Беды бродячей бардки

Луаффин открыла глаза и увидела перед своим лицом чью-то руку. В руке была бутылочка с красноватым зельем. — Вот, выпей, — Ралоф настойчиво придвинул бутылочку еще ближе. — Ты меня немножко напугала, когда упала в обморок. Видать, тебе стало совсем худо, а я-то дуралей все болтал, когда тебя срочно лечить надо было. Но в свое оправдание могу сказать, что поначалу ты казалась мне вполне бодрой. — А что же мне еще оставалось? — Луаффин пожала плечами, забрала из его руки бутылочку и залпом выпила зелье, тут же блаженно зажмурившись. — Какое приятное тепло по всему телу пошло, словно я выпила солнечный свет. — Ты ведь бардка, да? — Да, а как ты догадался? — Немудрено догадаться, когда ты эдак выражаешься. К тому же ты сказала, что тебе нравится читать про бардок и бардов. И еще мне рассказывали, что в виндхельмской таверне какая-то данмерка вовсю выступает, ну, значит, это ты и есть. — Умно, — похвалила его Луаффин и поплотнее завернулась в одеяло, которым она была укрыта, как вдруг поняла, что кроме одеяла на ней больше ничего нет. — Ты только не пугайся, это моя сестра тебя раздела, когда осматривала, надо же ей было понять, нет ли на тебе каких-то серьезных ран. Да и, по правде говоря, твоим платьем нынче только пол вытирать можно, забудь ты про него, Гердур тебе целых два новых платья решила отдать… ну, то есть, уже не особенно новых, конечно же, но новых для тебя, если сравнивать их с твоими лохмотьями. — В этих лохмотьях были спрятаны важные для меня вещи! — возмутилась Луаффин. — Твои деньги Гердур нашла и положила вон на тот стол, видишь? Все на месте, нам чужого не надобно. — Ну, ладно, — Луаффин тут же успокоилась и с облегчением выдохнула. — Оба платья моей сестры лежат на стуле рядом с кроватью, как видишь. Гердур их не только постирала, но еще и прокипятила. Кроме того, она подарила тебе тряпичный заплечный мешок, тоже уже не новый, но в хорошем состоянии и постиранный. И вот тут еще деревянный гребешок лежит, тоже хорошенько отмытый. Нижнее белье совсем новое, Гердур купила несколько штук в местном магазинчике всякой всячины. Белье самое простое, но зато прочное и теплое, как и платья. Луаффин была удивлена и растрогана. Не только из-за подарков, но также из-за неожиданной чистоплотности простой нордской женщины. Видимо, Ралоф угадал ее мысли. — Знаем мы вас, эльфиек, вы всем известные чистюли. Новые платья мы тебе дать не можем, но уж хотя бы нижнее белье мы тебе решили подарить новехонькое, еще ни разу не ношенное. — Спасибо… огромное спасибо вам обоим, — Луаффин прижала ладонь к груди, показывая, как сильно она растрогана. — У тебя сердце болит? — встревожился Ралоф. — Нет, что ты, я просто очень тронута вашей добротой. — А, понятно, — Ралоф с явным облегчением выдохнул и улыбнулся. — А мы обычно, когда так делаем, то прижимаем к груди кулак, чтобы всем вокруг сразу же стало понятно, что человеку не поплохело, а это он просто так нам свою сердечность демонстрирует. А то ведь край у нас суровый, и надобно, чтобы сразу же было понятно, когда человек просто растроган, а когда ему вдруг стало худо или он серьезно ранен, и нам срочно надо созывать всех целителей и целительниц, какие только найдутся поблизости. — Я учту это на будущее, — Луаффин кивнула. — Сусанна была хорошо осведомлена о разнице в наших культурах и всегда меня понимала, наверное, поэтому она никогда меня не поправляла, — Луаффин вздохнула. — А теперь уже слишком поздно просить ее обучить меня нордским обычаям и культуре. Мне еще повезло, что у себя на родине я изучала нордский язык в качестве иностранного. — Правда? — Ралоф явно был удивлен. — Я-то