Номура

      Мальчик хотел есть. Первая ощутимая судорога свела живот ближе к обеду. Он брёл по коридору приюта, шаркая грязными ботинками. Его выгнали с урока за «отвратительный вид», как сказала учитель.       — Выйди и приведи себя в порядок!       На воротнике рубашки вырвано несколько пуговиц. Именно за шиворот его схватил один взрослый мальчик и потащил на задний двор, где все уже ждали. Зверьё, жаждущее излить свои навыки в издевательствах над ним.       Он ненавидел всё. Окружение. Учителей. Наставницу приюта. Ненавидел себя, потому что ничего не мог сделать против взрослых мальчишек.       Каждый раз, когда он ходил на смотрины для приёмных семей, выбирали либо девочек, либо совсем малышей, рассчитывая на то, что их характер ещё не сформирован.       Его будто боялись.       Однажды, после таких вот смотрин, он подслушал наставницу и директрису, которые без стеснения обсуждали причины его неудач.       Отстранённый.       Холодный.       Замкнутый.       Тихий.       Мальчик думал, что, быть может, они правы. Он сам боялся себя. Он ощущал в себе перемены, когда злился или испытывал страх. Ощущал, как кожа покрывается мурашками, словно внутри него некая сила, которая вот-вот выберется наружу. Он боялся её и замыкался ещё больше, давая повод издеваться над собой.       Так шло время. Медленно текло, продолжая сгущать тучи над головой, пока однажды мальчик не сорвался… Он выпустил из себя то, от чего так долго бежал.       Его пинали ногами — несильно, издевательски. Мальчики по очереди давали ему пощёчины, толкали друг другу, ставили подножки.       Хохот.       Вытянутые указательные пальцы в его сторону.       — Чудик!       — Уродец!       — Слабак!       Сердце бешено колотилось в груди. Ссадины на ногах и руках щипало от воды из лужи, в которую он свалился. Он дышал ртом, пытаясь успокоиться, чувствуя пробуждающуюся силу. Он плакал.       И вот, когда в его спину полетел первый маленький камушек, а за ним и второй, угодивший в бровь, рассёкший глубоко кожу, мальчик закричал, глядя в небо.       Волны чего-то наэлектризованного ошпарили вены, кровь, все внутренности. Он чувствовал в руках и голове импульс. Он дал ему жить.       Свору мальчишек, окруживших его, раскинуло в стороны, будто от мощного удара ветра. И всё затихло вмиг.       Мальчик медленно поднялся на ноги, дыша ртом, глядя на то, как теперь на него смотрели с ужасом и страхом.       Крики и топот ног. Задний двор опустел. Пока оглядывался, он не заметил вдалеке, за забором, мужчину, внимательно наблюдавшего за тем, что произошло.       На следующий день его забрали из приюта, а ещё через день он узнал, что такое волшебство.       Это был его первый шаг в новую жизнь.       Роковая судьба…

***

      Сильный удар в мякоть подвешенной груши разносится гулким эхом в почти пустой комнате. Драко тренируется на чердаке в южной части менора. Сквозняк и утренняя прохлада стелются по полу, он ощущает это босыми ногами.       Когда-то забытый родной дом сейчас кажется для него спасением. Здесь всё на своих местах. Здесь пахнет смертью и отчаянием. Малфой бежал от этого, вот только в данный момент это стало необходимостью — чтобы собраться, замедлить шаг и погрузиться в это с головой, как однажды сделал отец.       Кто его подставлял? Сколько их было? Что он нашёл, а самое главное: была ли причина самоубийства отца в этих ответах?       — Блять! — Малфой заносит руку, целясь в середину груши, ощущая дробящую вибрацию в костяшках кулака.       Опирает лоб о снаряд, прикрывая глаза. Выравнивает дыхание, делая вдох носом и глубокий долгий выдох ртом. В ушах звенит. Мышцы, как пружины, твёрдые от молочной кислоты.       Он что-то упускает.       Что-то очень важное.       И как же, чёрт возьми, Драко не хочется, чтобы отсутствующим звеном в этой цепи был Леон.       Он не может быть предателем. Только не он…       Драко знает его с детства. С того момента, как их познакомили на ринге.       Но до знакомства Люциус в разговорах с Нарциссой часто говорил о воспитаннике Хантера, которого тот усыновил из приюта. Они оба отзывались о нём с теплотой, часто говоря о манерах мальчика, порой даже ставя в пример.       Драко раздражала пассивность нового знакомого. Два года разницы между ними в тот момент казались пропастью. Леон был выше и уже тогда натренированный, когда сам Малфой изучал всё с нуля. И его дико раздражало то, что, побеждая, он не видел в лице Леона ликования. Ни улыбки, ни гордости, ни мальчишеского соревновательного духа.       От Леона вообще редко можно было увидеть эмоции. Всегда сдержан. Всегда тих. Всегда предан, чёрт его побери!       Удар.       