«для каждого человека ближний - зеркало, из которого смотрят на него его собственные пороки. но человек поступает при этом, как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку. убогий человек, не имеющий ничего, чем он мог бы гордиться, хватается за единственное возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит. человек - единственное животное, которое причиняет другим боль, не имея при этом никакой другой цели. все, о чем повествует история - в сущности, лишь тяжкий, затянувшийся и запутанный кошмар человечества. и я не хотел бы быть богом, который сотворил этот мир, потому что страдания этого мира разбили бы мое сердце».
и чуть ниже, как бы подальше, но по-прежнему близко, так что выглядит, будто данная приписка имеет мало-мальское отношение к предыдущим словам:«(кто виноват? кто угодно, но только не я).»
- надо же, не думал, что на нашей стеночке присутствует проза, - вслух комментирует художник - конечно, с иронией. - ага, ты почитал бы почти-трактат моего брата на тему веры, надежды и любви. - а что, по-моему, прикольная штука. - я теперь ненавижу это слово. - да брось. немного помолчав, художник продолжает: - последней прозаической штучкой тут являлось мое высказывание про муху. но самое странное другое: я, кажется, знаю, кто, дьявол меня возьми, мог это написать! - повыбирай ты выражения! - почти со злостью говорит анархист. - что-что? ты имел в виду мое дьявольски неуместное ругательство? - да, художник, и не валяй дурака. ты не хуже любого знаешь, что оно хоть и у всех на слуху, но всуе сие имечко лучше не упоминать. - ой, кому это повредит? смотри: дьявол, дьяволище, дьявуличка, дьяволицкое, дьявольски, к дьяволу, дьяволиада... - ХВАТИТ! сейчас тебя в кофейник обратно затолкаю. нихера себе ты... - а почему бы тебе не... - слушай, мне пофиг на тебя, блин, какая у тебя идея там, маленькая птичка там, не маленькая или ещё что, мне пофиг, хоть мертвые пираты, хоть, блин, у деда ружья не было, и поэтому его волки сожрали, хоть кузен-вампир с выбитыми клыками, хоть чел с восковыми бабами, блин, хоть фея-повелительница мух, мне на это насрать, понимаешь, да? сколько у тебя там девок, чё ты на свой фотик там снимаешь, значит, какой лимонад хлещешь, есть ли у тебя скрипач личный, блин, собственный альбом ты пишешь... мне на это насрать... ладно, чё там у тебя? - ты чё вообще такой важный, как хрен бумажный? - отвали. - как скажешь, дорогой, - сахарно произносит напоследок художник и тут же убегает, срываясь с места - впрочем, не зря, так как анархист, кроя убегающего трехэтажным матом, срывается следом. бегает он, к слову, намного быстрее, что удивительно - с его-то прокуренными лёгкими. добегая до пресловутого закутка, увешанного фотокарточками, художник слышит едва различимый свист. причем в этой части царит непривычная тишина. такая тягучая и почти мертвая. очень странно. некто перестает свистеть, будто чуя присутствие постороннего. анархист останавливается где-то сзади. кажется, тоже слышит непонятные звуки, и весь его былой запал сходит на нет. пока художник отвлекается на замершего в нескольких метрах анархиста, мимо него проскальзывает хитрая тень. тень, которая любит строить из себя неходячего. в тот момент загадочный свистун ещё разносит по помещению свою загадочную трель. и тогда скрытого свистуна застаёт врасплох та самая тень. поэтому свист и прерывается. резко и немножко тоскливо звучит последняя нота перед тем, как в закуток практически врывается нарушитель покоя. дьявол. минутка уделения внимания одной из странно-чудных способностей дьявола: каким-то гребаным образом он умудряется распознавать - и всегда безошибочно, - кто перед ним, при том его не видя. не ошибается он и на сей раз. - эм-кей?.. - произносит он чуть ли не шепотом, стараясь не верить своими так называемым «внутренним глазам». - какого сраного хрена? хоть речь его практически лишена эмоций, за этим самым лишением кроется очень много чего. и от мастера-киллера оно не скрывается. поэтому он бежит прочь. прочь от гребаных незрячих бледно-голубых глазниц, полных непонимания и полупассивной агрессии, готовой вскоре перейти в активную. полностью активируется она уже не на нем. а на не вовремя подошедших художнике и анархисте, которые видят выбегающего из закутка мастера-киллера и половиной минуты позже - визжащий скрип колес выезжающего дьявола. последний оборачивается на звук стука об разодранный паркет тяжёлых сапог, с помощью какого-то - впрочем, определяемого