думал, что ты выучила наш язык уже на месте. Зачем данмерке учить Нордик? — Я мечтала читать и петь ваши чудесные баллады в оригинале. Они совершенно покорили меня в переводе на мой родной язык. В нашей местной Бардской школе нужно было обязательно выбрать себе любой иностранный язык для изучения, и я удивила всех, выбрав Нордик. Кроме этого, нам всем преподавали основы Тамриэлика, потому что он очень распространен среди человеческих народов, но скажу тебе честно, я учила его из рук вон плохо, мне было ужасно скучно, Тамриэлик слишком безликий из-за того, что им пользуются все люди. Мне всегда было крайне сложно делать то, что мне не интересно. А вот Нордик я учила с огромным удовольствием и уже в то время пыталась писать на нем песни, подражая старинным и современным нордским балладам. — Вот как, — Ралоф был явно польщен. — Эх, ужасно жаль, что мои земляки так сильно испортили твое впечатление от нашей страны, которая тебе поначалу, очевидно, нравилась. — Она мне издалека нравилась, — проворчала Луаффин. — На безопасном расстоянии. До того, как я оказалась здесь в роли бедной беженки, до того, как маньяк убил мою возлюбленную, а имперцы чуть не казнили меня саму ни за что. Но ты все же немного подправил мое впечатление о Скайриме, — призналась Луаффин после недолгой паузы. — Только немного? — Ты очень хороший, и твоя сестра тоже хорошая, но вас всего двое, а моей возлюбленной больше нет на свете. С ней вас было бы трое. — Кроме меня и моей сестры тут еще очень много хороших людей, вот увидишь. Просто многие обозлились во время гражданской войны. Грустно все это. — Грустно — это не совсем подходящее слово, — Луаффин покачала головой. — Меня это просто убивает. Буквально. Держу пари, меня схватили за компанию еще и потому, что я серая. — Да нет, они просто хватали всех без разбора, — Ралоф тоже покачал головой. — Ты еще увидишь, что многим нордам и нордкам наплевать на чужой цвет кожи и длину ушей. — Я очень хочу в это верить, — Луаффин пожала плечами и взяла платья со стула. — Красное и синее, очень мило. До этого я ходила в зеленом, но оно мне уже порядком надоело, а на новое у меня попросту не было денег. После стирки мне приходилось ждать под теплым одеялом, пока мое единственное платье не высохнет возле горящего очага. Даже дрова для растопки были для меня весьма существенной тратой. Сусанна хотела подарить мне одно из своих платьев, но оно было таким… таким… — Каким? — Ну, как ты думаешь, почему некоторые называли ее Сусанной Порочной? Ее платья больше открывали, чем прикрывали. Хотя после ее смерти я очень пожалела, что не взяла то платье. У меня ведь совсем ничего не осталось на память от нее. — Ну, так и взяла бы. Я не думаю, что она бы обиделась на том свете. Мы, норды и нордки, смотрим на вещи практично. Мертвецам они уже без надобности, а вот живым нужны. — В таверну внезапно заявилась какая-то дальняя родня Сусанны, которую я увидела впервые в жизни. Любящие родственнички ни разу не навещали ее, пока мы встречались, но стоило ей умереть, как они налетели, словно стая ворон, и забрали все ее вещи. По закону я Сусанне никто, так что я ничего не смогла сделать. — Вы не были женаты? — Мы собирались, — глаза Луаффин снова влажно заблестели. — Ну-ну, мы не будем больше об этом говорить, если уж тебя это так сильно расстраивает. Лучше поешь, тебе надо восстановить силы. Я суп приготовил, хочешь? — Ты умеешь готовить? — удивленно спросила Луаффин, вытерев рукой влагу с ресниц. — Ну, конечно же, я умею готовить. И готовлю. Норд должен быть в состоянии сам себя обслуживать, а не голодать и зарастать грязью, ожидая женской помощи, словно