Вернись навсегда

Пока зелье кипело в соседней комнате, Гермиона была предоставлена самой себе. Оставалось добавить только два ингредиента: эссенцию чистой лазури и ее собственную кровь. Магия Крови считалась самой сильной из разделов Темной магии — она всегда, всегда отнимала что-то у человека, который ее творил. Обычно что-то жизненно важное. Девственная кровь же при этом еще сильнее увеличивала мощность зелья, необратимо связывая зельевара и создаваемую им магию. Но Гермиона не боялась. Она хотела сказать Гарри, что собирается в Отдел Тайн, чтобы увидеть Арку. Она знала, что неразумно идти одной, тем более, когда нет человека, который был бы в курсе ее местонахождения. Она могла исчезнуть за Завесой, и никто никогда не узнает об этом. Но сказать Гарри, рискуя тем, что он остановит ее или, что еще хуже, попытается пойти вместо неё, было выше её сил. Больше она никому не доверяла и решила, что записки будет достаточно. Она чувствовала себя глупо, оставляя записку на собственном столе, тогда как на площади Гриммо уже несколько недель никого не появлялось. Записка была короткой и милой, и она закончила как раз вовремя, чтобы добавить последние ингредиенты в зелье. Первым делом необходимо было добавить эссенцию чистой лазури. Она отмерила щепотку и тщательно взвесила ее в руке. Ее нужно было посыпать медленно, помешивая полукругом каждые две секунды в течение четырех минут. Она сделала в точности так, как было сказано. Затем она подождала ровно семь минут, прежде чем вонзить кинжал в плоть над сердцем. Она не стала совершать ту же ошибку во второй раз, пытаясь использовать кровь из своей руки. Плоть обожгло болью, когда кровь хлынула на кончик кинжала. Тринадцать капель при постоянном равномерном перемешивании. Она тщательно, вслух пересчитала капли. Она снова и снова подносила кинжал к ране на груди, пока последняя капля не погрузилась в зелье. Гермиона тут же почувствовала, как тяжесть легла ей на сердце и распространилась по всему телу. Она чувствовала себя так, словно была прикована к земле и едва могла двигаться. Мышцы болезненно напряглись и задрожали от невероятного напряжения. Затем вокруг заклубился серый туман и окружил ее, как аура. Он проник внутрь через рот, после чего у Гермионы возникло ужасное ощущение, будто у нее вырывают внутренности. Она попыталась закричать, но поперхнулась туманом, в то время как ощущение разрыва продолжилось. Наконец, что-то щелкнуло и вырвалось на свободу. Туман потек обратно из ее тела в зелье, которое стало темнее черного, после того как огонь под ним исчез. Тело Гермионы снова начало нормально функционировать — она могла двигаться, а мышцы были расслабленными и послушными. Она знала, что ей должно чего-то не хватать, но пока не чувствовала никакой разницы. Время пришло. Гермиона разлила зелье по флаконам и достала заклинание из тайника на третьем этаже. Она схватила свой плащ, рабочее удостоверение и убедилась, что у нее с собой все необходимое. Также она решила взять с собой целебные зелья на случай, если Сириус будет ранен или ослаблен. Волшебная палочка, зелье, заклинание и кинжал - на тот случай, если сквозь Завесу вместо Сириуса появится что-то неожиданное. Она была готова. В Отделе Тайн, перед Завесой она оказалась прежде, чем сама это осознала. Комната выглядела точно так же, как и в тот раз, когда она была здесь на пятом курсе. Арка стояла на каменном возвышении и для удобства Гермиона села перед ней, а зелье, кинжал и свою палочку разложила вокруг. Она взяла лист с заклинанием и понадеялась, что ей удастся произнести его правильно. Направив палочку на Завесу, Гермиона начала говорить. Почти сразу же она почувствовала, как вокруг нее закружился ветер, Завеса яростно замерцала, а воздух загустел и