You're out of touch

— Россия. — Фрэнсис вдыхает полной грудью, пока его волосы треплет прохладный ветер и тогда Фицджеральд чувствует совершенное спокойствие. Серое небо, приятная сырость и бесконечный шелест веток и листьев. Он не бывал в России до этого и сейчас наслаждался каждым мгновением на этой новой земле. Он поворачивает голову к брату, чей взгляд оставался всё таким же отстранённым и пренебрежительным. Джон не понимает как можно быть таким счастливым от сырости и тоскливой погоды. — Россия. — Кивает Стейнбек и первый отходит обратно к экипажу, чтобы наконец-то доехать до дворца и хорошенько отдохнуть в отведённых покоях. Но Фрэнсис не спешит так как он, делает ещё пару глубоких вдохов и только тогда уходит за братом. Подъезжая ко дворцу, Фрэнсис чувствовал себя всё более оживлённо. Не смотря на свою усталость, Фицджеральду не терпелось рассмотреть всё ближе, ощупать и убедиться, что вся красота перед ним не снится ему в очередном волшебном сне. Слуги дворца поджидают у самого входа, терпеливо стоят, словно струночки, чопорные и разодетые для уважаемых гостей. Альфа отправил им письмо ещё из Японии и не было ничего странного в том, что сегодня их уже ожидали. — Господин Фицджеральд, господин Стейнбек, мы ожидали вас. Прошу, пройдёмте с нами, прислуга перенесёт ваши вещи в покои. — Один из слуг, не поднимая глаз, говорил на английском чётко и с той самой официальностью и почтительностью, которая не привлекала Фрэнсиса в Японии. Казалось, тут всё намного хуже, ведь российские слуги даже не решались поднять свой взгляд на лордов, были зажаты и очень скромны, и разговорить их было возможно только приказывая отвечать. Альфы идут по дворцу и их проводник устраивает им короткую экскурсию по пути, лишь называет залы и комнаты, которые они проходят и указывает на некоторые картины заученно. Фрэнсис осматривает весь шик и золото внимательно, думает о том, что Джон неплохо устроился. Вспоминая про своего брата, парень переводит на него взгляд. Стейнбек был с всё той же кислой миной и Фицджеральд невольно закатывает глаза, возвращаясь к внимательному слушанию долгой речи слуги. Их доводят до их комнат и даже выделяют две отдельные, чтобы лорды не теснились. Слуга только один раз удивлённо вздрагивает, когда Фрэнсис начинает великодушно благодарить его, пожимая застывшую руку ошеломлённого парня-беты. Прислуга покидает покои Фрэнсиса, обозначая в котором часу тот должен быть готов к знакомству с Императрицей и цесаревичем, и тогда альфа остаётся с собой наедине. Пальцы начало покалывать от приятного беспокойства и табун мурашек пробежался меж лопатками. Он всё никак не привыкнет, что достаточно взрослый, чтобы решать судьбу замужества его брата и чтобы самостоятельно знакомиться с царской семьёй. В такие моменты начинаешь ощущать себя особенно взрослым. Время текло неумолимо долго даже с тем, что юный лорд нашёл чем себя занять. Ванные процедуры, осмотр интерьера и шикарно сделанной мебели, недолгий отдых на кровати и написания письма в Англию о том, что они прибыли в Россию без происшествий и без больших трудностей. А к вечеру к нему приходят молодые служанки, готовые помочь с парадными одеждами. Не будь Фрэнсис ужасно подвеянный и доброжелательный, подумал бы уже о том, что царская семья специально подобрала ему в служанки молодых девушек-омег (Джон, скорее всего, уже так и подумал и оскорбился несколько раз подряд). Но а сборы в целом длились не так долго, ведь Фицджеральд был больше увлечён предстоящей встречей, чем прислугой, усердно крутившейся вокруг него. Выходя из собственной комнаты тот был во всеоружии: статный, высокий, расправивший сильные плечи, весь уверенный в себе и до безумия довольный, он больше напоминал хищника, вышедшего на охоту рано