Разочарочание

       — А если Вам не кажется? Порой полезно сымитировать крушение корабля, чтобы крысы оживились.

      Когда все ещё было в порядке, она не задумывалась, что ждёт впереди. Будущее казалось очевидным: после получения волшебного дара, своей уникальной особенности, она непременно станет помогать всем. Особенно родным. За это, конечно же, её полюбят ещё больше; жители Энканто зауважают и будут восхищаться Мирабель столь же сильно, как Изабеллой или Луизой. Бабушка будет гордиться, как и мама с папой. Оставалось лишь предвкушать и ждать момента, когда всё это начнётся.       А оно не началось.       Антонио одели в белый, специально подготовленный для торжества костюм. Вместе с его тёмной кожей эта одежда смотрелась великолепно, а свет от только-только взошедшей луны придавал едва уловимой утонченности, заставляя ткань будто бы светиться. Блики от свеч отражались в глазах мальчишки. Он был центром, был звездой сегодняшнего вечера во всех смыслах.       Мирабель не смогли нарядить в белые одежды. Девочка постоянно норовила убежать от взрослых и спрятаться где-нибудь на кухне (в чём Касита, между прочим, неоднократно помогала), а если побег не удавался, то всячески пыталась убедить взрослых в том, что платье мало. Как-то раз она даже специально объелась маминой стряпни по брошенному в шутку совету отца — было очевидно до одури, что метод неэффективный. В конце концов дошло до того, что проказница изрезала платье ножницами прямо накануне торжества; Мирабель теперь была в светло-розовом. Тогда девочка была за себя горда: как-то выделилась и добилась своего.       Младший брат стоял, не двигаясь и, кажется, совсем не моргая. Он был натянут как струна; Мирабель отчётливо ощущала весь страх и тревогу, волнами исходившими от Антонио. Он боялся людей, укрывшихся от лунного света в тени балкончиков, следящих за каждым его движением и мимолётным жестом; он боялся поглощающей, обволакивающей неизвестности; он боялся повторения той истории.       Да и не он один.       Мирабель со всей своей наивной уверенностью поднималась вверх по лестнице, к своей будущей комнате. Прямо навстречу своей судьбе. Шла одна, без сопровождения взрослых, как, например, когда-то давно эмоциональная силачка Луиза.       Антонио сделал вдох. Потом выдох. Он решился хотя бы дышать — прогресс. Толпа же ждала момента, когда он таки осмелеет и найдёт в себе силы двинуться вперёд. Наконец, младший брат напрягся, потоптался на месте, будто разминая ноги, и… внезапно отвернулся от заветного пути, заострив всё своё внимание на сборище в тени. Стараясь не обращать внимания на множество недоумевающих взглядов, на яростный шёпот родственников, Антонио искал, шарил глазами по всем, кто присутствовал здесь сегодня.       Кто ищет — тот всегда найдёт. Неважно как, неважно, что ощутит в момент, когда отыщет.       Мальчик не смог увидеть Мирабель, но смог её почувствовать — он протянул руку прямо в ту сторону, где стояла сестра. — Ты мне нужна… — жалобно прошептал-пропищал Антонио, готовый расплакаться.       У Мирабель всё внутри сжалось: сквозь смешки, шепотки и прочие звуки, что обыкновенно издавал народ вокруг, каким-то чудом удалось услышать его зов. Такой напуганный, слёзный. Умоляющий. Обычно подобным образом взывают те, кто находится на смертном одре и в последние свои минуты прощается со всеми.       Захотелось кинуться к брату. Захотелось сбежать отсюда, да поскорее. В голове всплыла старая, успевшая покрыться метафорической плесенью мысль: «А если на мне проклятье?». — Пожалуйста… — вновь позвал Антонио.       Но надо, надо не бояться. Идти вперед, идти к нему. Кто хочет — тот всегда добьётся.       Бесталанной Мадригаль даже не пришлось проталкиваться сквозь толпу: люди услужливо расступились, стоило ей начать двигаться. А вот время, казалось, остановилось. Замерло на месте. Происходящее походило теперь больше на иллюзорный сон, нежели на реальность. В голове то и дело мелькали самые разные вопросы, но так быстро, что на их месте возникла пустота.       Они поднимались вместе. Они поддерживали друг друга. Она вела его, а он вёл её.       Мирабель взволнованно протянула руку, дотронулась до ручки. Дверь засветилась ярко оранжевым светом, издавая несколько непонятные звуки. Все ожидали, что на деревянной поверхности сейчас проступит рисунок, показывающий талант маленькой Мадригаль, однако свечение резко начало угасать. Рисунок не появился, да и, похоже, не собирался. Девочка в светло-розовом платье отшатнулась, одёрнув руку; бабушка с ужасом смотрела то на дверь, то на внучку. А внучка точно так же глядела на неё.       