по дому гуляет ветер

связка ключей. разве что ни к какой двери они теперь никогда не подойдут. куча непонятных брелоков, проволок с бисером, скрепок, веревочек, ниточек, девчачьих заколок и даже крышек от пивных бутылок - все они громко и противно бренчат, стоит едва пошевелить сим механизмом, вселяющим ужас не только внешне и, кажется, способным вскоре начать самостоятельную жизнь. и, собственно, парочка ржавых ключей - один малюсенький, от внутреннего замка, второй побольше - от основного, наружного. наружного. от мысли об одном только чем-то, находящемся снаружи, тело будто пронзают тысячи игл (от липкого ледяного пота они ещё и ток проводить начинают), и, пока оно бьётся в конвульсиях, воспалённый мозг, постепенно превращающийся в пульсирующую и изрыгающую фонтанчики крови кашу, транслирует перед глазами один сплошной ряд мешанины из квадратиков, на которых такое же непонятное месиво, и оно висит, не перестает с бешеной скоростью носиться взад-вперед, пока от этой веселой карусели не отхаркиваются все имеющиеся внутренние органы, пока ребра не выворачивает наизнанку. изнанка. а вот теперь звучит куда приятнее. нет, с той дрянью в закуточке явно надо что-то делать, и чем скорее, тем лучше. только почему-то никто, совершенно никто ничего и не собирается. все лишь, восторженно раскрыв рты, с волнением пялятся на ниточку, на которую нанизано где-то с десяток фотокарточек. где-то с десяток кругов ада, откуда никому и никогда не суждено будет выбраться, и отсрочить, избежать никак нельзя. а они со слепым раболепством смотрят и чуть не молятся. вот ведь... дерьмо. хотя ему бы отнюдь не желательно говорить таких слов. хотя он ведь не произносит их вслух. поэтому насрать. как же иногда приятно не разговаривать. но чаще всего только сплошные проблемы. таскайся вечно с блокнотиком, как дурак. разве что здесь никто не придерется. главное, что руки-ноги есть и нормально функционируют, а остальное дело техники. впрочем, с руками-ногами тоже организовывается такой красивый вариант, как протезы. лишнюю чревовещалку же фиг добудешь. поэтому, что называется, работай рукой. здесь хоть, опять-таки, никого не парит, какой. да можешь ногой писать, все только рады будут позырить на цирк очередного урода и, чай, поаплодируют. иногда, конечно, можно обойтись и без блокнота, только обычно ничем позитивным тоже не заканчивается. правда, не со всеми. но опираться-то надо на большинство. он, не сумев дольше выслушивать душераздирающие речи третьего о неудавшемся приключении до наружности посредством окна, машинально хватает блокнот с всегда заранее вставленным между колец карандашом, из вредности прибавляет громкость на радио и выходит. исходящий от третьего полный презрения и праведного гнева взгляд он буквально ощущает спиной. впрочем, наплевать. если б его хоть немного трогали такие мелочи, он наверняка свихнулся бы давно. вскоре, минуя один этаж и весьма красноречивую табличку, он открывает нужную дверь, однако отчасти предсказуемо никого за ней не обнаруживает. ну, да, станут они в столь ранний час всей компанией ошиваться в своем гадюшнике, а уж особенно та ее часть, ради которой он сюда и наведывается. честно сказать, мерзотная комнатушка. он бы под страхом смерти и дня тут жить не стал. радуют лишь вечно занавешенное окно и тот факт, что порой среди не поддающегося счету хлама реально есть шанс нарыть что-то годное. только рыться придется неделю. а прельстит подобная участь разве что арамису, по милости коего хлам и распространяется - тащит решительно все, что плохо лежит: замызганный и почти черный коврик при выходе изнутри, развешанные по стенам афиши и плакаты с известными и не обязательно личностями, просто постеры голых тёток и безумное количество дурацких открыток, горкой сваленные на полу пластинки, которые не на чем даже слушать, зато есть три штуки радиол разной степени старинности и одна полупустая кассета от бабинного магнитофона, ещё есть деревянная кухонная доска, расписанная под хохлому, с уже изрядно