утром. — Выпрями спину, Джон. Стой ровно, это тебе не ужин с маменькой и папенькой. — Фрэнсис хлопает парня меж лопаток, когда те встречаются у входа в зал. Стейнбек уже стоял здесь со слугами и видимо, они ждали приход самого Фицджеральда, но тот не заставил всех долго ждать. Джон бросает на него раздражённый взгляд и цокает. Мужчина же поправляет рубашку и слуги, убедившись, что господа готовы к встрече, наконец-то отворяют двери. Зал был большим и широким, весь украшенный золотом и прочими узорами, настолько удивительными и интересными, что разбегались глаза. В этом всём чувствовался вкус Франции. Шторы на окнах казались грузными, но всё так же были расшиты и украшены золотом. В целом, в зале по бокам стояли стулья, небольшой стол посредине, а на стенах висели картины. Посреди зала стояли Фёдор и его мать — Императрица Мария Фёдоровна, за ними же находились их приближённые слуги. От Джона повеяло напряжением и почему-то Фицджеральду в один миг стало ясно, что его брат не может сделать и шагу из-за своего волнения. И Фрэнсис понимает почему. Фёдор — будущий муж Стейнбека, человек, с которым ему придётся провести свою жизнь, и не волноваться перед первой встречей с ним просто невозможно. А так же при важных знакомствах Джон всегда был с отцом, а не с братом и всегда эти важные встречи не касались его. Но сейчас всё по-другому. И Фицджеральд не ожидал, что для Джона это будет настолько волнительно. Поэтому сейчас Фицджеральд буквально готов быть опорой и примером для младшего альфы, взять большую часть их знакомства на себя. Он делает первый шаг и идёт уверенно, твердо, без капли волнения и замешательства. Его взгляд становится чуть более острей, но он всё так же приветлив. Джон идёт сразу же за ним и совсем немного отстаёт из-за своего прошедшего ступора. Они становятся напротив Императрицы и её сына, и тогда у гостей появляется возможность рассмотреть их поближе. — Какое удовольствие всё же встретиться с вами, Ваше Императорское Величие Мария Фёдоровна, цесаревич Фёдор. Вы выглядите сногсшибательно. — При дворе говорили на французском и Фрэнсису не хотелось нарушать эту традицию, ведь французский он знал в совершенстве, только акцент давал о себе знать, совсем немного, всё тот же английский. После слов Фицджеральд наклонился, Императрица протянула ему свою руку и альфа поцеловал её. Этот жест был важным, Фрэнсису пришлось выслушать большую лекцию перед приездом сюда, а потому он точно знал как себя вести. И затем он выпрямляется, немного поворачивает корпус, чтобы снова наклониться и поцеловать руку Фёдора. Достоевский улыбался, словно чёрт, хитро и пакостливо, но его глаза выражали горящий интерес. Фицджеральд позволяет себе поднять глаза во время поцелуя и их взгляды встречаются. У Достоевского он хитрый, с интересом, словно это какая-то забава, а у Фрэнсиса он едкий, уверенный и пылающий, такой, словно этот парень чего-то ужасно жаждет и это, кажется, забавляет омегу только больше. Можно было признать, что им не хотелось отводить взглядов, но им пришлось. После альфы этот же жест повторяет его младший брат и тогда Мария Фёдоровна разводит руками, улыбается приветливо и ярко: — Очень рада, что вы приехали, господа. Как прошёл ваш путь? Как добрались к нам? Прошу, не стесняйтесь, поведайте нам с Фёдором. — Добрались мы хорошо и проблем никаких не возникало. Даже на границе. Только путь был выматывающим, но мы успели немного передохнуть с дороги в чудесных покоях, которые Вы нам выделили. — Фрэнсис внимательно смотрит на Императрицу. — Вы задержались. — Фёдор влезает в разговор внезапно, заставляя Фицджеральда удивится и сам только более довольно ухмыляется. К нему возвращается взгляд лорда и Достоевский точно чувствует в этом какую-то шалость, небольшое