И пусть мы потеряли двоих,
но вышли к скалам, не сбившись с пути.
Старые боги ушли в эти пещеры,
а мы любовались их творениями, пока
не настало время привала. Тогда
я решил, что настал черёд благодарить мою Азолану.
Имирен из Даосида, «По пути на Восток»
Вжимаясь лопатками в стену, Сеггел не мог видеть лица Ригата, когда тот поднял крюк на длинной рукояти. Княжна нервно зарычала, на её губах пузырилась слюна. Он провёл изгибом крюка по её рёбрам — натянутой на костях коже и впадинам. Кандалы зазвенели, когда она попыталась вырваться. — Не то чтобы это приносило мне удовольствие, — пробормотал Ригат, — но нам настала пора поговорить. Крюк вошёл под ребро, загибаясь в мясе вокруг него изнутри. Княжна испустила вой, её пасть распахнулась, она часто задышала, вывалив язык. Риагат пошевелил инструментом, и пленница закричала уже по-человечески. Её морда пришла в движение, шерсть осыпалась иглами, кости черепа встали на место, уменьшились и истончились, складываясь чертами женского лица. Когда-то миловидного, но исхудавшего до провалов под высокими скулами, измученного до синяков вокруг по-лисьи раскосых глаз. — Разорви тебя моуры, ублюдок! — сплюнула Малена. — Почистил бы его от крови хоть один грёбаный раз! — Твой лекарь вернулся в город, — сообщил Ригат. — Ударь его лицом об меч, — дыхание Малены было прерывистым, на её лбу выступила испарина. — И прекрати, Кшер тебя задери, его двигать! Гаррет прошёл через камеру, тенью вырастая позади Ригата. Его голос показался далёким громовым раскатом: — Заклятие побуждает её желать людской крови. — Он должен поплатиться, — сквозь сжатые зубы прошипела Малена. На её щеках слёзы прочертили чистые дорожки. Её колотила ярость, цепи натянулись. — Гниль и скверна! Вытащи! Вытащи-и!!! — Я передам ему при встрече, что нам с тобой он кое-что задолжал. — Нам с тобой?! — вскрикнула княжна, щурясь от света факела перед своим лицом. — Он должен мне нормальную жизнь… Или смерть. Будут прокляты те, кто не умеют убивать! Ригат медленно покачал головой, оттягивая крюк и заставляя пленницу кричать на грани разорванных связок. Звук дрожью спустился по спине, отозвался в костях. Сеггел вцепился в сырой камень стены. В этих подземельях её не услышат, сколько бы она не надрывалась. — Именно нам с тобой, Малена, — завороженный её страданиями, проговорил Ригат, подаваясь ближе. Факел выхватил из темноты ухмылку на лице Гаррета. — Когда я стану князем, он ответит за все муки, что причинил тебе и другим своим подопытным. Которые, к несчастью, были не столь живучими. Малена растянула губы в улыбке, похожей на неровный порез, её рот по-прежнему был полон острых выступающих зубов. Она говорила уже тише, ослабев от пытки, насыщая голос надрывными хрипами. — Князем ты станешь разве что переписав свою родословную… Сыну микейской шлюхи никогда не сидеть на месте отца… Ригат потянул, и в этот раз её крик наверняка достиг нижних этажей, после чего аккуратно вынял орудие, оставив её хватать ртом воздух. Пока Малена ещё была в сознании, Гаррет положил руку ему на плечо. — Право поединка, господарь, как-то заведено было у предков, — проговорил великан, — одно оно поможет тебе заполучить серебряный обруч. Ригат сосредоточенно кивнул. Малена хотела ответить, но из её горла вырвалось нечленораздельное рычание. Лицо снова вытянулось, обращаясь звериной мордой, рот растянулся, язык выпал. Она согнула спину, опуская тяжёлые цепи на каменный пол. Под её босыми грязными ступнями появились новые разводы — багряные поверх подсохших. Упали тяжёлые густые капли. Ригат скривил тонкие губы и вышел из клетки, швырнув крюк в угол камеры. Гаррет последовал за ним. Факел обрисовал на стене его тень, что на мгновение показалась больше, быстрее прежней. — Ни слова о том, что видел, — Гаррет задержал взгляд на парне из дружины, за всё время не проронившему ни звука, да едва ли не смертельно побледневшему. Затем схватил его за челюсть, сжимая, глядя в круглые от ужаса глаза. — Иначе будет очень, очень больно. А когда отнял руку, Сеггел рассмотрел