Вернись навсегда

В течение следующих пяти дней Гарри почти каждую свободную минуту проводил со своим крестным отцом. По сути, он переехал в дом на площади Гриммо и жил в комнате на третьем этаже, где из мебели была только недавно восстановленная кровать. Он по максимуму использовал свою неделю отпуска и наверстывал упущенное время с Сириусом. Сириус сказал Гермионе, что хочет остаться в своей комнате, а не в ее, и она поспешила туда, сказав, что ей нужно немного прибраться. Она занималась уборкой почти весь вечер, прежде чем комната была достаточно готова для его проживания. Гермионе было стыдно за свой срыв, она никогда раньше не теряла контроль над собой до такой степени. Она не смогла исправить большую часть повреждений, но сделала все, что могла, решив, что жизнь в комнате с немного дырявыми простынями, и слегка расшатанными ящиками лучше, чем то, где был Сириус до этого. Первая ночь, которую Сириус провел в своей комнате, оказалась сродни пытке. Ему снились кошмары, и он просыпался весь в поту, дрожащий от страха. Он не мог вспомнить, что ему снилось, кроме ошеломляющего ощущения безразличия, отстраненности и одиночества. Он едва мог отдышаться после того, как проснулся. Вдобавок ко всему, его кожа горела, как в огне, а в голове царил беспорядок. Он чувствовал потребность, такую сильную и в то же время совершенно непостижимую. Он встал с кровати, чтобы выпить стакан воды. Когда он отпер свою дверь — запирание дверей вошло у него в привычку после его пребывания в Азкабане, где уединение было единственной незыблемой вещью, — сонная Гермиона упала в его комнату через порог. Оказалось, что она спала, прислонившись к косяку. Она упала к его ногам, все еще дремлющая, и Сириус был потрясен, обнаружив вдруг, что чувствует себя спокойным, хотя и немного смущенным ее видом — на девушке были только шорты и безразмерная футболка. Она носила открытую одежду летом, когда была младше, но сейчас все было по-другому, особенно с тех пор, как он впервые прикоснулся к ней как мужчина. Он взял ее на руки и уложил обратно в ее собственную кровать, налил и выпил стакан воды, а затем снова проверил ее на обратном пути в свою комнату. Она, казалось, спала, но издавала тихие хнычущие звуки, которые Сириус слишком хорошо мог распознать как свидетельство ночного кошмара. Он забрался в ее постель, и они оба мирно уснули. Так началась молчаливая борьба с собой. Каждую ночь они пытались спать в своих комнатах, но каждую ночь оказывались в кровати вместе, отчаянно обнимая друг друга во сне. Ни один из них не говорил о своей странной потребности в другом, хотя оба провели много часов, размышляя об этом в самостоятельно. По утрам Гермиона всегда просыпалась первой, одевалась почти в темноте и молча уходила на работу. Сириус так ни разу и не проснулся до ее ухода. Каждый день она приходила домой во время обеда, чтобы поиграть в карты или просто посидеть в гостиной и почитать, пока Гарри и Сириус занимались своими делами. Дискомфорт был терпим, если они проводили вместе час в полдень, но к концу дня оба неизменно были измотаны. Гарри не подозревал, что что-то не так, но заметил, что Гермиона и его крестный, похоже, ладят лучше, чем когда-либо. Тем временем, Гермиона проводила каждую свободную минуту, исследуя, что именно произошло. Очевидно, они были связаны и нуждались друг в друге для восстановления сил, но ей нужно было знать, как долго это продлится и что произойдет, когда они неизбежно столкнутся с необходимостью быть порознь. Все ее исследования не приносили плоды. Она нашла информации о этой таинственной связи еще меньше, чем первоначально нашла об Арке. Ни одна из ее книг не давала ни малейшей зацепки. Она могла только надеяться, что потребность друг в друге вскоре уменьшится, потому что она начала чувствовать себя извращенкой, лаская руки Сириуса во сне, чтобы облегчить зуд кожи и головные боли. Для Сириуса причина этой связи была менее важна, чем сам факт ее существования. Будучи человеком действия, Сириус не заботился о причинах этого — ему просто нужно было знать, как это исправить или заставить это исчезнуть. С тех пор как он обнаружил, что прикосновения и разговоры с Гермионой снимают боль, именно это он и делал. Это была мелочь в контексте его жизни, сейчас у него был только один член семьи в этом огромном мире — его крестник. Он мог видеть его каждый день, а потому был счастлив. У него была только одна подруга — Гермиона — и он тоже был у нее. Раз уж так повернулось дело, он не видел особых проблем в их связи. Тем не менее, сложно было не заметить, что Гермиона обеспокоена своей потребностью в нем, и он намеревался сделать так, чтобы для нее все проходило наиболее гладко. В конце концов, что может быть естественнее, чем прикасаться к любовнику? Итак, само собой разумеется, что единственный способ сделать Гермиону не такой встревоженной и облегчить ему жизнь во всех отношениях — это заставить Гермиону согласиться стать его любовницей. А чего хочет Сириус… — Ты