Будь она хоть трижды ведьма, решил я,
она женщина. И с такими мыслями
пошёл к ней. Азолана в самом деле
не смогла меня ни порвать, ни укусить,
ни заколдовать, пока я владел ей.
Посему благодарность я ей воздал
в полной мере.
Имирен из Даосида, «По пути на Восток»
Эзхен вздрагивала от раскатов грома, ударов дождя по тряским окошкам, мелких льдинок, стучащихся в подвал. Спать она не могла: только не обратно в Бездну, только не в синий огонь у подножия голых деревьев. Ей не хватит сил снова убежать. Новый раскат грома прокатился эхом по подвалу, стряхнул пыль с ветхих балок. Судя по унесшемуся вдаль звуку, помещение было куда больше укрытого занавесками закутка. Эзхен тихо спустила ноги с лежанки, прислушавшись к звукам наверху: ничего, только шорох ливня по камышовой крыше и капель с её прорех. Она хорошо притворилась спящей, чтобы Акелиас ушёл. Теперь, в его отсутствие, ей вовсе не повредит размять ноги и осмотреться. Отчего-то спать в этих стенах она не могла: ворочалась кусачая тревога, впивалась зубами каждый раз, как звенели от грома склянки или падали капли на отсыревший пол. Эзхен отодвинула занавеску, крадучись по стылой глинистой земле. Вода струйками текла от окошек с почерневшими деревянными рамами, по стенам, от потёков расползалась плесень. Длинноногие тонкие пауки разбегались с подгнивших балок от её шагов. Их лапки щекотали босые ноги. Эзхен проследила за рядом склянок с жидкостями и порошками, подписанными беглым, угловатым почерком. Простукала ногтями по деревянным тубусам со свитками, заглянула в один, раскатанный на столе, вгляделась в вязь округлых знаков, выцветшую от времени. Микейский: прикусила она губу. Вот зачем Акелиасу микеянка, а значит, Илейн владеет хотя бы частью этих тайн, если переводит для лекаря. На глиняных стенах были углём выведены круги и треугольники, причудливые сложные символы, похожие на тот, что он чертил на полу у больного моуром. Эзхен с придыханием подошла к стеллажу, и за шумом ливня расслышала гул крылышек. По бараньему черепу проползла большая муха. Эзхен отступила, сморщила нос, когда насекомое принялось кружить под потолком, подняла голову: мухи сидели на балках, висели в паутине по углам, заставляя попятиться прочь из закутка. Но коридор уводил за пазуху темноты, прерывался нишами, огибал высокие кувшины и запечатанные бочки, занавески и шкафы, мимо стен в тёмных брызгах и разводах сырости, облепленных насекомыми. Одна из кринок протекла, и в потёках бурой массы копошились сороконожки. Эзхен поёжилась от холода, поджимая пальцы ног, ступая по стылому влажному камню. Подвал оканчивался плотной занавеской, край которой тревожил сквозняк, быть может, из-за открытого за ней окна. Эзхен двинулась туда, хоть по спине от вида промасленной, задубевшей занавески и пробежала неприязненная дрожь. По лицу мазнул запах. Накатила дурнота, будто она снова смотрела за полотнище, заглядывая куда не следует. Эзхен остановилась перед тяжёлой занавеской, пропитанной раствором, призванным перебить железный запах, но не справляющимся с этим. Ей захотелось вернуться на лежанку. Уйти. Она слишком хорошо помнила этот удушающий, подкатывающий рвотным позывом смрад. Но рука потянулась и откинула ткань. Эзхен шагнула в комнату, стоя на пороге едва расступающейся темноты. В открытом окне под потолком сверкнула молния, её свет вспышкой прокатился по кристаллам светлого камня, даря холодное свечение, со звоном склянок и слюдяных плиточек раскатился гром. Она почувствовала, как пол пришёл в движение, по спине стёк холодный страх. Посреди комнаты на столе лежал распотрошенный труп. По белой девичьей коже, под скудными потёками крови из пустых вскрытых вен, тянулись чернильные линии и знаки, вязь колдовских символов, из разрезов торчали оставленные посреди работы инструменты. Рядом покоились свитки и фолианты, склянки с растворами, вёдра, полные бурой осклизлой массы. — Эзхен? — оклик заставил её замереть, по телу пробежала ледяная дрожь. Под ногами лекаря заскрипели ступени лестницы. Какого Кшера он подорвался посреди ночи?! Голос чуть изменился, когда занавеска её опустевшего закутка с шорохом вернулась на место. — Сказка моя, ты куда ушла? Она метнулась в комнату, схватила первый инструмент: тонкий нож. Металлическая ручка задрожала во влажных ладонях, занемевших пальцах. Спрятаться здесь не выйдет, вылезти в окно тоже: ей не подвинуть стол, а с пола она не достанет. Эзхен тихо вышла в коридор. Невозможно длинный, перерезанный нишами и тенями. Фигура лекаря застыла в пятне тусклого света с лестницы, их разделял какой-то десяток шагов, слишком короткий для пустившегося в галоп сердца и предательски долгий для ослабевших от болезни ног. Он что-то держал в руке, не разглядеть. — Вот ты где, — проговорил Акелиас, не давая определить по голосу ни интонации, ни намерения. — Вижу, тебе уже лучше. Эзхен вспомнила, как безо всякого сопротивления он развернул её к себе, как поднимал на спину огромную торбу… Это был человек недюжинной силы, даром что под мешковатой одеждой казался слабым. Она недооценила его рост, разворот широких плеч, не различила за сутулостью истинной опасности. Теперь она видела, насколько ошибалась. Акелиас сделал шаг, другой. Теперь уже не скрывался, двигался ловко, быстро. Эзхен перехватила нож, прикидывая свои шансы. Мышцы уже гудели, хорошо, что она не решила лезть в окно, упала бы без сил. — Эзхен, — Акелиас протянул руку. — Пойдём, поможешь мне. — Не дождёшься, — прошептала она, следя за его второй рукой. Ещё не избавившись от тяжёлого металлического привкуса на нёбе, от шороха тяжелой занавески, её масла на своих пальцах. — Отчего же, сказка? Я чем-то тебя обидел?.. Выходи, тебе уже пора принимать лекарство. Её зубы застучали. Акелиас говорил как ни в чём не бывало, будто она не стояла, склонившись вперёд, сжимая нож со следами старой крови. Будто не было девичьего трупа. — Ну же, не стой на сквозняке, это может тебе навредить. Эзхен пробрал нервный смех, пряди упали на лицо, забились в рот. Она покачнулась от накатившей слабости, подавив за охриплостью голоса позыв к кашлю. — Я бы никогда не причинил тебе зла, — остановился тот, разводя руки. Свет блеснул на стальной перетяжке свитка. Он был настолько уверен в своих силах?.. Верно, она же едва на ногах стоит и свалится от одного удара. — Зло вернётся к тебе троекратно, не от меня, так от того, кто будет после, — пообещала Эзхен, поднимая своё оружие. Без боя она не сдастся. А умирая, искалечит себя так, что ему уже нечего будет резать. Он сцеживает кровь? Что ж, она его опередит. — Уже, сказка моя. Уже, поверь мне, — тот запрокинул голову, позволяя резкому свету вспышек молний обрисовать острые черты, тёмные провалы глаз, прокатившийся на их дне огонёк. — Иначе зачем мне спасаться от той, что неизбежна? Эзхен переступила в другую стойку, щадя дрожащие от напряжения ноги, ища выгодную позицию для удара. Не желая верить, что её нет, что она ещё слишком слаба. — Когда я понял, что могу отсрочить эту неизбежность, — Акелиас поднёс к свету руку, перебрав пальцами в тусклом золоте далёкого очага, — то подумал, что могу и изгнать навсегда. Стоит лишь усовершенствовать процесс. Найти ингредиенты. Молодые девушки подошли как нельзя лучше, им была уготована долгая жизнь, долгие годы… Но каждая носила в крови что-то нечистое, отравляющее рецепт. Искажающее до чудовищного результата… Он сжал кулак, словно душил свет. Эзхен выжидала, уверившись в том, что лекарь сошёл с ума. Продался тёмному колдовству и позволил завладеть своим разумом. Быть может, стоит дать ему забыться в