доминирование. — Фёдор, перебивать гостей неприлично, сейчас же извинись. — Тон Императрицы словно из стали, а взгляд готов рассечь даже камень, но, видимо, Достоевский был твёрже этого самого камня, ведь даже не шелохнулся. Чертёнок. Фрэнсис снова смотрит на Марию Фёдоровну. — Ничего страшного, Ваше Императорское Величие, я не был задет. Нет смысла извиняться. — Фицджеральд переводит взгляд на Фёдора. — Мы решили посетить... — Извините за то, что перебил Вас. — Фёдор снова перебивает его и извиняется с хитрой улыбкой, слуга рядом дёргает цесаревича за рукав. Он мог извиниться, когда Фрэнсис сделал паузу, но дождался, когда тот начнёт снова говорить и из-за этого улыбка на лице Фицджеральда становится шире, расползается ярче, словно ему рассказали какой-то анекдот. Он понимает, что омеге совершенно не хочется слушать почему они задержались, ему просто хочется внимания. А Мария Фёдоровна спешит перевести тему: — У нас сегодня будет бал, господа. В честь вашего приезда. Я думаю, Джону следует познакомиться с Фёдором поближе. Было бы неплохо, если бы они понравились друг другу, а бал — отличная возможность сблизиться. Сможете расслабиться на нём и хорошо провести время. Надеюсь, вам понравится. — Царица снова улыбается им и Джон понимает, что ему стыдно поднимать на неё свой взгляд. Она властная и ощущается такой, но почему-то его брат не придаёт этому значения, общается уверенно и спокойно. Стейнбек осматривает Достоевского, пока Императрица общается с лордом и подмечает, что смотря на Фёдора действительно понятно, что он омега. Он худой и утончённый, на него приятно смотреть, но он совершенно не похож на тех омег, что окружали альфу в Великобритании и в Японии. Достоевский похож на мать, а Императрица тоже была омегой и у них было нечто общее. Они не были скромными, милыми и тихими, они были властными, хитрыми и уверенными в себе. Их можно было сравнить с лисицами, а уж особенно когда Фёдор прищуривался так, словно собирался сделать очередную пакость. Сама Мария Фёдоровна ощущалась как женщина, способная держать в своих руках государство, могущественная и свирепая, и её сын недалеко уходил от неё, только, в нём ещё присутствовал неподдельный интерес и юношеское озорство. Стейнбек выбирается из своих раздумий тогда, когда Царица говорит им про балл. — Мы обязательно придём с моим братом. Благодарю Вас за столь чудесное приглашение. — Фрэнсис коротко кивает головой в знак благодарности и после этого Императрица берёт его за локоть, тут же начинает неспеша идти к выходу из зала. — Оставим молодых людей друг с другом, пусть пообщаются до мероприятия. А мы с Вами, господин Фицджеральд, обсудим как дела у Вашего отца. Я помню, он приезжал дважды к нам в Россию, и в первый раз мой муж, Император, тогда ещё был жив. — Да, тогда ещё... — Голос Фрэнсиса становился всё тише, пока совершенно не пропал, когда они с Марией Фёдоровной удалились и когда слуги закрыли за ними дверь. Тогда Джон почувствовал как стучит кровь в ушах и что он, кажется, ничего больше не слышит. Волнение накатывает волнами и парень ощущает, словно все французские слова в один миг вылетели из его головы. Достоевский смотрит его брату вслед, а потом уже на самого Стейнбека. Под взглядом Фёдора становится ещё тяжелее, а особенно тогда, когда он поворачивает голову к слуге, но всё ещё не отворачивается от альфы. Омега говорит своему слуге что-то на русском и стоящий рядом парень (что точно был одного возраста с Фёдором), немного хмурится и тут же довольно эмоционально начинает что-то высказывать цесаревичу, и Джон предположил бы, что сейчас Достоевского отчитывают, но тот почему-то только сильнее ухмыляется и опять смотрит на Стейнбека. Остальной день проходит не так бурно, ведь оба парня более