дитя малое, которое без матушки и шагу ступить не может. В боевом походе воина никто кормить и обстирывать не будет. Я даже сладкий рулет могу испечь. — А я вот не знаю, как испечь сладкий рулет, — призналась Луаффин. — Ничего страшного, я тебя научу, если захочешь, это совсем не сложно на самом-то деле, это ведь не торт. Тебе нужно всего лишь смешать тесто, заполнить им форму, засунуть в печку и подождать немного. А потом полить глазурью, которую тоже проще простого смешать из измельченного в ступке сахара и воды. Ежели тебе неохота толочь сахар самой, то можно купить уже истолченный. — Нету у меня денег на сахар, — проворчала Луаффин. — В Виндхельме публика платила мне жалкие гроши. — Наверное, они не хотели тратить деньги на данмерскую бардку, — со вздохом признался Ралоф. — В Вайтран тебе надо, там народ гораздо более дружелюбный, приветливый и открытый ко всему новому. Ярл Вайтрана пока что старается сохранять нейтралитет в гражданской войне, хотя Ульфрик считает, что раз он не с нами, то, значит, против нас, — Ралоф снова тяжело вздохнул. — В любом случае, в Вайтране тебе наверняка будут платить гораздо больше. И кстати, если уж ты туда пойдешь, то ты не могла бы рассказать ярлу про дракона? Люди должны об этом узнать. Я обязательно провожу тебя до вайтранских конюшен, но к ярлу не пойду. Кто ж его знает, действительно ли он настолько нейтрален, как утверждает? — Вообще-то я все еще хочу уехать в Хаммерфелл, — упрямо возразила Луаффин. — Ну, и что тебе там делать? Ты ведь даже не знаешь редгардского языка, а на Тамриэлике там говорят далеко не все, как я слышал. Хаммерфелл всегда был сам по себе. Оставайся. Я буду тебе помогать, и моя сестра тоже будет. Вайтран и Ривервуд находятся поблизости, ты всегда сможешь попросить нас о помощи. А ежели ты не хочешь в Вайтран, то можешь работать на лесопилке моей сестры и жить здесь, у нас. Вроде бы работа не слишком тяжелая, сестра установила новый мудреный механизм для распилки бревен, он сам все пилит, только успевай бревна подкладывать. Правда, боюсь, что все-таки для твоих нежных эльфийских рук бревна будут тяжеловаты. Прости уж, я бы оставил тебя просто так, но дом принадлежит не мне, а моей сестре Гердур. Она хоть и добрая, но совершенно не выносит, когда кто-то ничем не занят. — Нет уж, я к тяжелому физическому труду не приучена, так что на лесопилке я попросту сдохну. Бардкой была, бардкой и останусь. Вот только у меня больше нет лютни, а новая стоит слишком дорого, — призналась Луаффин. — Тогда тебе снова повезло, — Ралоф широко улыбнулся. — У нас сохранилась старая лютня наших родителей, но играть ни я, ни моя сестра не умеем. Мою сестру совсем нельзя назвать сентиментальной, она пыталась продать кому-нибудь эту лютню, но у местного барда Свена уже есть своя собственная, гораздо лучше нашей, а больше никто в Ривервуде играть не умеет, так что лютня просто пылится в углу без дела. Забирай, я дарю ее тебе. Вряд ли Гердур будет против. Она мне тут недавно сказала, что уже даже подумывает пустить ее на растопку, поскольку она мешает ей при уборке. Ничего особенного лютня из себя не представляет, но на ней еще вполне можно играть. — Ох, Ралоф! — благодарная Луаффин бросилась обнимать своего спасителя, совсем позабыв о том, что на ней нет ничего, кроме одеяла. — Да это… не за что… кхем… — Ралоф покраснел, как помидор. — Одевайся и иди есть суп. Котелок стоит на столе, тарелка с ложкой тоже, там еще хлеб лежит, ешь сколько хочешь, а я выйду подышать свежим воздухом. Тебе надобно восстановить силы и подлечить нервы после всего, что ты пережила. Наверное, это очень тяжело — потерять свою