***
Маринетт не знает, что за сила толкает ее вперед так сильно, что, ей кажется, она не успевает даже схватиться за опору, как ее что-то выбивает из рук. И остановиться она не может, не способна, слишком много эмоций рождает в ней этот город, слишком много чувств, сомнений и надежд — она его ненавидит и любит одновременно, хотя даже не успела как следует познакомиться. Разговоры с пострадавшими ничего не дают — их рассказы сходятся, но никто и ничего не знает о личности Бражника. Ее рейды по Парижу ничего не дают — она не чувствует других квами. Она то пытается следовать намеченному плану, то движется хаотично по городу в слабой надежде, что ей повезет. Но ей не везет. С Нуаром она старается не контактировать, но понимает, что в ближайшее время должна приобщить его к своему делу и научить ощущать квами. Он очень быстро учится, завидно быстро, но Маринетт старается держать свои эмоции в узде, когда они вдвоем, ведь кто-то из них должен оставаться в рамках, если уж Кот на это не способен. Маринетт стыдно за то, что для нее это так сложно — ее всю жизнь учили подавлять эмоции, действовать холодным разумом и логикой, и ей даже казалось, что она научилась, но большой город и ответственность показали, что это не так. Легко ничего не чувствовать, когда нет повода для чувств. В тишине Тибетских гор и лесов все ее ощущения были припорошены снегом, а в Париже лед растаял и оказалось, что под ним урановые ядра, готовые вот-вот разорваться ядерным взрывом внутри нее. Мастер Фу твердит ей, что сначала нужно адаптироваться, что время есть, и что она все еще может отдать свой талисман, чтобы освободить свой разум от одной задачи, но Маринетт притворяется, что ничего не слышит, даже если кивает. Нет, она просто не может, это не в ее силах — остановиться, пока колесо фортуны держит ее в самом низу, не позволяя подняться, чтобы пойти дальше. Ледибаг перепрыгивает с одной крыши на другую почти бесцельно, проводя очередной день в поисках — часами она прислушивается к тишине в своей голове, часами выискивает оборванные нити связи, но ничего не ощущает, лишь пустоту, которую невозможно нащупать сознанием. Это словно идти в белоснежной бесконечной комнате вперед в надежде, что где-то там, возможно, будет стена, потому что стоять еще более бессмысленно, чем идти. Ледибаг не отдыхает ни мгновения. Она останавливается, медитирует, кормит Тикки, и вновь взмывает над крышами Парижа в своих бесплодных поисках. И чем дольше она пытается, тем меньше ей кажется, что она что-то найдет, ведь, на самом деле, Бражник может быть совсем не глупым, он мог давно догадаться, что его ищут, и приказать Нууру и Дуусу скрыться, а они не способны его ослушаться. Маринетт ненавидит это — квами старее и мудрее их во всех отношениях, и тем не менее им приходится подчиняться, если они попадают в руки тем, кто их недостоин. Это не кажется ей справедливым, а любая несправедливость ее угнетает. Она возвращается по шестому округу обратно в центр, прячется за мусорными баками в переулке, опускаясь прямо на снег, и снимает трансформацию. Тикки падает ей на ладонь и устало вздыхает, сразу же обнимая протянутую печеньку. — Маринетт, ты загонишь нас обеих, — слабым голосом говорит Тикки, жмурясь от удовольствия, когда она начинает виновато и ласково гладить ее по головке. — У нас хотя бы есть план? — Надеюсь на удачу, — вздыхает Маринетт и несильно бьется головой о кирпичную стену. — Если бы мне только можно было использовать супер-шанс… — Ты знаешь, какие будут последствия, — Тикки слетает с ее руки и сжимает лапками ее щеки рядом с носом. — Маринетт, почему бы тебе не остановиться? Мастер Фу говорит, что толку от постоянного бега никогда нет и что твоя сила в созидании. — И что ты предлагаешь? — вздыхает Маринетт, у которой и правда больше нет идей, кроме как послушаться Тикки и сдаться, но так она тоже не хочет. Она убеждена, что удача приходит к тем, кто ищет. — Предлагаю