в неположенном месте. Место, справедливости ради, располагает - диваны в их штабе очень даже созданы для того, чтобы пару часов покемарить с комфортом. Подсознание же его, не обременённое необходимостью запоминать, что время для сна неподходящее, отрывается по полной - даёт его рукам команду обнять подушку под щёкой и сворачивает его тело уютным калачиком под мягким пледом. Стоп, а плед откуда взялся? Таких удобств Тихон себе не организовывал. Плед и вправду лежал поблизости, когда он засыпал, но на спинке дивана, а не на его плечах, заботливо подоткнутый под лопатки и подбородок. Разгадка обнаруживается сразу, как только Тихон поднимает голову. Серёжа умудрился прокрасться в кабинет, не потревожив его сон, и стоит теперь у окна. Тихон настолько привык к тому, как часто он использует подобные моменты, чтобы посмотреть на портреты своей семьи, что сильно удивляется, не заметив на этот раз медальона в его руках. Серёжа смотрит вверх и вперёд, туда, где за треугольной крышей дома напротив садится солнце, и ничего, казалось бы, не замечает вокруг, отстранённый и далёкий мыслями, но стоит только Тихону пошевелиться, и улыбка тут же смягчает углы его губ и век. - Доброе утро, - тепло и тихо иронизирует он. - Точнее, вечер. Он поворачивается к Тихону, и закатный свет следует за ним, заливает его лицо, каждую черту выделяя игрой красок и теней. Тихон чуть не играет в страуса, пряча голову в песок, а точнее, в подушку. Как можно смотреть на него и не любоваться им, умирая от любви? - И ты не болей, - чтобы побороть эмоции, Тихон зевает так старательно, что слёзы выступают, наскоро смахивает их уголком одеяла и тут спохватывается: - А это что такое? Я себя за нарушение рабочей дисциплины не поощрял. Серёжа пожимает плечами с загадочным видом. - Проделки твоего ангела-хранителя. - С крылышками летучей мыши? - догадливо хмыкает Тихон. Серёжа пробует скрыть смешливые морщинки в уголках глаз за падающими на лицо волосами. Тихону кажется, что спокойствие никогда больше к нему не вернётся. Мироздание над ним просто издевается - сегодня Серёжа в толстовке, и когда он повернул голову, собранные в косичку волосы уютно легли в её капюшон. Тихон представляет, как Серёжа заплетает их каждое утро, перебирает своими красивыми пальцами, и забывает моментально, куда после вдоха должен направляться воздух. Что мне сделать, чтобы завоевать тебя? - ноет, терзается его сердце. - Как тебя заслужить? - Где ты пропадал? - спрашивает Тихон, чтобы совсем не размечтаться, и пытается сделать вид, что не хотел добавить ни слова о том, как мучает его даже недолгая разлука. - Мне нужна была кровь, - бесхитростно отвечает Серёжа. - Сегодня придёт мой День Обращения, я должен быть сытым. Тихон понимающие кивает. Он сам не уловил, когда рацион Серёжи перестал вызывать у него неуютные чувства. Подумаешь - кровь! Юля вон без ума от пиццы с ананасами и бутербродов с передавленным жопой авокадо. Вот уж на что точно не взглянешь без ужаса. - Завтра у тебя полностью законный выходной, - напоминает Серёжа. - Постарайся выспаться как следует. Он говорит об этом как будто невзначай, но по голосу его ясно, что он тревожится. Нашёл, конечно, о чём переживать, когда самому предстоит пройти такое нелёгкое испытание. - Я буду по тебе скучать, - вздыхает Тихон вместо того, чтобы оценить заботу. Он бы и хотел сказать, что предпочёл бы не оставлять в этот день Серёжу одного, но тот от одной мысли подобной ужаснётся. - Всего сутки, Тиша, - утешает его Серёжа, однако по глазам его почему-то кажется, что он знает, о чём Тихон говорит. - Целые сутки, - поправляет тот. - Я буду скучать. И ждать тебя. Серёжа слабо улыбается в ответ, будто ему сложно это сделать. Отводит взгляд, отворачивается. Тихон с самого начала замечал, что он плохо переносит такие вот беспардонные разглядывания, но поделать с собой ничего не может. В комнате уже почти темно, молчание между ними затягивается, но оно не тяжёлое - скорее волнующее. Они почти не оставались наедине с тех пор, как Тихон получил то знаменательное ранение, и теперь ему кажется, что присутствие Серёжи меняет даже воздух вокруг - он густой, почти непригодный для того, чтобы дыхание оставалось в норме. И это напряжение