маленькие ранки где надавили пальцы. С визгом петель Ригат закрыл решётку, встряхнув тяжёлой связкой ключей. — Гаррет, — проронил он, не оборачиваясь к великану. — Что дальше? — Ждать, мой господарь, — тон был слаще мёда, если бы не тьма, полыхавшая под низкими бровями в провалах глазниц. — Подождите лишь пару дней, и Межь склонится к вашим ногам. На лице Ригата прорезалась трещина насмешки, — прищур глаз выдавал, насколько он верит медовым речам Лиходея. Кивнув на парня, он бросил: — Избавься от него. Парень застыл посреди комнаты, но Гаррет схватил его за плечо и выволок в коридор. Затем угодливо склонил голову, придерживая перед Ригатом двери. Чёрный плащ огладил ветхие доски, поднялся за сквозняком, ворвавшимся в камеру, моргнул факел. Сеггел скользнул следом, ступая на носках мягче кошки, уже собираясь выскочить вослед, как Ригат остановился: в зале с колоннами послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице. Дверь с грохотом металлической щеколды закрылась за едва успевшим проскочить Сеггелом. Стряхнув пыль с кафтана, он на носках отошёл подальше, ещё покачиваясь от испуга. — Кто здесь? — гаркнул в темноту Гаррет. Пламя факела мазнуло по лицу статуи, суровый взгляд обратился к пришельцам. Сеггел поспешил смыться прочь от разборок, когда узнал шаги. Запрокинув голову, бросил под нос смачное ругательство и протяжно вздохнул. И надо было ему лезть в этот гадюшник… — Думаю, нам есть, что обсудить, отец. — Кет, — выдохнул Ригат, шагая навстречу проступившему из темноты силуэту парня. — Как ты нашёл это место? — Не важно, — тот скрестил на груди руки, покосившись на Гаррета. — Я так понимаю, вы тут не в карты играли. Сеггел боролся с желанием выбежать из подземелья. Кет уже показал себя последним идиотом, так чего ради он должен рисковать из-за него… Но отчасти ему было любопытно, на какую взбучку нарвётся сынок Ригата. — Князь хотел сохранить в тайне подземелья, но из-за тебя ему это не удалось, — спокойно ответил Гаррет, выступая вперёд. — Так ты выступишь против господаря Межи или пообещаешь забыть и путь, и эту встречу? Тот нахмурился, окинув великана мрачным, тяжёлым взглядом. Каким, похоже, смотрел на всё, чего не до конца понимал. — Князь обязан всё делать для своего народа, — отрезал Кет, смотря на отца. — Или ты позабыл? Тот прищурился, резкие тени очертили углы ожесточенного лица. — Сын, не смей перечить мне. Ты ничего не смыслишь в том, во что сейчас ввязался. — А ты? — Я действую по воле Хранительницы, и ты прекрасно знаешь это. Её воля такова, и я никогда не сомневался в благости её намерений. Кет выдержал взгляд, но в последний момент опустил ресницы. Голос казался смиренным, но в нём трещал сгорающий гнев: — Я обещаю забыть, отец. Сеггел неслышно выдохнул: парень оказался умнее, чем казался. — Если узнаю, что ты нарушил обещание, ты больше никогда не войдёшь в светлый храм, — голос Ригата звоном цепей упал на каменный пол. — Ты понимаешь, что это серьёзное нарушение — следить за отцом, Кет? Тот поджал губы и дождался, пока Ригат пройдёт мимо него. Под выжидающим взглядом Гаррета он развернулся в сторону деревянной кишки коридора. Кет позволил себе обернуться — всего раз, тревожно оглядев мрак. Но дружинник подал голос: — Господарь, в камере был кто-то ещё. — Ты уверен? — процедил Гаррет, нехотя оборачиваясь к нему. — Он ходил по воздуху, раз мы его не слышали? — Я видел, как что-то пробежало в тенях. Что-то, похожее на человека… Клянусь, господарь. — Ты что-нибудь знаешь об этом, сын? — голос пробирал до дрожи, неудивительно, что Кет остановился как вкопанный. — Я так понимаю, это положительный ответ… — Отец, я… — Мы не схватили его, — прошептал дружинник, смотря в пол. — Я дал тебе лучшую ищейку, — заметил Ригат. Сеггел выругался и зажал себе рот ладонью, стоя под лестницей. По пальцам стекла холодная краска, слипая ресницы, и он сокрушённо выдохнул беззвучное проклятие. Мрак рассеивался, очерчивая серые контуры колонн, но и радужки затапливало сияние золота. Не это сейчас важно, одёрнул он