найти тихое место в центре Парижа и помедитировать, — Тикки выпускает ее лицо и зависает в воздухе рядом. — Попробуй раскрыть сознание еще шире и глубже, я помогу тебе. Ты же знаешь лучше многих, что твоя сила вовсе не в том, чтобы сражаться, даже если ты делаешь это хорошо, и даже не в том, чтобы нейтрализовать злые силы, а в созидании. Именно оно даст тебе ответ. Маринетт кивает, соглашаясь с ней. Конечно, Тикки права, вот только проблема в том, что Маринетт так и не научилась этому искусству. В ее голове всегда было слишком шумно для созидания. Она чувствует себя такой бесполезной, что у нее перехватывает дыхание. Если как носительница талисмана удачи и созидания, она не способна принести пользу, то ей и правда стоит отдать Тикки. Отдать Тикки… — Хорошо, пошли поищем тихое место, — поспешно поднимается Маринетт и отряхивает снег с брюк. Тикки быстро целует ее в щеку и скрывается за широким воротником ее кофты, устраиваясь там в тепле поуютнее явно с намерением немного вздремнуть. Маринетт ей не мешает, снова погружаясь в свои мысли и бредя по мокрым улицам от тающего снега. Если не брать в расчет ее постоянные неудачи, Маринетт нравится этот город. Ей все здесь чуждо и все кажется таким огромным и запертым на тысячи замков, — все же его очарование проникает в каждый уголок ее сознания. Маринетт окунается в него с небывалым любопытством, но не пытается разгадать его тайны, потому что не готова делиться с ним своими. Внезапно здесь, среди многонациональной, яркой, необычной толпы она перестает чувствовать себя единицей, одиноким экземпляром, у которого есть только будущая цель и больше ничего, даже личности, будто она пустая оболочка. Здесь же она ощущает себя человеком, и удивляется, что вокруг нее такие же люди, отчего-то сильно отличающиеся от тех, кого она встречала прежде в Храме и в его окрестностях. Они все похожи больше, чем она думала, а отличаются еще сильнее. Маринетт мало что понимает в социальной жизни большого города и пытается запоздало изучать, чтобы не попасть в неловкую ситуацию и ничего случайно в своей миссии не испортить, но это сложно — это похоже на диалог слепого с глухим. Естественные особенности общения, которые парижане впитали, не задумываясь, еще в младенчестве, для Маринетт загадка, и никто не может объяснить ей, как правильно — даже интернет. Наверное, особенно интернет, потому что после нескольких дней изучения Маринетт путается еще сильнее. Немного позволив своим мыслям побродить в сознании и успокоиться, Маринетт тем временем пытается удалиться от толпы, что в Париже в выходной день на центральных улицах не так уж просто сделать. Наконец она сворачивает на неожиданно очень тихую дорогу и оказывается в очень интересном, вычурном месте. Она будто переходит через какую-то грань реальности, потому что сворачивает к красивому старому особняку и понимает, что оказывается в почти абсолютной тишине даже несмотря на дорогу, пролегающую совсем рядом. — Ух ты, Тикки, — тихо говорит Маринетт, приподнимая свой воротник и прикрывая губы, чтобы со стороны не казаться городской сумасшедшей. — Кажется, я нашла идеальное место для медитации. Сможешь меня перевоплотить? — Зачем? — сонно спрашивает Тикки, касаясь ее подбородка головой, пока Маринетт шагает к ближайшему укрытию, которое кажется ей надежным. — На нас напала акума? — Нет, хочу пройти внутрь, — рассеянно поясняет Маринетт, слишком занятая тем, чтобы убедиться, что их никто не увидит в выбранном ею закутке. Повисает очень напряженное и очень говорящее молчание, и Маринетт, наконец, понимает, почему и заглядывает за воротник, встречаясь с огромными глазами Тикки взглядом. — Ну не внутрь двора, на крышу. На крышу ведь можно?.. — А зачем тебе на крышу? — продолжает допытывать Тикки, вводя Маринетт в некое подобие транса, потому что она и сама не понимает, зачем, просто чувствует, что ей это нужно. — Можно было бы сесть здесь