стало трудно дышать. Слова вылетали сами собой, и она не была уверена, что может себя контролировать. Она произносила слова яростно и четко, каким-то образом зная, что произносит их правильно. Как будто Арка хотела, чтобы она их произнесла. Завеса задрожала у нее перед глазами и Гермиона услышала шепот — сначала исходящий от Арки, а затем отовсюду вокруг нее. Он проникал ей под кожу, вызывая сильную дрожь. Ей было так холодно. Когда заклинание было произнесено, она позволила пергаменту выпасть из ее пальцев. Она чувствовала себя странно — невероятно сильной, но все же оторванной от самой себя, пока тянулась за зельем и вынимала пробку. Она сделала большой глоток, чуть не подавившись, когда зелье обожгло рот и горло. Почувствовала, как оно камнем легло у нее в животе и все внутри начало сводить судорогой. Хватка на флаконе усилилась, но слабость не позволяла ей закончить начатое. Гермиона слегка покачнулась и порадовалась про себя, что сидит. Затем она услышала звук в ушах, совсем как во сне, шипящий голос, приказывающий ей закончить с зельем. И точно так же, как во сне, она послушалась. Ей пришлось использовать палец, чтобы вычерпать осадок и выпить все до последней капли. Когда она сглотнула в последний раз, то услышала звук, похожий на взрыв, и почувствовала, как ее тело начало содрогаться. Затем ей начало казаться, что она смотрит на себя сверху вниз — тело хватается за землю, глаза закатываются, а рука судорожно сжимает флакон с зельем. Гермиона наблюдала за своим телом, радуясь, что не чувствует, через что оно проходит. Внезапно ее тело перестало дрожать, а глаза открылись. Она с отстраненным интересом наблюдала, как ее рука схватила кинжал и глубоко провела им по уже кровоточащей ране на груди. «К концу ритуала я превращусь в настоящее лоскутное одеяло, » — подумалось ей. Кровь текла и текла, пропитывая землю и растекаясь вокруг ее все еще живого тела. Она была уверена, что крови было больше, чем могло быть в ее теле. Кровь поползла к Завесе, и в ту секунду, когда они воссоединились, она почувствовала сильную дрожь и мир потемнел. Когда Гермиона проснулась, первой мыслью пришло осознание, что что-то очень сильно не так. Ее тело было холодным как лёд, а чувствовала она себя слабее, чем когда-либо. Но это не было для нее неожиданностью. Нет, проблема была в том, что она была в постели. В ее кровати. Она резко выпрямилась и тут же вскрикнула от боли в груди. Оглядела себя и увидела, что на ней чистая одежда, а рана не кровоточит. Но порез был так широко раскрыт, что ей показалось, будто она может увидеть кость, такой он был глубокий. Рана пульсировала, и от нее расходились красные линии. Гермиона откинулась на кровать, пытаясь отдышаться. Дверь тут же открылась, но ее глаза не могли сфокусироваться на том, кто это был. Она увидела лишь лохматые черные волосы и оливковую кожу. — Сириус? — слабо спросила она. — Конечно, нет! Это Гарри! Во имя Мерлина, что ты наделала, Гермиона? Ты чуть не умерла, я мог потерять тебя! Как ты могла быть такой эгоисткой? Я не могу поверить, что ты могла совершить что-то подобное! Это так безрассудно и совершенно на тебя не похоже! На протяжении всей его тирады Гермиона чувствовала, как у нее замирает сердце. Не сработало. Сириус должен был выйти из Арки в ту же секунду, и, если Гарри был зол, это означало только одно — Сириуса не было. Она закрыла глаза. Гарри сел на кровать рядом с ней и погладил ее по волосам. — Гермиона… что, по-твоему, должно было произойти? — Сириус должен был… должен был… вернуться. Всё… все прошло идеально. Я.