Драко бьёт грушу без остановки. Волосы липнут к вспотевшему лбу. Все движения вышколены. Сейчас между ним и Леоном всё ещё два года разницы. Вот только нет разницы в бою.       В мафии это называлось «Терра инкогнита» — неизвестная сила. Максимум твоих дополнительных возможностей, которые ты можешь развить.       Умение вести бой с помощью волшебной палочки — не единственное оружие мафии. Мафия изобретательна в смертях. Кастеты, посохи, мечи, магически зачарованные клинки. Владение беспалочковой магией и техникой невербального боя относились к редким дарам. На вершине этого стояла Номура, эти силы объединяла татуировка.       Малфой смотрит на свои руки, обтянутые бинтами. Пальцы подрагивают, пока он сжимает кулаки. Что за силу скрывает его татуировка, и как же её подчинить?       Стук.       Малфой поворачивает голову к двери, где появляется Леон. Они смотрят друг на друга молча. Без приветствий. Чувствуется этот колючий холод между ними.       Друг снимает пиджак, кидая его на пол. Расстёгивает запонки, которые со звоном падают вниз. Малфой же вновь ударяет по груше. Сейчас он не в настроении биться с ним.       — Я тебя не звал, — рвано от выдоха произносит Драко, делая удар левой.       Леон молчит. Подходит ближе, хватаясь за бока груши, останавливая её. Они не видят друг друга из-за неё, но Малфой продолжает бить.       Блять. Как же он хочет ему верить…       — Спроси, — слышится из-за груши.       И это последний нерв в его башке. Он лопается с хрустящим звуком стекла. Прямо там. В подсознании. Прямо в момент последнего, самого сильного удара. Леона отбрасывает назад, но Драко быстрым шагом настигает его и хватает за грудки.       — А ты, сукин сын, ответишь правдой?       Они смотрят друг другу в глаза. Драко дышит огнём из сгоревших от сомнений лёгких. Перед ним лучший друг. Его правая рука. Его брат, пусть даже некровный.       — Ты обладаешь большим навыком окклюменции, который может помочь тебе обойти и Веритасерум. Я прав? — как же хочется увидеть в глазах Леона волнение оттого, что Драко всё не так понял. Но блять…       Там пустота. Спокойствие.       — Ты прав, — отвечает Леон.       Это на инстинктах. Защищаться. Чёрт возьми, убивать предателей.       Драко толкает его вперёд. Тянет до стены, с силой вбивая Леона в бетон. Тот не сопротивляется. Малфою достаточно подумать об их обещании друг другу, протянуть руку к предплечью Леона и дёрнуть.       Светящаяся нить Непреложного обета искрит. Шипит. Тянется с силой, сопротивляясь. Малфой смотрит на неё с каким-то яростным облегчением.       «На месте».       Леон не сводит с друга глаз. Позволяет ему делать всё, что Драко захочет. Будто позволяет ему «выдохнуть» весь скопившийся кошмар.       На предплечье Драко также искрится голубая нить. Их Непреложный обет всё ещё в силе.       — Быть верными друг другу, — медленно проговаривает Леон, — до самой смерти.       Малфой понимает, что можно обойти сыворотку правды, можно не позволить залезть в мозги. Но это…       Он отталкивается от него, отворачиваясь.       Непреложный обет можно обойти только один раз — со смертельным исходом.       Леон всё ещё жив…       Дьявол.       — Копия договора, что была у Гермионы. Кто ещё об этом знал? — спрашивает Драко, разматывая бинты с кистей и пальцев. — Если это был не ты, то кто?       — Поттер.       Драко ведёт плечом. Мотает головой.       — Поттер лишь сделал то, чего желал много лет. Поймал преступника, обличив мафию. Ты был в его кабинете?       — Да.       — Там хоть что-то было про Номуру? Про Аквамарина как Господина Лис?       — Нет.       Драко разворачивается.       — Вот именно, — смотрит Леону в глаза. — Тот, кто был в воспоминаниях Аквамарина, знал о Номуре и Аквамарине всё. Слишком слабые улики против аврора, который до скрежета зубов хочет справедливости и наказания для нас.       Даже если это случайность, даже если тот, кто это сделал, пришёл в квартиру Гермионы просто обыскать для каких-то целей, но нашёл копию договора, Малфой не может сопоставить этого неизвестного со своей семьей. Просто, блять, не может. Все, кто окружал его, были преданы. Ни у кого нет мотива. Хантер — под клятвой на крови, Леон — под Непреложным обетом, а Пенси вообще не желает быть частью мира мафии, воспитывая дочь. Блейз…       Тут Драко даже хмыкает.       Блейз чист.       Вот кошмары отца и настигли Драко. Безумие. Теории, которые стелились одна за другой — и ни одна не подтверждалась. Сложно не сойти с ума. Сложно сохранить рассудок чистым и холодным. Расчётливым.       Толчок в плечо.       Драко прикрывает глаза, игнорируя выпад Леона.       Толчок в плечо.       