облупленной краской, масляный радиатор, дорожный знак «стоп», местами порванный спальный мешок, две почти идентичных внешне акустических гитары, просто лежащих друг на друге под столом... перечислять до бесконечности можно и страшно представить, какая трагедия творится в шкафу или тумбочке. смысла не имеет говорить про валяющиеся сплошь и рядом хабарики, бутылки из-под лимонада или пива (чаще именно его), фантики из-под конфет и иногда кое-чего другого. а находясь внутри дольше пяти секунд, особо склонные подвержены риску заработать астму, ибо из-за степени прокуренности помещения вкупе с духотой дышать совершенно нечем: об окне, логично заметить, все категорически забывают. вот и сейчас он, не найдя внутри признаков жизни, кроме долбанной плесени по углам, выходит, вернее, выбегает, вон, закрывает дверь и глубоко вдыхает носом воздух. оный, правда, тоже не многим свеж, но явно получше. затем он улавливает непривычно громкие звуки из окна коридора и подходит, дабы прояснить ситуацию. а творится там следующее: на крыльце с флегматичным выражением лиц сидят и курят художник с анархистом, а в десятках шагов от них, напротив окон девичьего крыла, приплясывает арамис с очередной гитарой в руках и поет (если это вообще можно назвать пением) нечто вроде: «я люблю тебя, сучечка. я никогда не перестану любить тебя, сучечка». да уж, бедная белка. повезло же ей с этим идиотом. не испытывая желания дальше наблюдать разворачивающийся спектакль, он идёт вперёд, к перекрёстку, только вскоре потёртый паркет превращается в хлюпающий темно-зеленый мох, стены растворяются, а над головой, сквозь плотно смыкающиеся кроны леса, просачивается золотистое солнце. он идёт довольно долго, пока не выходит на поляну, где на выпирающих из-под земли древних и могучих корнях расположился, вернее сказать, развалился, дьявол, ковыряющий откуда-то взявшуюся ссадину на тыльной стороне ладони, отчего вдоль всего его предплечья тянется тоненькая оливкового цвета струйка. дьявол кривится, тихо шипит и дёргает рогатой башкой. рога его всё-таки по форме больше напоминают кошачьи уши, а дебильный хвостик с заострённым кончиком только усиливает эффект. в конечном итоге, не без помощи весьма развитого чутья, дьявол замечает нарушителя покоя и, улыбаясь, отрывается от увлекательнейшего действия. - наконец-то ты явился, мой маленький мефистофель. того такое обращение немного настораживает, но он лишь фыркает, подходя ближе и скромно присаживаясь прямо на влажную почву. - ты мне в четвертый раз кличку поменять собираешься? - нет, твоя нынешняя меня вполне устраивает, эм-кей. просто так - понравилось, как звучит. «эм-кея» аж передергивает от такого обращения. уж лучше «мефистофель», хотя с какой стороны посмотреть. он едва не скрежещет зубами, когда произносит: - если она тебя так устраивает, чё ж ты её вечно коверкаешь? дьявол лишь усмехается, возвращаясь к прежнему занятию, поскольку ссадина затягиваться ну никак не хочет, хотя на этой стороне она должна бы давно исчезнуть. - где умудрился? - без каких-либо оттенков в голосе спрашивает мастер-киллер и следом, едва дьявол открывает рот, чтобы ответить, чуть недовольно добавляет: - и мог бы снять, вообще-то, очки, сейчас они тебе незачем. дьявол улыбается как-то не совсем по-доброму, больше скалясь, однако очки снимает и кладет на кочку возле себя. мастер-киллер остаётся вполне доволен. - а ещё перестать бы тебе строить из себя немощного колясника, все ведь прекрасно знают правду. так ты скорее кажешься лицемером, нежели сочувствующим звеном. - ты пришел, чтобы отчитывать меня? - только ставлю перед фактом. а то ты его, похоже, не видишь. - спасибо за каламбур, я оценил. - всегда пожалуйста. мастер-киллер смотрит в оливковые глаза, внутри которых плещется категоричное равнодушие, пытаясь прочитать нечто, скрытое за этой почти полупрозрачной пленкой. у него самого глаза ярко-бирюзовые, и порой его это раздражает, а почему именно - он точно не знает. дьявол хоть даром внедряться в сознание не обладает, зато