этой болтовне, чтобы открылась лазейка к бегству. — Я искал чистые души. Чистую плоть. Я искал пути выживания, когда мои поиски грозили открыться. Я начал продавать свои находки, чтобы купить хоть немного времени. Но все мои заказчики так и не дождались конечного результата. Все мои поиски ни к чему не вели, — он посмотрел на неё с доброжелательной, мягкой улыбкой. — До этого дня. — Эта девушка тебе подошла?! — оскалила она клыки, ударила о занавеску. — После скольки?.. Что ты устроил здесь, что ты вообще… — Пойдём, и я объясню. Ты едва на ногах держишься. Тебе не стоит напрягаться, Эзхен. — Говори! Он вздохнул, смотря на неё с нежностью, что не вязалась с запахом страшной комнаты. — Я выполнял заказ, сказка моя. Готовил зелье, что обмануло бы саму человеческую природу. Занимался наукой в самое неблагоприятное время в самом непригодном для того месте. Но не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда. — Врёшь, — скривила губы Эзхен. Она перехватила нож и нацелила себе в горло, зажмурившись. Её руки не дрожали, она знала, куда бить. Акелиас сорвался с места, но Эзхен заставила свои руки послушаться, забыть обо всём, кроме удара. Тонкий укол прострелил челюсть, она застыла, не в силах двинуться. Акелиас крепко держал её, перехватив запястье. Тонкая струйка крови с неглубокой царапины стекла за ворот рубашки. — Вот так, — отстранил её руку лекарь, усилием разжал пальцы. Нож звонко упал на пол. — Нам ни к чему такие жертвы. Она всхлипнула и зажмурилась в его хватке, от бессилия сбросить с плеч тяжелую ладонь, высвободить запястье или хотя бы не упасть, не дав ногам подогнуться, по её щекам потекли щипучие слёзы, впитываясь в ткань лекарского плаща. Илейн принесла еду, но Эзхен даже не повернула головы, лёжа лицом к стене. Утро окрашивало потолок в белый сквозь плиточки слюды. Желания играть по правилам Акелиаса не было. Как и аппетита после пережитого. Он влил в неё снотворное, чему она даже не смогла воспротивиться, и зелье уложило её в постель до рассвета. А может, проспала сутки, и это был уже следующий день. Микеянка беспомощно воткнула в кашу деревянную ложку и повернулась к выходу из подвала. — Постой, — подала голос Эзхен. — Ты же всё знала? Знала, что он такое. И не могла никому сказать. Та остановилась, замерев с коротким скрипом ступени. Эзхен приподнялась на локте, смотря ей в бритый затылок. Эта девочка могла бы быть ей полезна, будь чуточку погромче. — Где твой голос? Как ты его лишилась? Илейн обернулась, приоткрыв рот, но слов ожидаемо не последовало. Быть может, она и не знала, но скорее всего не могла объяснить. — Он в поместье? Или у кого? Та замялась, но всё же показала за окно в направлении города. А затем — две косы на себе. Так Гаррет был в сговоре с лекарем. Эта новость ничуть её не утешила. — Помоги мне сбежать, и мы его найдём, — продолжила Эзхен, пытаясь выдавить и себя крохи уверенности. — Я обещаю. Илейн округлила глаза — две яшмовые бусины — в них зажёгся золотой огонёк. Кивнула, заметно нервничая. Уголки губ у Эзхен невольно поднялись, она положила кончики пальцев на привычные нити, наконец-то чувствуя себя способной повлиять на кого-то. — Где Акелиас? — уши чуть повернулись на ожидаемый звук, но шагов не было слышно. Никакого звона склянок и тихого бормотания формул под нос, ничего. — Его ведь нет дома? Илейн помотала головой, жестами объясняя, что он куда-то ушёл и, по-видимому, с вещами. По тому, как она жестикулировала, было ясно, что голос у неё забрали недавно, не дав толком привыкнуть к немоте. — Принеси мне мой меч и одежду, — распорядилась Эзхен уже вдогонку убегающей микеянке. Затем подтянула к себе тарелку с кашей. Ей потребуются силы. Неизвестно, когда ещё удастся поесть. Она не вернётся ни в этот проклятый дом, ни в город. Как пройдёт за стены, она пока не знала. Ей ни за что не обойти стражу, если у них есть её описание. Но она обязана что-нибудь придумать. Дочери вождя не пристало испытывать трудности в столь обыденных вопросах. Когда Илейн вернулась, Эзхен оделась и нацепила на пояс ромфею, обвязала на поясе платок и глубоко натянула капюшон плаща. Рука пробежала по узору костяных ножен, что дарили спокойствие. Она позволила разлучить себя с ромфеей, снова, но этот раз должен стать последним. Чтобы рука была тверда, под ней должен быть меч. Пусть её язвы ещё не совсем зажили, благодаря ромфее она почувствовала в себе силы на побег. Илейн в тёплом шерстяном платье поманила рукой с лестницы, и вскоре они уже скорым шагом пересекали двор. Хотела бы Эзхен знать, сколько у них было времени. Судя по тому, что Илейн торопилась, немного. Она, конечно, сглупила: микеянку знали в городе, знали, что она прислуживает у Акелиаса. С ней невозможно спрятаться и её тоже спрятать невозможно. Клеймо не вывести, оно всегда будет запечатлённой на коже подписью хозяина. Вкупе с объявлением в розыск у них почти не было путей к бегству. На склоне холма они вынужденно замедлили шаг. Эзхен тяжело дышала, хотя раньше бегала по скалам застывшей магмы не хуже горной козочки. Болезнь выпила её почти без остатка. И сейчас она была тем остатком, который остро чувствовал каждую свою слабость. Сперва им нужно уйти как можно дальше, потеряться среди этого клубка улиц, затем найти способ миновать стены. У них должно получиться. — Ты узнаешь свой голос, когда увидишь? — обернулась Эзхен на Илейн, переминавшейся с ноги на ногу, чтобы дать ей время перевести дух, но после её вопроса рьяно закивавшей. Они пошли мимо дворов, взбираясь в гору. Эзхен не ориентировалась в хитросплетении улиц и площадей, доверяясь Илейн. Микеянку явно знали здесь, то и дело ей кивали другие слуги, проходившие с хозяйскими вещами. Однажды Илейн улыбнулась, на щеках нарисовались ямочки, а Эзхен задумалась, что не будь она так коротко острижена, не уродуй правую щёку это клеймо, глубоким чёрным контуром въевшееся в кожу, то была бы очень красивой. Быть может, вправду получится вернуть ей голос… Крепкие руки пригодились бы ей, Эзхен со временем научила бы их держать рукоять меча так же уверенно, как древко лопаты. Миновав подворья, они оказались на небольшой площади. Илейн задержала взгляд на окнах одного из домов, схватила Эзхен за руку и потащила в противоположную сторону. Та невольно прижала уши, когда крыши сомкнулись над головой, мрак упал на плечи, а под ногами заскрипели доски настила над грязью. Выскочив на другую улицу, Илейн прибавила шаг. Но меж домов мелькнул силуэт, и обе замерли. Судя по серому цвету кафтана, у них были проблемы. На этой улице не было никого кроме них, над головой громко захлопнули ставни, заперли на крюк. Эзхен остановилась, оглядываясь и ловя малейшее движение. — Кто это тут у нас?.. — с ленцой протянул знакомый голос со скрипучими нотками, вторя неспешному тяжёлому шагу подкованных сапог. Из-за домов вышли дружинники и загородили проход. Девушки обернулись, порываясь сбежать, но дорогу преградили взведённые арбалеты в руках ещё двоих, стоявших за спиной человека в коротком мышином плаще. Эзхен узнала Дирка, который увёл Сеггела к князю после поединка на площади. Стоя под его тяжёлым взглядом, она понимала, что подобные карательные поручения его и выковали, а вкупе с чувством безнаказанности, что отпечаталось в жестоких чертах лица, дало опасный перевес сил. Она могла бы проверить, насколько большой. Эзхен коснулась рукояти, но её тотчас накрыла ладонь Илейн. Дирк оттянул угол рта в кривой ухмылке. — Не ты ли та разбойница, которая зубами вспарывает глотки? — со стальной насмешкой скрежетнул его голос. — Слава опережает тебя. По