уверен, что я тебе не нужен? Я ненавижу оставлять тебя здесь. — Гарри, сынок, конечно, ты мне нужен. Ты даже не представляешь, как мне понравилось совместно проведенное время. Но вряд ли справедливо по отношению к Гермионе, заставлять ее готовить и убирать за нас обоих. Мерлин свидетель, я в этом безнадежен! Кроме того, я знаю, что Джинни скучает по тебе, она присылает сов дважды в день. Имей сердце, парень, — Сириус сказал это добродушно, но правда заключалась в том, что ему нужно было, чтобы его крестник ушел. Последний день был особенно болезненным, и визит Гермионы во время ее обеденного перерыва не помог им закончить день без доведения себя до крайней степени истощения. Его самообладание иссякало, но при этом Сириусу не хотелось огрызаться на Гарри из-за того, что все, чего он желал — это прикасаться к его лучшей подруге. — Я не против готовить! — вяло запротестовала Гермиона, зная, что Гарри почувствовал бы себя виноватым, если бы она этого не сделала, но в то же время, желая, наконец, свернуться калачиком на коленях Сириуса, чтобы остановить агонию в ее черепе. — Нет, Сириус прав. Я не могу оставаться здесь вечно, особенно если мы хотим пока сохранить возвращение Сириуса в секрете. Но я вернусь завтра вечером, если ты не против. Он посмотрел на Гермиону, которая фактически жила на площади Гриммо, а она посмотрела на Сириуса, который был хозяином этого дома. Все неловко улыбнулись необычности ситуации, и было решено, что Гарри должен вернуться следующим вечером. Он отправился домой к Джинни, оставив Сириуса и Гермиону стоять в гостиной с таким видом, будто их спасли от расстрела. Сириус начал пересекать комнату, чтобы обнять Гермиону, не важно хорошо это или плохо, но она остановила его, подняв руку. — Ты знал, что я произнесла заклинание, чтобы вернуть тебя за целую неделю до того, как ты на самом деле вернулся? Сириус отрицательно покачал головой. — Нет, я не знал. Что это значит? Где я был? — Я не совсем уверена, но это меня беспокоит. Почему такая задержка? Сириус на мгновение задумался об этом, желая, чтобы разговоры прекратились, и он смог получить некоторое облегчение в ее объятьях. — Может быть, Арке потребовалось столько времени, чтобы принять твое подношение, или, может быть, Арка не смогла найти меня. Возможно, на другой стороне есть сотни или тысячи душ, подобных мне — мы просто этого не знаем. Гермиона подумала, что первая гипотеза имеет право на существование, но ей было интересно, чего в его предположении может не хватать. У нее не было другого выбора, кроме как отмахнуться от этого. Ответов от Сириуса можно было не ждать — он не мог вспомнить ничего, кроме сильных эмоций, и даже те выходили на поверхность только тогда, когда он спал, оставляя тень воспоминаний, но никаких конкретных деталей. Гермиона обхватила себя руками. Ее тело жаждало физического прикосновения к Сириусу, но разум говорил, что это неправильно, что Гарри возненавидит ее, что Сириус сочтет ее развратницей. Сириус видел дилемму на девичьем лице, и инстинктивно знал, что она сдерживает себя от того, в чем они оба нуждались. Она в смятении прикусила губу, и решение было принято за нее. Он оказался перед ней в три решительных шага, взяв за плечи. Оба удовлетворенно вздохнули от соприкосновения, но этого было недостаточно. Гермиона положила руки ему на грудь, удивляясь силе, которую она там ощутила несмотря на то, что видела все эти мускулы лично, когда купала его. Она покраснела при воспоминании об этом, и Сириус был уверен, что никогда не видел более очаровательного зрелища. Его руки поднялись к ее плечам, затем к шее. Он обхватил ее затылок одной рукой, а челюсть другой и немного наклонил ее голову. Его взгляд был прикован к ее губам, которые она озабоченно покусывала острыми белыми зубами. Он большим пальцем оттянул ее губу — она побелела на секунду, прежде чем к ней снова прилила кровь. Он должен был попробовать это на вкус. Сириус коснулся легкими и нежными поцелуями ее сладких губ, едва коснувшись их, и похвалил себя за сдержанность. Она резко выдохнула ему в губы так, что он почувствовал ее мятное и теплое дыхание. И так же быстро, как все началось, это прекратилось. Она неожиданно вырвалась из его объятий и потянула себя за волосы обеими руками, жалея, что не может запустить в них пальцы, как нормальные люди. Она отвернулась от него и пошла на кухню. Выпивка должна помочь успокоить ее нервы. Она спокойно налила себе стакан огневиски и села за стол. Конечно, это была выходящая из ряда вон ситуация, но она была Гермионой Грейнджер, ради Мерлина! Ничто не могло сбить ее с толку — она найдет выход из этого, и Сириус будет свободен, действительно свободен, вместо этой притворной свободы, которая привязывала его к ней. Судьба хуже, чем Арка, наверняка думал он. Опустив голову на руки, Гермиона боролась с комком в горле. Для нее впервые имело значение, нравится она кому-то или нет. Никогда раньше ни к кому она не чувствовала подобного, не говоря уже о том что это