обладает умением практически за долю секунды ощущать на себе чей-то взгляд, что у него выходит по большей части на подсознательном уровне, нежели он специально пытается на чем-то концентрироваться. - иногда ты пугаешь вот этой вот своей особенностью залипать в одну точку и стоять столбом (ну, или сидеть). в такие минуты я порой рад, что не всегда могу тебя видеть. и все бы ничего, только какого-то хрена сейчас твоей долбанной точкой «залипания» являются мои глаза. или переносица... да как-то пофиг. эм-кей, прием! - ещё раз меня так назовешь - не потружусь притащить сюда паяльник и выжечь им тебе глаза. хоть с серьезными намерениями он приводить приговор в исполнение, конечно, не собирается, тем не менее такое желание присутствует, а значит полностью отрицать возможность его осуществления нельзя. - почему все так ненавидят именно мои глаза?.. - говорит дьявол с какой-то долей наивного непонимания - впрочем, лишь для того, чтобы развеять тишину и вытащить вновь затерявшегося в своих мыслях мастера-киллера. тот тут же сообщает: - впрочем, я по другому делу здесь. - просветите же меня, товарищ вечно-справедливая-юстиция. мастер-киллер в очередной раз пропускает мимо ушей дурацкую подколку. - я знаю, что средь вас, мерзких низшекровок, затевается заговор, и не смей искать отговорки, не отговоришься, ты не золотая роща. - нифига се у вас метафоры, молодой человек. - я же предупредил насчёт отговорок. говори правду, отродье дьявольское, мутите вы что-то или нет? - и я попросил бы не называть меня мерзким, не уподобляйся сраным гемофашистам. - я же все равно узнаю правду. - ты ее уже знаешь. - то есть ты и твой тот пивной череп недоделанный удумали устроить революцию? - во-первых, я не сказал конкретно. во-вторых, йорик даже не прыгун - он вообще не может. и хватит так его гнобить. я же ничего про дылду твою очкастую не говорю, хотя зуб на него у меня имеется много лет. - во-первых, третий тебя взаимно недолюбливает. во-вторых, тебя недолюбливает половина дома точно. в-третьих, в их числе и я. а насчёт йорика, так и быть, извиняюсь, зря быканул. - спасибо за лестные слова. - не за что. и вообще-то третий может. дьявол почти поперхнулся собственной никак не хочущей сворачиваться кровушкой. что, по-хорошему, странно, ибо он ведь низшекровка. - нет же, - упрямо, однако со сквозящей в тоне неуверенностью отрицает он. - да же. с помощью снов. одна его часть каким-то образом отделяется от него и уходит. сюда. к утру он, конечно, обо всем забывает. однажды он заболел и лихорадил полночи. когда я каждого из стаи выгнал по разным заданиям, попытался пойти за ним, чтобы внедриться в его сознание и успокоить хоть немного. не был уверен, конечно, что хоть чем-то помогу, зная его неспособность, однако обнаружил нечто странное и в корне неожиданное. он не то что может, он представляет явную угрозу. он псионик. ты понимаешь, что это значит? - как ты это понял? - ты тупой или прикидываешься? - невозможно, чтобы здесь было два псионика. - вот о том и речь. рапунцель хоть осознает свои действия. третий же почти неконтролируем. - хах. боишься, что преимущество окажется на нашей стороне? - не у вас одних есть скрытое оружие, не обольщайся. - и чем же нас теперь смогут напугать высшекровки, у которых из сильных сторон только понты? - у них есть художник. да, он всего-навсего прыгун, но это не означает, что он не опасен. и из лично вас, зеленокровок, не забывай про белку, которая предана арамису больше, чем анархист той подозрительной херне, какую ты ему постоянно толкаешь за моей спиной. белка, возможно, и относится скорее к низшим, однако исключительно по одной ясной причине не переходит на вашу сторону. - а к кому ты отнесешь себя, верная юстиция? - я на то и «юстиция», чтобы сохранять нейтралитет, и вот что я тебе скажу: я знаю, что вы задумали, и ты тоже прекрасно это знаешь; я также знаю, что совсем скоро вы уйдете отсюда - кто куда, неважно - и положите начало чему-то необратимому. то, за что потом придется отдуваться мне. так