Антонио прикоснулся к золотой дверной ручке с выступающей на ней буквой «А». Дерево мгновенно засверкало, на поверхности начал проступать узор. Вот глаза, вот нос… а это? Что это?..       Мальчишка вздрогнул, когда к нему на плечо приземлился тукан, издавая звуки, чем-то напоминающие кваканье лягушки, только очень быстрое. После того, как птица умолкла, Мадригаль часто закивал. — Да, да! Я тебя понимаю!       Чудо — именно так это называлось. Животные в один миг заполонили пространство, смешиваясь со скопищем людей.Народ ликовал: женщины махали платками, в то время как мужчины кидали вверх головные уборы — затем на лету шляпы подхватывали птицы. Тётя Пеппа расплакалась, вызвав над собой облачко с радугой; Луиза, не сдержавшись, ухватила Изабеллу и Долорес, почти задушив их в чересчур крепких объятиях; дядя Феликс и Камило подхватили Антонио, запуская всех в новую комнату.       Мирабель, стоило ей зайти внутрь, потеряла дар речи. Невероятно… Помещение было просторным, с мягким светом, исходившим от редких тропических растений; на многочисленных лианах и ветках пристроились животные: питоны, птицы, лемуры. Везде кипела жизнь. Центром комнаты буквально являлась небольшая поляна с домиком на дереве. Домиком в дереве. Домиком-деревом?.. Честно, она понятия не имела, как это назвать. Впрочем, девушка также не представляла и то, что вообще найдётся слово, способное описать всё разом: комната будто маленький островок в Тихом океане, который, тем не менее, умещал всех, кто пришёл на церемонию.       Комната Антонио лучше, чем комната Изабеллы. Отныне это общепринятый факт.       Остаток ночи люди посвятили веселью: пели, танцевали, ели или просто общались. Брат поначалу пытался наладить контакт с новыми друзьями-животными, но потом переключился, показывая настоящее искусство танца своей семьи другим детям. Камило, по полной воспользовавшись празднеством, развлекался от души, прикидываясь другими людьми, пусть ему и настрого запрещено: в прошлый раз подобное привело к крупной драке между гостями. Юноше тогда досталось с лихвой, а урок он всё равно не выучил.       Мирабель порой думалось, что Камило единственный из всей семьи, кто не испытывал неудобств из-за своего дара, а если и испытывал, то по собственной глупости. Пеппа была вынуждена вечно следить за своим настроением, а это непросто, когда у тебя эмоции валят через край; Луиза и Джульетта вечно помогали другим и попросту не находили времени для себя; Изабелла иногда злилась так, что могла наколдовать куст колючек и тем самым стать причиной чьей-то глубокой раны от шипа; бедная Долорес слышала всё, включая то, что никому не пожелаешь услышать. А Камило — что, Камило? — он всегда сам себе на уме. Наглый и хитрый, до жути свободолюбивый, чудесно управляющий своими способностями и с их помощью из раза в раз активно избегающий своих обязанностей — бабушка цеплялась к нему меньше, чем к другим родичам.       Ему можно позавидовать. — Чего такая задумчивая?       Девушка вздрогнула и повернулась к отцу. От его нелепого вида хотелось если не смеяться, то хотя бы хихикнуть: мужчина, весь искусанный пчёлами (удивительно, насколько нездоровые отношения у него с ними были), отныне являлся ещё и личным транспортом для облюбовавших его лемуров.       Вот, кстати, парадокс: дядя Феликс и Агустин изначально не входили в семью Мадригаль, не обладали какими-либо волшебными дарами, но, так или иначе, их принимали и считали полноценными членами семейства, не заостряя внимания на их обычности. Вероятно, так случилось потому, что они не проходили через церемонию; у дяди Феликса наверняка был бы дар к полёту, а у отца к невидимости, чтобы уж точно избегать укусов пчёл. — Да так, просто, — Мирабель пожала плечами и улыбнулась. — Ну знаешь, у нас же праздник, всё такое… Вот, стою, думаю, чем бы перекусить.       Отец ойкнул, когда лемур задел лапой его опухшее ухо. — Ай!.. Да, перекус… — мужчина предпринял очередную попытку отодрать от себя прилипчивое животное, но безрезультатно, — …это хорошо. Мы скоро будем делать фото… Ой!.. Можешь позвать… А-ой… Долорес? — Может мне лучше позвать маму? — спросила девушка, как бы намекая на состояние отца. — А я как раз к ней… Ай! — Агустин ушёл, предоставив дочери возможность самой выбрать, звать Долорес или же нет.       