правде говоря, я думал, ты будешь старше. Или хоть повыше. — Прости, что не оправдала ожиданий, — сквозь зубы процедила Эзхен, показывая дружинникам клыки. Она подозревала, что болезнь положила ей под глаза глубокие тени, но наверняка всё было куда хуже, раз у одного арбалетчика дрогнули руки. — Наверное, ты ждёшь, что я испугаюсь и попрошу пощады? — Мне не сложно это устроить, — скрестил тот руки на груди за кольчугой. — Схватите микейскую девку. Эзхен опешила, когда дружинники шагнули к Илейн и оттащили её спиной к стене, двое развели руки, не давая шевельнуться, заставляя сучить ногами в воздухе в тщетной попытке достать землю носками. Третий вытащил палицу и примерился ударить. Илейн зажмурилась, пытаясь вырваться. — Не хочешь, чтобы твоей подружки перемололи рёбра, отдашь меч и пойдёшь со мной, — Дирк протянул руку. Эзхен стиснула зубы и схватила рукоять, уже примеряясь разрубить его лицо надвое. Но Илейн всхлипнула, замотала головой, в яшмовых глазах сверкнули слёзы, и пальцы ослабли. Эзхен медленно поднялась к поясу и расстегнула пряжку, почти чувствуя, как немеют от бессильной злости руки. — Смотри ж ты, микейская девчонка понимает, что за каждую глупость полагается отвечать, — Дирк выхватил у неё ромфею, взвешивая в руке. Прищурился, кивая своим арбалетчикам. — В отличие от тебя. Те опустили оружие, вышли из-за спины командира. Эзхен сожгла взглядом дружинника, когда его люди грубо схватили её за плечи, задевая едва затянувшиеся язвы. — Пойдём, полюбуешься на Раверград из окон острога. А эту проводить к хозяину, — кивнул он на Илейн. Эзхен рванулась, зная, что не смогла бы справиться со столькими людьми, даже будь у неё силы. Но от собственной немощности болезненно сжималось в груди, доставая из неё подобие рыка. Эта унизительная слабость заставляла тлеть от злости. Ей нельзя в острог. Она должна бежать, а не сидеть взаперти, где лекарь сможет её найти. К тому же, что потом? Её никогда не выпустят за просто так, денег на откуп у неё нет, она даже не представляет, как работают рамейские законы… — Зачем я тебе в этом грёбаном остроге? — уперлась она, когда люди Дирка потащили её за своим командиром. В ответ донеслась глухая усмешка, заставившая Эзхен похолодеть: — Разве ты не хочешь дожидаться своей казни в удобстве?***
Рассвет просочился сквозь ставни полосками молочного золота, окрасил белокаменные стены комнаты в прутья из света. Сеггел потянулся, оборачиваясь к спящему под его боком Кету. Хоть он и проснулся раньше, но не хотел будить его, с чем грозила кончиться эта маленькая идиллия. Гроза ушла с холма, оставив терзать город. Утро дышало свежестью и туманами, плывшими меж крыш окольного города. Солнечный луч медленно спустился с локтя Кета и коснулся его век, тотчас заставив его вздрогнуть, распахнуть глаза и тут же вскочить, отбросить плащ, служивший одеялом. — Святые псы! Уже рассвело, — метнулся он к ставням, открывая их. — Время утренней службы, там народу же немерено… — Ты так смешно ругаешься, — прыснул Сеггел. — Не бойся, на мне ведь серый кафтан, я здесь как свой. — Это будет выглядеть так, будто меня арестовали, — с кислой ужимкой протянул Кет. — На тебя точно обратят внимание. — Хочешь, чтобы это выглядело по-другому? — Как? — осторожно спросил тот, хмурясь от предчувствия. В коридор Сеггел вывалился, запахнувшись в одеяло и набросив на лицо волосы. Кет выскочил следом и потянул его к лестнице, оглядываясь по сторонам. — Ха, — остановил их насмешливый голос. Какой-то парень в робе цвета золы младших послушников привалился к стене, преградив им путь. — А если я кому расскажу, что у тебя тут всякие ночуют? — Пожалуйста, не надо, папенька меня до крови высечет, если узнает! — пропищал Сеггел, прячась за Кета. И добавил из чистого злорадства: — Кетти не понравится, если моя попа будет похожа на его башку. Парень подавился воздухом, Кет оттолкнул его с дороги, таща Сеггела под руку к лестнице. В спины им ударил нездоровый истерический хохот. — Надо ж было додуматься, — процедил Кет. — Тебе не понравилось? — Этот идиот теперь мне эту шутку будет до конца дней припоминать, — буркнул тот, и Сеггел тихонько засмеялся. Спускаясь по белокаменным ступеням, они обходили островки оплавленного воска с ещё тлеющими с ночи фитилями свечей, послушников, сидевших группками на лестнице и подле колонн. Рассветное солнце пробивалось сквозь верхний ярус и падало на статую, одевая её сиянием золота. Бледный свет задерживался в бороздах татуировок, переливался гладью воды даже в тени. У ног богини собрался народ, кто-то нараспев читал молитву, стоя у острия меча. Двое прошли мимо пепельных роб и огненных мантий, не привлекая внимания. На пороге залы Сеггел остановился, чувствуя на себе взгляд. Но, обернувшись, помотал головой, прогоняя наваждение. Естественно, что статую сделали так, чтобы она смотрела на входящих в храм испытующим, тяжёлым и в то же время понимающим взглядом. Вот только… отчего ему кажется, что раньше было по-другому? Ступени утопали в траве, спускаясь с холма вслед за колоннадой. Арочная тропа выводила прочь к поместьям за яблоневыми садами, высокими заборами и островерхими крышами с коньками в виде скалившихся змей. Сеггел скинул одеяло, подставив лицо ветру. Скала, обнесённая стеной, увенчанная башнями, отсюда не казалась неприступной. Не под блёклым осенним солнцем, играющим на слюдяных сверкающих оконцах и белокаменных колоннах. Разве что тоску нагоняли решётки бойниц острога, каменной подковы, почти незаметной в тени расписного детинца. Дальше крыш простиралась водная гладь Геанны, даль тонула в молочной дымке. — Постараемся не попадаться на глаза, — решил Кет, направляясь вниз по улочке. — Тут есть спуск к воде неподалёку, там и пойдём. Близ стены, огибающей скалу со стороны реки, действительно оказался спуск. Сеггел проследил, как ступени длинной лестницы огибают скалу, поёжился от налетевшего мокрого ветра. Хоть он и не жалел, что не родился в числе крылатых белоглазых, как мать, которую природа наделила каштаново-красным, как и её волосы, оперением, на крутой узкой тропе наличие крыльев хоть придало бы храбрости. Но Кета высота, похоже, не пугала. До первой площадки Ригатсон добежал так, будто меж ступеней совсем не наросла соль и гнилые грибы, а ржавые перила не прерывались через каждый шаг. — Хорошо здесь, ни людей ни стражи, — на очередной площадке Кет обвёл взглядом затянутую туманом даль и теряющиеся внизу ступени. — А пошли купаться? — Ты умеешь удивить, — прыснул Сеггел, глядя на воду цвета стали. — Купаться? Это же Геанна, вода тут ледяная всегда, кроме середины лета, да и тогда — только чуть тёплая. В неё и по колено прыжками не забежишь, околеешь. — Ничего не знаю, она вполне тёплая, — нахмурился тот. — Может, это белоглазые такие неженки? — А рамейцы зазнайки, — сложил он на груди руки. — Это самый короткий путь за стены, — Кет сбежал по ступеням, и Сеггел сокрушенно вздохнул, шагая следом. Пока крыши не перекрыли обзор, он остановился, смотря на теряющийся в дымке горизонт. Другой берег Геанны просматривался лишь на Вдовьем полуострове, близ Русалочьего Гребня, опасных порогов к востоку отсюда, но никак не здесь. Широчайшая судоходная река, несколько миль к западу и распробуешь в её воде соль. Где-то там, севернее этой воды, лежали каньоны и рудники, заснеженные сосновые боры самоцветного Мигрееса — земли столь же сказочной, как Златнекор. Они вышли на небольшой пятачок примятой травы, огороженный забором, где над головами, даря тень, высилась крайняя башня стены, и её каменная кладка на какую-то сажень отступала от