***
Когда Аякс пришел в себя и битва закончилась, он помнит, что рыдал. Не двигался с места, свернувшись калачиком на каменной тверди, умоляя землю забрать и его тоже. Но даже несмотря на то, что он лежал в центре поля боя, пока война неистово бушевала вокруг, никто не решился забрать его жизнь. Он знает, что Гань Юй вскоре нашла его. Должно быть, она погрузила его тело и разум в сон, потому что, когда к Аяксу вернулась память, он уже лежал на спальном мешке в палатке. Гань Юй тихо сидела рядом с ним, ее рука была забинтована, на лице виднелись следы слез. Она попыталась заговорить с ним, но Аякс ничего не слышал. Долгое время текло в оцепенении. Возможно, прошли недели. Лица мелькали в поле зрения и исчезали, некоторые были знакомы, некоторые нет. Но Аякс будто исчез. Он тонул в водовороте чистой муки. Не хотел просыпаться, возвращаться к реальности, потому что даже пожирающее душу горе, в котором он тонул, было лучше, чем открыть глаза и увидеть мир без Чжун Ли. Спустя очень долгое время что-то возвращает его обратно. — Аякс, — голос Итэра, мягкий и близкий, разливается в пространстве. — Аякс, ты должен поесть. Ради Итэра он может открыть глаз. Оба близнеца теперь здесь, стоят на коленях рядом с ним, покрытые боевыми шрамами и до жути уставшие. Полог палатки открыт, и Аякс замечает спины Гань Юй и Сяо снаружи. Он открывает рот, но чувство в груди слишком тяжело, чтобы позволить словам вырваться наружу. Итэр выглядит так, будто плакал, рука Люмин лежит на его спине, а второй она держит миску с чем-то. — Аякс, пожалуйста, — говорит Итэр. — Тебе не обязательно быть в порядке, но просто съешь что-нибудь. Итэр напуган. Аякс видит это в его глазах: страх, смешивающийся с горем. Итэр боится за него? Почему? Он же жив. Предательское сердце Аякса бьется в груди, заставляя дышать, жить, думая о будущем, которого он не хочет. Аякс не может умереть, даже если пожелает этого. Люмин наклоняется вперед и тянет его в сидячее положение. Аякс не сопротивляется ей. Он не чувствует своего тела, когда она вкладывает миску ему в руку. Тело тяжелое. Такое тяжелое. Он просто не может пошевелиться. — Аякс, ради меня, пожалуйста? — Слезы льются из глаз Итэра. — Ты проспал два дня. Тебе нужно поесть. — Зачем? — Тихое слово вырывается у Аякса, первое с тех пор, как Чжун Ли не стало. — Не задавай таких вопросов, — голос Итэра надрывно дрожит. — Потому что у меня нет ответов. Просто съешь несколько ложек. Мышцы, кажется, помнят. Время на мгновение расплывается, а затем Аякс понимает, что ест. — Мы победили, — говорит Люмин. — Я знаю, что это не делает ситуацию лучше, но мы сделали это. Ли Юэ в безопасности, и мы отбросили Селестию назад. Ли Юэ в безопасности. Последний долг Чжун Ли исполнен. Может быть, именно поэтому ему пришлось умереть; судьба безжалостна к тем, кто находится в ее власти. Она предпочитает иронию миру. Аякс плачет над миской, и его пальцы больше не двигаются. Кто-то забирает чашу, и руки Итэра аккууратно обнимают его. Аякс не из нежных. Он сжимает Итэра в ответ ни с чем иным, как с бесцельной яростью. А потом просто рыдает тому в грудь и молится о тьме. Сквозь рыдания он слышит слова: — Прости, прости, прости… — и Итэр тихо шепчет, крепко обнимая его. Через несколько минут он сдается и укладывает Аякса обратно в постель. Сон всегда был отдыхом от реальности, и Аякс снова бросается в его объятия. Все будет позже, может быть, намного позже, когда он придет в себя. Свет тускнеет на ткани палатки. Такой одинокий. Такой расплывчатый. Ушла бурлящая буря эмоций. Все онемело. Любая мысль причиняет слишком сильную боль, чтобы ее принимать, поэтому Аякс позволяет оцепенению захлестнуть всю душу. Он пуст. Ужасный, прекрасный звук доносится снаружи палатки. Кто-то... плачет? Нет, это что-то другое, более мелодичное. Аякс обнаруживает, что встает и направляется к откидной створке. Это другой лагерь, он его не узнает. Палатки расположены на пологом склоне, спускающемся к пляжу. Итэр все еще стоит снаружи, как будто охраняя палатку. Он за чем-то наблюдает. Аякс останавливается рядом с ними. Итэр поворачивается, чтобы что-то сказать, но Аякс смотрит сквозь него на пляж, где по песку движутся несколько фигур. Вода темнеет у самого берега, небо над ней мазутно-синее, и когда солнце опускается на запад в другом направлении, почти скрываясь из виду, песок почти погружается во тьму. Адепты скорбят. Ритуалы, утраченные временем и памятью, пробудились вновь. Пронзительный крик величественных птиц и низкие голоса Адептов разносятся в воздухе. Аякс не понимает, о чем они поют. Солнце сияет на закате, наполняя лагерь мягким позолоченным светом. На золото больно смотреть. Он — золото, и он — боль. Итэр тихо наблюдает за ним, но, к счастью, не задает никаких глупых вопросов вроде «ты в порядке?». — Адепты ведут себя так уже несколько часов, — вместо этого говорит он. — Они только-только узнали, что он жив, — голос