Принц и Нищий

Очнулся я в комнате. Огляделся. Ужасно хотелось пить, губы запеклись и потрескались. В комнате царил полумрак, но это был явно не карцер. Ко мне подошла женщина, что-то спросила. Я не понял. Лишь проскрипел «пить». Мне в губы ткнулась колкая соломинка и я с наслаждением потянул в себя влагу. Она быстро закончилась. Ещё! Женщина помотала головой. Я откинулся на подушки и прислушался к себе. Боль справа стала то ли привычной, то ли меньшей. Запястья болят и они туго перебинтованы. Я попытался поднять руку, но понял, что она прикована к поручню кровати, на которой я лежу. Через некоторое время пришёл громила. Сказал, чтобы я не дёргался и не пытался сбежать, иначе ссать буду под себя. Отстегнул меня и повёл в туалет. Мочиться мне пришлось при нём. Да и чего уж. Я голый, избитый, изнасилованный. Мне в общем всё равно. Жаль, что выжил. – Я хочу принять душ. Мыться хотелось больше, чем сдохнуть. – Иди. Эй, бинты снимать нельзя! – осёк он меня, когда я попытался размотать один из бинтов на запястье. Я распустил волосы и включил воду погорячее. Под конец снял с душа лейку и промыл свой пострадавший зад. Хотелось смыть с себя всё, только вот душ этому не поможет. Охранник кривил лицо, но глаз не отводил. Твой хозяин-гомофоб, выеб своего сына, дружок. Так что смотри, на кого работаешь и морду кривить будешь тогда, когда зарплату получаешь. На бинтах выступила кровь, но мне было всё равно. Я вытерся и пошёл к кровати. Лёг. Дал себя приковать. Мокрые волосы холодили затылок, но придётся им сохнуть естественным путём. Через час пришла медсестра. Спросила, какие антибиотики мне были назначены. Я сказал. Она порылась в саквояже, выудила ампулу, уколола. Потом осмотрела шов от аппендикса. Перевязала запястья. Сказала, что останутся некрасивые шрамы, но в таких условиях она сделала всё что могла. – Мне всё равно. Не беспокойтесь. Девушка кивнула, подумала и сделала мне ещё один укол, после которого я уснул. Дни потянулись серой беспросветностью. Меня кололи, меняли повязки, кормили, пускали дважды в день в туалет и душ. Охранник молчал как истукан, женщина, что кормила, поила и меняла постель, тоже молчала. Медсестра спрашивала лишь о самочувствии. Через несколько дней мне сняли швы, а ещё через несколько – повязки с запястий. Там действительно всё было некрасиво. Безвестность убивала хуже всего. Я понимал, что Найт думает, что я сбежал. И это было мерзко. Я ведь пообещал, что этого не сделаю. Он, со своей обсессией на мне, сейчас скорее всего выбит из колеи, дезориентирован и подавлен. Это отличный шанс для его папаши взять сына под узду. Просчитал он своего сына филигранно. Одна надежда на то, что Ник возьмёт себя в руки и не пойдёт на поводу у чувств. Как оказалось, я был прав в своих предположениях. Примерно через пару недель моего заточения мне выдали одежду, вытащили на улицу и, выставив рядом со мной мужика в костюме от Бриони, велели вешаться ему на шею и улыбаться. Я отказался. Охрана позвонила по мобильному и на сцену вышел папаша. Ёбаный утконос. Он бросил на меня презрительный взгляд и прошипел: – Ты сейчас будешь делать то, что я говорю. Или я отдам тебя своим бойцам и они тебя жалеть не будут. Вначале изобьют, потом трахнут. И не по очереди, а вместе. А я вдруг вспомнил один момент. Охранник Семёныч, который ставил мне самозащиту от нападающих, был мужик болтливый и щедрый на всякие истории из жизни. Он сказал, что есть целая система условных знаков, которыми можно сообщить, что ты в опасности, или тебя принуждают, или тебе плохо. Разработана она была полицейскими США, для работы с агентами под прикрытием. И считается общепринятой. Там сжатые в кулак пальцы с оттопыренным большим показывают, что человека на фото или видео принуждают, оттопыренный мизинец при сжатом кулаке показывает что человек в беде. Привычное ок, а именно соединённые в кольцо указательный и большой пальцы – значит тебя похитили или собираются