менее расслабляются и в суматохе уже забывают о своем волнении. Джон всё же решается заговорить с Фёдором и очень скоро понимает, что их взгляды довольно сильно отличаются, что заставляет альфу вернуть свою пренебрежительность и уверенность. В большинстве своём Стейнбек думал о том, что Достоевский самый большой в мире глупец, ведь действительно считает, мол омега может править государством и быть важным политическим советником. Молодой лорд придерживался убеждений о том, что все омеги слабы, глупы и простодушны, ими легко управлять из-за того, что те постоянно поддаются эмоциям. Так же омеги не должны вмешиваться в дела мужа, ведь сами ничего в этом не смыслят и не могут смыслить, а ещё они созданы лишь для радования глаз и продолжения рода. Исходя из всех этих убеждений, мы с вами можем смело сказать, что глупцом, на самом деле, был не Фёдор, а сам Джон. Но мы не станем винить его сейчас, ведь он всего лишь дитя, поддавшееся жестокому отцовскому воспитанию. Что говорить о Фрэнсисе? Тот хорошо проводил время в компании Императрицы. Им было что обсудить и они хорошо понимали друг друга. Женщина подметила, что характером, ростом и глазами Фицджеральд точно пошёл в свою мать, что было очень приятным сюрпризом. Его отец никогда особо не нравился ей и она очень довольна тем, что будущий правитель Великобритании намного смышлёнее и человечнее. И хитрость в нём такая же юношеская, как у Фёдора, хотя альфа был старше его на 4 года. С хитростью своего сына женщина уже имела дело и поэтому сам Фрэнсис её ничем не удивлял и не задевал. Их беседы были очень увлекательными, хотя постоянно прерывались из-за политических дел Марии Фёдоровны.

***

Бальный зал был до ужаса велик. Вокруг горели свечи, всё золото блестело и играла музыка, которую сам Фрэнсис редко слышал у себя дома, в Британии. Конечно, он учился танцевать под такую, но всё равно стоило освежить память. Джон тоже учился и поэтому его старший брат может не бояться, что тот всё испортит. Дамы хвастались своими новыми платьями, омеги хихикали рядом с кавалерами и довольствовались мероприятием, Мария Фёдоровна сидела с придворными дамами, обсуждая что-то с гордым и важным видом. Её сын же предпочёл компанию Стейнбека, ведь так нужно было, но он всё равно перекидывался парой слов со своим слугой, постоянно каким-то недовольным и немного нервным парнем. Младший альфа осматривал всех присутствующих с огромным недовольством. Ему не нравится считаться с кем-то, выставлять себя в лучшем свете для других или вести себя открыто и дружелюбно. Это любит Фрэнсис, а Фрэнсис ведёт себя как подвеянный придурок и это самый плохой пример для подражания. Даже сейчас Фицджеральд с кем-то болтал и нашёл себе компанию. В целом, больше того, что его брат сейчас заведёт себе ещё кучу иностранных друзей из России, Стейнбека смущало только то, что из-за совершенно разных мнений, у них с Достоевским возникла удушающая тишина. Никто не хотел заводить очередную дискуссию, и те решили просто молча наблюдать за остальными. Время близилось к первому важному танцу, омеги прихорашивались и ожидали, когда их позовут галантные кавалеры и альфы. Только Фёдор всё сидел смирно и немного отстранённо. Он почти не смотрел на Джона, постоянно куда-то вглубь зала, и Стейнбек совсем немного нервничал, всё никак не мог подобрать момент, чтобы всё же его позвать. Фицджеральд стоял поодаль. Он был безумно красив, оделся нарядно к балу, вытащил свою лучшую рубашку и туфли, стоял, словно струночка, точно обученный. Мужчина общался с другими так легко и раскованно, с легкой ухмылкой наблюдал за тем, как один джентльмен позвал на танец парня-омегу и не мог не подумать о том, что сам так никого и не выбрал. Фёдор смотрел на него внимательно, словно острым взглядом