первую любовь и чудом избежать казни. — Тебя ведь тоже чуть не казнили. Меня хотя бы не пытался спалить дракон. И Сусанна не была для меня первой, с чего ты взял? — Не знаю, — Ралоф пожал плечами. — Ты так о ней говоришь… а кто у тебя был до нее, если не секрет? Или это слишком личное? — Это личное, но ладно уж, тебе я расскажу. На родине у меня никогда никого не было, так уж получилось, наверное, я была слишком занята музыкой. В Виндхельме я начала встречаться с разными женщинами. Сначала была Нилува Хлаалу, бритоголовая данмерка с мужскими манерами, грубоватая, но очень страстная. Постепенно она стала зависима от скумы, окончательно разругалась со своим отцом Белином Хлаалу и уехала в Рифтен, при этом меня она с собой не позвала. Ну, и ладно. С Нилувой я чувствовала себя желанной, но не любимой. — Бывает. Ну, а потом? — Потом была прелестная альтмерка Нирания. Очень милая и заботливая, но слишком уж похожая на меня. — В каком смысле? Разве это плохо? — Как оказалось, плохо. Понимаешь ли, я хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы меня вожделели, чтобы мной восхищались. Я бардка, и мне просто необходимо, чтобы на меня смотрели горящими глазами, хлопали в ладоши и кричали «Браво!» Комплименты и цветы тоже вполне подойдут. Можно даже полевые. Дело ведь совсем не в деньгах, а в том, что меня обожают и желают. Ты меня понимаешь? — Понимаю. И что с того? — Нирания хотела все то же самое. — А-а-а… — С Ниранией я чувствовала себя любимой, но не желанной. — А потом была Сусанна? — Нет, потом был данмер по имени Ревин Садри, владелец лавки подержанных товаров. С ним я чувствовала себя желанной и, кажется, даже любимой, да вот только я его не желала и не любила. Видимо, мужчины — это все-таки не мое. А вот уже потом была Сусанна, которая меня и желала, и любила, причем абсолютно взаимно. Прекрасная, страстная и при этом очень добрая, заботливая и свободная от предрассудков. Я долгое время вообще не могла поверить, что все это не сон, и мне действительно настолько повезло. Она была словно ожившая мечта. Когда я ее встретила, то все прочие люди и меры перестали казаться мне хоть сколько-нибудь привлекательными, представляешь? Мне казалось, что простую таверну посетила богиня и почему-то решила остаться. Но не все смотрели на нее так, как я. Сусанна Порочная — это еще одно из самых безобидных прозвищ, которые ей давали. Ты уж прости, но норды и нордки порой бывают ужасно зашоренными. Что плохого в том, что женщина ведет себя свободно? Мне бы и в голову не пришло обвинять ее в чем-то или давать ей обидные клички. Она была просто Сусанной. Моей любимой Сусанной, самой лучшей на свете. Я любила ее всем сердцем и никогда не считала своей собственностью. Пускай бы она хоть совсем голой разгуливала, я бы только побеспокоилась о том, как бы она не заболела, все-таки в Виндхельме очень холодно, и даже в таверне было довольно прохладно, хозяйка экономила дрова для камина и отапливала помещение кое-как, — Луаффин вдруг обхватила себя руками и задрожала от рыданий. — В итоге Сусанна и правда… оказалась голой на морозе… маньяк раздел ее, и мне даже страшно представить, зачем он это сделал. Она была совсем белая… как снег… я так хотела ее согреть, завернуть хотя бы в свою вязаную шаль… кажется, люди вокруг решили, что я сошла с ума. Они были не далеки от истины. Меня оттащили от ее изрезанного тела, а я кричала и выла, словно дикий зверь. Снег падал на нее и не таял, а мне в моем помешательстве казалось, что ей холодно, и ее надо поскорее отогреть у камина. Я просто отрицала очевидное, не хотела верить, что вижу растерзанный труп любимой женщины и ничего