едино для них двоих. Именно сейчас, уже осознав, как безвозвратно пропал он сам, Тихон вдруг понимает - нет дыма без огня. Между ними что-то происходит, что-то зреет, разгорается. И как будто одной искры хватило бы, чтобы мгновенно занявшийся пожар их поглотил. Серёжа разрушает сковавшую их иллюзию, делая несколько шагов вглубь комнаты. Снимает с вешалки своё пальто, укладывает его на предплечье согнутой в локте руки, а потом тянется к куртке Тихона, но отчего-то останавливает себя - его пальцы собирают воздух, сжимаясь в кулак, над самым воротником. - Куда собрался? - волнуется Тихон, отрывая наконец щёку от дивана. - Уже поздно, - Серёжа склоняет голову в сторону окна и густеющей за его стеклом темноты. - Идём, на сегодня хватит работы. Поспишь в более подходящем месте. - Да мне и тут неплохо, - ленится Тихон, демонстративно натягивая плед на своё плечо, чтобы укрыться получше, и любовно зарывается носом в мягкую вязку. Серёжа наблюдает за ним с блеском в глазах, смысл которого не разобрать. Снисхождение это или усмешка? Умиление? Нежность? - Я подвезу тебя домой, - настаивает он. - Совсем избалуешь, - беззлобно ворчит Тихон в плед, отчаянно стараясь заглушить навязчивые образы того, какое место, а точнее, чьё общество кажется ему лучшим вариантом для спокойного сна. Хотя о каком спокойствии он может думать, когда от Серёжи один только взгляд - разряд тока по всем нервным окончаниям? В салоне они разговаривают урывками - обо всём и ни о чём - и у Тихона сердце не на месте. Тихону обидно - умел же он беззаботно болтать какие-то сутки назад! Силой не заткнуть было! А теперь язык глотает, как школьник, стоит очередному блику фар движущихся навстречу машин затеряться у Серёжи в волосах. Чтобы не наделать в нём дыр своими жадными глазами, оттаскивать себя приходится чуть ли не за шкирку. Хорошо, что от штаба до его жилища рукой подать, на своих двоих добрался бы и то быстрее, чем на колёсах со всеми этими поисками, где бы развернуться, и ожиданиями нужного сигнала светофора. Серёжа провожает Тихона до самой парадной, останавливается с ним под фонарём, одалживает сигарету и закуривает, заставляя умирать от подросткового желания укрыть ладонями маленькое пламя зажигалки. Холодный ветер залезает под куртку и в рукава, колючая дрожь гуляет по коже, дым собственной сигареты кусает горло, но Тихон не спешит прятаться в тепло. Их что-то привязывает друг к другу, держит вместе, словно сама вселенная против того, чтобы они расставались. - Твой дом в другой стороне, - проявляет благоразумие Тихон за них двоих. - Ты успеешь? - Не переживай обо мне, - безмятежно затягиваясь, успокаивает его Горошко. - Я никогда не теряю счёт времени. Как бы я хотел тебя заставить, невольно думает Тихон, приставая взглядом к его открытой шее - вот ведь привычка вечно её напоказ выставлять, как специально - но тут, по счастью, его внимание смещается. Тонкая металлическая нить куда-то исчезла. - Где твой медальон? - удивляется он. - Цепочка износилась, - отвечает Серёжа. Его рука погружается в карман - вот, значит, где теперь он держит свой оберег. - Пока не успел другую найти. - Дай его сюда, - предприимчиво распоряжается Тихон. - Есть идея. На шее у него без дела болтается армейский жетон, для которого Ваня ещё бог знает сколько лет назад презентовал ему шнурок с узорами, как пить дать имеющими большой смысл. Не благородный металл, но на время сойдёт. Медальон, который Серёжа с сомнением, но протягивает ему, Тихон цепляет на этот шнурок прямо к жетону - один чёрт не развязать уже узел, которым он закреплён, да и, чего греха таить, слишком уж искушает мысль, что Серёжа будет носить какую-то его вещь так близко к сердцу. - Гляди, - улыбается Тихон, демонстрируя своё творение. - Я у мамы инженер. Серёжа смеётся, очаровательно жмурясь, и так этим увлекается, что даже не возражает против его дизайнерских потуг. Тихон чуть не роняет медальон, оторопело им любуясь, и готов спорить на что угодно, что олицетворяет сейчас понятие "влюблённый идиот" с исчерпывающей точностью. Давно у него в животе развелось столько бабочек, чтобы теперь так отчаянно бесноваться? Внутренний голос настойчиво твердит Тихону, что он оборзел. Разум, здравый