рассекал пространство, половину зала, что стояла между ним и самим Фрэнсисом. Он не мог врать самому себе, ведь в Фицджеральде было действительно что-то странное, что-то, что так манило и привлекало, что нельзя было игнорировать. Он словно был не из этого столетия. Если бы Достоевский был действительно мечтателем, он бы даже представил себе такое будущее, куда бы отлично вписался этот лорд, идеальное будущее именно для него. Фицджеральд стоял к нему полубоком и Фёдор ненадолго погружается в свои мысли, переставая замечать остальных вокруг. Поэтому взгляд голубых глаз на себе он тоже замечает не сразу. Фрэнсис смотрит на него внимательно, словно спрашивает, что Фёдор собирается делать дальше и Достоевский отвечает ему вопросительным взглядом. Они даже способны разговаривать без слов. Фицджеральд улыбается, находя эту возможность невероятной и такой привлекательной. Только альфа всё ещё бездействует, ухмыляясь себе под нос. Ему безумно интересно посмотреть на то, что же предпримет его невербальный собеседник. Кажется, эту ухмылку лорда Фёдор принимает на свой счёт как вызов (что им и являлось), а потому тот хмыкает и резко поднимается со своего места, поправляя свою расшитую рубашку, совершенно бесцеремонно хватаясь за корсет, чтобы тоже поправить его. Это заставляет Фрэнсиса вскинуть удивлённо брови. Кажется, сыну Императрицы просто нравится делать не так как все и вести себя вызывающе. Но на одном корсете тот не останавливается, ведь после омега начинает очень уверенно шагать к самому Фицджеральду, пока до слуги цесаревича очень долго доходит то, что собирался сделать его господин. И Достоевский уже стоит прямо перед лордом. Все вокруг Фрэнсиса удивлённо замолкли, ведь весь вечер омега просто сидел и тут внезапно подошёл именно сюда. Фёдор как-то наиграно рассматривает альфу, совсем открыто, а потом протягивает свою руку и смотрит так уверенно и чисто. — Я приглашаю Вас на танец. — Фёдор хитро щурится, словно лис, а Фрэнсис стоит прямо перед ним и смотрит так удивлённо и восторженно одновременно, что Достоевскому хочется наградить самого себя за такую изобретательность. — Вы просто не можете мне отказать, ведь это было бы очень некрасиво и моя матушка была бы оч- — Я станцую с Вами, цесаревич. Вы знаете, для меня это большая честь. — Альфа подаёт парню руку и Фёдор становится довольным от этих слов, словно кот, даже если некоторые его вообще-то перебили. Достоевский вкладывает свою хрупкую ладонь в чужую. Тогда он отводит взгляд на их руки, ведь... ладонь Фёдора такая холодная, такая хрупкая и маленькая по сравнению с ладонью британца. Рука Фицджеральда была очень тёплая, даже горячая и оттого мужчина чувствует, как в местах, где к нему дотрагиваются пальцы омеги, приятно покалывает. А ещё ладонь Фрэнсиса большая и это вполне логично, учитывая то, что он альфа и что его рост практически чёртовы 2 метра, а если точно, 191 сантиметр. Кстати, Фёдор точно был немного смущён этой находкой, ведь сам он был не такого большого роста и нет, не то чтобы омега волновался насчёт их танца, скорее, он был изрядно впечатлён тем, как внушительно выглядел сам Фицджеральд. И фамилия у этого британца, к слову, точно такая же удивительная как и он, и Фёдору она кажется намного привлекательней, чем, например "Стейнбек". Фамилию альфы хотелось распробовать, произносить медленно, довольствуясь каждым новым сочетанием букв, которые вместе в итоге составляли что-то такое прекрасное, как "Фицджеральд". Между двумя парнями повисает молчание и для других эта сценка получается какой-то совершенно нечитаемой, ведь Фёдор со спокойствием рассматривает то, как аккуратно лежит его рука в чужой, пока лорд рассматривает самого Достоевского. Фрэнсис ещё не видел, чтобы этот пакостливый