похитить. Быть изнасилованным и избитым я тоже не стремился. Я не Никита, который бьёт первым. И не герой. Я или прячусь или бегу. Или пристраиваюсь. Страдать перед смертью мне совсем не улыбалось. А если папаша приструнит Никиту, то меня, скорее всего, пустят в расход, когда я не стану нужен. Я не обольщался насчёт личности своего отца. Но вот нагадить ему напоследок хотелось очень. Если мои знаки сломают папаше игру, я умру счастливым. Поэтому я обнял мужика со спины, положив ему голову на плечо, а руки на грудь и широко улыбнулся. Сделали около трёх десятков фотографий в разных локациях и разной одежде. Мы гуляли, смеялись, целовались. В камеру было запрещено смотреть, потому что была имитирована скрытая съёмка. Я использовал все три условных знака. Без особой надежды, но тем не менее. Потом меня вновь заперли голым в комнате. Единственное, что я понял из фотосессии – я за городом в средней полосе России. Особняк стоит в глуши (невдалеке была убогая деревенька). Ну а зачем делали фотосессию и так понятно. Добить Найта предательством шлюхи. Думаю тут дело не только в том, что отец подозревал Найта в привязанности ко мне. Было что-то ещё. Я вдруг вспомнил, как подписывал договор на английском. Интуиция мне подсказывает, что он не был брачным и Найт нагрел мне уши. Ну а что? Он сынок чиновника с дурной репутацией. ФБР и FinCEN (специальное подразделения по борьбе с финансовыми преступлениями в составе министерства финансов США) может заинтересоваться сыном преступного воротилы. А тут есть муж, который нигде не засветился (мой профиль из соцсетей был удалён и доказательств того, кем я работал, не осталось. Подчистили мою историю в сети качественно, скорее всего. Иначе Найт не был бы Найтом). Почему бы не сделать его учредителем или собственником или ведущим акционером. Он же вроде хотел что-то такое сделать, чтобы перехватить контрольный пакет акций. И раз папаша меня пока ничего на себя не заставляет переписать, то сделать он этого без Найта не может. А Найт согласится на это лишь поняв, что неблагодарная шлюха смылась, обворовала, предала доверие. Учитывая его паранойю, поверит он в это с полпинка. Удивительно, что до сих пор не поверил, раз фотосессия понадобилась. Дни снова потянулись как жвачка на которую ты сел в жару. Медленно, мерзко, безысходно. Тонкими липкими нитями отчаяния пробираясь ко мне в душу. Но однажды ночью раздался взрыв, потом застрекотал калаш, что-то грохнуло, послышался топот, мат, крики. – Где он, сука!? – услышал я голос Найта и заорал. Дверь вынесли с ноги и я не сразу разобрал кто ко мне подбегает. Лишь когда я почувствовал, как в кадык упирается холодное лезвие, понял, как мне не повезло. Отец стоял ко мне в пол оборота, левой рукой тыкая в горло ножом. Рука тряслась. Найт влетел в комнату с автоматом в руках и замер, будто споткнулся. – Я ведь его грохну, сынок, если ты сейчас не опустишь оружие и не прикажешь своим людям отступить. Этого никак нельзя было допустить. Нельзя, чтобы он опустил автомат и пошёл на переговоры из-за меня с этой тварью. Я знаю, как вывести Найта из себя. – Ник, ты зря пришёл. – Найт вздрогнул, переводя глаза на меня. Не смотри на меня, не смотри! Не отвлекайся! Любовь делает нас беспечными дураками. – Наш папаша нашёл мою дырку достаточно соблазнительной, чтоб трахнуть. – Пусть разозлится настолько, что прострочит сейчас этого гада. А Найт разозлится, я слишком хорошо его изучил. Папаша зашипел и повернулся ко мне в бешенстве, теряя бдительность. Я же со всей силы пнул его согнутыми ногами в бок. Благо ноги мне не пристёгивали к кровати последнее время, а шов зажил, возвращая мне подвижность. Отлетая, отец чиркнул меня кончиком ножа по горлу. По шее потекло горячей широкой полосой. Я даже не мог зажать рану, потому что руки были прикованы. Стрекотнул автомат, зачавкали входящие в тело пули. Я откинулся на подушку. Найт свободен. Я выиграл. Счастливо вздохнув, я закрыл глаза.