Аякса скрипит от долгого молчания. — А теперь вынуждены снова оплакивать. — Даже парящий в вечных небесах дракон однажды обратится в пыль [1], — бормочет Итэр, словно вспоминая старые времена. — Не хочешь ли ты… не хочешь провести похороны? Аякс пожимает плечами, обнаруживая, что теперь слова даются легче. — Я не думаю, что ему было важно, проведут их или нет. — Я познакомился с ним, планируя его похороны, — тихо говорит Итэр. — Забавно, я... я помню все детали. Каждую из них. Попытки найти лучший нефрит и создать идеальный парфюм. Помню, как все владельцы магазинов давали нам скидки, как только мы говорили, что это для Рекса Ляписа. Вся страна скорбела. Он видел, как все они прощаются. И после того, как я узнал, кто он такой, стало так очевидно, насколько все это было важно для него. Это не было пораженчеством. Он был удовлетворен. Я наблюдал, как он... прощался с самим собой. — Он не хотел умирать, — шепчет Аякс. — Нет, — говорит Итэр. — Но я думаю, что он думал о своей жизни с тобой как о… бонусе. Эпилоге к истории, которая и так уже слишком затянулась. Я думаю, он решил расстаться с Рексом Ляписом давным-давно. Аякс уже достаточно поплакал. Поэтому он просто немеет. Какие-то подводные течения пробегают у него в голове, но так же быстро растворяются в глубинах. — Он дал мне так много обещаний. Обещания долгого и счастливого будущего. А если ты говоришь, что он уже давно все решил, значит я... — Он любил тебя больше всего на свете, — Итэр берет его за руку, озабоченно нахмурившись. — Он никогда не хотел, чтобы ты страдал. — Он хотел, чтобы я терпел, — говорит Аякс. — Продолжал жить без него. Что ж, я то никогда не клялся ему в подобном. Никогда не обещал, что не покончу со всем этим. — Аякс, — хватка Итэра сжимается, как будто пытаясь остановить от движения. — Я хочу этого, Итэр, — Аякс говорит это без слез. — Хочу присоединиться к нему. — Ты не можешь этого сделать. — Я знаю, — лжет Аякс. Но Итэр, кажется, видит ложь. Его глаза резко сужаются. — Идем, останешься в палатке со мной и Люмин. Тебе не следует спать одному. Спать в одиночестве. Верно. После трех лет с Чжун Ли, когда тот был рядом каждую ночь, кровать Аякса теперь всегда будет наполовину пуста... Ему невыносима мысль о том, чтобы остаться одному. Но еще сильнее претит мысль о том, чтобы быть с кем-то другими. — Я не собираюсь причинять себе боль, Итэр, — снова лжет он. Лжет ли? Аякс не знает ответа на этот вопрос. — Но ты этого хочешь. — Хочу. Но я не думаю, что сделаю. — Потому что знаешь, что он бы не хотел этого, — голос Итэра срывается. — А знаешь, мне на самом деле плевать, чего он там хотел, когда сам он оставил меня тут! — Это гнев? Красное мерцание по краям черной дыры сердца? — Я просто... еще не принял решение. — Аякс, ты же знаешь, что я не собираюсь выпускать тебя из виду, когда ты говоришь подобные вещи. — Как хочешь, — вздох Аякса, тяжелее самой земли, падает вниз. И все же, он так пуст. — Мне все равно, где я буду спать. Меня ничего не волнует. Итэр оборачивается на звуки песен Адептов, которые наполняют воздух, мягкие и мелодичные, и осторожно ведет Аякса за руку к палатке. Люмин сидит внутри, она читает какие-то боевые донесения и поднимает глаза, когда они входят. — Итэр? — Аякс остается с нами, — Итэр решительно укладывает его на спальный мешок. Аякс не сопротивляется, но чувствует себя обиженным. Он не прокаженный. Он просто хочет умереть. — Конечно, — редкая теплота отражается в холодных глазах Люмин делает только хуже. Вызывает больше жалости. — Хотите немного поесть? — Да, спасибо, — Итэр пытается вручить Аяксу булочку хлеба, но тот глупо смотрит на нее. — Аякс? Аякс берет хлеб, в его руках булочка ощущается невесомой. Мысль о том, чтобы положить ее в рот, причиняет боль. Близнецы, к счастью, не давят на него. — Аякс, — нерешительно начинает Люмин, — в нескольких палатках отсюда есть врач, может быть, она могла бы... — Мои раны уже зажили, — чеканит Аякс. — Другого рода доктор, — говорит она. Нет. нет, нет, нет. Рука Аякса с силой сжимается вокруг хлеба. — Я в порядке, спасибо. Близнецы обмениваются взглядами. Аякс не смотрит им в глаза. Он пялится вниз, на землю, и чувствует, как его тянет ноющая боль. Он знает, что Итэр с Люмин пытаются придумать, что делать. Но они ничего не могут для него сделать. Его муж мертв. И лекарства от этого нет. Время снова расплывается, пока Аякс утопает в тишине. Близнецы обсуждают битву и планы на будущее, время от времени бросая на него взгляды. Аякс недвижим. Такой оцепенелый. Так пусто после всего произошедшего, ураган эмоций все унес. Казалось, будто это была вспышка гнева, но когда Аякс заглядывает внутрь себя, в душе ничего нет. Вообще ничего. Аякс не злится на Чжун Ли. Он никогда не мог сердиться на глупого, совершенного, самоотверженного человека, который опередил его и получил привилегию умереть первым. Это должен был быть я! Теперь, когда он