юноша действительно был так спокоен. Омега отмирает, когда слышит, что музыканты уже готовятся играть музыку и тогда тянет за собой их иностранного гостя, подводя ближе к центру, где все собирались танцевать и становились так ровно и идеально на свои места, что казалось, что они скорее складывают какую-то большую картину. Первый танец этого вечера — минуэт, королевский танец. Обычно, его всегда открывала Мария Фёдоровна с мужем, но после его смерти она отказывалась открывать балы с другими мужчинами, лишь танцевать последующие танцы. Поэтому, ответственность полностью легла на плечи Фёдора и ему следовало очень тщательно выбирать себе кавалера для такого. Но сейчас он не испытывал волнения или неуверенности из-за Фрэнсиса, он словно знал, что тот станцует идеально. Что сказать про самого Фицджеральда? Конечно он танцевал минуэт и в Британии, и во Франции, но ему очень льстило то, что Фёдор позвал его открывать бал на этот танец. Когда музыка играет, их пара выходит первая, Достоевский держит осанку, альфа расправляет плечи и все замолкают, заинтересованно на них глядя. Минуэт был танцем сложным, хотя в визуальном плане казался очень простым. Плавные движения сопровождались постоянными действиями вроде поклона и присеста, и в этот момент омега впервые не подумал о том, какой же нудный на самом деле этот танец. Фрэнсис держит чужую руку аккуратно и когда они принимаются танцевать, размеренно, маленькими шажками переступая вокруг друг друга, они постоянно хватаются за возможность заглянуть в чужие глаза, найти там ответный взгляд. Вдвоём они были словно созданы для этой минуты, ведь стоило вступить и начать, они были уверены в том, что всё делают правильно. Темп немного увеличивается и Достоевский придерживает руку мужчины, улыбается хитро и в какой-то момент прокручивается, отводит взгляд от лорда. Среди зрителей виден Джон и он выглядел ужасно недовольным, ведь его взгляд заставлял мурашек пробежаться по лопаткам к пояснице, и Фёдор ловит его взгляд, чувствуя себя кокетливо-неправильно. Но ведь Фрэнсис мог и не соглашаться. А сейчас альфа кружит его, иногда цесаревич оказывается в его скромных объятиях, а иногда наоборот отходит так, что сцепленным рукам парней приходится вытянуться максимально. Когда Достоевский переводит взгляд обратно на своего партнёра, он всё ещё чувствует как Стейнбек был готов прожечь в них дырку, что заставляет его улыбнуться ярко, оголить верхний ряд зубов. Фицджеральд ничего не может сделать, чаруется чужой дьявольской улыбкой и танцует. Ему бы очень хотелось верить, что он согласился из-за своей вежливости. Танец длится достаточно долго, они вырисовывают на полу узоры, меняют своё расположение, практически плывут по залу в ритме прекрасной музыки и становятся зависимыми, словно увлечёнными. Омега не носил париков, как большинство остальных омег-дворян, но его волосы были убраны в высокую гулю и выступали лишь передние пряди, контрастирующие на мертвецки бледной кожей лица. Взгляд Достоевского горел, он знал, что ему безумно хочется, чтобы Фрэнсис смотрел только на него. И альфа смотрел только на Фёдора. Под самый конец они оба чувствуют, что их дыхания сбились, хотя движения были всё такие же отточенные, всё такие же правильные. Никаких изъянов. Это просто непозволительно. И когда звучат последние ноты, Фицджеральд берёт Достоевского за талию, кладёт по обе стороны руки на корсет, притягивая его к себе ближе и они единственные, кто заканчивают танец в этой позе, ведь концовка должна была быть другой. Должен был быть поклон, они должны были всё ещё быть на расстоянии, но Фёдор чувствует как правильно то, что он находится в руках Фрэнсиса. Альфа дышит томно, дыхание сбилось и поэтому его грудная клетка то и дело вздымалась, точно