не могу сделать. Я до сих пор прокручиваю в памяти события незадолго до ее смерти. Когда маньяк ее убил? Как бы я могла это предотвратить? — Никак, — Ралоф печально покачал головой и осторожно обнял плачущую Луаффин. — Ты ничего не могла сделать, поверь мне. — А вдруг могла? Вдруг я спокойно грелась у камина, пока он раздевал ее, колол и резал? Если бы я только знала об этом, если бы вовремя прибежала на то кладбище, где ее потом нашли… — То в итоге на кладбище прохожие обнаружили бы уже два трупа, вот и все. Ты ведь не воительница, а бардка. Ну, что бы ты сделала? — Не знаю, — Луаффин шмыгнула носом. — Огрела бы маньяка лютней по голове, наверное. — Я слышал об этих убийствах, все происходило стремительно. Ты бы ничего не успела сделать, только сама бы погибла вместе со своей возлюбленной. Кому это надо? — Мне. Тогда бы мне не было так больно жить дальше. — Вряд ли на том свете тебе будет не так больно, ты ведь и сама мне сказала, что даже так не встретишь Сусанну снова, верно ведь? — Да, все так, — Луаффин кивнула с тяжелым вздохом. — И это ужасно несправедливо. У меня вообще нет шансов вновь быть с ней рядом. Что за религию вы выдумали, в которой после смерти можно оказаться в раю лишь с другими нордами и нордками? Разве это рай для тех, кто любил другие расы и народы? — Ну, а разве к Азуре попадают те, кто в нее не верят? — Нет, но они могут поверить и попасть, а в Совнгард меня не пустят даже в том случае, если я помолюсь Талосу возле его алтаря и убью себя прямо у ног его статуи. — Не нужно так унижаться даже ради неземной любви, — Ралоф покачал головой. — Ты ведь не любишь Талоса, да и вряд ли тебе бы понравилось провести целую вечность в Совнгарде. Это рай для воителей и воительниц. И, кстати говоря… а с чего ты вообще взяла, что Сусанна попала именно туда? Разве она была воительницей? — Нет, но ведь она была нордкой. — Если она предпочитала восемь имперских божеств, то, наверное, попала в Этериус. Совнгард является его частью, но Этериус гораздо больше и гораздо более открытый для разных рас. — Значит, я могу объявить себя последовательницей Мары, Дибеллы или Кинарет, а потом… — Ох, — кажется, до Ралофа только теперь дошло, что он подал Луаффин не очень-то хорошую идею. — Послушай, не торопись, пожалуйста. Ведь я же не жрец. Вдруг я что-то перепутал? Вдруг ты попадешь в Этериус, а Сусанны там не окажется? Почему бы тебе не расспросить жрицу Кинарет в Вайтране? Или жрицу Мары в Рифтене? Или жрицу Дибеллы в Маркарте? А еще лучше, их всех по очереди? — По-моему, ты просто тянешь время, потому что не хочешь моей смерти, — заметила Луаффин. — Да, тяну, — признался Ралоф. — Да, не хочу. Но разве я не прав? — Прав, — со вздохом призналась Луаффин. — Я расспрошу жриц. — Не торопись, прошу тебя. На тот свет все равно невозможно опоздать, умереть ты всегда успеешь. Зря я рассказал тебе про Этериус. Язык мой — враг мой, как говорится. Но почему бы тебе для начала не рассказать ярлу Вайтрана о драконе? Это и правда необходимо сделать. — А что, кроме меня в Вайтран сходить некому? — Луаффин нахмурилась. — Кажется, ты решил просто завалить меня поручениями, чтобы я отвлеклась от своей идеи. — Да, ты меня раскусила, но ты все еще должна мне одолжение. Я тебе жизнь спас, помнишь? Причем дважды, первый раз по дороге на казнь, а второй раз, когда тебе стало плохо на улице уже здесь, в Ривервуде. Так что ты должна мне даже не одно, а два одолжения. — Вымогатель, — проворчала Луаффин. — И какое же второе? — А второе я еще пока не придумал, так что не вздумай сбегать от меня на тот свет до того, как я сообщу тебе о своей следующей просьбе. — Не слишком