берега, создавая проход. Похоже, что во время паводков тут всё было под водой, но сейчас река доходила лишь до середины высокой травы, а пологий берег спускался в илистый омут, накатывающий на камыш ленивыми волнами. Кет прошёл к кусту орешника и вынул из ветвей деревянный меч, затем второй. — Сеггел, — кинул он один, от неожиданности пойманный за клинок. — Когда я увидел, как ты сражаешься на поле, то подумал, что запомнил хоть что-то, но, видимо, ошибся. Так что… ты не мог бы повторить? Я совсем не мастер, но ребята из предместий говорят, бью больно. — Это первый меч, который я в руках держу, — хохотнул он, вертя деревянную поделку и понимая, что Кет, возможно, сам его сделал. — Да и… тогда вроде как само получилось. — Не важно, — мотнул тот головой. — Нападай как знаешь. Кет занял стойку, с одного взгляда открывая ему подходы для удара. Сеггел закатал рукава, скинул тяжёлую палицу, разминая плечи. В конце концов, на ножах он дрался сносно, а меч — всего лишь длинный ножик. — Ну держись, — усмехнулся он, разминая шею. Сеггел шагнул навстречу и ударил сплеча, меч стукнулся о меч, сперва нарочито медленно. Кет переступал в траве, отражая удары и следя за клинками. Сеггел толкнул его, сбивая с ритма, ткнул в открытый бок, тут же рассмеявшись: — С кем ты всё это учил? Он наверняка планировал обдурить тебя в первом же настоящем бою! — Тогда покажи, как правильно, — не отступился Кет, шагая в выпад. Сеггел схватил его меч рукой, уводя в сторону. Ударил плашмя в живот, подсёк под колено, а когда Кет повалился на спину, перехватил меч и наставил остриём к шее. — Хоть как, если убивают не тебя, — прищурился он, — Кетти. Тот вскочил, отбил меч и пошёл в наступление. Сеггел попятился, не сразу разобравшись как отражать удары, больно получил по пальцам. Они принялись кружить по поляне, к третьему кругу уже вполне приноровившись к темпу друг друга. Сеггел сделал выпад, Кет попятился и запнулся о палицу, рухнул в траву, заслоняясь рукой. — Сколько бы ты не валялся у меня в ногах, я не сжалюсь, — Сеггел замахнулся, но его вдруг подсекли под ноги, и он повалился на Кета. Деревянный меч легонько ткнулся ему под рёбра. — Считается? Сеггел схватил его руку и прижал к земле над головой, собираясь отвесить пинок с колена. Но вдруг до него дошло, что в похожей ситуации сделал бы то же самое. — Ты быстро учишься, — усмехнулся он. — Пара десятков лет, и будешь таким же великим мечником, как я. — И даже одолею Лиходея. — Сомневаюсь, всё ж это навсегда в числе лично моих подвигов. — Зато ты никогда не купался в Геанне, — заметил Кет. — Это пока что был самый невинный способ раздеть меня, — улыбнулся Сеггел. Ригатсон под ним вспыхнул, так что пришлось его отпустить из одной жалости. Ещё чего вода начала осени покажется недостаточно ледяной. — А Ригат, значит, ни о чём таком не догадывается? — расстегнул он круглые пуговицы, распуская петли на тонких разговорах, сворачивая кафтан на траве аккуратной горкой. — Отец не то чтобы интересуется, чем я занимаюсь, хоть и уверен, что контролирует каждый мой шаг, — Кет свернул плащ, пристроил мечи в прежний куст, спиной к Сеггелу стягивая рубашку. — Хотя узнай он про тебя, гореть мне на одном из его костров… прости. Я знаю, что белоглазые бывают в городе, но я ни разу их не видел. Может, они просто хорошо маскируются… — Да я не о том. Кет оглянулся, на мгновение замер, не поднимая глаз, потом с усилием отвернулся, выдыхая. Не похоже, что он заметил шрам. И чего только Сеггел боялся, да Ригатсон не будет смотреть выше его талии. — Не понимаю, о чём, — степенно выговорил Кет, проходя мимо него к берегу. — Так ты говорил, вода холодная? Не успел Сеггел сказать, что от такого льда у него губы посинеют, как Ригатсон с разбегу сиганул в реку с головой. Сеггел застыл на берегу, не зная, звать на помощь или сразу читать упокой, как Кет высунулся по плечи. — Тёпленькая, — прищурился он. — Иди, убедись. — Издеваешься, — принялся расхаживать Сеггел по берегу. Но на щеках Ригатсона даже румянец не поутих. — Нет, и кто из нас колдун?! Да как ты… Да тут точно что-то не чисто. — Не колдую, убедись. Сеггел попробовал ногой и с тревогой понял, что вода и вправду теплее чем в жаркий летний полдень. Этого не могло быть. В середине осени берег Геанны покрывался льдом настолько толстым, что по нему шла санная дорога. До этого оставалось полтора месяца. До первого снега было меньше недели. Он вошёл в воду, не говоря ни слова. На глубине вода чуть холодела и только. Кет самодовольно ухмылялся, загребая волны. — Как это возможно? — рассмеялся Сеггел. — Как ты это сделал? — При чём тут я-то? Она всегда такая была, сколько бы я ни приходил. Может, место особенное или что-то в этом роде. В Златнекоре вот есть какие-то озёра, которые такие горячие, что из них аж пар идёт. Так чего бы у нас такому не быть? — Может, потому что это река, которая течёт с самого Сатхара… — выдохнул Сеггел, шагая по неровному дну. — Не понимаю. Ты фокусник. — А если и да, — пожал тот плечами. — Колдун. — Прямо как ты, — прыснул Кет. — Выходит, что да. Ты ведь поджёг ту ветку… — Не знаю, как я это сделал, — улыбнулся Сеггел, подгребая ближе. Кажется, вода ещё больше потеплела. Кет задержал взгляд на нём, в карих глазах отразились золотые искры. Сеггел положил ладонь на его плечо. — Прости меня. Я был напуган, ничего не понял, но… моя глупость осталась с тобой навсегда по моей вине. Кет протянул руку, боясь коснуться шрама от цепи, провёл кончиками пальцев по груди. Сеггел шагнул ближе, балансируя на подвижном камне. Или кувшине, облепленном тиной… чем-то вроде. — Прости меня, — повторил он, смотря в глаза, на выжженную бровь, пересечённую тонкой бугристой полоской. — Я не знаю, как это исправить. Касания огладили его плечи, изучая рельеф мышц, ход тёмных вен под прозрачной кожей. Проснулись ящерки, приятной дрожью пробежали по спине. Стало ещё теплее, будто под водой разгорался маленький костерок. — Я не стоял бы сейчас здесь, не сделай ты этого, — проговорил Кет. — А это лучшее, что могло со мной случиться. Сеггел не сдержал улыбки, руки поднялись по шее, по его плечам. Кет вспыхнул красными пятнами и смущённо прыснул. У него были совсем не рамейские красивые губы. Из воды поднялся пузырь. Затем другой, затем река забурлила. Сеггел нахмурился, оглядывая разбушевавшуюся воду. Кувшин под его ногами начал всплывать. Мутная вода выпустила из себя синее, голое раздутое тело. Кет заорал, отскакивая и отгребая прочь. Сеггела пробрал озноб, он почувствовал движение сзади. Обернувшись, наткнулся на второе тело, изъеденное рыбами до серых расплывшихся потрохов. Вода бурлила, выплёвывая тела. Он побежал к берегу, а оказавшись на траве, понял, что его колотит крупная дрожь, в ушах бешено стучит кровь. Кета вырвало, он упал на четвереньки, обхватывая себя за плечи. Уставившись на воду, Сеггел насчитал пять трупов. Все женские, все с зашитыми грубыми стежками длинными ранами. Он схватил себя за колени, заставляя те остановиться дрожать. — Что это?! Это всегда было здесь?! — вскрикнул Кет, бледный как молоко. — Нет, — прищурился Сеггел. Его тоже начало мутить, во рту остался вкус проклятой воды. Он стиснул колени, впиваясь ногтями в кожу до отрезвляющей боли. — Не уверен, но похоже… что знаю, кто их сюда принёс. Он подобрал свою одежду и натянул штаны на мокрые ноги. Принялся шнуровать сапоги, хоть пальцы дрожали и не слушались. — Помнишь, я говорил тебе про свою подружку? — процедил он, злясь на собственную беспечность. Он ведь отпустил Эзхен с лекарем и просто ушёл, оставив её один на один с этим