способен связно мыслить, Аякс знает, что винит только себя. Потому что, когда он услышал тихий стон боли Чжун Ли, когда он резко обернулся и увидел копье из какого-то странного белого металла, торчащее сквозь непроницаемую кожу его мужа, когда он понял, что Чжун Ли намеренно закрыл его собой в тот самый момент, когда щит разлетелся вдребезги... Если бы только он предчувствовал, что это произойдет. Если бы только он оттолкнул Чжун Ли с пути. Если бы только он не был глуп и беспечен, уверенный, что сделал что-то не так, хотя помнит только, что был осторожен. Если бы только, если бы только, если бы только... Этого не должно было случиться. Аякс должен был умереть. Он был готов умереть, его это устраивало. Единственное, с чем он не может смириться, — это то, что произошло на самом деле, и, о Боги, это же не может быть правдой? Чжун Ли не может покинуть его, потому что, имеет ли смысл этот мир без него? Он не злится. Он слишком измучен, чтобы злиться, даже на своих врагов, даже на диктаторов в небе, даже на вселенную, которая так долго поддерживала жизнь Аякса, преодолевая невообразимые опасности, только для того, чтобы показать, что его судьба — худшее из его кошмаров. Он опустошен и устал. Смерть была бы желанным спасением. — Ты так сильно страдал, что я не могу себе представить, каково тебе, — незадолго до этого сказал Итэр. — Все, через что ты прошел... Ты такой сильный, разве ты не видишь? Ты пережил все это. Ты выжил. Ты достаточно силен, чтобы выкарабкаться. Аякс не стал с ним спорить. Но Итэр ошибается. Аякс недостаточно силен для этого. Его сила умерла вместе с Чжун Ли. Раньше он думал, что так много выстрадал из-за того, что ему суждено было встретиться с Чжун Ли. Чтобы в конечном итоге стать счастливым. Аякс нашел свою цель в том, чтобы выжить, бороться, сражаться дальше. Ему больше не нужны были оправдания, чтобы остаться в живых, потому что он нашел причину жить. Но теперь его силы иссякли, и каждый вдох — это битва. Как обычно, сон — это единственное, что может отогнать темноту. Но теперь, когда он с криком просыпается от кошмаров, кто будет рядом, чтобы успокоить его? Все, что у него есть, — это затяжная ласка души Чжун Ли. Где-то глубоко внутри, где когда-то были соединены их души. Она ощущается как внезапный ветерок, как легкий бриз. На следующее утро Итэр куда-то собирается. Он говорит, что очень нужен в Натлане, что отправятся завтра. Люмин бросает в сторону Аякса вопросительный взгляд, и Итэр пожимает плечами. «Аякс пойдет с нами. Он будет сражаться. Он выдержит остаток этой войны». Он слышал, как Итэр и Люмин обсуждали это прошлой ночью, когда думали, что он спит. Люмин нерешительно предложила, чтобы Аякс остался здесь, немного отдохнул в безопасном месте, но ответом был страх в голосе Итэра, когда тот сказал, что не может оставить Аякса одного. Какая-то рациональная часть разума Аякса знает, что он должен остаться с Итэром. Знает, что Итэр не может ему доверять, не может оставить одного. Но в любом случае, Аякс не может заставить себя по-настоящему беспокоиться. Он просто будет делать все, что ему скажут. Пока близнецы встречаются с другими командующими, чтобы спланировать передвижение войск, Аякс занимается тем, что помогает наводить порядок в городе. Гавань Ли Юэ пострадала, но не сильно. Она выглядит хуже, чем после того, как он сам пытался ее уничтожить, и эта ирония кроется во всем, когда он работает бок о бок с горожанами. Физический труд всегда очищал его разум. Но теперь Аякс делает все будто в оцепенении. Его тело полезно, пока он жив, достаточно силен, чтобы расчищать тяжелые завалы, и он знает, что жители Ли Юэ ценят его помощь. Никто не узнает его и не пытается с ним заговорить. Может быть, все дело в повязке на глазу. Он совсем не похож на себя прежнего, который жил здесь раньше. В ночь перед тем, как они покинут Ли Юэ, Аякс ускользает от пристального взгляда Итэра и бродит по улицам. Он часами ходит по дорогам, по которым раньше ходил с Чжун Ли. В конце концов он оказывается у воды. Солнце почти зашло, и гавань сияет, стоит взглянуть на восток. — Так вот где ты влюбился в меня, — шепчет Аякс. Вода темнеет. Позади него суетятся портовые рабочие, заканчивающие работу ближе к ночи, но в этом углу тихо. Кто-то начинает зажигать фонари. — Это было бы так легко, — Аякс смотрит на воду, на тяжелые цепи, обернутые вокруг ящиков. Он мог бы обвязать одну из них вокруг себя и спуститься в воду. Мог бы позволить его же стихии забрать его. — Я бы увидел тебя сразу же, через несколько минут. Он чувствует, как слезы, горячие и густые, тихо текут по лицу. — Я не хочу этого, Чжун Ли. Я не хочу ничего из этого без тебя. Я старался быть сильным ради тебя, но я не давал никаких обещаний. Я знаю, ты тоже хочешь видеть меня рядом. Фонари уже зажжены. Их отражение сверкает в воде. Небо заливается темно-фиолетовым цветом, переходящим в черное. — Знаешь же, что ты ужасно