Драконье сердце

      Вернувшись с церковной службы к казармам, Эмити, по своему обыкновению, обошла сторожевые посты вдоль высокой стены каменного забора, проверяя, всё ли в порядке и все ли на месте. Солдаты замирали перед Мастером меча, обращая на нее полные ехидного блеска взгляды, которые она практически не замечала. Она уже давно привыкла к пренебрежению от своих сослуживцев. И сейчас это уже не беспокоило ее так сильно, как, например, лет пять назад, когда она, наконец-то, перестала быть просто аристократкой, имеющей долг перед своей семьёй, как герцогской дочери, а превратилась в сильнейшего святого рыцаря империи.       Эмити вдруг прижала ладони к лицу и тяжко вздохнула.       Нет, это уже невыносимо! Чувство вины охватило над ней власть больше, чем тому было положено. Собственно, она вообще не могла терпеть, когда ей пытались управлять. Потому-то твердо и решила, что, отказавшись от титула аристократки, сможет самостоятельно контролировать свою жизнь.       Вот только в ходе последних событий девушка была не уверена, что все шло именно так, как она хотела. А позиция Хантера и его резкие слова посеяли зерно сомнений в ее голове, что начинало уже конкретно давить на изнурённые мозги рыцаря, и Эмити, жадно потянув носом воздух, неторопливо продолжила свой обход.       — Да благословит Вас Миртилос, госпожа Кардинал, — опустившись на одно колено, почтительно произнесла Эмити, как только в поле ее зрения появилась высокая и статная фигура женщины, облаченная в элегантные и сдержанные черные одеяния. Все люди, попадавшиеся ей на пути, пялились на нее и поспешно кланялись. Игнорируя прожигающие затылок взгляды, она вышла из-под свода колон и направилась прямиком к девушке.       Женщина лишь кивнула на приветствия рыцаря и прошла мимо. Однако только Эмити хотела выдохнуть напряжение, как услышала приглушённый голос:       — Следуй за мной.       Девушка встряхнула головой и поднялась на ноги, стараясь не пасть духом. А кардинал развернулась и начала быстро шагать в сторону главного выхода, пока Эмити ещё секунду стояла в оцепенении, ошеломлённая внезапным интересом в свою сторону. Она волновалась, стоило ли беспричинно следовать за ней, хоть и не могла ослушаться приказа.       Рыцарь дрогнула от одной лишь мысли об этом. Она поспешила догнать женщину, ёрзая и сжимая края белоснежного мундира левой рукой.       — Так точно, Ваше святейшество Лилит, — настолько же тихо ответила она.       Кардинал Лилит была высока и стройна, с необыкновенным лучистым взглядом светло аквамариновых глаз. Она принадлежала к тому типу женщин, которые с годами становятся лишь краше. Казалось, время было не властно над ней. И молодые солдаты как один оборачивались ей вслед, когда она шла по территории церкви. Прямые волосы цвета вороньего крыла были чуть ниже поясницы, и как-то особенно поражал контраст между ее черными локонами и бледной, словно фарфор, кожи.       Женщина говорила мало, что заставляло людей прислушиваться к каждому ее слову. Всегда была задумчива, собрана, готовая к тому, что в любую минуту положение дел может измениться. И, несмотря на это, невероятно спокойна. Но самым удивительным в госпоже Лилит были её глаза. Когда-то в молодости - цвета ясного полуденного неба, сейчас они потемнели, и, особенно когда на них попадал солнечный свет, стали отливать благородной бирюзой. Но от этого ее взгляд не потерял своей проницательности. Её умные глаза отражали состояние внутреннего покоя и доверия своему миру, своей судьбе, жизни, себе самой.       Спустя какое-то время они оказались в небольшой старой зале, где раньше собирались прихожане, где проходили вечерние службы и читались молитвы, теперь же тут всегда царил полумрак. Небольшие окна, прорубленные в мощной толще стен, забраны для большей безопасности железными решетками и заклеены от ветра промасленной бумагой или бычьими пузырями.       