себя. Первый человек светлого храма догадался, что в город просочился колдун и поручил изловить своим людям. В его подчинении ищейка и Кшер знает сколько народу. Сеггел был слишком неосторожен. Должно быть, Дирк, этот мышиный ублюдочный законник, донёс Ригату об обмане. Или даже Гаррет. Доверия ни к великану, ни к кому-то ещё больше не было. — Не хочешь поторговаться за свою шкуру? — спросил Гаррет обманчиво ласково, прежде чем сцапать дружинника за шкирку и бросить к подножию лестницы. — Проверим, сколько от тебя проку супротив белоглазых. Спешно вскочив на ноги и выставив перед собой палицу, парень сделал несмелый шаг, другой, обшаривая взглядом мрак. Сеггел слышал, как часто бьётся его сердце. Раз они знают, что Сеггел пришёл от лекаря, в поместье небезопасно. Раз Кет дал себя раскрыть, то может и сдать его, чтобы избежать наказания. Прислушиваясь к их настороженному дыханию, Сеггел стиснул кулаки, вонзая ногти в ладони. Придётся выбираться с боем. Хоть это и кажется невозможным, когда с ними Гаррет. Сквозь рубаху уколол змеиный хвост. Он схватил амулет, раздражённо сжимая змейку. Хвост которой был достаточно острый, чтобы надрезать кожу. — Иди за мной, — дёрнул Кета за рукав Ригат, поднимаясь. Кет склонил голову, исподлобья следя за всё не начинавшейся схваткой, но подчинился. Сеггел увидел страх в его глазах. Он что, боялся за него? За белоглазого, которого встретил только сегодня?.. Бред. Скорее уж сынка Ригата заботила собственная задница, при таком-то папаше рискующая нарваться на розги. Прочертив змеиным хвостом над запястьем кровавую полоску, он обратился к глубине колодца. Кровь не отзывалась самовольно ещё ни разу. Вязкая, неподатливая, она словно и не знала, что может оживать. Дружинник провёл оружием широкую дугу перед собой, отступая к лестнице. — Господарь, — позвал он. — Возможно, я ошибся… Тут никого нет. — Капитуляция сойдёт тебе за дезертирство, — донесло эхо. Похоже, до парня наконец дошло, что его бросили, раз голос его господаря так далеко. Ускорившиеся шаги наверху подтвердили догадку, и палица в руке дрогнула. Сеггел ждал, пока кровь отзовётся, но та безвольно стекала тонкой струйкой к запястью, и он огляделся в поисках чего понадёжнее. В углу среди древней рухляди оказался кусок проеденной крысами материи. Плохая партия против палицы, пусть даже на его стороне внезапность. Амулет в другой руке не торопился помогать, и он проглотил проклятие в адрес Тёмного. Глупо было надеяться на того, кто низвергнут в Бездну. Мёртвые не помогают живым. Он поднял ткань и набросил на дружинника. Тот заорал, барахтаясь и теряя равновесие, выронил палицу, со звоном покатившуюся прочь. Сеггел схватил оружие и побежал к ближайшей колонне, пока свет не настиг его: в коридоре забрезжили огни факелов. Завернув за сырой камень, оглянулся. Дружинник выпутался из ткани и со всех ног бежал по лестнице к своим хозяевам. — Господа-арь! — закричал, падая к ногам подоспевшего Ригата и хватаясь за полы одежд. — Белоглазые! Они повсюду! — Идиот, — обрушился звонкий удар. — Где твоё оружие?! Что за спектакль ты устроил?! За спиной Ригата Гаррет прищурился к темноте, и та безошибочно указала на Сеггела. От взгляда великана сердце пропустило удар, он замер, прижимаясь спиной к колонне. Видел. Он его увидел! Сеггел стиснул тяжёлую палицу, приготовившись к бою, на этот раз без колдовской подмоги. — Идём, господарь. Оставьте этого придурка, — проговорил Гаррет. — Никого там нет. Кет пожал плечами: — Кажется, бесплатная гимель не пошла ему на пользу. Их шаги отдалились, и Сеггел остался один на один с древним храмом. Глубоко, слишком глубоко под землёй. Колонны терялись в сизой дымке, не было слышно городского привычного шума. Он двинулся через весь зал, перебегая от колонны к колонне, считая женщин в нишах, незрячими глазами без зрачков следивших за ним. Что это была за богиня, он не знал. Может, кто-то из убитых Тёмным на заре правления, а может, сама Ханайя, Великая Мать. Теперь, когда Маэс собрал под своим крылом сильнейших из этих чудовищ, прочие