… я не понимаю, — вырвалось у неё сдавленное рыдание. Она потерпела неудачу. Гарри обнимал ее, пока она рассказывала, что произошло. Снейп вызвал Гарри после того, как несколько раз безуспешно попытался связаться с ней. Он рассказал Гарри о своих подозрениях, сказав, что, по его мнению, она может быть у Завесы. К тому времени, как Гарри и Снейп добрались туда, она почти истекла кровью. Только ее собственные целебные снадобья и кроветворное зелье Снейпа, спасли ее. К тому моменту как они привезли ее сюда, Снейп был готов убить её самостоятельно. — Гарри… Мне так жаль. Это должно было… сработать. Он должен был… быть с нами. — Пожалуйста, не говори больше ничего. Ты что, не понимаешь? Он ушел! Никто не возвращается из-за Завесы. И ты к ней больше не подойдешь! — крикнул он, и она съежилась от решительности в его голосе. Она не стала спорить, только снова закрыла глаза, позволяя сну завладеть ею. Когда она проснулась в следующий раз, то увидела Снейпа в кресле рядом с кроватью. Она тут же замерла и притворилась спящей, но, должно быть, уже выдала себя. Не отрываясь от своего журнала по зельям, он протянул: — Итак, маленькая львица пыталась восстановить прайд. Каково это — отдать часть своей души ни за что ни про что? — Это было не зря, — немедленно ответила она. — Я старалась изо всех сил. Теперь я могу жить сама с собой. — Жизнь не может длиться долго, если не будет хватать части твоей души, — в его голосе звучало обвинение, как будто она лично оскорбила его. — Ты глупая, глупая девчонка. Ты понятия не имеешь, что натворила. Ваши страдания только начинаются, мисс Грейнджер. Привыкайте к боли, потому что может оказаться, что ваша жизнь теперь состоит только из неё. Гермиона только вздохнула. Она сделала все, что могла, и теперь ей оставалось только попытаться простить себя за свою же неудачу. И постараться заставить Гарри простить ее за то, что она была эгоисткой и не рассказала ему о своих планах. Ей было наплевать на Снейпа — он никогда не поймет, и она не стала бы зря сотрясать воздух, стараясь объяснить ему. — Можно мне немного поесть, пожалуйста? Я умираю с голоду. — Учитывая, что вы не ели почти три дня, я не нахожу это удивительным, — саркастически пробормотал он, выходя из комнаты. Три дня? Спала ли она или была без сознания? Умерла? Теперь, когда ей нечего было исследовать и нечего было ждать с нетерпением, да и после того, как она так долго занималась своим планом, Гермиона почувствовала себя опустошенной. Она потянулась за журналом по зельям и начала читать. Снейп вернулся с ее едой, и она поела от души, после чего ей стало плохо. Так прошло еще три дня: Гарри требовалось знать все, о чем она думает, а Снейп зло смеялся над ее интеллектом и критиковал выбор. Как только она смогла ходить самостоятельно, она попросила их уйти. Снейп не колебался ни минуты и ушёл сразу после последнего громкого возмущения на его обвинения на отсутствие предусмотрительности с её стороны, а Гарри задержался. — Пожалуйста, Гарри. Я могу остаться одна. Я больше не буду пытаться, обещаю. Я принимаю то, что он умер, — ее голос дрогнул на последних словах, но она заставила себя поверить в то, что сказала. Гарри оценивающе посмотрел на нее и, наконец, кивнул. — Я буду приходить каждый день, чтобы убедиться, что ты поправишься как можно скорее, — Гермиона кивнула, зная, что не сможет избежать его беспокойства за нее. — И Гермиона… никто больше не знает, что произошло в Зале Смерти, хорошо? Я всем говорил, что ты плохо себя чувствуешь. Это все. Никому не нужно знать. Гермиона была благодарна за его ложь. Она не хотела, чтобы ее немногочисленные друзья считали ее сумасшедшей или знали о ее неудаче. Когда Гарри ушел, Гермиона решила немного почитать, прежде чем заняться работой, которую она совсем забросила. Она чуть не упала в обморок, когда увидела, что семейная библиотека Блэков совершенно пуста и лишена книг, в маленьком шкафчике с зельями не было