полуподсознательно, ибо то походка его давних братков - определенного чувства, произнося с крайним негодованием, но старательно скрываемым: - анархист, какого хрена... дьявол не договаривает, но там подразумевается: «какого трижды проклятого матричника твой брат - немой! - свистит?!» и негодование вперемежку с недоумением на его лице красноречивее всяких слов. многие, кто знаком с дьяволом, давно умеют сие красноречие распознать и интерпретировать в слова, хоть дьявол и вполне себе бывает болтлив. ни у анархиста, ни тем более у художника слов не находится, чтобы ответить на предоставленный взгляд. да дьяволу и не пригождается ответ, ибо он очертя голову мчится вслед за успевающим пропасть из виду мастером-киллером. теперь в лютейшем недоумении посреди коридора останавливаются художник и анархист. никто первые несколько секунд не находит, что сказать. будто слова и требуются. - блин, нафиг мы сюда пришли? драматическую почти минутную паузу в честь поверженной репутации укатившего музыканта, по логике анархиста, можно считать завершенной. - ты собирался вломить мне люлей за то, что я опять к тебе по-дружески подкатывал, - любезно напоминает художник. - это я не забыл - склероза у меня пока нет, - а вот нафиг мы СЮДА пришли? - пардон, в попытках бегства не различал, куда конкретно бегу. - в таком случае... - анархист заходит внутрь фотомузея, с самого начала имея какую-то тактику и придерживаясь ее, но в определенный момент натыкается на кое-что, к плану не относящееся: - мамма мия, глянь-ка сюда! - сеньор, ле паста де болонья? - я ж просил, харе паясничать, художник! когда я говорю: «иди сюда», я имею в виду: «иди ко мне немедленно, мать твою!» художник малость огорчается, что его шутка не произвела должного эффекта, тем не менее в фотомузей заходит. и действительно удивляется не меньше. - кощунство, скажи? - анархист, по характерной своей манере, скорее утверждает, нежели уточняет. ибо мнения существует только два: неправильное и его собственное. принимать как данность. брать и обмазываться. подавать горячими и с ноткой вероятности получения люлей в случае отказа брать и обмазываться. - я понять одного не могу: свистел-то действительно мастер-киллер или тут, может, бабинник кто оставил? поверх кучи хлама, ранее приведенной в относительный порядок, а ныне почившей в беспросветном и раздербаненном хаосе, достаточно аккуратно, частично находясь на ниточке, лежат сорванные со стен фотокарточки. сами фотокарточки целы, а вот ниточки весьма дотошно и искусно разрезаны ножницами, коих поблизости не обнаружено, но на их применение указывает многое - например, намертво вычекрыженные и не подлежащие восстановлению канцелярские кнопки, на которых нитки и держались. теперь-то нехилую конструкцию с полной уверенностью придется возрождать заново. кто бы мог взяться за это? «кто угодно, но только не я», - пробегает в голове художника и невольно вынуждает улыбнуться. - ты многого не знаешь, братан, очень многого. - интонация анархиста такова, что вроде сие «очень многое» он вполне не против поведать и словно даже напрашивается на расспросы, однако поначалу отмахиваться будет (правда, все так же нехотя) - по крайней мере, так думается художнику, и верно-правильно, - поэтому он с этими расспросами не лезет, вместо тех говоря: - а всё-таки бабинник тоже было бы хорошо. происходит следующее непонятное: анархист, раздраженный то ли разбившейся об кафель в туалете надеждой на уделение своей персоне моря внимания в виде ответов на вопросы и подробного расписывания всяких секретиков, то ли какого иного замыкания в радикализированном мозгу, нервным коротким движением проводит рукой по волосам, а затем, почти со злобой глядя точно в глаза художнику, говорит: - что «тоже»? что за дебильная манера говорить «тоже» там, где оно ну вот ВООБЩЕ неуместно, от слова СОВСЕМ, понимаешь, да? «тоже» говорят, сравнивая с чем-то. где у тебя сравнение конкретно здесь? с чем ты что сравниваешь? - «тоже» употребляется ещё и в значении «и». типа: «да, кой-чего бы мне, братан, узнать реально не помешало, и чтоб у нас имелся в наличии лишний бабинник». но мы здесь ради разглагольствований за правила русского языка или реанимации мастерски киллернутых памятных экспонатов? - пошел ты в жопу. вот просто взял и с достоинством пошел. впридачу с долбаной тягой к накопительству. но это потом, отдельно от меня. а сейчас ты со мной пойдешь кататься на тележке. и, пока художник не успевает придумать закономерный