потеряли значение, и само время забыло о них. В дымке просматривались очертания обрушенных скульптур, ещё пытавшихся передать в камне истинный их облик, но ни разу не преуспевший в этом. Не мог человек подражать божественному облику. Сеггел проходил мимо покрытых пылью обломков летящих мантий и витых струй дыма, мимо неестественно прямых и ровных силуэтов, причудливых масок — насмешек над человеческими лицами. Камень пытался передать блеск их кожи, гладкость их металла, пропорции их изменчивых бестелесных оболочек. Среди статуй народился металлический блеск, Сеггел подошёл, всматриваясь во мрак. Обогнул вплавленный в колонну шар, похожий на пушечное ядро. Но чем бы ни было это сплетение стали и тонкой прозрачной слюды, оно не дождалось своих хозяев, что бросили его в забытом подземелье. Касаться переливающейся поверхности не пришло бы в голову и безумцу: подчас древние вещи были опасны, начинённые Светом или чем похуже. Поглощённые лесом и землёй, следы старых богов остались на Межи, шрамированном войнами крае. Тем не менее, под слоем пыли просматривались следы пилы, пытавшейся забрать часть металла на переплавку, но едва ли поцарапавшей его. Похоже, не одни Ригат с Гарретом были вхожи в этот храм. За колонной проступил тёмный провал арки. Сеггел взбежал на обрушенные покатые ступени, двинулся вдоль коридора. Судя по размерам подземелья, у него наверняка был не один выход. Вдалеке послышался раскатистый гул, это где-то наверху разразилась буря. Сеггел пошёл на звук, надеясь, что тот выведет его на поверхность. В одной из свороток он набрёл на следы жизни, струйка сбежавшего со ступеней вина привела к заныканным бочкам, а возле тех оказалась дверь. Навалившись на деревянную развалюху, Сеггел вылетел в сноп пыли и хлама, падая на прогнившие доски и тележные колёса и оказался в чьём-то погребе. Крысы с писком ринулись по углам, а он взобрался по лестнице наверх. С люком справиться помогла палица, с третьего удара привлёкшая хозяев. Крышку сняли с крючка и откинули, над ним застыли вытянувшиеся лица двух микеянок из прислуги. — Задание от князя, — буркнул Сеггел, вылезая под прицелом занесённого табурета и доски. — Что за дом? — Поместье господаря Ульварсона, — пролепетала одна, не спеша опускать табурет. То ли она опознала в нём белоглазого, то ли после близкого знакомства с Дирком не питала уважения ко всей серокафтанной братии. — Его нет дома… Подождите, пожалуйста. — Окольный город? — глянул Сеггел за окно. Микеянки закивали. — Отлично, мать. И не придумать лучше. Заткнув палицу за пояс, Сеггел вздёрнул воротник и с невозмутимым видом пошагал в переднюю, взял со стола кувшин, отпил неплохой, но остывшей гимели, и вышел за дверь. Начиналась гроза, ветер гремел ставнями и гнал над крышами тяжёлые тучи. Молнии сверкали на маковках детинца, высившегося над подворьями. Первые капли ужалили землю, ветер пригнул кроны садовых яблонь, откинул полы кафтана, и пришлось ускорить шаг. Не такой уж плохой показалась мысль вернуться в подземелья. Никто не пустит за порог белоглазого, а подними голову от серой брусчатки и рискуешь украсить собою очередной кол. И только вышел на площадь, как остановился перед белыми колоннами. Те подковой обнимали высокое каменное строение с широким куполом, сложенным из крупных чешуй, под тяжёлым грозовым небом окрашенным в блескучий чёрный. Светлый храм казался поистине громадным. Но больше идти было некуда, и Сеггел поднялся на пологий холм по серебристой высокой траве, что стелилась по земле от ветра; мимо бежали в поисках укрытия люди, кутались в плащи от начинающегося косого дождя. Вода обрушилась и смыла с лица Сеггела остатки краски, а разлетавшийся кафтан из серого стал тёмно-мышастым. Он взошёл по пологим ступеням, запрокидывая голову на высокую арку. Поражаясь своей наглости. Кто б заподозрил белоглазого в храме богини, что выжигала колдовскую скверну огнём и мечом. Белоглазого в форме защитника последнего оплота рамейской ненависти. Сеггел приветливо улыбнулся, смотря в лицо огромной