эгоистичный лицемер, — смех пробивается сквозь его слезы. — Ты не можешь просить меня об этом. Что значит терпеть в одиночестве? Что это за мир без тебя? Конечно, ответа не последует. Аякс вздыхает. Он полагает, что должен принять решение. Итэр не заметил, что он ускользнул на прогулку, а больше шанса у него может и не выдасться. Но когда Аякс начинает усиленно думать о том, как оправдать свою жизнь, что-то меняется в воздухе. Он знает, кто стоит за ним, еще до того, как она открывает рот. Ее присутствие всегда отличалось от других. — Чайльд? Это ты? — Ху Тао останавливается рядом с ним. — Да, — Аякс смаргивает слезы, чтобы посмотреть на нее. Она выглядит невредимой, хотя ее жизнерадостность сменилась гнетущей мрачностью. — Но это... это больше не мое имя. — Как же тогда тебя зовут? — Тихо спрашивает она. — Имя, данное мне при рождении, Аякс. — Хм, интересно. Знаешь, на каком-то древнем языке оно означает «оплакивать» или «скорбеть». В самом деле? Что ж, Аякс был бы экспертом по трауру. Он сглатывает и меняет тему. — Что ты здесь делаешь? — Ах, ты же меня знаешь. Мне нравится бродить по ночам… — ее глаза мерно изучают его лицо и окружающий пейзаж. — Пытаюсь расслабиться. В последнее время у нас было много работы. Да, смертей сейчас не мало. По крайней мере, Ху Тао не выглядит счастливой по этому поводу. — Ты участвовала в битве? — Да, — кратко отвечает она. — Все прошло… хорошо? — Да, нормально, — она наклоняет голову. — Ты потерял глаз? Он кивает. — На задании недалеко от границы. — Хм, — она мгновение изучает его. — Думаю, повязка тебе идет, — в ее голосе нет обычной дразнящей нотки, он серьезен и мрачен. На мгновение они застывают в чем-то близком к молчаливому общению. Окажись это кто-то другой, Аякс был бы расстроен. Но почему-то он не чувствует себя лишним. Он знает, что Ху Тао — единственный человек, который не попытался бы остановить его, который уважал бы его выбор. У Аякса такое чувство, что она бы поняла. — Чжун Ли мертв, — говорит он. Ху Тао подходит ближе, и по его спине пробегают мурашки. — Я слышала об этом. — Помнишь, как мы его разыгрывали? — Это точно не то, что Аякс ожидал услышать из своих уст. — Ты спряталась в гробу, а когда мы шли мимо, выскочила с громким криком... Он сказал, что это ужасно неприлично. Но я думаю, что ему нравились наши шутки. — Я уверена, — легкая улыбка играет на лице Ху Тао. — Знаешь, когда Сян Лин сказала нам, что вы двое помолвлены, я действительно удивилась. Почему вы так долго к этому шли? — Ее глаза блестят. — Он, конечно, был тем еще болтуном, но особенно много говорил о тебе. Впервые после битвы что-то светлое проникает в сердце Аякса. Он давно смирился с тем фактом, что все в гавани Ли Юэ думали, что они с Чжун Ли помолвлены еще до того, как он узнал, что нравится Чжун Ли. Но Аяксу все еще неловко думать об этом. — Он правда говорил обо мне? — Хм, я вспоминаю, как его лицо загоралось, когда ты приходил к нам каждый день, чтобы пригласить его на обед. Это было невыносимо, он всегда проводил с тобой слишком много времени и опаздывал на работу. А за щедрую зарплату, которой я его вознаграждала, это было очень непрофессионально, — она игриво улыбается. — А потом он сказал мне, что увольняется, чтобы вызволить тебя из тюрьмы и сбежать… Сказал, что я должна прикрывать его и лгать миллелитам. Ну, я никогда не была другом власти, но это было довольно неудобно. Ты превратил моего лучшего сотрудника во влюбленного идиота. — Но разве ты не почувствовала облегчение, когда он сбежал со мной? — Аякс улыбается ей в ответ. — Должно быть, это сэкономило тебе кучу денег. — Хм, думаю, так оно и есть, — выражение ее лица становится пронзительным. — Но никто из нас никогда не возражал, правда? Ты никогда не мог отказать ему и всегда оплачивал любые его прихоти. — Да, — Аякс смотрит на воду. — Это правда. Ху Тао придвигается ближе и пристально смотрит ему в лицо. Аякс моргает и отступает назад. — Что? — Ты же здесь не для того, чтобы обмениваться старыми историями, — в ее глазах тоже есть что-то мертвое. Но мягче, с примесью горько-сладкого смеха. Что-то мертвое, но от этого счастливое. — Почему ты здесь, один, смотришь на воду? Как она может знать? Как только Аякс об этом подумает, ответ станет очевиден. Она проводит большую часть своего времени рядом с теми, кто в горе. Она знает каждую мысль, которая приходила Аяксу в голову. — Решаю, убивать себя или нет, — собственная прямота шокирует Аякса. Но смерть — вторая натура Ху Тао. Аякс чувствует себя непринужденно в ее присутствии, в теплых объятиях того, от чего он никогда не убегал. — А ты хочешь? — спрашивает она. Аякс фыркает, почти раздраженно, но, разве можно ожидать, что гробовщик будет вести себя как психиатр? — Да, — говорит он. — Но? Он снова смотрит на воду. — Чжун Ли просил меня не делать этого. — Хм, это загадка, — Ху Тао прослеживает за его взглядом, и в ее глазах сверкают огоньки. — Ты