был Сириус, черт возьми. До этого времени, она не считала его кем-то большим, чем крестным отцом Гарри. Пока Гермиона проводила время в компании жидкой амнезии, Сириус расхаживал по коридору мимо их спален. Она была очень странной, эта привязанность, не совсем неприятной. Конечно, он ожидал, что будет свободен. Если бы он вообще мог чего-то ожидать, то есть. Он знал, что его не было пять лет, но для него это был всего лишь день, совсем не время. Он также знал, что в конце концов ему придется вернуться в реальный мир. Люди ожидали бы этого от него, и, хотя он чувствовал безумный порыв не давать людям то, чего они хотели, он знал, что члены Ордена, а также семья Уизли и другие люди, которые считали его другом, захотят знать. Он только надеялся, что Гермиона была готова к ответной реакции, которая последует, когда люди узнают, как именно его вернули. Магия крови была запрещена по многим причинам, и у нее могли быть серьезные проблемы. Он надеялся, что она предусмотрела это, как предусматривала всегда и все. Мысль об этом заставила его ласково улыбнуться. Она не рассказала ему всех подробностей о заклинании и зелье, а именно о части с кровью девственницы. Она держала это при себе, даже не поставив в известность Гарри. Это просто не имело значения. Она также не раскрыла, сколько крови она использовала, или что она довольно сильно покалечила себя в процессе. Раны не заживали, несмотря на ее, отработанные на практике, знания исцеляющих чар. Шрамы на кончиках ее пальцев и ладони тоже были воспалёнными, хотя они должны были хорошо зажить даже без помощи магии. Но Гермиона, никогда не придающая значение внешности, старалась не думать об этом. В любом случае, она не носит рубашки, которые открывали бы ее декольте, поэтому шрам на груди был скрыт от посторонних глаз. Гермиона допивала третий бокал, желая, чтобы Сириус перестал расхаживать у нее над головой. Она щелкнула пальцем. Он все еще выглядел немного кривым и чертовски раздражал. «Еще одна боевая рана», — подумала она с жалостью к себе. Она пыталась игнорировать ставшее уже знакомым ощущение, как по телу ползут мурашки, пыталась утопить его в алкоголе, но безрезультатно. Ей хотелось сдаться, остановить все. Это было слишком тяжело! Неужели она должна была провести остаток своей жизни, следуя за ним повсюду, как щенок, отчаянно нуждающийся в ласке? Что случится, когда он найдет кого-то? Вышвырнет ее на улицу, и она останется наедине с этими страстными желаниями? Во время четвертой рюмки она вспомнила, что в тот день почти не проводила никаких исследований и даже не открыла свой портфель, чтобы заняться какой-либо официальной работой. Оставался один день до выходных, а по пятницам всегда требовалось что-нибудь сделать в последнюю минуту. Она отстанет еще до того, как начала! Гермиона позволила драматическому стону сорваться с ее губ и не в первый раз задалась вопросом, почему она не согласилась на более престижную должность, когда ей предложили ее после войны. Она похоже была мазохисткой и всегда выбирала наиболее тернистый путь. Сириус скорее почувствовал, чем услышал недовольство Гермионы. Это было похоже на внезапный занавес, выключивший его хорошее настроение. Когда ее стон достиг его ушей, он и сам не понял как спустился по лестнице. Увидев, как она обхватила голову руками, одной рукой сжимая почти пустой стакан со знакомой янтарной жидкостью, Сириус не мог не улыбнуться. «Она всегда так много брала на себя», — подумал он, удивляясь, откуда он это знает, но уверенный, что это так. Он конфисковал ее стакан и бутылку Огневиски, переместив их в более неуловимое укрытие, пододвинул стул прямо к ней и притянул ее обмякшее тело в свои объятия. Она не слишком грациозно прислонилась к его груди, и оба вздохнули с облегчением от этого прикосновения. Грейнджер раскраснелась, кожа была липкой, и он знал, что утром она пожалеет, потому что, судя по всему, плохо переносит выпивку. Подняв ее тело на руки, он отнес ее в постель. Было еще рано ложиться спать, и она даже не поужинала, но Сириус знал, что она будет не в состоянии провести ночь без него. Она пыталась отрицать это, но ее слова были невнятными, и она хихикнула над собственной бессвязной речью. Он был уверен, что он никогда не слышал, как она хихикает, даже не подозревал, что она знает, как это делается. «В какой возмутительной ситуации оказался такой старик, как я», — задумчиво подумал он. «Держу пари, она никогда бы не вернула меня, если бы знала, что я буду ее цепью и якорем». Его мысли были полны обиды на самого себя, но к ней он чувствовал только самую искреннюю благодарность. В ту ночь не было никаких бессмысленных попыток спать порознь. Отчасти потому, что он не хотел, чтобы она упала с лестницы в поисках его комнаты, но в основном потому, что Сириусу хотелось обнять ее, почувствовать ее дыхание на своей шее и шелковистую кожу под своими грубыми ладонями. Он заснул, держась за нее, как за якорь в неопределенном мире, и в ту ночь ему не снились кошмары.