мраморной статуе. Таэтар. Женщина, держащая перед собой устремлённый в землю меч и полотнище, скрывающее прелести нагого тела, испещрённого татуировками разъярённых, взбешённых битвой псов. Искусная резьба, плавные изгибы, одновременно жестокие и красивые черты выдавали руку мастера. У неё было широкое правильное лицо, высокий лоб с ниспадающими по бокам витыми прядями длинных, укрывающими плащом до колен волос, прямой нос, высокие точеные скулы. Скульптор творил с натуры, едва ли польстив плоти. И отчего-то она показалась смутно знакомой. Сеггел огляделся и направился к маленькой фигурке у её ног. Кет расставлял свечи, сидя подле богини. Рядом никого не было, холодный ветер бросал дождь далеко в высокие арки, доставая почти до алтаря. Сеггел опустился на колени рядом, и тот обернулся, задержал взгляд на его глазах. — Пойдём, — поднялся Кет. — Тебя наказали? — вздернул бровь Сеггел, следуя за ним к лестнице у дальней стены. — Отец сказал, что я не должен впредь испытывать его доброту. Я думаю, он боится, что, если перегнёт палку, я сломаюсь и обо всём доложу. — А ты доложишь? — Кому? — моргнул Кет, поднимаясь по белокаменным ступеням, на которых ещё сидели служители храма. Облачённые в белое и серое — кость и пепел — они, по-видимому, были кем-то вроде младших послушников. По крайней мере, на втором этаже колоннады уже попадались те, что носили цвета огня. Но только один в этом храме носил чёрный цвет сажи. — Я уже не знаю, кто на нашей стороне. Колоннада окружала статую тремя ярусами, постепенно сужаясь изнутри на уровне плеч статуи. На втором этаже оказались комнаты, некоторые открытые, некоторые объединённые короткими коридорами. Если на них и обращали внимание, то тотчас возвращались к своим делам. Сеггел шёл, уставившись на пятки идущего впереди Кета и прикрыв веки. Наконец Ригатсон зашёл в одну из комнат, если не сказать келью. Ничего кроме широкой скамьи и письменного стола да закрытых наглухо ставней сыну верховного жреца не причиталось. Сеггел упал на скамью, Кет привалился к стене напротив. — Нашей? — прыснул Сеггел. — Кетти, когда ты основал свой собственный заговор? — Прекрати меня так называть! — вдруг на лице у него вспыхнули красные пятна. — Я же не называю тебя… — Это созвучно с кэсси. А это одно из слов на языке белоглазых, которые я знаю. — И что оно значит? — надулся Кет. — Ты точно хочешь знать? — Сеггел расплылся в улыбочке и паскудно захихикал. — Что-то очень неприличное, Кетти. — Уже не уверен, — отвернулся Кет, краснея ещё больше. Ожесточенно почесал нос. — Так о чём я… Молния сверкнула и сквозь ставни осветила комнату. Кет вздрогнул, проследил за тем, как ветер ломится в ставни. Громыхнуло небо, словно над храмом пронеслась тяжёлая колесница. Совсем как в тот вечер, когда на двор Убежища принесло странную путницу невесть откуда. Сеггел и сейчас не понимал, как эйлэ оказалась на Межи, но ведь как-то они и раньше сюда добирались. Отчего-то он был уверен, что в таких грозах Маэс участвует самолично, никому не доверяя руководить бурей. — Боишься грозы? — понял Сеггел, заставив парня схватиться за плечи и поёжиться в попытке прогнать страх. — Ну… я вот в глубокую воду смотреть боюсь. Ничего в этом нет такого. — Я слышал, что громовержец летает по небу на грозовых муренах, которые своими животами бросают молнии, — проговорил Кет вполголоса. Сеггел похлопал рядом с собой по лавке, и тот присел, вытащил из угла шерстяное одеяло, расправляя. — Как представлю себе этих чудищ, жуть берёт. Они, наверное, вообще не существуют. — Мурены-то? — задумался Сеггел. — Да как-то видел одну в тумане над Хмарной Чащей… — Ты там был? В Хмари? — уставился на него Кет. — Где я только не был, — хмыкнул тот. А когда Кет закутался в одеяло, спасаясь от сквозняка, что рисковал потушить и очаг, если бы они его зажгли, то притянул на себя край и придвинулся ближе, кутая их обоих. Ригатсон стал дышать тише. — От Тролльих Ступеней до Раверграда, от Зелёной речки до Златнекора нет таких дорог, на которой бы не ступала моя нога. Или не его, а