ублюдком. Сеггел затянул шнуровку и схватил с земли палицу. — Похоже, она куда в большей опасности, чем я думал. — Ты собираешься просто пойти в поместье? Ты ведь не знаешь, на что он ещё способен, — Кет высказывал по пути все его худшие догадки. Сеггел кусал губы, всё ускоряя шаг под зябким ветром. — А если этот лекарь уже сделал с ней… — Тогда я украшу его кишками его же дом, как ярмарочными гирляндами, — процедил он сквозь зубы и, не давая Ригатсону возразить, прижал его к стене, зажимая рот. Кивнул в сторону улицы. — Глянь-ка. За углом шла процессия из троих дружинников, ведя за руку лекарскую девчонку. Острые ушки у той были смиренно опущены, но округлое личико хмурилось, явно несогласное с таким положением вещей. — Кшера она тут забыла? — прошипел Сеггел. — Она ведь может что-то знать, — промычал сквозь его пальцы Кет. — Нам не дадут с ней поговорить, — хмыкнул Сеггел. — К тому же она немая. Толку от неё… Кет нахмурился, смотря на него так, будто пытался воззвать к чувству справедливости. К тому, что давно издохло и уже даже не воняло. Сеггел скривил губы, отпуская его. — Мы ничего не сможем против троих здоровых дубин… У нас ни единого шанса, — отрезал Сеггел, и на лице Ригатсона сгустились тучи. Серые кафтаны зашли в подворотню, шлёпая по грязи подкованными сапогами. Всего трое, но каждый в плечах пошире Сеггела вдвое, каждый вооружён. Только он хотел взять Ригатсона за его праведный гнев и повести прочь, как Илейн со всей дури ударила пяткой по ноге держащего её стража. Чудом увернулась от его удара, чтобы угодить в руки второго, извиваясь вёрткой рыбкой. — Мы должны вмешаться, — рванул на подмогу Кет. — Они изобьют её! — Стой! — Сеггел схватил воздух вместо его воротника и, ругнувшись, вытащил палицу. — Да нужна тебе эта бесполезная девка! Илейн высвободилась из рук и покатилась в грязи, марая юбку. Вскочила, пробежала между ног третьего дружинника, воинственно прижав ушки, как её вздёрнули за ворот платья и, придушив, подняли на ноги. Кет ворвался в подворотню и прыгнул на спину дружинника, обвивая руки вокруг шеи. От веса Ригатсона у того подогнулись колени, Кет повалил здорового вояку на спину. Тот захрипел, потянулся к палице на поясе. Сеггел подбежал и всадил каблук в сжавшиеся на рукояти пальцы. Раздался мерзкий хруст, подворотню огласил сдавленный вскрик. Илейн попятилась, развернулась бежать, но путь ей преградили. Подоспевший второй обрушил палицу на Сеггела, тот принял удар на древко. Дружинник задержал взгляд на его глазах, теряясь от испуга, чтобы в следующий миг заорать: «Белоглазые!» Отбивая удар, Сеггел пнул его под колено. Дружинник рухнул в грязь, Сеггел вжал его голову в лужу, закипевшую пузырями. Замахнулся палицей, как его отбросило на стену, вышибив дух. Третий стоял над ним и, держа за шкирку одной рукой, уже замахивался, чтобы сломать пару рёбер. Сеггел извернулся и ушёл от удара, но только чтобы прилипнуть к другой стене узкой подворотни. Кета скинули в грязь, чтобы вздёрнуть за грудки и кинуть рядом с ним на стену. Костяшки Ригатсона были героически сбиты в кровь. — Что теперь? — вздёрнул бровь Сеггел, оборачиваясь на него. Дружинник замахнулся палицей снова, и он выставил над головой руки, но вместо удара последовал глухой крик. Вояка повалился со стрелой в боку. Свистнула ещё одна и положила второго, ударив точно в шею. Сеггел обернулся в сторону летевших стрел и увидел кряжистого человека, который целился из лука. — Не рыпайтесь, детвора, — пропыхтел тот, отпуская последнюю в глаз третьему дружиннику, уже приставившему к горлу Илейн кривой нож. Лезвие не успело коснуться кожи, как тот рухнул подрубленным деревцем. Кряжистый человек самодовольно пыхнул трубкой, опуская лук, и только теперь Сеггел рассмотрел, что один глаз у него был перетянут кожаной повязкой, а в седых волосах посверкивали обережные синие бусины. В кожаной накидке с глубоким капюшоном, одетый в в несколько слоёв простой шерстяной одежды, он был подпоясан под завязку набитым колчаном, парой ножей и пузатой флягой. — Спасибо вам! — чуть не крикнул Кет, отлипая от стены. — Без вас нас бы… — Это где тут белоглазые? — подошёл он вразвалочку, будто земля под его ногами имела привычку раскачиваться. — Это вот эти что ли? — трубка, впитавшая в чёрное дерево слишком много соли, указала на Сеггела. — Не смешите старого Игара Кита, этот не стоит и пера белоглазого. Если только, — единственный глаз, колкий и чёрный блескучий оникс, хитро прищурился, — если, конечно, он не умеет колдовать. — Колдую я как последний рамеец, будьте уверены, — покачал головой Сеггел, и тот хрипло рассмеялся. — Смотри ж ты, а капитана нашего только в путь уделал. Кет и Сеггел переглянулись. Связываться с людьми Рыжего Лиходея не входило в их планы, когда тот явно в сговоре и с Ригатом, и с лекарем, и не понять, кто хуже. — Мы хотели только отбить у них эту девушку, — осторожно начал Кет, оборачиваясь к микеянке. Илейн медленно отступала, но от его слов остановилась, пригляделась к обоим своим заступникам. — Мы благодарны вам за помощь, но нас ждут дела. — Дела вас ждут при первой же встрече с людьми Обдирка, — заметил Игар Кит, подкручивая длинные усы с проседью. — И дела эти кончат вас в такой же подворотне. Так что не дури, ребятня, и ступай за мной. Он двинулся прочь из подворотни к свету улицы, не оборачиваясь. Кет пожал плечами: — А правда, что нам ещё остаётся? Этот господарь хотя бы умеет стрелять и, похоже, жалостью к серым кафтанам не страдает, — под укоризненным взглядом Сеггела он протянул руку микеянке. — Пойдём, тебя же они тоже схватят. Куда ты одна-то? Илейн несмело шагнула вперёд, схватила его пальцы, стараясь не задеть свежих ссадин. — У нас к тебе есть пара вопросов, — тихо проговорил Кет, наклоняясь к ней. — Но давай сперва придумаем, как ты сможешь нам ответить. Та внимательно посмотрела на него, не отпуская руки. Мягкие полные губы изогнула улыбка. Игар вывел их к заднему двору большого дома, судя по множеству пристроек, ржанию лошадей и запаху сливаемых помоев, гостинице. Они поднялись по узкой лестнице и оказались в зале. В нос ударил запах наваристой ухи и ягодной гимели. Стены украшали внушительные чучела рыб, а под одним из них, внушительным сомом не меньше сажени в длину, их ждала очередная неприятность этого дня. Сеггел остановился, сжимая рукоятку палицы, у Кета очертились желваки. Илейн крепче стиснула его пальцы, напрягаясь как перед боем. Игар прошагал к столу и опустился на широкую лавку, кладя лук между кружек гимели и пустых тарелок. — Живы, Гаррет, — доложился он. — В отличие от серых. — На свете столько достойных игр, а вы играете в гляделки, — процедил великан, отпивая из внушительной кружки и оставляя пену на усах. — Садитесь, я ведь вижу в этих гримасах ярости и праведного гнева ваш вопрос. Вы спрашиваете: «Какого Кшера, Гаррет?» Сеггел бросил взгляд на Ригатсона с микеянкой, прошёл к столу, краем глаза отмечая, что люди в зале не особо смахивают на островитян ни косами, ни одеждой из кожаных чешуй, ни количеством амулетов на удачу, напротив, имеют откровенно разбойничий и пёстрый вид. Что ж, если их не поймали люди Дирка, то это сделал Рыжий. — Какого Кшера, Гаррет? — процедил он, пока Игар наливал ему горячей гимели. Поборов желание смахнуть исходящую паром кружку на пол, Сеггел закинул ногу на ногу и сцапал её за ручку, принюхиваясь к пряному ягодному духу. — Сейчас я выпью и очнусь в повозке по пути в Тушторг, а? — Что за изверг способен отравить такое хорошее пойло? — хмыкнул Гаррет. — Кто-то навроде вас с Акелиасом. — Мне стоит извиниться за