затягивай с раздумьями, а не то я решу, что тебе уже ничего не надо. — А вот не надо меня торопить, я от этого еще хуже начинаю соображать, — Ралоф хитро улыбнулся. — Послушай, смерть от тебя уж точно никуда не сбежит. Поживи еще какое-то время. Пожалуйста. Я к тебе уже как-то привыкнуть успел, что ли… — Знаешь, я раньше всегда думала, что камень на сердце — это просто такая метафора. Оказалось, что нет. Я действительно чувствую тяжесть и тесноту в груди, я физически ее ощущаю, понимаешь? Сусанна то и дело мерещится мне в мимо проходящих девушках и женщинах. Кажется, я схожу с ума. Во снах я тоже вижу ее. Мне очень больно, так больно, что хочется вырезать эту боль из груди острым клинком. — Возьми, — Ралоф вдруг снял с пояса какую-то флягу и протянул ей. — Что это? — Ну, а ты как думаешь? Алкоголь. Строс М’Кайский ром, если точнее. Очень хороший и качественный. Возможно, это не самый лучший способ справляться со скорбью, и если все время заливать горе крепкими напитками, то легко можно впасть в зависимость, но по мне так уж лучше пусть ты будешь пьяной, чем мертвой. Только не говори никому, что я пью не нордскую медовуху, а заграничный ром. Луаффин достала из фляги пробку, боязливо принюхалась, поморщилась, сделала глоток и закашлялась. Судя по ощущениям, в бутылке было закупорено самое настоящее жидкое пламя. — Разве ты никогда раньше не пила крепкие напитки? — удивился Ралоф. — Пила… слабое сладкое вино. — Нет, такое тебя сейчас не проймет, разве что ты выпьешь целое ведро такого вина. Попробуй глотнуть рома еще разок. Я ужасно себя чувствую, как будто бы я тебя спаиваю, но на трезвую голову ты уж точно сделаешь себе что-нибудь нехорошее. — Да, как будто бы в пьяном состоянии я не смогу этого сделать, — Луаффин фыркнула, но все-таки отпила еще немного, при этом ее зрачки расширились. — Не сможешь, — Ралоф хитро улыбнулся. — Ты, наверное, еще никогда по-настоящему не пьянела. Ты даже до выхода из городка едва ли дойдешь, не то что до какого-нибудь обрыва. А острые предметы я тебе не дам. — Ах ты… — Луаффин так возмутилась, что даже пролила на себя и одеяло немного рома. — Ну, и кто же я? — Ралоф улыбнулся еще шире. — Мой спаситель, — нехотя призналась Луаффин и отпила из фляги еще немного жгучего напитка. — На самом деле, я даже не знаю, — признался Ралоф. — Я все время так тебя спасаю, что и сам не уверен, не делаю ли тебе только еще хуже. — Да ну тебя… — неразборчиво пробормотала Луаффин, протянув руку за красным платьем. — Если ты хочешь переодеться, то я, пожалуй, выйду. Суп на столе, помнишь? Из него так себе закуска к рому, но супчик очень вкусный и горячий. Ложка лежит там же. И хлеб. А вот нож я, пожалуй, заберу. Ралоф взял нож со стола и вышел на улицу. Домик у его сестры был совсем крохотный, так что ему хватило всего несколько шагов до входной двери. Нож он засунул в карман. Погода в Ривервуде наладилась, дождь перестал лить, а солнце высушило мелкие лужицы. Настроение у Ралофа было если не прекрасное, то хотя бы вполне приемлемое… ровно до того момента, когда он увидел Хадвара. — Ты! — взревел Ралоф. — Да как ты только посмел сюда заявиться, предатель?! — У меня тут вообще-то дядя Алвор живет! — возмутился в ответ Хадвар. — Сам-то ты как посмел здесь объявиться, мятежник?! — А у меня здесь сестра Гердур живет! Вот уж не думал, что у меня в соседях предатель родины! — А я не знал, что у меня в соседях сепаратист, который хочет утопить Скайрим в крови из-за своего религиозного фанатизма! Молился бы себе Талосу по-тихому, так нет же! Обязательно надо было встать под знамена Маркартского Медведя! — В той дрянной книжке написана наглая