вот учтите - отдуваться я не намерен. вы хотите войны - вы ее получите. только худо потом будет вовсе не вам. и скорее всего не мне. - а кому? - всем им. внешне дьявол выглядит полностью спокойным, но внутри ему становится совершенно не по себе. он понимает, что мастер-киллер говорит не просто так. потому что он никогда и ничего не говорит просто так. однако не в дьявольской компетенции показывать свои сомнения и тем более страх перед кем угодно. пускай даже перед тем, кто при любом удобном случае может покопаться в сознании. - ты речами-то не разбрасывайся, мастер-киллер. я здесь дьявол, и я же здесь пророк. не отнимай у меня хлеб! - поживем - увидим. неспроста он сказал эти слова, ох как неспроста. но дьявол, решительно настроенный выглядеть по-максимуму скептично, только усмехается, достает откуда-то из-за пазухи небольшой листочек, помятый и кое-где заляпанный кровью, и протягивает его мастеру-киллеру. тот, понимая его, дьявола, намерения, устало вздыхает, закатывает глаза и забирает, машинально пихая в карман. - и совсем не интересно посмотреть? - с ноткой обиды в тоне спрашивает дьявол. - у меня нет сейчас охоты разбираться в твоих каракулях. уж лучше гребанная азбука морзе - там хоть палки да точки одни, не надо долго раздумывать: «п» это, «к» или «н», а то и вообще «и». - то ты все жаловался на то, что тебе пришлось эту сраную азбуку выучить, то внезапно отдаешь ей предпочтение! - ой, заткнись, ради своего ненаглядного гогспода бобга. дай запомнить лес чистым и наполненным душистым запахом его трав и пением птиц, а не залитым сплошь и рядом радугой вашей крови и полным удушающей вонью ненависти. мастер-киллер встаёт, проходит вперёд пару шагов, останавливается, нащупывает в кармане бумажку, достает ее, вертит между пальцев и, словно забывая только что сказанные слова, произносит, не поворачиваясь к собеседнику, с непринуждённостью, на какую вообще способен: - а чего там? - да так, стишок, - в тон отвечает дьявол, привыкший поступать точно так же. от него-то мастер-киллер этому и научился. он в целом у него очень много чему научился. мастер-киллер просто кивает и бредёт обратно, в дом. выходит он, как обычно, не оттуда, откуда заходил. ну, разумеется. у дьявола ведь пунктик на всячески возможные изменения дорожек. и касается это абсолютно всего. дьявольское отродье. мастер-киллер не смотрит, куда именно идёт, и в конечном счёте вновь оказывается неподалеку от причудливо разукрашенного коридора стаи анархиста, почему-то сразу вспоминая одну недооткрытку, висящую на специально отведенной стене их комнаты среди множества похожих по качеству картинок. та фотография стала единственной, на которой запечатлен эм-кей, и он не то чтобы сильно расстроен, но она будто бы навсегда является своеобразной его родиной, ибо сделана была во второй день его пребывания здесь. до чего же он ее ненавидит, тем не менее. а почему именно - тоже не знает. снято не то чтобы очень плохо, но в те времена что-либо хорошо снять вообще считалось невероятно огромным успехом, тем более что фотографировал их матричник, тогда имеющий другое прозвище и крупнейший задвиг на фотографировании всего, что движется и нет. радует только одно - там нет никого из нынешних мастеркиллеровых состайников, кроме разве что не успевшего вовремя сдриснуть из кадра третьего, в тот момент обладающего не слишком подходящим расположением духа и оттого запечатленного лишь наполовину. какая ирония. помимо того, на фотографии имеется недовольная верхняя часть тела анархиста, не вовремя для себя решившего выйти прогуляться; полуобкуренный и оттого невозмутимый (впрочем, как и всегда) дьявол, которого попросили спешно спрятать курево, поэтому он находится в неестественной позе, стоя руки по швам, с приподнятым подбородком, но при этом ссутулившись и полусидя на перилах; внизу, возле перил, стоит сам мастер-киллер, смотря прямо в камеру исподлобья, но, поскольку лицо находится в тени, его не очень-то видно и выглядит он не так угрожающе, хотя теперь ему