нерасторопность моего друга, раз испортил вам такой момент, — усмехнулся Рыжий, отчего Кет залился краской, прожигая его взглядом. — Поверьте, я не замышляю ничего дурного. Лишь помогаю течению делать то, что в его стихии. А чтобы вы убедились в чистоте моих намерений, вы услышите их от того, кому доверяете больше. Он кивнул одному из своих людей, и тот поставил на стол закупоренный кувшинчик, обвязанный жёлтой лентой. Илейн подалась вперёд, схватила кувшин за пузатые бока как великую драгоценность. Гаррет одобрительно прищурился, и девушка сняла пробку, заглянула внутрь, судорожно приложилась губами к широкому горлышку, глотая содержимое. Выпив до дна, прикрыла рот тыльной стороной ладони, на смуглых щеках вспыхнул пожар. Что бы ни было в кувшине, оно было крепким. — Теперь рассказывай что знаешь, — разрешил Гаррет. — Я… — пискнула Илейн, прокашлялась, обвела взглядом притихших Кета и Сеггела. — Я всегда знала, что вы не такой, как он. — Верно, — кивнул Гаррет. — Куда ему до меня. Пока что она во всём права. Собравшиеся в зале люди одобрительно загудели. Даже те, кого Сеггел поначалу не принял за моряков, даже те, кто по мешковатым лёгким одеждам и коротко остриженным волосам смахивал скорее на южан. Команда была довольно разношерстной для посланцев островного ярла. Колючее предчувствие свернулось клубком, впилось иголками подлых догадок. Никакими островитянами они не были. И в порту пережидали только потому, что сюда не заходили другие корабли. Одно непонятно, зачем Гаррету сдались все эти козни. От скуки, что ли, развлекался? — Я поняла это, ещё когда вы сказали ему прекратить этот страшный мор, — продолжила Илейн. От слова к слову её голос становился сильнее, просыпаясь и вспоминая прежнее мелодичное, шёлковое звучание. — Сказал, — снова согласился Рыжий. — А он меня не послушал. Акелиасу было под силу остановить эту напасть. Я должен был помочь. Такова моя природа: содействовать стихии. Видишь ли, учёные люди ценны сами по себе, и я бы преступил свои же принципы, если бы помешал одному из них, к тому же стоящему на пороге открытия. — Но вы, должно быть, не знали, как всё обернётся, иначе бы не допустили этого, верно? — Я недооценил силу чувств, расхожая ошибка. Для меня было неожиданностью, что первый опытный образец он даст умирающей от болезни княжне. — Что это за любовь, которая обрекает на страдания, — процедил Кет. — Похоже, что под видом лекарства от моровой язвы он искал формулу лекарства от самой природы. Похоже, что первое-таки у него всегда было, — Гаррет поскрёб бороду, усмехнулся. — Ну да, знаешь яд, сможешь найти и противоядие. А я помог в изучении яда, как паскудно вышло-то. Ничему ты, Гаррет, не учишься. — О чём ты? — сквозь зубы проговорил Сеггел, впиваясь ногтями в локти. Пока Рыжий трепался, он почти слышал шорох песка, с которым уходило время. — О том, что как был псом, так и остался, — улыбнулся тот. — Или ты спрашиваешь, что такое задумал наш Акелиас? О, я тоже не сразу догадался. Но потом вызнал, что же заказал ему наш Мариас. Естественно, что после того, как князь получил желаемое, он поспешил выслать своего лекаря в самые опасные края на верную смерть, чтобы знания умерли вместе с ним. Сеггел с Кетом притихли, Илейн скрестила на груди руки. Стоило отдать ей должное, что среди этого сброда, рыбной вони, перед Рыжим Лиходеем она держалась прямо и бесстрашно. — Он соображал зелье бессмертия, — отпил гимели Гаррет, наслаждаясь вытянувшимися лицами слушателей. — И, как ты мог видеть при близком знакомстве с Мариасом, юный соколик, сообразил. Сеггел уставился в стол. Всё же лекарь был замешан в колдовстве, иначе такие вещи не вершатся. — Если ты помогал ему, то зачем переметнулся в заговор с моим отцом? — спросил Кет. — Потому что не хотел, чтобы Раверградом правила кучка неумирающих трупов. Ты ведь знаешь, как сейчас выглядит старшая дружина. Гнилая лимфа и сушёные потроха. Пускай Акелиасу и удалось обмануть смерть, та всё ж не сдалась без боя. Время не отступило, оно так же точит тела, но уже заживо. Никто из них не годится в правители, не годился ещё когда спрятался от войны за острыми кольями и высокими стенами. — Твоё какое дело, — процедил Сеггел, следя за взбирающимися по плечам косами. — Старое проклятие, — Гаррет отхлебнул гимели, глянул на свою команду. — Мои ребята и я так просто не можем уйти от ответственности перед тем, кому известны особые слова. Иначе Бездна-таки дождётся нас. — Ты ведь пират с Акульего острова. Какая к Кшеру отв… отсвеств… — Вечно забываю об этом, — он сбросил косы обратно за спину, виновато поднимая брови, и разразился басовитым громыхающим смехом. Команда Лиходея поддержала его кривыми оскалами, шорохом перевязей и огнива над трубками. Илейн прижала ушки, огляделась по сторонам, будто только заметила, что стоит в окружении головорезов, набранных с побережий от Микеи до Обала. Кет как-то разом уменьшился в размерах, этак на объём боевого духа. — Здесь вам не причинят вреда, — успокоил их Гаррет. — Мои люди знают о чести и порядке побольше местных. Садитесь и пейте без опаски. Илейн приблизилась к столу и села рядом с Кетом, перед ней тут же возникла кружка гимели, на что девушка зарделась, глядя на поставившего её пирата. И правда, где это видано, чтобы микейцам, ещё и клеймёным, наливали гимель… Она пригубила кромку, сделала глоток. — Спасибо, мастер Гаррет, — улыбнулась Илейн, губы покраснели от ягод. — Тебе нельзя возвращаться, — заметил Кет, которого одного, похоже, волновала судьба девушки. — Он снова заберёт у тебя голос. К тому же, должно быть, прислуживать такому человеку просто ужасно. — Да, правда, — потупилась та. — Но мне некуда идти в городе. Хотя я умею многое, я бы смогла пригодиться хоть где, не будь на мне этого знака, — она указала на клеймо. — Разве что… мастер Гаррет, а на вашем корабле будет место для меня? Мне нужно полскамьи, не больше. — Боюсь, что дороги «Девы» слишком сложны для юной девушки, — виновато улыбнулся тот. — Нам нужно идти, — поднялся Сеггел. — Эзхен в опасности, пока она с этим ублюдком. — Сама того не зная, Эзхен обезопасила себя на какое-то время, — протянул Гаррет. — Она подхватила язву, знаешь ли, отравила свою кровь. Пока болезнь полностью не покинет тело, он не рискнёт пускать её на зелья. Сеггел смерил Гаррета недоверчивым взглядом, но тот развёл руки. — За время в этом богами проклятом городишке я научился различать язву. Наверняка Акелиас тоже распознал старую знакомую в лицо. И наверняка дал бы ей лекарство, уж для эйлэ бы оно нашлось. Сеггел опустился обратно на лавку, подогнув под себя ногу и уставившись в отражение в кружке. — К тому же Акелиас заглядывал незадолго до вас, — продолжил Гаррет. — Направлялся в лес по ингредиенты. Должно быть, выздоровление Эзхен не заставит себя долго ждать, травы ведь нужны свежими. — Кшеров выродок, — прошипел Сеггел. — Зачем ты помог ему? — Дурацкая привычка, — буркнул Гаррет. — Ну да не будем о гадах. Игар, кати сюда бочонок рафгерскьяльского. Я знаю, оно тут есть. Глубоко вдохнув, Сеггел проследил, как к их столу действительно приносят выпивку, похоже, не отравленную. Кет перехватил его взгляд, слабо улыбнулся, чуть приглушая тревогу, но всё не позволяя себе расслабить плечи. Только бы с Эзхен всё было хорошо, иначе он прибьёт этого Ригатсона, из-за которого потерял столько времени. Сеггел взял остывшую кружку, отпил, следя за тусклым золотом, отражавшимся в гимели. За окном уже вечерело, осенний день был короток, и разгорался закат над крышами. Вопреки засевшей в горле тревоге, мерзкому ожиданию беды, вечер тонул