того, кто надел ему на шею цепь, но это было уже не столь важно. Очередная молния притащила за собой раскат грома, и Кет прижался к нему, вздрагивая. Сеггел положил руку ему на плечи, под колючим одеялом понемногу собиралось тепло. — Всего лишь гром, — хмыкнул он, сам не вполне уверенный в своих словах. Вдруг где-то в чреве туч сплетается клубок мурен, готовый обрушиться на храм… — Хотел бы я жить, как ты, — вздохнул Кет. — Ты свободный, не думаешь о завтрашнем дне, много чего знаешь и умеешь, живёшь без опаски среди чужого народа… — Не хотел бы, — прищурился Сеггел. — Про таких, как я, обычно говорят, что если я не сдохну сегодня, то завтра. Не от мари, так от язвы. Не в яме, так в канаве. И кэсси назвал меня один… выблядок, мягко говоря. Не то чтобы зазря. — Он глухо рассмеялся, Кет опустил взгляд. — И всё же. Я целые дни провожу в этих стенах, — вполголоса проговорил он, — по выходным выбираюсь на рынок проверить ребятню. Иногда бываю у лекаря, у него работает одна… девочка, всегда выносит мне, что отец заказывал. Не знаю, как её зовут, но в ней есть свет, хоть она ни разу не была в храме. Я молюсь, чтобы мор пощадил её. Год за годом, и с каждой зимой всё хуже, всё больше напрасных смертей, неупокоенных трупов, которые просто вывозят за стены, всё больше людей ни за что оказываются на улице. Прихожане молятся о том, чтобы прекратился произвол дружины, чтобы перестали обвинять в колдовстве простых вдов, чтобы зимой не было Пурги… Я слышу мысли и мольбы этого города, и уже претит от того, что у него внутри. Его сердцевина как у старого дерева. И… когда мы увидели сегодня отца с Гарретом, я почти услышал, как она начинает… тлеть. Кет сжал кулаки, словно пытаясь удержать что-то, одному ему видимое. Сеггел нахмурился, и тот замешкался. — Ничего, просто все, кто связан с Таэтар, используют сравнения с огнём, — усмехнулся он. — Разве ты его не боишься после… — Что? Нет, — прыснул Кет, хмурясь одной бровью. — Я только больше стал его понимать. Смотри, есть один фокус. Как-то раз само получилось, потом с трудом вспомнил, но вроде так… Он сложил пальцы в замысловатый символ, затем в другой, в третий, и вдруг между ладоней проскочила яркая искра, растаяла в воздухе. Сеггел застыл с открытым ртом. — Могу научить, только это сложно. По правде, ещё никто не смог повторить. — Давай, — Сеггел поднял руки, протягивая их Кету. Тот осторожно взял его ладони, кожа была горячей и нежной, не знавшей ни мозолей, ни столь частых ранений. Кет задержал дыхание над тёмными венами, узором сиреневых капилляров, попробовал сложить длинные пальцы в первый символ. Слишком долго держал их. — Так, — остановился Кет, отпуская его. — Запомнил? Сеггел кивнул, уголки губ дёрнулись вверх, следующий символ дался труднее, руки Кета вдруг стали не такими послушными, он отёр ладони о штаны. На третьем Сеггел перехватил его, подался вперёд, ловя в карих глазах отражение светящегося в полумраке золота. — Я тебя не заколдую, — успокоил его, на что Кет вспыхнул румянцем. — Так, — отпустил его. — Теперь пробуй. Сеггел повторил, но ничего не случилось, только руки остались непривычно тёплыми, под кожей забегали юркие ящерки. Кровь ещё так не отзывалась на прикосновения. Может, всё дело было в том, что он в кои-то веки не противился, может, это было даже приятно. Он моргнул, прислушиваясь к ощущениям. — Жаль, но можешь практиковаться и когда-нибудь зажжешь свечу, — вздохнул Кет, почёсывая затылок и отводя взгляд. Не похоже, правда, что он жалел о потраченном времени. — Почему ты спустился за мной? Тот кашлянул, потянулся к повязке, но той не оказалось на голове, и пальцы провели по бугристым линиям шрама. — Кшер дёрнул, наверное. Сеггел оттянул уголок рта: — Со мной ничего бы не случилось. — Просто… было любопытно, что они там такого спрятали. Сделав вид, что поверил, Сеггел пересказал ему всё, стараясь не вдаваться в подробности пытки. Но Кет всё равно скривился, как от пощёчины. — Так и знал, что тут замешано что-то нехорошее. Как отец мог прикрываться волей богини? Она