Минуй нас пуще всех печалей

       Колени Свидригайлова вжимаются в пыльный, острый пол. Склонившись пред ней, он настойчивыми пальцами выводит круги на её нежной коже; Дуня легко дрожит от прохладного ветра, сочившегося сквозь приоткрытое окно – на контрасте с внутренним жаром ощущение должно было сводить с ума. Мужчина улыбается, улавливая её трепет, её тепло и такие тихие, но слышные стенания. Отпечатки ладоней объяли тонкие ноги – и оглаживают, поднимаясь выше, приникая ближе. Он поймал её. Глаза – в глаза. Её карие, полуприкрытые, с дрожащими тёмными ресницами, тихим затуманенным блеском – смотрит на него сверху вниз, точно королева на слугу; Свидригайлов совсем не против. Совсем... – Вы так взираете на меня… как же мне вас не полюбить, Дунечка? Приглушённый шепот растворяется в поцелуе – горячие губы прижимаются к нежному бедру, и девушка дрожаще царапает пальцами простынь, расслабленно откидывая голову… зажмуривает глаза, выдыхает – Свидригайлов в ответ смеётся. – Как же... как же и мне... – Прошу вас, Дунечка, громче. Он кожей чувствует, как что-то в ней едва уловимо меняется, и оставляет прикосновения, чтобы взглянуть девушке в лицо – пальцы её тянутся к ладоням Аркадия, осторожно, почти бессильно сжимая; она незнакомо-мягко улыбается. – Как мне... не любить тебя? Лепечет так тихо – но Свидригайлов прекрасно слышит каждое слово. Не моргает. Не шевелится. Молча осматривает порозовевшее девичье лицо, украшенное теперь совершенной нескрываемой нежностью. В тумане желания внезапно прояснилось такое чистое... такое несомненное выражение доверия. – Аркадий. Я... надежды? – ...вас... Восхищения... – ...люблю. Влюблённости. Дуня широко, искренне улыбается, не прячась в стыде, не чувствуя его вовсе – и сердце Свидригайлова замирает. Нет... Невыносимый, острый жар застывает в груди. Нет, нет, нет... И волнами незнакомого сверкающего тепла разливается по бездвижному телу. ..нет?.. Спустя пару секунд – выдыхает. А затем горько усмехается, скрывая лицо в нежных, невесомых ладонях Дунечки. Нет.

***

Он уже тогда всё понимает – и явное осознание абсурдности видения больше не могло удерживать его в плену такого сладостного, такого манящего, но абсолютно нереального морока. Свидригайлов спокойно раскрывает глаза, чувствуя, с каким почти паническим темпом бьётся его беспокойное сердце. Так быстро, что почти больно. Так нелепо, что не верится. Что происходит? Аркадий никогда не сомневался в своих желаниях. И желание обладать Дуней – молодой, цветущей и бесспорно внешне привлекательной девушкой – было для него очевидным настолько же, насколько желание потреблять исключительно качественную пищу и носить исключительно первоклассный, подогнанный по фигуре костюм. На осознание этого влечения ушло не более, чем пара первых часов в компании Дунечки. В этом не было ничего особенного – ничего выдающегося. Оставалось лишь присмотреться, обдумать шаги, вновь изучить вероятность... рассмотреть свои возможности, варианты... в понятных, устоявшихся рамках рутины. Но... время бездействия затянулось. Часы взглядов и словесной игры с Авдотьей незаметно стали днями. Дни редких взаимных рассуждений – неделями осознанных бесед. Беспощадно-холодный, ветреный апрель обернулся свежим изумрудным маем. А молодая соблазнительная девица – невыносимо своенравной, чудовищно сообразительной и остроумной, бесконечно забавной и такой раздражающе добросердечной, трепетной, но сильной Дунечкой. Это было так странно. Это было... незнакомо. Путающе. Потому что он... возможно, перестал... так точно... понимать своё желание обладать Дуней. И Свидригайлову стало страшно.