правда совсем не боишься? — С чего бы мне бояться? Ху Тао улыбается. — Я всегда знала, что вы родственные души. Мне так часто приходится встречать людей, которые заблуждаются, а ведь смерть совсем не страшна. Аякс глупо смотрит на воду. Словно читая его мысли, Ху Тао продолжает: — Конечно, самое страшное — это страдание и сожаление при уходе из этого мира. Они очень реальны. Но если мы не улыбнемся перед лицом страха, что еще у нас останется? Я думаю, что единственная причина, по которой мы можем по-настоящему жить, — это смерть. Ты ведь тоже так думаешь? — Я привык так думать, — бормочет он. — Я всегда говорил, что наше время вместе драгоценно, потому что оно будет коротким. Но я никогда не предполагал... Аякс никогда не предполагал, что Чжун Ли умрет первым. Он чувствовал себя в безопасности, зная, что никогда не испытает такого горя, что сможет счастливо жить дальше, что он будет тем, кто скажет Чжун Ли, что все в порядке. Но пережив обратное... Аякс больше не может смотреть на мимолетность с улыбкой. — Ты можешь… видеть призраков, верно? — Аякс никогда не был точно уверен, обладала ли Ху Тао какими-либо способностями, связанными с паранормальными явлениями, или все ее махинации с трупами были лишь вопросом эстетики. — Ты можешь общаться с мертвыми? — Технически, любой может увидеть призраков, если они захотят открыться, — говорит Ху Тао. — Но я... знаю некоторые методы, передаваемые в нашей семье, которые помогают в общении с мертвыми. Как всегда, Ху Тао удручающе расплывчата в этом вопросе. — Ты сказала, что охраняешь границу между жизнью и смертью? Что-то похожее на жалость на мгновение вспыхивает в ее глазах. — Прости, я не могу показать тебе, что происходит за чертой. Поверь, чем меньше ты будешь знать, тем лучше, — ее голос становится мягче. — Я правда хотела бы помочь. — Но... ты могла бы увидеть его, если бы попыталась? — Аякс безумно боится спрашивать. — Не могла бы ты поговорить с ним? — Нет, — тихо говорит она. — Мертвые, с которыми я могу общаться, — это те, кто тоскует по миру живых, — Ху Тао пристально смотрит на него. — Они медлят перед уходом, потому что все еще сожалеют. — Хочешь сказать, что он смог двинуться дальше, — Аякс не позволял себе надеяться, но он все еще чувствует, как у него опускается живот. — Я все еще не уверена, что Адепты такие же, как люди, — говорит Ху Тао. — Я никогда не видела призрака Адепта. Ци их душ не однородна, возможно, они вообще не могут стать призраками. Аякс ошеломленно смотрит на нее. — Ты знала о его личности? — Хм, — ее улыбка печально мерцает. — А разве это не было очевидно? Мы долгое время работали вместе. — Я не узнал, пока он мне не сказал. — Все потому что ты глупый, — она легко похлопывает Аякса по руке. — Милый, но глупый. — Ты не заставляешь меня чувствовать себя лучше, — говорит он. — А разве я должна была? — Она оглядывается вокруг и в ее глазах загорается огонек. — Я просто бродила в поисках вдохновения для стихотворения. И что же мне теперь написать? Глупый мальчишка скорбит по ночам. «Мне больше не с кем сражаться», слышит причал. Хм, подожди, а звучит неплохо! Она достает ручку и бумагу из ниоткуда и начинает что-то писать. — Я серьезно, ты же знаешь. — О, я знаю, — она заканчивает с размахом, с большой точкой. — Но ты этого не сделаешь. Аякс хмурится. — Почему? Улыбка Ху Тао говорит о смерти и жизни и пространстве, которое она занимает между ними. — Потому что ты всегда борешься. И, приподняв шляпу, она бредет прочь. — Спасибо за вдохновение. Приходи, как выдастся возможность, выпить со мной чаю, если будешь жив. Если нет, то мы все равно можем выпить чаю! Аякс стоит долгую минуту, глядя ей вслед. — Теперь я понимаю, почему она всегда тебя раздражала, — бормочет он. Она загадочна и слишком мудра для своего возраста. Но в то время как Аякс думал, что любой шанс на надежду почернел и съежился внутри него, в ночном воздухе появилось что-то почти умиротворяющее. — Я правда смирился с этим. Со смертью, — Аякс представляет себе Чжун Ли, стоящего рядом с ним, на их месте, как много лет назад. — Отпустить себя проще, чем пытаться жить. Почему все говорят, что я сильный? Я никогда таковым не был. Я просто выживал. Я не знал, ради чего живу, пока не встретил тебя. И я не знаю, ради чего я существую сейчас. «Ты всегда продолжаешь бороться». Но Аякс, кажется, перестал. Он так устал от этого, от борьбы, конфликтов и всей той боли, которой, как он думал, избежал в своей жизни с Чжун Ли. Его судьба — не что иное, как смерть и страдания. Он почему-то думал, что сможет убежать от этого. — Я не знаю, почему я прожил так долго, — говорит он. — Было бы приятно думать, что мир продлевает мою жизнь ради какой-то великой цели, но я в это не верю. Никакого смысла в этом просто нет. Даже произнося эти слова, Аякс скатывается к неизбежному выводу, которого не хочет делать. С каждым яростным ударом его боевого сердца его жизненная сила грохочет набатом нарастающей бури. Да, он — шторм, разве что-то способно побороть шторм, когда его питает сам хаос? — Я не давал тебе никаких обещаний, Чжун Ли, — вздыхает он. — И я не буду делать этого сейчас. Но… Я постараюсь. Я постараюсь жить. Я сделаю все, о чем мы говорили. У меня будут дети. Я изменю этот мир к лучшему. И если когда-нибудь станет слишком трудно, я отправлюсь прямиком к тебе. Но сейчас… Я буду бороться. В любом случае, это все, что любой из нас мог бы сделать. Аякс снова плачет. Он еще не готов. Он не уверен, что доживет до завтра. Но он попытается.***