в спокойной сизой дымке. За окнами с востока тянулись сизые тучи, точно клубы дыма далёких костров. На дворе раздались встревоженные голоса, в двери ввалился запыхавшийся человек, падая на перила и хрипя от одышки. А как обрёл способность говорить, то огласил: — Белоглазые напали на Вершки! Кто может сражаться — на подмогу! Скорей! Команда Гаррета переглянулась. Никому не хотелось спасать чужую землю задарма, ещё и выступая против белоглазых. — Трусливые твари, — прошипел гонец, сопровождая свои слова резкими жестами. — Там людей убивают! Эти крылатые нелюди снюхались с ворьём! Наши не выдюжат. А вы..! — Кто сражается? — вскочил Сеггел. Гонец побагровел от вида серого кафтана. — Твои, — выплюнул, едва сдерживаясь. — Сперва обычное ворьё пришло, но они кликнули этих тварей. Серый. Это не мог быть никто кроме него, это его братия начертила мелового Змея на своей хижине. Но зачем им нападать на целую деревню… Добром это кончиться не могло. Сеггел направился в сторону конюшни, сжимая рукоять палицы у пояса. Его нагнал Кет, схватил за плечо, порываясь остановить. Гаррет скривил угол рта, наполняя свою кружку. — Куда ты полезешь? — Кет повис на его руке, когда он уже открывал стойло ближайшего оседланного коня. — На чьей стороне? Сеггел, это не твоя битва. Не тебе решать в ней что-то. — Там мои товарищи, — процедил он, подтягивая упряжь и вырывая руку из хватки Ригатсона. — Там… — Серый, чуть не сказал он. — Если я ещё хоть чего-то стою, я не брошу их. — Я с тобой, — Кет отворил другое стойло и вывел коня. — Да ты даже сражаться толком не умеешь. — Зато знаю дорогу, — Кет на ходу подтянулся в седло, разгоняя коня в рысь, и первым выскочил со двора. Сеггел выругался и ударил пятками, выезжая следом. К воротам выбежала Илейн, чуть не попав под копыта. Сжала рубашку на груди, смотря вслед уносящимся вниз по улице теням. — Возвращайтесь! — крикнула она, но те уже не слышали. — Что я говорил, стихия, — повторил Гаррет, стоя на пороге конюшни. — Недаром эту землю отдали ей, никто другой так с плеча не рубит. Они помчали через недавно ещё пустующие улицы, мимо вспыхивающих огней снимавшихся патрулей, мимо поднимающейся волны беспорядка и паники. Люди выбегали на улицу с фонарями, ставни распахивались, в спины неслись крики. Гонцы из Вершек переполошили всех, до кого смогли достать. Выбежав к воротам, Сеггел выбился вперёд и с криком «На подмогу!» пролетел мимо стражи. Останавливать и разбираться у серых точно не было времени. Сумрак скрадывал цвета и лица, и Кет проскочил за ним. Вечерний холод дышал в лицо, над облетевшими деревьями поднималась фиолетовая дымка. Вершки лежали в паре миль от города, от последних дворов и изб, утопленных в низинах полей и оврагах на изгибах дороги. Путь вёл напрямик через рощи, озарённые фонарями голубого светлого камня, постоялыми дворами, залитыми светом тревожных алых огней. Огороженная плетнем дорога стелилась под копыта лентой мёрзлой пыли. Навстречу задолго до Вершек неслись крики и тяжёлый дух затянувшейся битвы. Последняя голая роща, всполохи огня на чёрных от смолы стволах, и Сеггел с Кетом выскочили на площадь меж двух коротких улиц. Частокол не спас деревню, ворота болтались сорванными с петель. Крики и гвалт битвы нахлынули с новой силой. Меж домов сражались конные и пешие, людей в сером было совсем немного, а деревенские оборонялись разве что серпами да вилами. Против тех, у кого ножи и топоры были разве что не в зубах. Под гаснущим вечерним небом пронеслись две громадные тени. Сеггел натянул поводья, уперев взгляд в одну из них, спикировавшую на соломенную крышу избы с копьём в руках, что плавно переходили в бурые крылья, по маховым перьям вразлёт похожие на орлиные. В следующий миг белоглазый метнул копьё и сшиб всадника в сером кафтане, прошивая насквозь, прибивая тело к земле. — Скорей, — дёрнул Сеггела Кет. — Надо что-то сделать, иначе тут всех положат. — Сделать что?! — крикнул он, но Кет уже сорвался с места. Сеггел выхватил палицу и на ходу отбил метившие в него вилы. Развернув коня, замахнулся и огрел нападавшего по голове, повалив на землю сплёвывать кровь. — Я не это имел в виду! — крикнул Кет, как за его спиной возник человек в мышастой куртке, замахнулся длинным ножом. — Жекки! — заорал Сеггел. Тот распахнул глаза, уставился на него, не узнавая. Нож повис в воздухе. Огибая Кета, Сеггел подогнал коня к бывшему состайнику. — Ты?.. Ещё и в форме, срань этакая, — отступил Жекк. — Что вы тут забыли? Где Серый? — Сеггел свесился с седла и различил прячущуюся в воротнике разбойника крыску. — У него спроси, — огрызнулся тот. — С того, как крылатые сволочи разорили Убежище, нам покоя нет! — Убежище?.. — Трактирщика выпотрошили как рыбу, — сплюнул тот, кривясь от необходимости объяснять что-то не своему уже состайнику. — Повесили на белоглазых, пошли на их заставы, так это месть. За правое дело дерёмся. Сеггел обвёл взглядом деревню, а у самого сердце падало всё ниже и ниже. Он ведь скрывался в Убежище, его не видел никто кроме Языкатого, так какого Кшера… Почему труп повесили именно на белоглазых? Быть может, торопясь добраться от Убежища до хижины, он что-то проглядел, а поддавшись ярости, позволив кровавому туману затопить сознание, потерял трезвость ума. — Они умирают зазря, — прошептал он. Они умирают из-за него, из-за его порыва и неосторожности. — Этого не должно было случиться… — А я что говорю? Пора это остановить, — согласился Кет. — И не грубой силой. Надо найти хоть какие-то слова. На дом рядом с ними перемахнул один из белоглазых, вытащил из-за пояса серп на длинном древке. Птичьи когтистые лапы были обмотаны полосками ткани, кафтан распорот под крылья и скреплен на блескучие фибулы, длинные волосы горели пламенем закатного зарева, топорщились рябыми перьями. Лицо было раскрашено чёрным вокруг глаз и под скулами, и без того напоминающее череп. Он прищурился, явно раздражённый вниманием к себе, перехватил серп. — Свои! — крикнул ему Сеггел. Белоглазый оскалил зубы и зашипел, заставив его опешить. Затем крылья хлопнули, он спикировал на каменный столбик забора, серп снял голову одному из местных, которого разбойники теснили к плетню. Смотря в спину пернатого, Сеггел столько хотел сказать, столько выспросить, но ни слов, ни времени как назло не было. Он представлял их совсем иначе, без краски на лице, перьев, торчащих из всклокоченных волос. Хотя бы в каких-то доспехах, а не лохмотьях. В старых легендах они были отважными воинами, парящими над полем брани, могучими колдунами крови… они были героями. — Единственное рамейское, что мы потерпим на нашей земле, это кровь! — прокричал этот белоглазый, поднимая серп. — Слушай, люди, что присягнули Матэ Верисар! Вырезай рамейскую скверну! С гребня холма послышался гул, приближающаяся лавина конницы, мчалась подмога из города. Всадники выскочили из рощи, среди голых стволов замелькали серые кафтаны. Численное преимущество покинуло белоглазых, когда дружина врезалась в сражающихся, без разбора бросая людей под копыта. Заставила даже этого пернатого спикировать в высокую траву, пройтись серпом по головам широкими взмахами. Жекк выругался и побежал к ближайшему дружиннику, вонзая нож ему в голень и стаскивая с седла. Сеггел натянул поводья, пытаясь успокоить коня, танцующего от запаха крови и шума. — Он обратился? — крикнул вдогон ему. — Он, сука, назад не обращался, — сплюнул Жекк, довершая дело над дружинником ударами в грудь. Немой вопрос Кета прервали крики с реки, люди бежали прочь от того, что ломилось сквозь деревья, сгоняло пеших под ноги коням. Поле прыжками