бы никогда не велела совершать такие ужасные вещи. — Пытая княжну, он не выглядел так, будто был в своём уме. И ещё… Гаррет сказал что-то о «праве поединка». — Они хотят свергнуть Мариаса, — округлил глаза Кет. — Из-за проклятия думают, что совершают что-то хорошее… — Проклятия?.. За дверью послышались шаги, кто-то прошёл мимо комнаты, заставив его перейти на шёпот. — Мариаса прокляла одна белоглазая ведьма, — пояснил он. — Ещё на исходе Эпохи Сечи. Но оно уже давно не в силе, как говорят. — Он настолько древний… — процедил Сеггел, наморщив нос. — Не удивительно. Но… Малене ведь лет двадцать. Она не выглядела старше. — Потому что близнецы не родные княжьи дети, — сказал Кет как что-то само собой разумеющееся. Сеггелу оставалось только кивнуть, проглотив возражения. — Вот только… старика уже пытались сжить со свету, — продолжил Кет. — Сколько было заговоров, но князя не взял ни заморский яд, ни даже сталь в самом сердце. Боги хранят его. И кто знает, какие. Каждый раз с изменниками он расправлялся самым жестоким образом. Ближнее окружение, собственная жена, — для него уже нет разницы, кого казнить. Задумав потягаться с ним, отец ступил на путь, заведомо ведущий в петлю. — Меня больше княжна пугает. Что с ней сделал лекарь, что она превратилась в чудовище… — что он может сделать с Эзхен, пока она у него. Сеггел прикусил щеку. — Я должен спасти подругу. Девушку, которая сейчас с лекарем. Если он правда так опасен, то ей угрожает что-то похуже смерти. — Девушку, с которой ты пришёл в город? Она была на суде, смотрела за боем, а потом кинулась к тебе, — опустил взгляд Кет. — Ну, она… красивая, наверное. Она была с мечом, значит, может за себя постоять. — Она сама по себе только и умеет, что влипать в неприятности, — покачал головой Сеггел. — С ней связана тайна, которую я пытаюсь разгадать. Но она не особо мне доверяет. — Но, — тот подобрался, — на ней же были серьги. Твои? — Боги охраните! — рассмеялся тот, даже забыв, что их могут услышать. — Извини, но что тут ещё думать… Ты… в общем, было бы странно, не будь такая красавица с руками в кольцах и при дорогом мече с тобой. — Вот как, — не удержал улыбки Сеггел. — А я думал, что у меня куда больше общего с ободранной вороной. Чего это ты расщедрился на комплименты? Кет отвернулся, наверняка догадавшись, что золотые глаза хорошо видят в темноте. В окно ударил ветер, ставни застонали, скрипя на старых скобах. — Ничего, — буркнул он. — Но отпустить в такую погоду я тебя никуда не могу. Оставайся, ко мне никто не заглянет. А потом я тебя выведу. — Хорошо, Кетти, но я буду спать, — и думать, как вытащить Эзхен из-под носа затаившегося зла. — Из-за грозы стемнело раньше, — кивнул Кет. — Надо подняться до рассвета, чтобы выйти незамеченными. Сеггел, отодвинем лавку к стене. Они постелили одеяло на полу, достаточно широкое для обоих, даже свернутое вдвое. Сеггел завернулся в обсохший кафтан, слушая бурю за окном, проваливаясь в спокойствие сна, спиной чувствуя тепло второго тела. В полусне к нему пришло осознание, он обернулся. — Я не говорил тебе своего имени. Кет пожал плечами, глядя в потолок: — Так я помню. Оно… такое же, как ты. Его трудно забыть, однажды услышав. — Наверное, значит что-то хорошее, — прикрыл глаза он, отворачиваясь к стене. — Спокойной ночи, Кетти. Сеггел прислушался к затихающим ящеркам под кожей, остывающему теплу, надеясь про себя, что оно когда-нибудь вернётся. Спать рядом с кем-то, кого он не хотел убить, от кого не ждал беды, казалось до непривычного правильным. И в то же время лежать, прижимаясь к кому-то, кто не лез бы к нему с назойливыми приставаниями, было куда более смущающе. Одно чувство подсказывало, что так быть не должно, что ему следует или уйти, или разрешить напряжение, но он предпочитал слушать второе, что успокаивало, внушало, что всё правильно. Что так и бывает у людей, не привыкших мешать утехи с насилием над собой ли, над другими ли. Этому он доверял больше. У этого был её, почти уже забытый голос. За стенами храма громыхало небо, земля