кажется, что он тогда воспринял все больно близко к сердцу и не стоила игра свеч; на крыльце стоит художник вполоборота, с немного приподнятыми руками и удивлённым выражением лица, ибо его, до этого что-то увлеченно втирающего анархисту, застают врасплох; видна, засветленная бликом, развеселая рожа арамиса, который, по-турецки скрестив ноги, сидит на балконе и размахивает руками, из-за чего одна рука закрывает половину самой рожи, а у второй половины закрыт глаз, так как денек выдался весьма солнечный; ещё из дальнего левого угла заметен гробовщик, даже не подозревающий о том, что тоже является частью данной маленькой истории, поскольку в то время его куда значительнее интересует кучка котиков, которые нередко любили собираться у дома, потому что гробовщик их подкармливал. ещё в окне проглядывается тень бездельника, но его давно уже нет. затерявшись в никогда не нужных, но порой возникающих против воли воспоминаниях, мастер-киллер не замечает выходящего из-за угла кальмана, у которого, впрочем, и без очередного дурного ребенка дел по горло, поэтому кальман лишь фыркает, даже не смотря в сторону того, с кем он случайно сталкивается, и продолжая идти в одному ему известном направлении. иногда за такой пофигизм многие и любят кальмана. мастер-киллер не исключение. им всё-таки более-менее повезло с воспитателем. ну, так кажется до того момента, пока вдруг не объявляется матричник. тогда хреново абсолютно всем. даже дирекции. но у мастера-киллера сейчас другая задача. ему надо запечатлеть в истории дома очередной долбанутый дьявольский стишок. и не важно, что по факту там заложен охренеть какой глубокий смысл (настолько глубокий, что его почти... не видно). и неважно, что мастеру-киллеру они так-то нравятся. не важно вообще ничего. он доходит до стены, на которой обычно пишет, достает черный маркер и листок, разворачивает его и переписывает, не особо вчитываясь в содержимое. он любит читать только потом, когда стих появится на стене, причем никогда не записывает полностью весь поэтический высер дьявола, а лишь какой-нибудь отрывок, по его мнению наиболее достойный быть выставленным на всеобщее обозрение. об этом дьяволу, безусловно, не говорится. а может, он и догадывается. в любом случае - неважно. однако сегодня он пишет непривычно много:

«что может быть проще последнего рывка? неважно, где. даже неважно, как, почти что. стереть с лица следы недавнего плевка, сказать: "ничего. разве это враг? да что ты!" вонючей гнилью наполнив до краев колодец снов, мой колодец снов, слепые взгляды заброшенных домов - этот день уже был когда-то. чистая, теплая, красная, добрая, яркая, сладкая, страшная, гадкая, липкая, мертвая, твоя, твоя, твоя, твоя...»

мастер-киллер бегло оглядывает исписанную стену, и взгляд невольно зацепляется за строчки:

«устали кони, я как камень брошенный. устал и я, я стал спокоен, как змея. иду туда, туда, где был непрошеным, нет во мне огня и нет меня».

ничего себе раритет откопал, думает он. он написал этот стих давным-давно - настолько, что даже успевает забыть про него насовсем. причем написаны эти строчки где-то в дальнем углу, ибо тогда у него недоставало наглости и смелости писать на более видном месте. впрочем, он до сих пор не любит показывать кому-то свои мысли, но среди его состайников не существует понятия «конфиденциальность» как такового в принципе, потому что в блокнот рано или поздно одна особо двуличная падла заглянула бы, так что мастер-киллер лучше выскажется сам. «выпишется»? и до чего ж здесь много стихотворений художника. прям целый рассадник поэзии. и это только одна стена. а их во всем доме немало. среди всего художникового культурного наследия мастер-киллер замечает два скромных трехстишия, от которых, тем не менее, тело дёргается от внезапного озноба:

«дней прожитых не жалейте, навсегда сжигаются мосты. только спины вокруг, огонь остыл. иногда отражения вместо видишь в зеркалах пустое место - исчезаешь ты».

кто? действительно, кто, если не биполярная двуличная падла?