вопрос: «на какой-такой ещё тележке, где ты ее тут планируешь продемонстрировать?», анархист, наклоняясь, сию же секунду являет очам присутствующего здоровенную коробку из неожиданно плотного картона. фиг пойми, от чего она, такая дура, и откуда, но в не поддающихся измерению слоях пыли на каждый кубический нанометр. тем не менее выглядит как то, во что могут без серьезных затруднений поместиться два нетолстозадых придурка-любителя-катаний-на-тележке-слэш-коробке. половину минуты спустя они в полной боевой готовности стоят одной ногой на лестнице, второй в коробке. само собой, на пыль им наплевать. по неизвестной магической причине, при подобных действах всегда скапливается сколько-то народцу. само собой, пока анархист забвенно и красочно расписывает суть действа, творящегося на глазах сего самого народца, последний находится в создающей своеобразную атмосферу полудымке. а всему виной пыль. из-за нее же совсем скоро выясняется, что хрен тележка-слэш-коробка нормально поедет. кто-то предлагает полить ступеньки лестницы маслом. и незамедлительно получает по дурной башке, ибо кто потом отмывать все это добро будет? матричник, что ли? вот уж нет. анархист с художником решают катиться, как есть. надо сказать, что и без всяких дополнений коробка оказывается способной к катаниям. едва художник успевает крикнуть: «ура, катания на тележке!», а арамис, заблаговременно позаимствовав у фоткальщицы ее драгоценный прибор: «я снимаю, на фиг!», как ровно через секунду следует мат-перемат в лицах стремительно летящих вниз незадавшихся каскадёров и комментарий: «вот это прикол!» в лице арамиса. прокатившись, а вернее, пролетев, по ступенькам два этажа, анархист и художник с помятой коробкой впридачу (сами они ничуть не менее помятые) прямо-таки ниспадают к ногам невесть откуда взявшегося дьявола. тот, ни дать ни взять аки уставшая мать, вздыхает и приговаривает: - дети, едрить вашу мать. уносясь флэшбеками в недавнюю сцену перед закутком с фотомузеем, два незадавшихся каскадёра напряжённо приподнимают тела, пытаясь сесть. без охов и ахов не выходит, но дьявол вроде ведёт себя спокойно. - ты откуда? - первым вести переговоры осмеливается художник. он ехал сзади и пострадал меньше. и он таки менее костлявый. на полтора грамма. - ты не поверишь... - я понял, можешь не продолжать. - догнал? - лаконично справляется анархист. - нет, - столь же лаконично и подозрительно хладнокровно отвечает дьявол. дальше вопросы решают не задавать. да их, в целом, и нет. вдруг дьявол говорит сам: - я слышал, что кто-то играл на синтезаторе. но, возможно, это было и не здесь. - в смысле, в доме? - да. - а всё-таки, ты чё сюда пришел? - поняв, что за трындеж по ушам не надают, художник не упускает шанса потрындеть. - на звук долбаного синтезатора, чего ж ещё по-твоему? - в его тоне так и слышится: «неужели это настолько неожиданно и неочевидно?!» - нет, чел, я не про то. ты именно ПРИШЕЛ. ноженьками, - договаривает за друга анархист, тоже подметивший странное обстоятельство. последний раз дьявол на своих двух появляется в тех местах дома, где денно и нощно сто процентов обитает народец, нереально давно, и тогда находит ту самую незаменимую каталку. он приезжает на ней в медпункт (то как раз суббота), притворяясь самым больным в мире человеком, и его молниеносно отправляют в могильник, но он, пользуясь образованным им же переполохом и проклятыми темными силами, шустро сваливает в домовские недра, после чего его ищут упорно и очень-очень долго, однако паукам-то дьявольская магия неподвластна. подвластна она только одному человеку, да и тот не всегда может её разгадать. нет, потом дьявола, естественно, отыскивают, но по его личной опрометчивости, когда он в день своего чудесного рождения выползает из пещеры и задумывает забабахать дискотеку человечества. его даже умудряются запихнуть в клетку (к тому, конечно, значительное отношение имеет кальман), но дьявол, по некоторым неофициальным слухам, укатывает оттуда буквально через пару часов. тогда туда пристраивают вообще едва ли не половину тусовщиков (всему виной притащенное матричником термоядерное пойло). вторая же половина находит пристанище в самом могильнике. - возможно, сегодня решили «добанкетить недобанкеченное», - задумчиво произносит художник, вспоминая тот самый день. вспоминает он это уже в подвале, откуда, по предположениям дьявола, могла доноситься игра на синтезаторе. понятное дело, художниковы слова остаются неуслышанными, поскольку