и… — Надо на крышу, — повторяет Маринетт, чувствуя странное волнение. Ее научили, что интуиция — это то, что видит подсознание, но пока не понимает сознание, и сказали, что в их деле доверять ей очень важно. Так она и собирается в этот раз поступить, хоть единожды правильно. — Там тихо, там никого нет и никто не сможет нам помешать открывать сознание еще больше. Тикки неуверенно кивает, и Маринетт вздыхает с облегчением. Против воли квами она не готова ничего делать — этому ее не учили, к этому она пришла сама. Нет ничего уважительного в том, чтобы эксплуатировать разумных существ без их на то согласия. А Плагга не пришлось бы уговаривать, с внезапной тоской думает Ледибаг, когда розовое мерцание вокруг нее гаснет. Описав небольшой крюк по ближайшим домам окрестности, она запрыгивает на крышу особняка и прячется за одной из печных труб, опускаясь в удобное углубление. Кто бы здесь не жил, он любит комфорт абсолютно во всем, и даже крышу вот сделал удобную на случай, если на ней придется прятаться. Хотя кому вообще придет в голову прятаться на крыше? Эта мысль почему-то снова возвращает ее к Плаггу и его комфорту — как он себя чувствует, хорошо ли кормит его Нуар и каким сыром? У него есть отдельное место или он спит с хозяином? Он дает ему разбрасывать вещи и валяться в грязном белье? Ледибаг резко качает головой, пытаясь выбросить из головы все эти вопросы, потому что они совершенно не помогают ей в попытке нащупать созидание. Она закрывает глаза. Мастер Фу всегда объяснял ей «на пальцах», как именно должны выглядеть поиски квами, и что она будет чувствовать, если рядом никого не будет — все равно что заглядывать в черное дно бездонной ямы, очень долго и очень тщательно, так стараясь, что она практически становится второй сущностью в оглушающей звоном в ушах тишине. Маринетт ощущает эту яму почти каждый день с тех пор, как пытается найти Нууру и Дуусу, и, как бы не верила в свои силы, сейчас она ожидала того же самого. И поэтому для нее совершенной неожиданностью становится, когда эта пустота в ее сознании внезапно открывает глаза и смотрит на нее в ответ присутствием чужой души. Их несколько — она успевает это понять в резкой нехватке кислорода, когда легкие просто отказываются работать, как необходимо, прежде чем ее буквально выкидывает из собственного разума, и Ледибаг, рвано и шумно вдохнув, упирается лбом в ладони и наклоняется к крыше. Ее как будто били палками на протяжении нескольких часов подряд, сердце мечется так быстро и отчаянно, что ей становится трудно контролировать даже собственное тело, не то что дыхание. Они здесь, здесь… — единственная паническая мысль в пустоте пространства, на этот раз вполне реального. И её выкинуло, потому что Бражник пытается скрыться. На самом деле, это могло быть что угодно. Это могли быть Нууру, Дуусу, Плагг, или Тикки таким образом высказывает какие-то протесты против ее методов, это может быть неполадка в синхронизации с окружающим миром, но Ледибаг не думает в это мгновение о том, что это может быть что-то не то. Каковы шансы, что она ошиблась, после всех попыток? Она почти не верит, что это может быть что-то иное. — Боже… как… сложно дышать… — бормочет она, когда снимает трансформацию прямо на крыше, не способная даже спуститься, и Тикки обеспокоенно касается лапкой ее виска. Легкие мягким толчком воздуха наполняются кислородом. Маринетт вдыхает через нос, хватаясь пальцами за выступ крыши. — Он так сильно тебя ударил… он где-то рядом, верно? — спрашивает Тикки торопливо, облетая маленькое пространство кровли, и Маринетт прикрывает глаза и чуть мотает головой, показывая, что не знает и не успела понять практически ничего. Тот, кто не дал ей найти квами, читал книгу, знал, что она может их искать, и конкретно в это мгновение чувствовал, что она это делает. Значит, он где-то рядом, вероятнее всего даже — в этом доме, прямо под ними. — Нам нужно попасть внутрь, — еле