вздрагивала под пальцами дождя, которые прочёсывали лес, луга и камышовые крыши. Потерял громовержец что-то несомненно важное, несомненно на Межи. В высокую арку метнулся дождь, ветер задул свечи на алтаре, стеля по пустынной зале дым, капли огладили мраморный овал лица. По щеке к опущенным ресницам пробежала тонкая трещина, мрамор пустил морщинки от уголков прикрытых век. Спокойное лицо изменялось, внимая шёпоту ветра, шороху сметаемой листвы, гулу гонимых галопом туч и того, кто руководил бурей, погоняя её плетьми молний. Мрамор пошёл трещинами, пальцы сжали рукоять меча, с новым раскатом грома послышался треск, и на алтарь посыпалась каменная крошка. Богиня открыла глаза.***
Эзхен приподнялась на лежанке, заглядывая под одеяло. Язвы подсохли, но руки ещё тянулись содрать их, что Акелиас настрого запретил. Похоже, что он всё же разбирался в этой болезни, но отчего ж тогда не лечил остальных… Причины этого, похоже, лежали куда глубже её понимания. Раверград день ото дня всё больше настораживал её. Эзхен некстати вспомнила, как нашла моурье гнездо в скалах, на первый взгляд обычный мшистый кратер, заполненный водой, но чем дольше вглядывалась, тем больше видела. Она кинула опасливый взгляд на занавеску, за которой слышались шаги лекаря. После лекарства клонило в сон, ноги и руки стали мягкие и слабые, но озноб прошёл. Акелиас за столом принялся с хрустом растирать в ступке засушенные пряности, согнувшись над страницами раскрытой книги. — Я не бредила, — подала голос Эзхен. — Когда говорила, что он меня ищет. — Тебе стоит поберечь силы, — ласково ответил тот, звеня склянками и перебирая тяжёлые страницы фолианта. Перо стукнулось о край чернильницы, скрипнуло по пергаменту, выводя очередную пометку на полях. — И, немёртвые боги, кому ему? Эзхен прикусила верхнюю губу, натягивая одеяло с пятнами от язв. — Мой отец, — вздохнула она, — Просил могущества у него, о нём ему нашептали чужеземцы. Ящеры из Клыка Молний. Сначала… Я не понимала, что происходит. Но саэл за саэлом падали к его ногам, имя Саннозе пронеслось по Пустоши и стало известно не понаслышке. Эйлэ пошли за ним, кто-то добровольно, кто-то ценой своих вождей. Никто не помнил в нём такой силы. Он велел разбивать зеркала, а потом… — она всхлипнула. — Я почувствовала что-то недоброе, шла его проведать, но… когда подняла полотнище… Даэнхен и Сулмхен, мои сёстры… Она зажмурилась, тяжело дыша и понимая, что не слышит больше скрипа пера. — Что с твоими сёстрами?.. — тихо спросил Акелиас. — Ромфеи берут только часть нашей души, — Эзхен приказала себе успокоиться и изложить рамейцу то, о чём он не мог знать. — Но если хозяина ромфеи убивают его оружием, то вся душа переходит в клинок, эйлэ сам становится своим оружием, стократ приумноженным в чародейной силе. Он получил… Даэнхен и Сулмхен. — Он убил своих дочерей? — Акелиас откинул занавеску и настороженно посмотрел на девушку. Та кивнула. — Он помешался? — Он продал нас, — прошептала Эзхен. — Тому, кому были нужны наши души в мечах. И была нужна немыслимая сила объединённых саэлов Пустоши. — Мать Бездны, — вздохнул Акелиас. — Ты же не хочешь сказать, что твой отец каким-то образом договорился с… боги, да это невозможно! Ваша кровь, кровь троих… нет! Свет троих, кровь от крови призывающего… Эхзен подняла на него взгляд, перенимая беспокойство. Лекарь сжимал склянку до побеления костяшек. — И ты нужна Тёмному?.. Эзхен сморгнула слёзы. — Отца больше нет, — её голос надорвался. — Не Саннозе объединяет эйлэ под своё знамя. Не за Саннозе идёт Объединённая Пустошь, не Саннозе поведёт их на Юг. Акелиас облокотился на стену, поставив склянку на накренившуюся под весом фолиантов полку. Его длинные пальцы мелко дрожали, чуть держа хрупкое стекло. — Он вернулся… — подытожил, смотря перед собой. — Нашёл выход из Бездны. — Ещё нет, — прошептала Эзхен. Акелиас сдвинул брови, тяжёлым взглядом заставляя её понурить голову. Губы пришли в движение сами, проговаривая давно смалчиваемое, сокровенное и до дрожи страшное: — Я — его последняя ступень.