так же как и у самого цесаревича, и Достоевский вдруг обнаруживает, что не может отвести взгляд. Всё вокруг становится таким медленным, когда Фицджеральд так смотрит на него, когда всё тепло скапливается внизу живота в приятном томном чувстве. Омега просто пялится на него, без своей ухмылки, просто смотрит, пока они дышат в унисон и пока Фёдор может наслаждаться видом растрёпанного лорда, склонившегося и согнувшегося над ним, как над фарфоровой куклой. Ему бы сейчас очень хотелось избавиться от корсета, чтобы почувствовать властную хватку больших рук у себя на боках. Альфа смотрит в чужие глаза, пока Достоевский умоляет его своим взглядом не отпускать. Они могут постоять так ещё, совсем чуть-чуть, ещё немножко. И парень чувствует, что ему хочется быть ещё ближе к Фрэнсису, быть намного ближе, очень-очень близко... — Почему ты такой высокий..? — Вопрос срывается с губ омеги необдуманно и цесаревич сам не замечает, как спрашивает это, но хватка Фицджеральда тут же слабеет и вовсе пропадает. Он отстраняется от него, отступает на шаг и тогда Фёдор снова может выпрямится, спрятать своё секундное разочарование за тем, что он якобы опустил голову, чтобы поправить одежду. — Спасибо Вам за танец, цесаревич Фёдор. Прошу меня простить за мою оплошность в конце. — Мужчина всё же коротко кланяется ему и Достоевский только молча кивает. Их пути расходятся и Фицджеральд уходит куда-то в сторону, а Фёдор стоит ещё пару секунд перед тем, как направится к матери. Омега присаживается рядом с ней, задумчиво и молчаливо, не поднимая глаз. Мария Фёдоровна щурится, рассматривая его и подмечая ели заметный румянец на щеках, такой бледный, что можно было рассмотреть только в упор. — Что же произошло в конце танца, Фёдор? Это какая-то новая изюминка твоего исполнения? — Женщина отводит взгляд, спрашивает не так заинтересованно, прибирая к рукам сервиз с чаем. — Мы не обговорили. Оказалось, у них так заканчивают танец, матушка. — Фёдор всё не поднимает взгляда, но чувствует, что ему нужно оправдаться за чужое действие. Словно это было что-то до ужаса неуместное и удивительное.., но ведь это было всего лишь одно движение. Слуга Достоевского тут же оказывается рядом, оттягивая того чуть ли не за воротник от матери, чтобы поговорить. Фрэнсис чувствовал как стыд подступает к горлу и заставляет его неприятно краснеть. В голове рой мыслей и Фицджеральд не понимает как он только мог схватить за талию цесаревича, так ещё и так долго не отпускать. Внутри всё сжималось от одной мысли о том, что он мог испортить вступительный танец, отпусти он его чуть позже. Он даже не замечает, как кто-то нагоняет его сзади и хватает за локоть, резким движением заставляя обернуться, но не отпуская руку. Джон смотрит своим яростным взглядом на брата и старший альфа не знает, как у того ещё не пошёл пар из ушей. — Он мой. — Стейнбек сжимает хватку на локте лорда и... Обычно, в любом таком или похожем случае, с отцом или без, Фрэнсис всегда уступает ему, приносит свои извинения и забывает. Этим он точно пошёл в мать. Но в этот момент он впервые чувствует, как гены отца дают о себе знать, ведь ему становится яростно, становится злостно из-за того, с каким тоном и как к нему обращается Джон. Альфа не хватает его за грудки ответно, но его выражение лица сменяется и его младший брат невольно чувствует некую тревогу и недоумение. Фицджеральд выглядит грозно, он наклоняется к лицу Стейнбека и тогда он становится похож на бешеного пса, готового разодрать в сию секунду на куски. — Я здесь решаю будет ли он твой. — Фрэнсис выдирает локоть из чужой хватки и оборачивается, уходя. Джон впервые не может скрыть свои эмоции. Его охватывают испуг и недоумение, пока он так и остался стоять там, топчась на месте и сжимая кулаки.