Аякс выжил. Он прожил еще шестьдесят долгих лет, пока не состарился, не поседел и не сгорбился от разрушительного воздействия времени. Он видел конец войны. Он наблюдал, как Боги Селестии пали со своих небесных тронов и революция народа Тейвата увенчалась успехом. Он был свидетелем расцвета человечества. Он читал пересмотренные книги по истории, в которых говорилось о Виндагнире и Каэнри’ахе и других бесчисленных цивилизациях, превращенных в пыль яростью Селестии. Он видел, как семь народов, охваченных горем, вовремя сплотились. Наблюдал, как распространяются новые технологии и оживляют израненный мир. Он увидел невозможное — человечество и Бездна заключили союз в мире после падения Селестии. Теперь, когда настоящий враг исчез, они больше не убивали друг друга. Он попрощался с Итэром и Люмин, когда они покидали этот мир. Их работа здесь была завершена после пятисот лет борьбы, и они со слезами на глазах улыбнулись, передавая Тейват его гражданам. Аякс вернулся в Снежную. За участие в войне Царица навсегда простила его за то, что он оставил ее службу. Она так же ушла после того, как конфликт был улажен, оставив Тейват людям, и остальные Боги последовали ее примеру. Это был странный мир, нетвердо стоящий на своих новорожденных ногах. Кем они были без Богов? Без цепей божественного правления? Они вместе выяснят это в последующие десятилетия. Аякс занял должность в новом правительстве Снежной, и он и другие реформировали страну на протяжении долгих лет. Тотальные изменения заняли бы больше, чем вся жизнь, но Аякс был полон решимости не допустить, чтобы его нация впала в былое варварство. Теперь мир стал добрее, и им не нужно было насилие, которое помогло выиграть войну. Аякс удивил самого себя своей способностью преуспевать в бюрократии. Чжун Ли многому научил его: торговле и экономике, — и он привнес это в то, что когда-то мог бы считать скучной, утомительной работой. Утрата сделала его терпеливым, а страдания научили ценить мир и справедливость. Все это он привнес в новую, хрупкую систему, которую они строили. После десятилетия реформ экономика Снежной процветала, а земля залечивала раны войны. Когда он не занимался государственными делами, Аякс тратил свое время на строительство детского дома. Когда-то это было мечтой, но с его положением и достаточным доходом он считал это более чем возможным. Это отвлекало его много лет, отнимая каждую свободную минуту, пока горе не превратилось в тупую, покрытую пылью, боль в груди. Он был бойцом и не давал себе ни минуты отдыха. Он знал, что единственный способ пережить непреодолимое одиночество — это неустанно работать, и это было более чем достижимо. Каждую минуту, пока не возникал новый кризис, связанный с перераспределением ресурсов или новой торговой сделкой, он следил за тем, чтобы дети, находящиеся под его опекой, были одеты и накормлены. Война лишила многих родителей, и он давал крышу над головой всем, кому мог. Больше всего на свете ему нравилась работа в приюте. Он проводил время с детьми, помогал персоналу готовить и убирать. Этого было недостаточно, чтобы восполнить оторванную половину его души, но удовлетворения, которое он испытывал, наблюдая за игрой детей, забыв обо всех печалях, было достаточно, чтобы поддержать искалеченную душу. В каждой мелочи он видел Чжун Ли. Не было ни одного момента, когда бы он не думал о Чжун Ли, особенно, когда дело касалось работы. В свое время бедность была почти мифом в Ли Юэ, и хотя у Аякса не было трех тысяч лет или божественной силы, чтобы восстановить Снежную, он мог последовать примеру Чжун Ли. Появилась возможность сделать так, чтобы ни один ребенок не голодал, чтобы мечты каждого защищались, и Аякс молился памяти Чжун Ли о силе бороться за это будущее. Самое трудное было, когда он наконец решил завести семью. Чжун Ли когда-то пообещал ему биологических детей, и хотя эта мечта умерла, он мог найти такое же счастье в импровизированной семье. Он усыновил нескольких сирот из детского дома и воспитывал их в одиночку. Это было то, чего он всегда хотел, больше всего на свете, — иметь дом, полный детей. Но иметь его без супруга... Аякс был уверен, что знает все о борьбе, но он едва-едва смог справиться с ошеломляющим потоком горя, которое принесли попытки абстрагироваться от одиночества. Он знал, что счастье придет. Но