Собравшись с мыслями, Лилит повернулась к девушке и сделала несколько шагов к ней. Её неожиданно напряженная фигурка, облаченная в черно-красную дзимарру, казалась хрупкой и в то же время несгибаемо твердой.       — Неспокойное сейчас время. У тебя, должно быть, много работы? — Спросила женщина, исследуя пространство вокруг них на предмет посторонних, которые могли здесь быть и следить за ними. Не обнаружив ничего такого, она немного успокоилась.       — Ничего, с чем бы у меня возникли серьёзные проблемы, госпожа кардинал, — кивнула Эмити с нечитаемым выражением лица.       — Это хорошо, потому что для тебя есть особое задание, — по своему обыкновению она с некоторым напряжением вела свою речь, — Мне нужен эскорт, который сопроводил бы меня в одно особенное место, не задавая никаких вопросов.       — Для меня это было бы честью.       — Мне известна твоя верность, не подлежащая сомнениям, но наш променад до этого места должен остаться в секрете ото всех, даже от Святого Белоса, если понадобится.       — Имею ли я право знать, отчего такая осторожность? — Вдруг спросила рыцарь, смутившись из-за слов кардинала.       Лилит была выдающейся, первой женщиной, кто смог достичь такого высокого положения в Великой Церкви. Мудрость её, могла соперничать разве что с ее красотой. Было время, когда она пригрела у себя приползшую к церкви бедную семнадцатилетнюю девчонку, сбежавшую из дома, помогла взрастить талант и представила верховному Священнику.       С полной добросовестностью наставница передавала своей воспитаннице все свои знания, все убеждения и верования; как упрямая строптивая кобыла, она старалась преимущественно развить в Эмити силу воли, ошибочно или нет предполагая, что ее было мало в флегматичном ребёнке, — и она преуспела в этом. Женщина, вероятно, могла бы быть хорошим проповедником, утешителем и наставником страждущего человечества, которому она с юности привыкла служить под божьим руководством, и которое оставалось ей навсегда близким и понятным.       Вне всяких сомнений, Лилит была одной из того небольшого количества людей, кому могла доверять Эмити.       Оттого её и охватило странное беспокойство, потому что верность кардинала была беспрекословна.       Женщина изящно положила руку на плечо рыцаря и продолжила:       — Белос. Этот человек, двадцать лет нам проповедствовавший наставления Миртилоса, наш пророк, наставник, патриарх, кукольник, так высоко и величественно державший себя над всеми нами, пред которым мы так от души преклонялись, считая за честь, - свернул с благочестивого пути божьего посланника и перешёл всякие границы, когда напал на императорский дворец. — Тут с губ женщины сорвался холодный смешок. — Мало ему было территории Империи Флос, так он решил объявить войну всему миру волшебных существ.       От таких удивительных новостей у Эмити полезли глаза на лоб. Она тупо уставилась на кардинала, а та спокойно продолжила:       — Ты же уже сталкивалась с демоническим зверьём? С этими бездумными машинами для убийств, которыми движет только жажда крови?       — Да, конечно. Северные границы страдают от них больше всего, — ответила девушка, пытаясь прогнать смутное тревожное ощущение, которое росло в её душе. — Но к чему вы клоните?       — Однако Востоку Империи никогда не требовалась дополнительная защита от этих исчадий Ада, почему же? Скажи мне, что находится со стороны тех границ?       — Лес Цирцеи, — с губ Эмити сорвался обречённый смешок, — Территория ведьм и магических созданий.       Похоже, кардинал услышала этот смешок, так как ее проницательный взгляд стал ещё острее. Она убрала свою руку и приблизилась к девушке очень близко, чтобы ее шепот не смогли услышать даже мыши, бегающие в стенах и у них под ногами       — Верховный священник планирует развязать войну с волшебными существами, а ее исход для Империи только один – гибель.       Эмити вздрогнула и интенсивно поддалась в противоположную сторону.       — Если люди выступят против волшебства и проиграют, то… — вся твердость и уверенность внезапно исчезли, сменившись озадаченной хмуростью и невнятным бормотанием. — А если выиграют и уничтожат Лес Цирцеи, то демонические существа прорвут восточные границы и вторгнутся на наши территории.       — Верно. Сейчас я пытаюсь найти решение этой проблемы, однако мощь Белоса растет день ото дня, а силы, в лице Императора, сдерживающие его безумство, пали сегодняшним утром. Вот почему то, что я тебе рассказала должно остаться в строжайшей секретности.       Эмити молча на нее посмотрела, затаив дыхание. С этой минуты весь мир перевернулся, как детский мяч, и все стало другим, и все понималось по-другому, и разум стал иной, и совесть сделалась другой. Она чувствовала себя несчастной и впервые в жизни по-настоящему не знала, что делать и в каком направлении двигаться.       — Понимаю. В прошлом ты пришла ко мне после того, как твоя жизнь зашла в тупик, и тебе хотелось только одного – чтобы всё шло своим чередом, — она окинула девушку неожиданно заботливым взглядом, — В связи с этим, Эмити, ты имеешь право отказаться, забыть все, что сегодня услышала от меня и вернуться к своим повседневным обязанностям.       Столь внезапные слова заставили девушку удивлённо округлить глаза. В то же мгновение осознание того, будто наставница и правда предоставила ей выбор, током поразило святого рыцаря. В глубине души она знала о том, что женщина по-своему заботилась о ней. Вот только…       — Я – сильнейший Мастер Меча Империи Флос, и защищать простой народ – это мой долг перед Богом, — она давно была готова к тому, что выбора попросту не было. Снова. Грустное осознание.       Лилит долго молча смотрела на Эмити, а затем произнесла:       — Ты – дитя великих взглядов…       — О чём Вы?       Однако женщина, больше не произнося и слова, самостоятельно открыла ветхую деревянную дверь и покинула старую залу.

***

      Этот день начался с радостного щебетания птиц.       Солнце поднялось над горизонтом, обнажив голову и окрасив небо в нежные утренние цвет, и его мягкие лучи окутали девушку, стоявшую у окна. Она принимала весь свет, проникающий в комнату.       Единственное окно в ее комнате выходило на север, то есть прямиком на вершины Огнистого Хребта. Их сияние казалось фиолетовым в лучах восходящего солнца. Как же ей была знакома эта картина. Она часами могла вглядываться сквозь сиреневую стену, раздумывая, представится ли ей в этот день возможность сделать выбор, который мог бы повернуть жизнь совсем в другую сторону.       С детства все ее мысли были подчинены всевозможным способам выживания. Своего отца она не знала, а ее матушка, закомплексованная собственной бедностью и бессилием перед страшной болезнью, подкосившей женщину после трудной беременности, отказывалась говорить с ней на эту тему.       Поэтому маленькой девочке приходилось в одиночестве справляться со страшным роком, нависшим над их семьёй. Борьба за жизнь и содержание больной матери были и смыслом ее жизни. Она бредила ими и своею ролью в этом непримиримом противостоянии жизни и смерти.       В то время она не могла позволить себе ничего другого.       Тощие конечности и короткие волосы, едва ли доходившие до шеи, были каштанового оттенка, а кожа - смуглой, как у ребенка, постоянно живущего под ярким полуденным солнцем. Одежда, которую она носила, была слишком тонкой. Это было больше похоже на кусок ткани, чем на одежду.       Девочка словно была маленькой и незначительной звездой во вселенной, у нее не было фактического влияния, чтобы стать кем-то другим, поэтому она должна была продолжать волочить свое жалкое существование уличной попрошайки.       Но сейчас?       Холодный ветер, постоянно дувший из открытого окна, невесомо ударил её по щекам, когда Луз соединила свои ладони, закрыла глаза и начала молиться и благодарить Бога Миртилоса, за данную ей благодать, что помогла ей повзрослеть и найти в себе силы кардинально изменить их жизнь.       