ворочая языком говорит Маринетт, пытаясь приподняться, но в глазах ее начинают плясать черные точки. Она прижимает пальцы к вискам, подавляя подступающую тошноту, и пытается взять под контроль свое тело. Получается относительно быстро, ведь ее физически и духовно готовили едва ли не к чему угодно, но даже ей нужно немного времени, чтобы прийти в себя. — Они там? — шепчет Тикки, глядя на нее огромными глазами. Она опускается почти к самой кровле, касается ее лапкой, но быстро одергивает обратно. Маринетт протягивает руку, и Тикки тут же к ней прижимается. — Я подумала, что могла бы спуститься и быстро проверить, ведь я лучше всего могу их чувствовать… — Нет, это не вариант, — хрипло вздыхает Маринетт, чувствуя сильный, отчаянный страх от мысли, что Тикки будет в этом непонятном доме одна. — Вдруг тебя поймают? Вдруг он достаточно для этого силен, у него ведь есть книга… Или это вообще иллюзия, вдруг он хочет поймать меня в ловушку, потому что знает, что я его ищу? В конце концов, я могла просто ошибиться… — у Маринетт голова идет кругом от стольких вариантов, бьющихся в ее голове, как тысячи маленьких назойливых мух. — Нет, я должна спуститься туда лично. — Тебе нельзя, — тут же говорит Тикки. — Тебя посадят в тюрьму за проникновение в чужое жилье. — Значит, будем через живущих там людей, — бормочет Маринетт, приподнимается наконец на ноги и, окончательно придя в себя, поворачивается к Тикки. — Устала? — Прости, тебе придется спускаться самой, — виновато произносит та, и Маринетт, кивая, открывает сумочку — квами моментально опускается туда. Маринетт подходит к краю крыши и обходит ее по периметру, пока не оказывается со стороны дороги — оказаться внезапно в чужом саду она не очень хочет, хоть спуститься там было бы намного проще. Но и это для нее не слишком сложно, еще в детстве воспитанников начинали учить скалолазанию и со временем усложняли тренировки, пока и вовсе не оставляли их на едва ли не отвесной скале и проверяли их навыки. Маринетт не была слишком прилежной ученицей, когда дело касалось укрощения духа, но хотя бы в физических тренировках ей не было равных. Она цепляется за решетку и перемахивает через нее, повисая на высоте не меньше пятнадцати метров. Ловко хватаясь за выступающие камни и избегая окон — мало ли, кто в этот момент мог возле них стоять, — Маринетт спускается вниз и спрыгивает на землю, переводя дыхание от напряжения. Ей довольно давно не удавалось потренировать этот навык. — Современные домушницы обучаются у ниндзя? — слышит Маринетт довольно бодрый мужской голос и медленно оборачивается, за эти несколько секунд очень ярко представляя себя в тюремной робе и отвлеченно решая что к ее цвету волос она очень хорошо пойдет, особенно если будет полосатая. — Мне нравится, когда к делу подходят с творческим порывом! — При-ивет, — натягивая нервную улыбку, поворачивается окончательно Маринетт и встречается взглядом с самыми зелеными глазами, что она видела в своей жизни. Бесконечно прекрасными глазами. У нее даже дух захватывает от того, насколько человек, стоящий перед ней, красив. — А эт-то, это вовсе не то, что вы не подумали, в смысле, это то, ну как бы, — очень короткое мгновение Маринетт даже не играет, насколько ее поражает до глубины души его лицо. — Я хочу сказать, что я просто тренирую навыки скалолазания. Знаете, идете себе идете, видите большой дом, вспышка — и вот вы уже стоите на крыше. — Конечно, с каждым такое бывает, — очень серьезно кивает парень, светясь от удовольствия, которое доставляет ему этот разговор. — Вот тоже недавно шел мимо ратуши, смотрю, камни очень интересные, вспышка — и вот я уже лежу на земле. Надо же, какое совпадение, да? — Вы издеваетесь? — неуверенно спрашивает Маринетт, не понимающая его интонаций и мысленно судорожно пролистывающая свой маленький сборник эмоций, которые люди могут проявлять в обществе. — Да, простите, — вздыхает парень и указывает рукой