пересекла громада серой шерсти. Частокол перемахнул волк, в прыжке хватая ближайшего удирающего человека и мотая головой, бросая тело оземь. Дружина поредела: часть не совладала с лошадьми, разбежавшимися в ужасе. Серый вздыбил загривок, переходя на тяжёлый шаг. С шерсти стекала речная вода, окровавленная пасть щерилась свежими ранами. Лошадь Кета тотчас припустила прочь, скрылась за деревьями. — Волколак, — выдохнул Ригатсон, отступая к стене дома. — Псы и пламя… — Каашназ! — пронёсся над ними крик на грани шипения, ветер схлопнулся мощными крыльями спикировавшего второго белоглазого, лапы впились когтями в кафтан ближайшего всадника, разрывая ткань и плоть. — Каашназ! — заорал Жекк, выдирая нож из дружинника и кидаясь на следующего. Крыска ощерилась и выскочила из-под ворота, прыгая на врага. — Ме-ежь! — тонко закричал первый из серых кафтанов, разгоняя коня прямо на волка и выхватывая из ножен меч, поднимая клинок. — Ме-ежь!!! Всадники сорвались в галоп, копыта втоптали свежую кровь и страх. Белоглазые и братия пошли в наступление по трупам. Не зная, что он может сделать, Сеггел послал коня наперерез обоим. Встречные волны схлестнулись, вливаясь друг в друга, сечь захлебнулась кровью и свистом стали. Он не доехал и до первого всадника. Конь оступился на трупе, Сеггел вылетел из седла под копыта, падая на мягкую землю, смешанную с песком и кровью. Рядом вонзилось копьё, он кувырнулся прочь, выхватывая палицу. Врезал ближайшему человеку без разбора, не узнавая ни лиц, ни одежд. Серый зарычал, прижимая одного из коней к земле, смыкая челюсти на голове всадника. Сеггел бросился прочь, налетел на серый кафтан. — Стой и дерись! — гаркнул вояка, замахиваясь палицей, как увидел его лицо. Тотчас рука ожесточилась, палица спикировала ему в голову. Но Сеггел был быстрее. Когда дружинник рассёк воздух, он ударил ему в грудь, но заставил лишь попятиться. Силы были неравны, ему ни за что не свалить этого дубину. Теперь он оказался слишком близко. Следующий удар обещал стать последним. — Сеггел! — что-то врезалось в спину и опрокинуло, палица просвистела и мазнула по боку. В глазах потемнело от боли, в лицо ударилась трава. Сеггел столкнул с себя Кета прочь из-под удара, и палица взрыла землю между ними. — Остановись! — заорал Ригатсон на дружинника, но в глазах того застыл лишь ужас, лишь желание уничтожить белоглазого в форме его войска. Он снова замахнулся, а Сеггел слишком медленно отползал по траве. Кет вскинул руки наперерез крушащему кости удару. — Остановитесь!!! Время замерло, Сеггел мог бы поклясться, что нечто зародилось меж ладоней Ригатсона. Нечто, схлопнувшее воздух, пронёсшееся неизбежно медленной, сокрушающе стремительной волной по полю сечи. Жар перебрал его волосы за тот невозможно долгий вздох, пока рушился удар, пока руки Кета стояли наперез ему. А в следующий миг упал ярчайший свет. И сумерки, до этого осиянные лишь гаснущим закатом, вспыхнули огнём. Дружинник обратился столбом пламени. Пламя пронеслось над головами сражающихся, опалило кроны деревьев, загорелся сам воздух. Перья. Плоть. Голоса вознеслись к пылающим кронам и крышам истошными криками. Всё это случилось в мгновение, за которое палица упала сгорающими искрами. Кет открыл глаза, выдыхая чистый ужас. Сеггел вскочил с тлеющей травы, не желая и думать о том, почему пламя его не достало, отчего сам не вспыхнул столбом огня, рванул прочь к спасительной воде. Белоглазые сбивали огонь с перьев, половина сражающихся ещё не расцепилась, их всё плотнее обнимал огонь. Волк с застрявшим в шкуре копьём и стрелами кинулся через занявшуюся траву на одного из последних всадников. Сеггел бежал, не разбирая под ударами своих и чужих. Дома полыхали не хуже свечей. Роща трещала, огонь жадно ломал и рушил. Отнюдь не обычный огонь: алый, жуткий, голодный. В его чреве отплясывала смерть. Кровь бурлила от ужаса, ноги несли. Сеггел запнулся о тело, упал в золу, вперив взгляд в окровавленное тело Жекка. Вскочил, заставил себя бежать. В спину засвистели стрелы. Одна ужалила траву, сгорая прежде, чем зарыться в землю. Вторая ударом, пришибившим к земле, впилась в левое плечо. Третья резанула правую руку ниже локтя. Сеггел насилу поднялся, опираясь на ещё один труп, зарываясь пальцами в тёплую влажную плоть. Он узнал лицо Даммара. За ним лежали Филек с Ромашкой, изрубленные серпом, заколотые вилами. Поле трупов казалось бесконечным. Руки не слушались, поднимая его. Сеггел оглянулся. Вершки полыхали, круг огня замкнулся рухнувшими деревьями, сечь задохнулась дымом, вспенилась кровью. За стеной огня сражался волк, шкура блестела от крови, топорщилась стрелами. Серый стащил с седла дружинника, провозил по земле, но тот вскинул руку и вогнал меч в его шею, чтобы в следующий миг быть переломленным надвое в волчьей пасти. Серый покачнулся, оставшиеся конные подбежали, кружа около него и метя копьями. Силуэты плясали среди огня чёрными рваными тенями. Волк оскалился, пошёл прочь на тяжёлых лапах, землю под ним щедро поливала кровь. Копьё пролетело и ударило его в бок, Серый упал. Сеггел сорвался с места, не зная, куда бежать. Рядом с частоколом стоял белоглазый, помогая своему бескрылому товарищу перебраться на ту сторону. — Помогите! — закричал Сеггел подбегая. — Сделайте хоть что-то, его же убьют! Золотые глаза нехотя обратились на него, как белоглазый выхватил из-за пояса нож, оскалив зубы. — Ещё раз заговоришь с маисхе, шесс, я вскрою тебе глотку, — прошипел тот ему в лицо. Сеггел застыл, уставившись на нож в трехпалой когтистой руке. Как тот был заткнут за кушак, белоглазый подхватил под руку товарища, подсаживая. — Прошу, Серый… Он же помог вам, — шагнул к нему Сеггел. — Помогите. — Шесс, рамейское отродье, прочь! — каркнул белоглазый так, что Сеггел попятился от напора в голосе. Чтобы сорваться навстречу огню, туда, где уже не кружили конные вороны, где лежала груда шерсти, его волк. Огонь лизнул штанины, стелясь по высокой траве, ленивое мягкое пламя, вдоволь насытившееся кровью. Огонь расступился, когда он подбежал к Серому, когда упал на колени, не чувствуя боли, режущей плечо и стекающей к запястью, отдающейся к бедру. Нет, он зарылся руками и лицом в мокрую от крови шерсть, прижимаясь к едва вздымающемуся боку зверя. — Серый, — позвал он, глядя за пелену, застилавшую волчьи глаза, обращаясь к человеку, который уходил понемногу навсегда сколько он был рядом, до которого одному ему ещё удавалось дозваться. — Серый? Они… они не послушали. На миг пелена отступила, волк сморгнул дымку поглощающей его без остатка звериной ярости. Сеггел хотел бы улыбнуться. Хоть сейчас, хоть на прощание. Но слишком много крови, слишком страшно меч торчит из шеи, пробивший её насквозь, дыхание едва теплится под его руками. — Всё-то ты знаешь, парень, — прикрыл глаза волк. — Бывай. Он не сразу уловил, когда взгляд замер, когда шерсть похолодела. Не хотел понимать, что холод разливается не в нём одном, не только его кровью измараны руки. Огонь лизал кроны облетевших деревьев, дожирая рощу, уходя дальше в лес. Крыши полыхали ярче зари, если та хоть когда-то могла наступить. Ночь оставила только треск огня и тишину, отдалённый рокот огня в гибнущем лесу. Сеггел упал на шкуру, увязнув в свалявшейся шерсти, прижимаясь к своему волку, мешая их кровь и соль влаги, поглощавшую боль и горечь. Тело слабело, дыхание надрывалось и гасло в плотном смыкающемся над ними дыму. С подступающей темнотой приходило и понимание, что он останется здесь, рядом со своим волком. Что вся братия поляжет в этом проклятом огне. Но так быть не могло. Не могло.