ингредиентов, а в ящике для столовых приборов отсутствовали ножи. На ее волшебной палочке обнаружилось ограничение, при котором она могла использовать только основные заклинания и чары или подать сигнал о помощи. Она почувствовала себя калекой. В ней нарастала такая ярость, подобной которой она никогда не испытывала. Швыряя лампы и срывая картины со стен, оставляя за собой разрушения, она бушевала вплоть до комнаты Сириуса, где ярость достигла своего апогея. Не успела она опомниться, как ее руки были в крови, один палец наверняка сломан, а в комнате не было ни одного предмета мебели или белья, которые не нуждались бы в ремонте. Совсем без сил, она уснула посреди разрушений. Когда Гермиона проснулась, то обрадовалась, обнаружив, что может творить исцеляющие заклинания с помощью своей палочки. Она вылечила свой сломанный палец, а также свои опухшие и окровавленные руки. Заклинание вышло не идеально — палец выглядел немного забавно и щелкнул, когда она согнула его. Она не смогла также исправить шрамы после всех порезов, но, по крайней мере, руками теперь было возможно пользоваться. Гермиона принялась устранять беспорядок, пристыженная и смущенная тем, что разрушила дом Гарри, дом Сириуса. Однако она так ничего и не сделала в комнате Бродяги. Она начала поднимать кусок дерева, который, возможно, когда-то был стулом, когда внезапно её так сильно захватило чувство холода и пустоты, что стало плохо. Она поспешно вышла из комнаты, сразу почувствовав себя лучше. Больше она в туда не вернулась. Гермиона приготовила себе на ужин свиную отбивную — ела её голыми руками и чувствовала себя восхитительно одичавшей. Она не могла остановить поток мыслей о Сириусе, который крутился у нее в голове. Он все еще был жив. Она знала это так же хорошо, как свое собственное имя. Она чувствовала это своей кровью, но не так сильно, как тогда, когда бушевала в доме. Как будто он был прямо там в момент её безумия. Гермиона уронила голову на руки и зарыдала. На следующий день она отправилась в Министерство как обычно, объяснив свой прогул болезнью, и с головой ушла в работу. Она почти не прерывалась на обед и работала до последней минуты. Она собрала столько задач, сколько смогла, и принесла их с собой домой, где бросила все на обеденный стол и начала все сначала, как будто никогда не уходила с работы. Так продолжалось весь ужин и до глубокой ночи. Она не замечала ни слез, струящихся по ее щекам, ни того, как дрожали ее руки. Наконец, когда она была слишком измучена, чтобы делать что-либо, кроме как рассеянно щелкать плохо зажившим пальцем, она поднялась наверх и легла в постель. Проходя мимо двери в комнату Сириуса, она произнесла: «Спокойной ночи» себе под нос, зная, что сходит с ума, и нисколько не беспокоясь об этом. Ее сны были мучительными, наполненными чувством вины, образами Сириуса, которого пытали, убивали снова и снова. Ей снилось как стервятники ежедневно вырывают его кишки, как он поднимает камни в горы, только чтобы снова и снова они бесконечно падали. Это было наказание за ее неудачу, и она приняла его. Она только что проснулась, вырвавшись из сна, в котором Сириус лежал на каменной плите и его пытали ржавыми инструментами, когда услышала стук в парадную дверь. Зная, что уже далеко за полночь, Гермиона проигнорировала его, не желая открывать дверь какому-то пьянице, просящему деньги на то, чтобы добраться домой. Стук продолжался целую минуту, каждый отчаянный удар отдавался прямо в ее сердце, и, наконец, Гермиона не выдержала напряжения. Она натянула халат и направилась к входной двери, осторожно приближаясь к ней. Стук прекратился, но она все равно чувствовала потребность открыть дверь. Когда она это сделала, Сириус Блэк перевалился через порог и упал на пол у ее ног.