на перевернутые коробки из-под овощей, аккуратно сложенные у дома. — Присядем? Может, дадите пару уроков, как слезть с такой стены? — Зачем? — автоматически спрашивает Маринетт, покорно садясь, как ей и сказали. Она чувствует себя очень и очень странно, она не понимает, что происходит, у нее голова идет кругом, а легкие болят от напряжения после недавнего спуска. А еще где-то за этими стенами квами, которых она должна спасти. Точно. — Слушайте, я правда ничего не брала. Я не заходила внутрь и не вторгалась на территорию. Вы знакомы с хозяевами? Как считаете, я должна извиниться? — Допустим, знаю я парочку наистраннейших людей из этого особняка, — смеется парень и протягивает ей руку. — Адриан Агрест, я здесь живу. Кстати, насчет уроков я не шутил — очень полезный навык, когда живешь в таком доме. Маринетт мгновенно, в ту же секунду, как Адриан признается, что он живет в этом доме, ощущает к нему неприязнь. Он не похож на человека, который мог бы терроризировать Париж, но кто сказал, что это обязательно какой-нибудь мрачный тип с волчьим взглядом. Вот Тед Банди тоже на серийного убийцу похож не был, а все же о нем до сих пор вспоминают. Адриан приподнимает бровь, и Маринетт понимает, что молчит слишком долго для вежливой паузы. Она старательно заталкивает в самые дальние глубины своего сознания неприязнь к нему, оставляя ее рядом с чувствами к Нуару, и скромно улыбается. — Маринетт, — представляется она и, не намеренно игнорируя его руку, складывает ладони на уровне груди, приветствуя Адриана с почтением. — Значит, ты здесь живешь? Такой красивый, тихий дом, — она замолкает, будто больше не зная, что сказать, и чуть пожимает плечами, покашливая. — Спасибо, правда, чересчур большой, — Адриан оборачивается на дом, следуя за ее движением, и тоже смотрит на особняк — Маринетт осматривает медленным взглядом длинные, панорамные окна на втором этаже, осторожные балкончики по бокам здания, виднеющиеся деревья с сада на заднем дворе, про который говорил Адриан, светлые стены, чистое пространство на темном фоне синеющего неба, и находит его в самом деле весьма большим для того, чтобы там жить на постоянной основе. Да, Храм тоже был достаточно велик, но там жило очень много учеников и учителей, остальные Хранители, и все эти люди делили буквально каморки, а в этом доме, Маринетт уверена, комнаты такие же большие, как и он сам. — У вас там, видимо, много прислуги, — озвучивает она свои мысли, мимолетно смотря на Адриана, и тот коротко смотрит на нее в ответ, безразлично пожав плечами. — Не так уж и много, папа не любит, когда в доме много лишних людей, — отвечает он с неохотой, чуть сморщившись, будто ему было отчего-то неприятно говорить об этом. — Поэтому от силы человек десять, не считая нас с ним. — А твоя?.. — подталкивает Маринетт, и Адриан окончательно к ней поворачивается, смотря прямо в глаза. Маринетт снова чувствует оцепенение от его взгляда и замирает, не в силах отвернуться и чувствуя в реальности только прикосновение Тикки к своей шее под воротником свитера — единственное, что не позволяло ей утонуть в этом эмоциональном взгляде, таком гигантским в чувствах, что она в них почти задыхается. — Моя мама? — уточняет он, и она потерянно кивает головой. — Она давно умерла, еще когда я был маленьким. — Прости, — искренне сочувствует Маринетт и, как привыкла делать с квами, решается несильно сжать его руку. Она приподнимает уголок губ в сочувствующей и понимающей улыбке, и Адриан отвечает тем же. Не то чтобы Маринетт привыкла в тактильности со стороны людей, но к квами она проявляла ее довольно часто, если не всегда, поэтому сейчас — конкретно в это мгновение — не находит ничего ужасного в том, чтобы касаться кого-то без острой необходимости. — Я своих родителей вообще не знаю, — признается она внезапно, и Адриан смотрит на нее с удивлением. Маринетт выпускает его руку и отворачивается от особняка, смотря в противоположную