Затем она медленно покачала головой, и, улыбнувшись своим мыслям, запахнула окно. Девушка попыталась застегнуть самый верх своей хлопковой рубахи, но вдруг обнаружила, что пуговицы, как говорили ее друзья, выдрались с мясом. Посмотрев на результат, Луз выругалась про себя, сделала мысленную заметку – вечером зашить этот беспредел, и вышла из тесной комнатушки.       Ее фигура не была щуплой, но и не выглядела особенно мускулистой, она была подтянута, а пружинящая, собранная походка создавала ощущение наполненности энергией и готовности к действию.       Овальное лицо было обрамлено красновато-коричневыми, торчащими в все стороны, прядями волос. Темный цвет волос скрывал ее необычно смуглую кожу. На лице выделялись круглые глаза карего оттенка. Их обрамляли длинные пушистые ресницы. Они отбрасывали тень на покрытые румянцем щёки.       Когда девушка смеялась, её глаза словно искрились, а во время грусти взгляд становился томным и более глубоким. На высоком лбу выделялись темные, изящно изогнутые брови. Тонкий, слегка вздернутый нос придавал лицу девушки игривое выражение. А за тонкими, нечётко очерченными губами прятались ровные жемчужно-белые зубы.       — Мама! — Воскликнула девушка, когда увидела невысокую женщину, неторопливо нарезающую овощи. — Зачем ты встала сегодня в такую рань?       — Ох, дорогая, из-за твоей чрезмерной опеки я так соскучилась по домашним делам, — попыталась пошутить Камилла, на что Луз лишь недовольно хмыкнула, взяла матушку под локоть и усадила на небольшую табуретку возле кухонного стола, параллельно отмечая ее состояние.       — Сначала сядь и скажи мне, как ты себя чувствуешь?       Женщина положила дрожащие ладони на щеку своей дочери и успокаивающе погладила большими пальцами под глазами той. Её любимая девочка всегда слишком остро реагировала на любые физические нагрузки.       — Я приняла свои лекарства и теперь прекрасно себя чувствую.       — Даже если и так, тебе незачем напрягаться.       — Когда бы ни наступал твой день рождения, я всегда готовила для тебя. Этот день рождения ничем не отличается от остальных.       С губ девушки сорвался обреченный вздох. Поскольку она родилась намного позже положенного срока, у ее матушки появились серьезные осложнения и о повторной беременности не могло быть и речи, однако для Камиллы это был особенный день. И это не изменилось даже после того, как Луз стала совершеннолетней. Воспитывая ее, женщина ни разу не забыла об её дне рождения, несмотря на свое ухудшающееся состояние.       — И что теперь я буду делать, когда ты запретила мне для тебя готовить? — Спросила Камилла, отпустив лицо дочери.       Это был двадцатый день рождения Луз, и она никак не могла позволить больной матери перенапрягаться.       — Мы собираемся завтракать, — ответила девушка и завязала мешающиеся волосы в малюсенький хвостик. Она подмигнула матушке и продолжила готовить.       Очень скоро Луз закончила готовить еду и указала руками на стол, воскликнув при этом «Тада!» И они сели завтракать.       Камилла с раннего утра уже успела подготовить все ее любимые блюда: салат из киви и полевых цветов, копченый бекон, яйца дикой птицы и даже кашу из кукурузной крупы. Девушке оставалось только позаботиться о том, чтобы еда была красиво подана.       — Вау. Как и ожидалось от моей мамы. Ты потрясающая! — Восхитилась Луз и отправила прямиком в рот кусочек бекона, но в следующую секунду, подозрительно прищурившись, спросила, — Когда ты успела всё это купить?       — Не волнуйся малышка, мне помог молодой юноша, сын нашей соседки. Джербо хороший парень, тебе бы стоило с ним познакомиться, немного пообщаться и, возможно, вы могли бы…       — Мама! — В первое мгновение Луз опешила, но потом так сильно закашлялась, что едва не подавилась киви, которое в это время надкусила. — Почему ты говоришь такие смущающие вещи?       — А почему нет, дорогая. Ты уже взрослая, и пора бы уже задуматься о своем будущем.       Девушка поморщилась и, подняв взгляд на матушку, сдержанно сказала ей:       — У меня нет на это времени.       — Но я очень волнуюсь за тебя… — Прежде чем Камилла закончила свое заявление, Луз поднялась со своего места и, опустившись на колени рядом с ней, взяла ее ладони в свои.       — Пожалуйста, не заставляй меня думать, что все, что я делаю для нас, на самом деле бессмысленно. Поверь, что у меня нет никого ближе тебя, — морщинистые руки обжигали кожу девушки. — Не стоит за меня переживать. Я знаю, что делаю, и хочу сделать это как можно лучше. А твое здоровье для меня важнее всей сутолоки с этими отношениями.       — Ах... верно.       Когда трапеза закончилась, Камилла почувствовала лёгкое недомогание и головокружение. Она не смогла скрыть внезапную бледность, нахлынувшую на ее лицо, от зорких глаз дочери. Луз помогла ей встать из-за стола, отвела в комнату, а там уложила на кровать, закутала сверху лёгким, лежавшим в ногах, одеялом и удовлетворённо вздохнула, любуясь своей работой.       — Не забывай принимать свои лекарства, а мне пора на работу —девушка поцеловала мать в лоб. — Я люблю тебя.       — Я так рада, что тебе удалось устроиться в таком хорошем месте, — лежа на кровати, женщина счастливо смотрела на лицо любимой доченьки, на котором плясали отблески утреннего солнца.       А Луз лишь молча кивнула, стараясь не смотреть в глаза матушки. Она попыталась приглушить захлестнувшее её чувство вины.       Уже долгое время она рассказывала женщине об ее невероятном месте работы в качестве горничной одного дворянского дома. Описывала большой красивый особняк с эстетичным фасадом, территории с роскошными садами и вкусными фруктами, и говорила о хороших и добрых людях, работавших вместе с ней. Камилла с замиранием сердца слушала ее истории, не подозревая о том, что все сказанное ее дочерью было ложью.       И сказочная семья барона, и ее приобретенные подружки, и все остальное просто было выдумано, взято из какого-то дешёвого романа, который Луз посчастливилось украсть из книжного магазина, когда она только обучилась письму и чтению.       Тогда ей было очень больно смотреть за тем, как обычно бледное, но спокойное лицо матери омрачалось каждый раз, как девочка возвращалась с холодных улиц после того, как весь день просила милостыню, однако получала лишь синяки и ушибы от хулиганов, вечно задиравших ее. Маленькая Луз просилась работать, пыталась попрошайничать или даже воровать, лишь бы только достать корочку хлеба на стол, а о дорогостоящих лекарствах не могло быть и речи.       Ее отчаянные попытки выжить продолжались до тех пор, пока однажды худощавая четырнадцатилетняя девчонка не попалась на краже. В тот момент она думала, что пришел её конец, однако вместо четвертования глава гильдии не просто отпустила её, но ещё накормила досыта и сказала, что она очень даже способная, и что при правильном воспитании она смогла бы достичь многого.       Так, со временем, Луз стала полноценным членом информационной гильдии, получила мудрого наставника и смогла, наконец, зарабатывать достаточное количество денег, которых хватало и на повседневную жизнь, и на лекарства для матушки.       Были времена, когда ей становилось очень тяжело, и она хотела рассказать, чем на самом деле занималась. А выполняла она разные заказы, будь то охрана, кража, или даже заказное убийство.       Луз была наёмницей, очень хорошей наёмницей.       А ещё прекрасно это скрывала.       Девушке нравилось видеть матушку такой, живой и счастливой, и она была готова на все, чтобы сохранить её такой. Даже если это означало, что постоянно надо было прятать шрамы под длинным рукавом, или, если требовалось свести запах крови с собственных волос, задерживаться в гильдии до полуночи, или, не переставая, врать, врать и врать родному человеку прямо в лицо.       Она могла ошибаться, могла лгать, но в душе Луз, кажется, была уверена, что поступала правильно.       — Да, думаю мне очень повезло, — наконец ответила девушка.       Затем, бросив на прощание полный нежности взгляд на ласковое «Я тоже тебя люблю, моя доченька», Луз спокойно шагнула за дверь.