Чжун Ли преследовал его во всем — в историях, которые он рассказывал детям, в кухне Ли Юэ, которую он готовил для них, и философия, с которой он пытался их воспитать. Скорби еще предстояло расцвести в утешительное воспоминание. Чем сильнее укреплялась память о Чжун Ли, тем слабее цвели бутоны скорби. Каждое жизненное событие, частью которого Аякс должен быть, все первые шаги детей и первые дни в школе — каждый раз Аякс рефлекторно искал своего мужа, умершего десять лет назад и все еще будто мелькающего рядом, словно тень. Реальный, но такой недосягаемый. Но Аякс был бойцом, и он сражался за своих детей. Они будили его, кричащего от кошмара, и спрашивали: «Что случилось, папа?» Аякс не пытался скрыть это, травму войны, опустошение от потери, от всего того, от чего он бы хотел защитить своих детей и Чжун Ли. И они поняли, как им повезло родиться в этом новом, свободном мире. Аякс не поддался мраку. Сейчас ему нужно было жить ради других людей, обеспечить будущее своих детей. Это было самым большим сдерживающим фактором, когда становилось трудно. Он поддерживал себя здоровым ради них. Старался быть счастливым ради них, чтобы дети не видели ничего, кроме улыбок и бесконечной поддержки. Когда они стали старше, они узнали правду о его страданиях, и он нашел утешение в их нежной, наивной поддержке. В его жизни было настоящее счастье. Столько счастья, что бюрократическая борьба казалась сущим пустяком, и даже шрамы войны со временем поблекли. Аякс усердно работал и возвращался домой к счастливым, здоровым детям. Из-за того, что его вырвали из собственного дома в таком юном возрасте, он думал, что делает достойную работу, подражая всему тому лучшему, что видел в своих родителях, и пытаясь извлечь уроки из тех неудач, что они потерпели. Он не мог жаловаться на то состояние, которым был награжден. В последующие годы Аякс много раз воссоединялся со своей семьей. В конце концов, он осознал, что является дядей большего количества племянниц и племянников, чем может сосчитать по пальцам рук. Он хорошо знал каждого из них, и все они любили посещать детский дом. Его братья и сестры разъехались по всей стране, но Тевкр пришел работать в правительство. Он, его жена и двоюродные братья часто бывали в доме Аякса. Тевкр, возможно, и был на много лет моложе его, но он становился еще одним источником утешения, когда было трудно. Сначала мирно и внезапно умер их отец, а на следующий год — мать. Это был первый признак взросления самого Аякса. Он не задумывался об этом, работал до изнеможения в течение двадцати лет. Он знал, что ему еще предстоит пройти долгий путь, но это вызывало у него ностальгию. Встретились ли родители по ту сторону? Количество членов его семьи увеличивалось как в этом мире, так и в загробном. В конце концов его дети выросли и покинули отчий дом. К этому времени новое правительство было хорошо сформировано, и реформы шли полным ходом. Аякс никогда особенно не задумывался о своем наследии. Для Чжун Ли так важно было что-то построить, но человек, которым был Аякс в годы своего становления, заботился только о наращивании силы. А потом, после войны, он был поглощен поисками отвлечения от горя, воплощая мечты о том, чтобы сделать мир лучше. Не было времени обдумывать память о себе. Но потом, на пороге выхода на пенсию, когда на свет появились первые внуки Аякса, Тевкр сказал: «Посмотри, чего ты достиг, брат». Это вызвало слезы на глазах Аякса — уважаемого государственного деятеля. Он никогда не хотел останавливаться и смотреть на то, что позади. В течение пятидесяти лет его единственной целью было работать как можно усерднее, придавать своей жизни какой-то смысл, обеспечить будущее континента и своих детей. Он так и не закончил сражаться. Он не хотел давать себе ни минуты на раздумья, потому что боялся того, что мог обнаружить. Но потом, когда его коллеги произносили речи в память о его карьере, когда он держал на руках своего первого внука, ему пришла в голову только одна мысль: «Ах, так это и есть мир». Аякс сражался и убивал, плакал, смеялся и оставил на всю жизнь новые воспоминания. И когда с делами было покончено, он удалился в маленькую хижину на озере. Его дети и внуки часто навещали его вместе с братьями, сестрами и их семьями. Правительство попросило его вернуться и стать консультантом, но он отказал им с доброй улыбкой. Аякс читал книги, ходил на подледную рыбалку и ждал, когда придет его время. Теперь он простой старик, который сидит на жестком деревянном кресле на крыльце перед своей хижиной. Он слышит, как синие сосны колышутся на ветру. Кругом падает легкий снег. Мягкие, белые, нежные снежинки медленно опускаются на землю в тусклом свете вечера. Идеальная сцена, чтобы умереть. Его дыхание замедляется. Но Аякс не боится. Он на пути домой. — Ты долго ждал меня? — Шепчет Аякс. Что-то будто меняется в вечернем воздухе. И зимний запах сосны превращается в тонкий флер