сторону и упираясь глазами в сену небольшого, старого здания-кафе. — Меня… дедушка воспитывал, сколько я себя помню. — А… — начинает было Адриан, и Маринетт, подумав, что если она откроется, то с него станется сделать то же самое, рискует продолжить давно придуманной историей: — Они погибли в авиакатастрофе, когда мне было три, поэтому дедушка забрал меня из Китая к себе в домик в Тибетских горах, — она коротко смотрит на него. — Откровение за откровение, знаешь? — У нас тут раскрытие всех тайн, а я ведь всего десять минут назад узнал твое имя, когда ты слезла с крыши моего дома, — улыбается Адриан чуть веселее. — Что ты хочешь знать? — Как я могу знать, что я хочу знать, если это тайна? — удивляется Маринетт, и Адриан вдруг смеется. У него удивительный смех, звонкий, похожий на звук, который раздается, если ударить в гонг на вершине горы. Маринетт снова застывает, не совсем понимая, что чувствует — не то чтобы Адриан ей нравится, скорее, очаровывает, проникает в самое нутро. Есть в нем что-то такое, от чего ей хочется немедленно сбежать, потому что он вызывает слишком много подавленных эмоций. И это ее настораживает. Именно таким может быть Бражник — все пострадавшие говорят, как один, что он проникает в самую глубину души, очаровывает, оплетает своим голосом и речами. — Ну хотя бы направление дай, — говорит Адриан, все еще широко улыбаясь. Маринетт не понимает, что он от нее хочет, это похоже на игру, правила которой она не знает, даже если сама ее начала. Ей нужно узнать его самый главный секрет, но что-то она сомневается, что он вот так возьмет и с ходу скажет: «О, знаешь, я очень хочу украсть талисманы Ледибаг и Кота Нуара, ты с ними случайно не знакома?» — Ты любишь брошки? Что? — Что?.. Тикки в воротнике елозит так, что Маринетт хочет немедленно поднять его еще выше — так она себя убеждает, что это лишь желание защитить квами, а не невероятный стыд, накрывший ее внезапно и без предупреждения. У Адриана такое лицо, будто она ударила его с размаху в нос, но не в смысле «о боже она меня раскрыла», а в смысле «о боже я говорю с сумасшедшей». — Брошки, — повторяет она чуть медленнее, задумавшись на мгновение, что, возможно, просто сказала совсем не то, что нужно — ее французский все еще звучал с акцентом, пусть и совсем легким, и иногда она путала слова. — Прости, я не так произношу? Мой родной язык китайский, и я совсем не полиглот… — Нет-нет, ты прекрасно говоришь, — торопливо отвечает Адриан и чуть улыбается. — Просто ты застала меня врасплох своим вопросом. Я… не припомню, чтобы носил броши. Даже на показы или на вечера в Модных домах. Мне стоит спросить, почему ты задала именно этот вопрос? — он кажется весьма дружелюбным и учтивым и, кажется, просто поддерживающим диалог, но Маринетт все равно едва напрягается, отворачиваясь от него. — Не знаю, — врет она. — Первое, что в голову пришло. Ты куда-то шел? — Адриан удивленно изгибает брови. — Ты выходил со двора, когда я спускалась с… крыши. — О, точно, я должен был встретиться с друзьями, — он поднимается на ноги, и Маринетт моментально делает то же самое. — Но ты меня так очаровала, что я совсем об этом забыл. Ей ни за что, ни в коем случае нельзя его упустить. Но и ошиваться поблизости и ждать, когда он придет, тоже было бы максимально странно. Адриан не воспринял ее спуск с крыши, как нечто преступное или враждебное, а вот если она станет за ним наблюдать исподтишка и караулить у ворот — может решить, что она или сумасшедшая, или фанатка, или вовсе желает ему зла. В общем, не вариант. Но что, что ей делать? Адриан вежливо улыбается и смотрит на часы, явно намекая, что ему пора, но из воспитанности не смея уйти, пока она не ответит. — Правда, а познакомишь меня? — нервно улыбается Маринетт, явно ведя себя неправильно, но не понимая, в чем ошибается. — Я просто, я… совсем недавно в городе и у меня из друзей один знакомый, с которым мы все никак не