Это вообще странная просьба. Кузина никогда не пропускала мимо ушей своё имя, и уж точно не пропадала без предупреждения. Девушка была уверена, что Долорес просто отлучилась по какой-нибудь нужде и сейчас прибежит, услышав про себя и про фото — прошло десять минут, а сестра так и не появилась.       Явно произошло неладное.       Мирабель еле добралась до выхода в коридор. Она конечно привыкла, что люди склонны её не замечать… но в таких ситуациях это откровенно бесило. — Долорес!       Ответом была ночная тишина, заглушаемая звуками праздника. Напряжение росло — по спине пробежало стадо мурашек.       Ладно, попробуем по-другому. — Касита?       Дом, как и следовало ожидать, мгновенно отозвался скрипом перил и подпрыгиванием черепицы. — Где Долорес?       Касита, подталкивая Мирабель всем, чем только возможно — плитками, перилами, ставнями — довела её до кухни. Там, скрючившись и зажимая себе уши ладонями, на одном из стульев сидела потерявшаяся кузина. — Долорес? С тобой всё в порядке?..       Увы, с зажатыми ушами всё ещё можно было многое услышать. А уж когда с тобой разговаривают на таком близком расстоянии…       Долорес вскочила на ноги, растерянно глядя на Мирабель. — А? Всё хорошо.       Ага. А Изабелла вдруг перестала всеми фибрами души ненавидеть свою младшую бездарную сестру. Попытка хорошая, но кого ты пытаешься провести? — Да? Мне так не кажется. — Крысы в стенах суетятся. На нервы действуют, — кузина пожала плечами и поспешила удалиться. Мирабель, щуря глаза в подозрении, смотрела ей вслед.       Крысы суетятся, да? Что-то не верится. Нет, по поводу крыс верилось, они правда жили в стенах Каситы. Но что касалось сестры… Бесталанная Мадригаль ведь отлично знала повадки каждого члена семьи: Долорес не мешала эта проблема — а проблема ли? — их дома. Кузина не страдала также и из-за странных, явно не крысиных звуков, изредка раздающихся между стен ночью, в отличие от Мирабель, которая их боялась до нервных подергиваний и всё никак не могла убедить себя, что это всего-то сквозняк. А тут от всеслышащей поступает заявление, что её беспокоят какие-то крысы… Забавно.       Долорес точно что-то скрывает.       Захватив с собой несколько печенюшек — странно, их вроде было чуть больше, когда она сюда зашла… — девушка покинула кухню по примеру кузины.       Щёлк и треск, крысиный писк — тише, тише, здесь лишь смерть!       Непривычно пустой дом, к тому же в ночное время, вызывал… нет, не опасение, но к этому близкое. В памяти девушки, видимо на фоне странного поведения двоюродной сестры и общей жуткой атмосферы, всплыло воспоминание о том, как на шестом году жизни она услышала грохот за стеной в кухню. На самой кухне никого не оказалось, а грохот, как позже выяснилось, не являлся галлюцинацией от недосыпания — Луиза подтвердила, что тоже его слышала. Тогда маленькая Мадригаль предпочла списать всё на вездесущих крыс, однако ночью её мнение кардинально поменялось: за стеной у кровати кто-то шептал. Вполне человеческим голосом; жаль, что речь его не удалось разобрать даже чуткой Долорес.       Взрослые думали, что это мог быть призрак дедушки Педро. Изабелла ничего не слышала, а потому считала это выдумкой, продолжая жить как обычно; маленькая Мирабель не могла уснуть — подолгу лежала в кровати, стараясь дышать как можно тише; Луиза, пусть и была старше, рыдала от страха — Джульетте приходилось с ней спать некоторое время. Камило вновь пользовался ситуацией, чтобы пугать и без того напуганных, а Долорес некоторое время была погружена в загадку, как те сыщики из романов, но её слух ей так и не помог; она потеряла всякий интерес и отныне не тревожилась по этому поводу. Даже на особо громкие звуки не обращала внимания. Через несколько недель всё в доме утихло и до сей поры более не тревожило жильцов.       К чему бы это? — Фото! — послышался голос Альмы Мадригаль из-за двери.       Ясно, можно не входить. Мирабель всё равно никогда не появлялась на семейных фотографиях после той злополучной церемонии… Не то чтобы семья не приглашала её, просто чаще всего она предпочитала уйти куда-нибудь подальше. Скрыться, пока не вспомнят. Потому что было противно смотреть на себя в окружении этих радостных лиц и понимать, как сильно ты выделяешься на их фоне.       