все заняты своими размышлениями: дьявол - впрочем, тщетно - пытается поймать тончайшие зефиры, которые должны бы привести его точнехонько к нужному месту и заодно к немой-не-немой сволоте, а анархист трясется от холода, поминутно чихая от духоты и пыли, и гоняет из одного участка мозга в другой мысль о том, может ли он в конце концов закурить, не рискуя вдруг подорвать здесь на фиг все, отчего потихоньку бесится. с тех пор как актовый зал закрылся на реставрацию-ремонт, большую часть технического добра и карнавальных прибамбасов безвременно сбросили сюда, поэтому неудивительно, что подвал под сценой почти доверху набит всякой всячиной. помещение-то преогромное, с первого взгляда даже не скажешь, что фактически это полуподвал. но чудовищный холод и специфический запах сырости заставляют думать иначе. и ведь дойти до сюда как-то надо было, потому что запрятали этот складище весьма надёжно. походу, не весьма. впрочем, дьявол - он и в африке дьявол. довольно долгое время до этого стоя, художник наконец-то догадывается сесть на ступеньки, ведущие в (полу)подвал, чтобы не так сильно околеть. анархист, недолго думая, тоже подходит, однако сразу сесть рядом не получается, так как по дороге к ступенькам художник - в такой-то тьмище! - умудряется заприметить бледно-желтую простыню, поэтому сейчас, сидя, пытается обернуться в нее а-ля в кимоно. - худочничек, милый, а не возникает у тебя такой смутненькой мыслишки о том, что тряпка может быть обоссана? - нежным голосом произносит анархист, совершенно как ребенку. - ты пыли, что ли, надышался? чё эт с тобой? - художник настолько впадает в ступор от тона анархиста, что прекращает на добрые полминуты сооружать на себе кимоно. - ну, не кажется ли тебе... - анархист уже нормальным своим голосом начинает было фразу, но художник его тут же перебивает. - на фиг бы ты шел, обычная простыня, цвет просто такой... своеобразный, - оправдывается художник, тем не менее в наивысшей степени незаметно для анархиста принюхивается к запаху ткани (пахнет просто старьем и чуть-чуть плесенью, ничего сверхъестественного), а затем подпрыгивает, встаёт перед ступеньками, манерно кружится вокруг себя, потом останавливается, кладет руки на пояс и начинает пританцовывать. - я похож на японку? - спрашивает. - ты похож на дебила, завернутого в простыню. - как жа-аль, - пропевает художник. - но в мечтах я вижу план: вот бы найти богатого мужика, тогда бы не пришлось работать вовсе, вот бы я повеселилась и оторвала-ась... - дьявол, срочно иди сюда, тут художнику плохо, - хихикая, приговаривает анархист. - отвали, это песня, - якобы обижается художник, ныряя в лучик света, будто нарочно проникающего откуда-то из люка, благодаря чему верхняя половина художника теперь атмосферно выделяется на фоне темноты. - аха-а-а-а, я все, что угодно, могла бы сделать, будь у меня немного денег. это - мир для богатеев. - деньги, деньги, деньги... - мечтательно пропевает анархист. - вот кому из нас ещё плохо, - выходя из образа, говорит художник. - ты ведь такие песни не любишь. - так ведь и ты не любишь, - перехватывает анархист. - или я чего-то о тебе не знаю? художник фыркает, садится обратно на ступеньки и прикуривает у анархиста. - ты мне лучше скажи, всезнающий ты мой, что ты после выпуска делать хочешь? - как чего? сколотим группу из тех оглоедов, коих имеем, да оставшихся подберём: третьего там, братишку моего, девчонок... - а с дьяволом что? - он сам себя подберёт, получше нашего. - тоже верно. - опять ты... - ладно, ПРОСТО верно. - другое, мать твою, дело. никто не замечает, как становится слишком темно. но не столько становится темно, сколько тихо. если чуть пораньше слышалось шуршание, тихие шаги и практически неразличимое бормотание, то ныне - сплошное ничего. невольно становится трудно дышать: кажется, будто производишь немеренно шума. и вдруг - тревожная синтезаторная музыка, но безумно родная. и ничего, кажется, роднее нее уже нет и не будет. и пускай от нее кровь немножко подостывает в жилах и неприятно мутнится рассудок - что-то в ней есть очаровательное, манящее, вызывающее желание вслушиваться сильнее в каждую отдельную ноту, как бы смаковать, если так можно вообще выразиться. тоска. своей мрачностью и тревожностью она, мелодия, отвлекает от того, что гнетет здесь всех на протяжении долгих лет. по крайней мере, лучше чувствовать определенные страх и волнение, чем сосущую пустоту, по стенкам которой то и дело отдаленно шуршит перекати-поле.