можем выбраться, вот я и подумала… это сильно странно, да, я веду себя навязчиво? — Немного, — спокойно соглашается Адриан, но по его улыбке совсем не заметно, что ему это неприятно. — У меня долгое время не было возможности с кем-то познакомиться, так что я буду только рад помочь тебе в этом деле. Пойдем? Маринетт направляется следом за ним без повторения, боясь, как бы он не передумал. Да, со стороны все это странно, но зато она его не упустит и сможет попасть в особняк, не привлекая внимания. Она, конечно, могла бы вооружиться, взять Сасса и использовать второй шанс, например, в случае чего, но Маринетт не думает, что мастер Фу одобрил бы такой ее план, а без него доступа к другим талисманам у нее нет. — А можно вопрос? — Еще один? — улыбается Адриан, глядя на нее немного искоса. — Ожерелья я тоже не ношу, если что. — Вот это новость, теперь я совершенно спокойна. Фобия ожерелий и брошек, знаешь ли, все такое… — Маринетт тихо хмыкает, вопреки желанию чувствуя оживление рядом с Адрианом, но все-таки усилием воли возвращает себе серьезный настрой. — Но нет, я хотела спросить другое. Ты упомянул про показы и Модные дома, и я внезапно вспомнила, где тебя видела прежде, — она поднимает голову и тыкает пальцем в огромный постер на просто невообразимой для этой цели высоте. — Тогда как так получилось, что ты не имел возможности ни с кем познакомиться? — Я учился дома, — почему-то виновато произносит Адриан и касается пальцами волос, убирая челку. — А фотосессии проходили так быстро, что я не успевал даже дышать в перерывах. — Понимаю, как это сложно быть в почти постоянной изоляции, — отзывается Маринетт, стараясь звучать ровно, но в ее голосе все равно проскальзывают очень сочувствующие нотки. — Я училась в закрытой школе в горах, уезжая домой только на выходные, и нас там тоже не особо щадили. Но если взглянуть с хорошей стороны — то вот мы здесь, в этом огромном городе идем на встречу с твоими друзьями. Значит, сейчас все хорошо. — Да, ты права, — мягко улыбается Адриан, и Маринетт отвечает ему такой же улыбкой. — Как зовут того друга, о котором ты говорила? Может, я его зн… — Сис! — знакомый голос перебивает его так неожиданно для них обоих, что Маринетт спотыкается о бордюр и практически летит в руки радостному донельзя Нино, который моментально сжимает ее в крепких объятиях. Маринетт цепляется за его предплечья, пытаясь удержаться, и, когда Нино ловко ставит ее ровнее, обнимает его в ответ. — Поверить не могу, ты выбралась! Так рада меня видеть, что прямо падаешь мне в руки, да? — Не могла устоять от твоей харизматичности, — отвечает Маринетт с долей смущения, когда Нино, даже выпустив ее, не убирает руки с ее локтя, продолжая придерживать с такой непоколебимостью, будто делал это всю жизнь. Девушка рядом с Нино смотрит на нее с любопытством, и Маринетт, сложив два и два, решат, что это его девушка, о которой он рассказывал. — Привет, а ты, видимо, Алья? — Все верно, девочка, ты сама проницательность, — отзывается та с улыбкой и протягивает ей ладонь, которую растерянная Маринетт торопливо сжимает пальцами в рукопожатии. — А еще ты удивительно красивая. — С-спасибо… — резко понизившимся голосом бормочет она. — Наверное. Эм, Адриан, — Маринетт оборачивается в его сторону, стараясь игнорировать его удивленное выражение лица, и неловко касается пальцами шеи, делая вид, что убирает набок мешающие волосы. — Это тот самый знакомый, о котором я говорила. — Мне начинает казаться, что это все неспроста, и мы должны были встретиться по воле судьбы, — Адриан обнимает Алью и Нино, и Маринетт непонимающе замирает. — Именно к этим друзьям я сегодня шел. Знаешь, Париж поразительно тесен. — Да, я уже поняла, — чуть улыбается та, и Нино снова мягко хватает ее за руку. — Извини, Нино, я не намеренно тебя игнорировала. — Брось, все в порядке, подруга, — Нино отмахивается, продолжая так широко улыбаться, словно мечтал об их встрече