ложь! Расспроси население Маркарта, разве там кто-то жалуется на потерю родных и близких? А вот в Солитьюде, как я слышал, хотят казнить Рогвира! — И поделом ему, предателю своего короля! — Да я тебя сейчас… — Ралоф выхватил из кармана нож, но сделать ничего не успел. По направлению к ним, пошатываясь, кое-как брела Луаффин в едва застегнутом красном платье. Она остановилась возле Хадвара и показала на него пальцем в обвиняющем жесте. — Это он хотел нас казнить? — спросила она. — Никого я не хотел казнить, я просто подчинялся приказам легата Рикке, — голос Хадвара вдруг зазвучал не столько возмущенно, сколько виновато. — Я говорил ей… — Ничего ты ей не говорил, — перебил его Ралоф. — Во всяком случае, я ничего такого не слышал. — Говорил, — упрямо повторил Хадвар. — Еще до вашего прибытия, но она меня не послушала. Что я мог сделать? Я солдат. — Я тоже солдат, и я выбрал служить тому, кто не рубит головы направо и налево, словно Пелагий Безумный. — Это возвращает нас к книге о Маркартском Медведе. — В которой написано одно сплошное вранье. — Тебе-то откуда знать? Ты там был? — Я был в Маркарте позже, и никто ничего не говорил о массовых казнях. — Ага, так они и пожалуются на Ульфрика его приспешнику! — Это ты кого сейчас приспешником назвал?! — Довольно! — это уже был пьяный голос Луаффин. — Лу, вернись в дом, — попросил ее Ралоф. — Пожалуйста. Ты пьяна. — А кто в этом виноват? — резонно на это возразила Луаффин и повернулась к Хадвару. — А ты… ты… ЧТОБ-ТЫ-СДОХ!!! Хадвар ожидал чего угодно, но уж точно не того, что его буквально сдует с места, а Луаффин все никак не унималась. — ОТ-ВЯ-ЖИСЬ!!! ТЫ-ДОС-ТАЛ!!! ОТ-ВА-ЛИ!!! Каждый крик разбушевавшейся Луаффин производил новый неожиданный эффект, причем, кажется, совершенно случайный. Хадвару подпалило броню, его обдало сильным холодом и тут же снова отбросило назад, он даже встать не успел. — Хватит, Лу! — внезапно вступился за него Ралоф. — Что бы ты ни делала, прекрати это немедленно! — Но он же… он же… — Луаффин вдруг снова всхлипнула. — Не он убил твою возлюбленную. А наши политические разногласия я с ним сам улажу. Иди домой есть суп. Прошу тебя. Пожалуйста. Ты ведь даже не застегнулась толком. Люди смотрят. — Ну, и пусть смотрят, — Луаффин махнула рукой, но платье все-таки кое-как застегнула, хоть и не до конца. — Ладно, я пойду домой. — Никуда ты не пойдешь! — появившийся словно из ниоткуда стражник подбежал к ней и схватил за руку. — С тебя штраф в сорок септимов за… за… что бы ты там сейчас такое ни делала. — Как-то подозрительно быстро ты бегаешь для того, у кого одну ногу прострелили, а другую отдавили. Видимо, деньги — это самое лучшее лекарство, — заметил Ралоф. — Давай-ка я дам двадцать септимов, но тебе лично, и ты забудешь об этом незначительном происшествии? — Тридцать пять септимов. — Двадцать пять. — Тридцать. — Ладно, держи, — Ралоф достал из мешочка на поясе нужную сумму. — И иди гуляй, болезный. — Что это было? — Хадвар с тихим стоном сел, приняв хотя бы относительно вертикальное положение. — Не знаю, — Ралоф протянул ему руку, чтобы помочь встать, но Хадвар ее проигнорировал. — Да ты меня не бойся, чай ладонь-то у меня не отравленная. — Я тебя не боюсь, с чего ты это взял? — проворчал Хадвар, все-таки схватившись за руку Ралофа и поднявшись с земли. — Держи свою странную данмерку подальше от меня. — У нее вообще-то есть имя. — И какое же? — Ну… — Ралоф только сейчас вспомнил, что полное имя Лу он так и не выучил, но попасть впросак перед Хадваром ему почему-то ужасно не хотелось. — Ее зовут Лу, я ведь уже говорил, вот буквально только что. — Это не имя, а какая-то собачья