Мадригаль спустилась вниз и, не найдя варианта лучше, села на предпоследнюю ступеньку лестницы. Неосознанно начала напевать мелодию старой колыбельной — наверное, колыбельной — которую ей в глубоком детстве кто-то пел. Воспоминания тех лет настолько мутны и расплывчаты, что только с помощью них различить и понять, кто же это всё-таки был, представлялось невозможным. Однако вопреки отчаянию, собственная память давала наводки: Мирабель отлично помнила, что таинственный исполнитель — мужчина. Определенно не её отец, ибо он совсем не умел петь. Точно не дядя Феликс, но не потому, что не умеет петь, а потому, что его дети доставляли куда больше хлопот. Ну, отчасти жена.       Методом исключения девушка приходила к выводу, что певец — ушедший из Энканто много лет назад дядя Бруно. По крайней мере, ей хотелось, чтобы это оказался он. Она слышала разные слухи, знала про него только самое плохое из рассказов взрослых. Бабушка, если доводилось заводить разговор о сыне, называла его предателем и твердила, мол, ему не было дела до семьи. Пеппа винила брата в сорванной свадьбе. Долорес дядя, вроде как, предсказал что-то неприятное… И таких примеров ещё куча. Бруно злодей для всех. Зато нутро Мирабель, идя вразрез с общепринятым мнением, подсказывало, что это всё одна сплошная клевета, а правда надёжно спрятана за стереотипами.       А может она просто оправдывала его из-за того, что он чем-то напоминал ей себя.       Погружённая в свои мысли, девушка не сразу почувствовала тряску. Ветер разыгрался не на шутку; откуда-то сверху упала ваза, разбившись вдребезги. Мирабель метнулась к осколкам, пытаясь их быстро подобрать, но рука предательски дрогнула — на ладони остался глубокий порез. — Тш…       Внимание девушки сосредотачивалось на порезе сравнительно недолго: плитка начала дрожать и едва слышно звенеть. Мирабель напряглась; она пока что не видела, но свеча на миг погасла. — Касита? — она не успела дотронуться до каменной поверхности, как пол и стены пошли трещинами.       В ужасе Мадригаль обернулась к окну бабушкиной комнаты, где обыкновенно стояла свеча. Та сейчас еле-еле горела; узоры на дверях начали предупредительно мигать, готовые погаснуть в любой момент вместе со свечой.       Надо сообщить. Надо немедленно рассказать всё бабушке, иначе… иначе здесь просто всё рухнет! — Свеча! Дом! Дом рушится, и… И свечу чуть не задуло! — с этими словами она ворвалась на праздник.       Праздник утих. Альма Мадригаль, находившаяся в его центре, в растерянности посмотрела на перепуганную внучку. По толпе пронеслась волна шепотков и недоуменных взглядов. — Пойдём, — промолвила хозяйка дома, уже направляясь к выходу из комнаты.       Снаружи ждало… ничего. Вообще. Всё было так, как было, как должно быть: стены и пол целые, а свеча в полном порядке. Украшения и цветы, которые, казалось бы, сдул ветер, оставались на месте. И лишь разбитая ваза, лежащая в самом центре, свидетельствовала о том, что что-то здесь и правда произошло.       Для всех это крупица в море. — Но… — Мирабель попятилась, озираясь по сторонам.       Почему? Почему так? Почему… — Всё хорошо, можем продолжать праздник! — крикнула Альма Мадригаль, обращаясь к гостям.       Народ зашушукался, но, подгоняемый старшим поколением волшебного семейства, вернулся обратно. Дождавшись, когда последний гость исчезнет за дверью комнаты Антонио, бабушка повернулась к внучке. — Я… — Довольно, Мирабель. Я понимаю, тебе нелегко, но это не значит, что можно портить праздник своему брату! — Альма напирала грудью на девушку, пока та беспомощно пятилась, не в силах дать отпор и не имея возможности объясниться. — Иди к себе в комнату. Быстро. И до завтрашнего утра не высовывайся.       Младшая Мадригаль постояла немного, а потом сорвалась с места, переполняемая эмоциями. Дверь комнаты с грехом пополам выдержала и всё-таки не слетела с петель, ибо девушка захлопнула её с такой силой, что заболело плечо. Мирабель осела на пол рядом с кроватью, сдерживая крик.       Гнев. Обида. Страх. Непонимание. Внутри сейчас плескался такой коктейль из различных эмоций и чувств, что хотелось одного — исчезнуть. Сбежать отсюда, чтобы потом эта чёртова семейка поняла, кого она потеряла. Сбежать так же, как сделал это когда-то давно дядя Бруно. И никогда не возвращаться.       Она даже не догадывалась, что был второй свидетель.