последние недели. — Мы сейчас идем в то кафе, про которое я тебе рассказывал. Если у тебя нет планов и ты сможешь пойти с нами, то будет круто! — Планов, вроде, нет, — не успевает Маринетт договорить, как под вторую руку ее подхватывает Алья, и они начинают идти в сторону центра. Маринетт чувствует себя непривычно смущенной, она не бывает в центре внимания и уж тем более не привыкла, чтобы в этот момент она нравилась всем собравшимся вокруг нее людям. Другим воспитанникам в Храме не было до нее никакого дела, они все прекрасно умели контролировать эмоции и не отвлекались на такие сложные вещи, как межличностные отношения. Маринетт не знает, было ли им также одиноко, как ей, но, после того, как ей отдали шкатулку под строгое руководство мастера Фу, она поняла, что искать от них хоть какого-то принятия ей не стоило. К одиночеству можно привыкнуть, гораздо сложнее стать частью мира, для которого ты никогда не существовала. И, как она не хочет убедить себя в том, что все это только ради поимки Бражника, это совсем не так. Ни одна ее переписка с Нино, ни желание познакомиться с его девушкой, ни эта прогулка — ничего из этого не ради дела. Маринетт просто хочет этого не меньше, чем выполнить свой долг. — Так как вы двое познакомились? — врывается в ее мутное от размышлений сознание голос Нино. — Девочка, которая все время занимается, и мальчик, который не перестает работать даже во сне? — Мы, я, мы… — Маринетт широко распахивает глаза, понимая, что скажи она правду, и их дружелюбие мгновенно сменится на недоверие. То, что Адриан оказался таким понимающим, скорее исключение, чем правило. А, может, ему просто все равно, потому что он совершает вещи похуже. — Ну, нас свел случай, и, думаю, я немного напугал Маринетт сегодня, — вклинивается Адриан, говоря чуть громче, чем стоит, и активно взмахивает руками. — Я как раз отвечал вам, что уже вышел, не смотрел перед собой и случайно сбил Маринетт с ног. Это было ужасно неловко! Наверное, мне стоит пореже отвлекаться на телефон на улице, но, с другой стороны, зато мы познакомились, правда? Маринетт поднимает на него благодарный взгляд. Она не знает, зачем он лжет своим друзьям, и какие у него мотивы, но ей очень приятно, настолько, что ее сердце начинает биться чуть чаще, когда Адриан ей улыбается. Она уже не понимает, играет он или правда такой милый, и ей даже жаль, что она не может, как обычный человек просто взять и расслабиться, насладиться хорошей компанией, не думая о том, что кто-то может быть ее тайным врагом. — Технически, вы бы и так познакомились, — замечает Нино, чуть подталкивая Адриана в плечо кулаком, — так что это судьба, бро. — Ты ведь, вроде, в это не веришь, — улыбается Адриан и немного растерянно потирает руки, поднося сложенные в лодочки ладони к лицу. Он чуть выдыхает на них, и в воздухе появляется слабый пар, тут же испаряющийся в синеве надвигающегося вечера. Маринетт заметила еще в первый день, что в городе темнота наступает как-то всегда неожиданно после нереалистично длинной серости без единого луча солнца на небосклоне. — Как же холодно… — Неправда, я просто не люблю, когда судьбой называют все подряд, — Нино достает из кармана перчатки и протягивает их Адриану, одновременно поворачиваясь к Маринетт. — А ты что думаешь? Веришь, что вы должны были встретиться? — Да, — не задумываясь, отвечает Маринетт. В Храме их учили, что случайных встреч не бывает, что все, кого они встретят на своем пути играют роль — Хранители должны очень внимательно относиться к людям, которые приходят в их жизни, чтобы, когда понадобится, знать, к кому обратиться, и понимать причины, по которым люди поступают так, а не иначе. Если вспомнить историю их с Адрианом знакомства и последующим совпадением, то даже скептик решил бы, что это не случайно. Маринетт скептиком не является. — Конечно, я верю, там, где я росла, часто говорили, что самые случайные встречи не случайны.***