смысл и другие черти стоят на том, что это чистое безрассудство. А мечта всё равно шепчет - попробуй. И Тихон выбирает своего бойца. Никогда ещё простой шаг кому-то навстречу не стоил ему такого волнения. Держа шнуровку импровизированной подвески за концы, Тихон протягивает к Серёже руки, заводит их за его шею и осторожно, стараясь не касаться его плеч, чтобы не нервничать ещё больше, завязывает на весу узел. Насколько надёжно и ладно вышло, проверить шансов нет - контроль собственных движений отходит на второй план. Тихон смотрит только на Серёжу и думает только о нём. Серёжа смотрит на него в ответ, не отрываясь и редко мигая. Он замер, сделавшись практически неподвижным. У его дыхания медленно, но отчётливо нарушается ритм. И Тихон окончательно пропадает. - Вот получит у меня Дима, - качает он головой с мечтательной улыбкой. - Мог бы сразу сказать, друг, называется. - О чём? - недоумевает Серёжа. - О том, что вампиры колдовать умеют, - Тихон как будто издалека слышит свой голос - низкий, хриплый и очень тёплый. - Что ты сделал со мной? Я не влюблялся со старшей школы. Он уверен - промолчать мудрее, правильнее, но сил на это совсем нет. Не когда удивительные глаза Серёжи смотрят прямо ему в душу. Пусть только протянет руку, заберёт её себе, присвоит без остатка. Какое дикое, безудержное это желание - ему принадлежать. - Я не влюблялся никогда за всю свою жизнь, - в тон ему отвечает Серёжа, улыбаясь грустно. - Это мне правильнее спросить, что ты сделал со мной. Не веря в свою удачу, оглушённый и счастливый, Тихон пробует сократить расстояние между ними, но Серёжа ему не позволяет, мягко опуская руки на его запястья и отстраняя его от себя. - Тиша, не надо. Поверь мне. Нам лучше оставить всё как есть. Тихон удручённо сникает. Не верил и правильно делал. С чего он вдруг усомнился в том, что знает Серёжу лучше, чем себя самого? - Я понимаю, что тебя пугает, - Тихон понижает голос, мягко цепляя рукава его пальто кончиками пальцев, чтобы не разрывать соприкосновение окончательно. - Ты уже пострадал из-за того, что поверил в любовь между вампиром и человеком. Мне очень жаль, что я никогда не смогу забрать у тебя эту боль - я бы сделал это, если бы мог, чего бы это ни стоило. Но я не такой, как твоя сестра. Не такой, каким был ты в своей человеческой жизни. Я сильнее. Я знаю о вампирах всё, я числюсь в отряде особого назначения. Как будто ты сам не знаешь, на что я способен, когда сражаюсь за то, что важно для меня, напарник, - последнее слово Тихон выделяет особым теплом. - И за свои чувства к тебе, за нас, за тебя я тоже готов сражаться. - Это могло бы сделать меня самым счастливым человеком на Земле, - Серёжа смотрит на него с пронзительной нежностью, но улыбка его уже меркнет. - Если бы я был человеком. Тихон открывает было рот, чтобы пустить в ход ещё с десяток горячечных признаний, но Серёжа не останавливается на сказанном. - Ты не такой, как моя сестра. В этом всё и дело. Катя была в опасности не из-за Матвея, - его голос слабеет. - А ты в опасности именно из-за меня. - О чём ты? - таращится на него Тихон обескураженно. - Ты же самый уравновешенный вампир в мире! - Мне никогда не было легко, - опровергает Серёжа его слова так скоро, точно заранее эту речь готовил. - Самоконтроль можно развивать, держась к людям ближе, и с самого начала я старался делать это по мере сил. Я провожу очень много времени с людьми - в городе, в нашем офисе, я несколько лет очень близко общался с Димой - и это мне помогает, я могу терпеть свою жажду примерно так же, как ты терпишь свою в течение дня. Но это не значит, что меня не влечёт человеческая кровь. Пожалуйста, не ведись на то, хочу я или не хочу причинять тебе боль, моя природа от этого не поменяется. Я вампир, и я опасен. Особенно для тебя. - Что во мне-то особенного? - допытывается Тихон. - Я пробовал твою кровь, - поясняет Горошко. - Для любого вампира одна капля - это уже приглашение к трапезе. Мне опасно даже подходить к тебе слишком близко, я в любую минуту могу сорваться. Представь, что может случиться, если я, например, поцелую тебя? - Но кровь Димы ты пробовал тоже, - призывает Тихон на выручку свою память. - И не облизываешься, когда он проходит