шелковицы. — О, Аякс, — мягкий, глубокий голос эхом отдается в его душе. — Я бы ждал тебя целую вечность. И Чжун Ли тут, стоит рядом с креслом, такой же молодой и красивый, как в тот день, когда умер. Тепло светится в его янтарных глазах. — Ты готов, любовь моя? — Чжун Ли протягивает ему свою мягкую руку. Аякс неверяще касается ее со слезами на глазах. Он ожидает, что его 85-летние колени заскрипят, когда он встанет, но вместо этого он плавно поднимается. Аякс оглядывается и видит свое старое тело, невесомое и пустое, оставшееся в кресле. Аякс чувствует себя молодым, бесформенным и чистым. — Чжун Ли, — Аякс крепко обнимает своего мужа. Он здесь, настоящий и теплый. Они идеально подходят друг другу, даже будучи духами. — Я так сильно скучал по тебе. Я был так одинок. — Я знаю, — голос Чжун Ли полон тоски. — Я наблюдал за тобой. Ты был таким храбрым, смог так много сделать. — Были времена, когда я хотел остановиться — говорит Аякс со смехом. — Так много раз я хотел вернуться домой к тебе. — Но мир нуждался в тебе. Дети нуждались в тебе. — Ты их видел? — Он находит взгляд Чжун Ли. — Видел, как они растут? Мы молились в твоем святилище каждый день, ты слышал? — Да, я все видел, — Чжун Ли вытирает слезу с глаза Аякса. — Ты такой хороший родитель. — Без тебя было так тяжело. Все, все было тяжело. Во взгляде Чжун Ли так много всего: темного и светлого, страдания и радости. И мир. — Ты так многого добился, я так горжусь тобой, — мягко говорит он. — Возможно, просить о борьбе было эгоистично, но я был уверен, что ты справишься. — А я не был, — Аяксу хочется плакать, от счастья, облегчения, печали. Он не знает, от чего. — Я никогда не думал, что у меня это получится. Брови Чжун Ли хмурятся. — Но… ты прожил хорошую жизнь, любовь моя? Это то, чего боялся Аякс, признав правду. Позволяя себе на мгновение задуматься о своем наследии и осознать... — Да, — у Аякса хрипит голос. — Я думал, что она не будет иметь никакого смысла без тебя, и я был один, так одинок, я действительно был не нужен сам себе. Я рад, что теперь все кончено, но… это была хорошая жизнь. Я сделал жизнь других людей лучше, и это стоило того, чтобы подождать. — Ты о чем-нибудь сожалеешь, любовь моя? — Абсолютно нет, — Аякс улыбается, смахивая слезы. — Я жил как мог, даже когда не хотел этого. И теперь я могу двигаться дальше. Облегчение и тоска в глазах Чжун Ли усиливаются. — Тебе больше никогда не придется быть одному. Аякс оглядывается на свое старое тело. Оно выглядит мирно и достойно. Аякс надеется, что его семья простит его за то, что он умер в одиночестве. Конечно, он не один, но они не узнают. Аякс думает, они поймут его. Они не будут слишком горевать. Он был стар и жил хорошо. И они знают, как сильно он хотел снова увидеть своего мужа. — И как это ощущается? — Аякс поворачивается обратно к Чжун Ли. — Быть мертвым? — Немного... по-другому, — говорит Чжун Ли. — Все будут рады увидеть тебя, твои родители и мои старые друзья. — А Гуй Чжун? — Да, Гуй Чжун тоже, — улыбка Чжун Ли сияет ярче, чем белый свет, разливающийся вокруг них. — Наша семья ждет нас. Их семья. После столь долгой борьбы Аякс может отправиться домой. Он может отдохнуть. — Ты нашел покой? — спрашивает Аякс почти испуганно. — Смерть... весьма спокойна, — глаза Чжун Ли, такие яркие, золотистые и полные жизни, впитывают все его естество. — Но я был никем без тебя. На этот раз ожидание было короче, но я так рад, что все закончилось. И теперь… — он улыбается и проводит рукой по лицу Аякса. — Я хотел бы ощутить вкус вечности вместе с тобой. Аякс улыбается в ответ и целует его, и это похоже на те счастливые дни, прошедшие десятилетия, на те несколько мирных лет, которые они провели вместе. И Аякс больше не является самим собой. Он — нечто большее. Он может чувствовать, как их души соединяются через нежное соприкосновение губ. Они никогда по-настоящему не расставались, связанные Чжун Ли, сумевшим сплести энергии их душ. В жизни, смерти и во всем остальном они едины. Их связь столь же сильна после десятилетий разлуки, и Аякс может почувствовать ее силу, звучащую в его душе: невероятное совпадение их любви и красоты хрупкого мира, который они несут между собой. Мир — это выбор. Покой — это принятие. Перед лицом непостижимых страданий мир — это дом, который вы создаете для себя. — Теперь мы можем отдохнуть, — вздыхает Аякс в теплом потоке их воссоединяющейся энергии. — Вместе, в том мире, о котором мы всегда мечтали. Долг, борьба и все остальное — все кончено навсегда. Они оба радостно смеются, когда Чжун Ли вытаскивает его из света на снег. Они кружатся несколько мгновений, танцуя в падающих хлопьях. Аякс не оглядывается назад. — Ты готов? — спрашивает Чжун Ли. — Готов проделать все это снова? Аякс кивает, его улыбка глубока и искренна. — Отведи меня домой. Они поднимаются в вихре звездного света, обнимая друг друга, в белизну запредельного и в любящие объятия вечного покоя.