кличка. Как ее на самом деле зовут? — Захочет, сама скажет, — смущенно пробурчал Ралоф. — Лу-у-у-а-а-а-ф-ф-ф… — Луаффин попыталась выговорить свое полное имя, но потом махнула рукой. — А, ну и ладно, к скампу все, ты тоже можешь звать меня просто Лу, хоть ты и гад, каких поискать. — Я не гад, — возмутился Хадвар. — Я просто выполняю приказы. — Ага, небось бандиты из банд тоже так говорят, — заметил Ралоф. — И служители темных культов. И еще вампиры, поговаривают, будто бы у них нынче тоже есть какой-то свой главарь. — Я не желал тебе смерти, Ралоф. — Да, и я тебе тоже не желал смерти, Хадвар. — Ты схватился за нож буквально несколько минут назад. — А ты за топор. Ну, не ты лично, но ты этому посодействовал. Однако же вот мы оба стоим живые и со всеми конечностями на своих положенных местах. — Я мог бы доложить о твоем местонахождении начальству, но я не хочу этого делать, и я этого не сделаю. — А я мог бы сделать так, чтобы ты не дошел до своего начальства, то я тоже этого не хочу и не причиню тебе вреда. — Почему же? — спросил Хадвар. — Ну, а ты почему? — эхом отозвался Ралоф. — Я просто не хочу еще больше ненужного кровопролития. — И я… поэтому… — не особенно уверенно ответил Ралоф. — Кстати, у тебя ожог на руке и синяк на ноге. Хочешь целебное зелье? У меня еще немного осталось после исцеления Лу, все равно девать некуда. — Сам куплю, я не бедный, — проворчал Хадвар. — Можно подумать, будто бы тебя больше никогда не ранят, что ты так целебными зельями разбрасываешься. И вообще, хватит разглядывать мои руки и ноги. Тебе что, больше заняться нечем? Лучше выясни, что такое с этой твоей Лу. Ладно я, но если она еще так на кого-нибудь наорет, то ей не избежать тюрьмы. — Я же просто немножко покричала, — смутилась Луаффин. — Я и сама не знаю, что на меня нашло. — Тогда лучше тебе об этом узнать и поскорее, — ответил на это Хадвар и похромал по направлению к лавке всякой всячины. Ралоф сделал какое-то странное движение, словно хотел протянуть к нему руку и поддержать, но тут же опомнился и сделал вид, что просто помахал на прощание. — Ты ведешь себя очень странно, — очень тихо заметила Луаффин. — Как и ты, — шепотом отозвался Ралоф. — Я хотя бы не бегаю за тем, кто послал меня на плаху. — Нет, ты бегаешь за умершей. — Да чтоб тебя… — Ладно, прости, я перегнул палку. Мне не стоило этого говорить. — Пошли вместе супа поедим, а? — Ну, пойдем, — согласился Ралоф и подставил локоть, чтобы она могла за него держаться. — Кажется, не только мне одной нужно отвлечься. — Наверное, — Ралоф вздохнул. — Тебе когда-нибудь случалось смотреть на кого-то и чувствовать пожар внутри? — В смысле любовь? — Нет, в смысле пожар. В теле. Насчет любви не знаю, но для нее еще пока что как-то все же рановато. — Ах, это… нет, мой внутренний костер еще надо постараться разжечь. Приласкать, нежные слова на ушко прошептать и все такое прочее. Неужели Хадвар настолько хорош? Что, неужто больше ни одного симпатичного норда во всем Скайриме не нашлось? — Да нет, есть и другие красивые норды, но… — Ралоф озадаченно почесал голову. — Да я и сам не знаю, в чем тут дело. Вообще-то я должен был его побить за все, что он сделал или пытался сделать. Но не хочу. Это нормально? — Не очень. — Ладно, дай-ка сюда мою фляжку, я тоже глотну рома разок-другой. На абсолютно трезвую голову я все это безумие воспринимать отказываюсь. — Никакого безумия тут нет. Ты просто запал на своего врага, что глупо и странно, но не более того. — Твои крики — это тоже просто маленькая странность? — Мои крики… — Луаффин беспомощно замолчала. С ней и правда происходило что-то странное, но вот только что именно?