мимо, а он торчит рядом так часто, как будто у нас мёдом намазано! - Прошло больше года, я почти привык, - разрушает Серёжа его надежду. - И с Димой мне гораздо легче. Меня не... тянет к нему так, как к тебе. Тихон подавляет желание закрыть глаза, чтобы как следует запомнить эти слова. - Ты не справишься со мной, если я захочу напасть на тебя, - продолжает Серёжа горько и глухо. - Я слишком сильный. - Это мы ещё посмотрим! - усмехается Тихон, вскидывая кулаки. - Пожалуйста, не шути с этим, - не оценивает Серёжа его оптимизм. - Тебе повезло, что ты никогда не замечал, как я голоден, когда чувствую твоё присутствие. Я питаюсь куда больше, чем когда-либо, только чтобы уберечь тебя, чтобы даже не думать о том, как я хочу твоей крови. Если уж я не могу сделать то, что действительно должен, - Серёжа вздыхает, крепко зажмурившись. - А должен я не приближаться к тебе, только я не способен на это. Знал бы ты, как я ненавижу себя за эту слабость. Ну, это уж слишком. Даже ангельскому терпению Тихона есть предел. - Не говори так, понял меня?! - выходит он из себя так быстро, что заставляет Серёжу выпучиться на него, и гневно сжимает в кулаках лацканы его пальто. - Никогда так не говори! Ты не должен ненавидеть себя. Ничего более несправедливого в жизни не слышал. Серёжа, ты нравишься мне не только за красивые глаза. Ты герой. Как часто ты рискуешь собой ради людей, которые даже не знают о том, что они остаются живы только благодаря тебе? Каждый день. А как часто ты поддаёшься своей природе? - не видя ответа в растерянных глазах, он кивает удовлетворённо. - То-то же. То, что ты делаешь, значит куда больше, чем то, кем ты являешься. Если ты хочешь поцеловать меня, поцелуй меня - это вообще какая-то чушь по сравнению с тем, чего ты на самом деле заслуживаешь. Они оказались друг к другу преступно близко, воздух между ними трещит натянутыми струнами нервов. На мгновение Тихону кажется, что Серёжа действительно горит намерением его поцеловать, и почти уже стискивает веки, готовясь принять это, как удар. Но счастливое мгновение заканчивается быстро. Серёжа качает головой и делает шаг назад, выпадая из света фонаря. - Я не хочу делать тебе больно, - тихо говорит он. - Не хочу тебя отталкивать, огорчать тебя, но, Тиша, просто поверь мне - я сделаю тебе куда больнее, если соглашусь с тобой и рискну. Я слишком дорожу твоей жизнью. Ты тоже должен ею дорожить. Тихон тяжело, протяжно вздыхает. Приходится признать - быстро и легко ему не одержать эту победу. Имея сердце, болеющее за весь мир, Серёжа не смог бы не оберегать сильнее всех того, кого любит, пусть даже ради этого пришлось бы идти на жертвы. Нечего желать, чтобы он был другим - это именно то, что так восхищает в нём, влюбляет в него, заставляет быть преданным ему всей душой. Помимо, конечно же, всех остальных его удивительных качеств. - Я не буду давить на тебя, - соглашается Тихон ласковым шёпотом, отпуская его рукава и тем самым признавая капитуляцию. - Просто знай, что я не откажусь от своих слов. Я очень надеюсь, что ты передумаешь. Я этого дождусь. У Серёжи мелко дрожат уголки губ, будто он всеми силами сдерживает болезненную, но всем бедам назло счастливую улыбку. Тихон, глядя на него, почти не может дышать. Он позволяет себе последнюю наглость - наклоняется к нему и целует его в лоб у самых корней расходящейся в стороны чёлки. Серёжа прерывисто выдыхает и ловит его запястье, будто не может расстроить его даже тем, чтобы ничем не ответить на отчаяние проявить нежность. Гладит его от основания ладони до края рукава так осторожно, как будто его рука сделана из стекла. - А ты просто запомни, что я люблю тебя, - он не поднимает глаз. - И давай пока на этом остановимся. Доброй ночи. Уходя, он оборачивается, чтобы попрощаться - поднимает вверх раскрытую ладонь. Тихон отвечает тем же, зеркально повторяя его жест, но руку, помнящую его тепло, не опускает, задерживает у сердца, как будто хочет его, обмершее, подбодрить - смотри, смотри же, у нас есть надежда, мы должны побороться, попробовать. Серёжа чувствует то же самое. Главное - не сдаваться. Отступая в тень парадной, он следит взглядом за фигурой в тёмном пальто до тех пор, пока её окончательно не поглощает ночь.