Леон выводит его из себя, чтобы Драко сорвался. Чтобы полегчало. Он всегда так делает, становится той самой грушей для битья. Чтобы отвело. Чтобы выдохнуть.       Чтобы, блять, сорваться.       — Нет настроения, — Драко бросает бинты на пол, обозначая, что не хочет драться.       И это предчувствие мурашками по затылку. Уклон от летящего в печень удара.       Леон стоит в стойке. Он готов и отступать не намерен.       Танец драконов начинает Драко.       Выпад, уклон. Выдох.       Леон переходит в наступление — два шага вперёд, поворот, чтобы локтем ударить в висок, который Драко вовремя прикрывает предплечьем. Выставив ногу, Малфой бьёт коленом в бок друга, слыша глухой стон на выдохе. И теперь уже не сдерживается. Подсечкой валит того на пол и, не поднимаясь, нависает сверху, рассчитывая, что Леон выставит блок. Но этого не происходит. Кулак Драко ударяется прямо в бровь, рассекая Леону кожу.       Малфой чувствует запах крови так ощутимо, что хочет встать. Хочет отвернуться, не видеть того, как друг истекает кровью, позволив избить себя. И только он хочет встать с колен, как предплечье обжигают пальцы Леона.       Он останавливает его.       — Я верен тебе.       Малфой сжимает челюсть.       Хочется курить. Страшно хочется затопить лёгкие дымом. Он вырывается из хватки и садится на пол, поворачиваясь к Леону спиной.       Шуршание.       Друг садится в такую же позу, опираясь спиной о спину Драко. Малфой достаёт из кармана брюк пачку сигарет, берёт себе одну и кладёт сбоку, видя на периферии взгляда, как Леон тянется за ней.       Чердак наполняется едким дымом.       Горячая спина друга движется от каждого глубокого вдоха никотина. Они курят молча, думая о своём. Но Малфою почему-то кажется, что их мысли схожи.       Драко притягивает к себе ногу, опирая локоть о колено. Сжимает пальцами переносицу и тут же ведёт руку ниже, делая затяжку. Грёбаный дьявол…       Почему-то сейчас в памяти Драко всплывают моменты, когда он только вставал на ноги в качестве Господина. И всё это время с ним были Леон и Хантер. Рука об руку.       Камины, что незаконно отняли у Люциуса, Драко возвращал вместе с Леоном. Хантер первым убил Господина, переступившего закон и пожелавшего откусить от Люциуса кусок прибыли.       Тогда Драко совершил свои первые убийства. Он ничего не ощущал. Он хотел лишь мести. За свою семью. За отца, который делал для него всё. За своё наследие, которое испокон веков принадлежало Малфоям.       Клан, у которого был камин, находился в Японии. Господин Сколопендр оказался мужчиной, предпочитающим ублюдские утехи. Камин, что отнял у Люциуса, он использовал для продажи живого товара.       Детского товара.       Драко помнит, как он с Драконами ворвался в особняк Господина. Помнит, как после его убийства они вскрыли все запертые двери. И помнит взгляды детей, одурманенных Красным льдом. Он это всё с ужасом помнит.       Патлатый, когда узнал о секретном «товаре» Господина Сколопендр, сам вызвался вывести детей из особняка. Малфой помнит его взгляд, полный ненависти к хозяину дома. Он был в бешенстве. В диком. На грани безумия и срыва.       После того, как детей незаметно доставили в Мунго, стерев им память, Драко позволил Патлатому лично разобраться с кланом Сколопендр, которые остались в доме.       Патлатого не было неделю.       Вернулся он с пустым взглядом, весь в крови.       Драко знал, что на тот момент его дочери было не больше десяти. И в каждом ребёнке Патлатый видел свою дочь.       В тот раз, когда Драко и Леон вернули камин, они впервые сильно напились. Запивали всё, что увидели. Драко принимал новую реальность. Ту, с которой он будет идти всю жизнь.       Мафия беспощадна.       У мафии нет моральных границ в бизнесе.       Для мафии товаром может стать любой.       Нет совести. Нет страха. Нет боли. Есть только кодекс, который нельзя нарушать.       В ту ночь Драко спросил Леона, верен ли он ему не как консильери, а как друг. Не предаст ли он его. Мальчишеская наивность была выше всего. Ему было восемнадцать. В то утро, выпив зелье от похмелья, они долго сидели в гостиной менора, молча думая каждый о своём. И в конце концов сцепили руки, когда Патлатый был свидетелем этого Непреложного обета.       — Я буду верен тебе, так, как ты мне, Драко, — сказал тогда Леон.       — Я буду верен тебе, так, как ты мне, Леон…       И ни разу за эти годы он не предал его. Ни разу.       Драко сходит с ума, думая о возможном предательстве. Верить не хочет. Они знают друг друга, как никто другой. Делятся всем.       — Почему ты не с Гермионой? — слышится позади.       — Она с родителями в Австралии, — отвечает Драко, хмыкает. — «Не смей появляться на пороге!» — изображает тон жены.       Леон тихо смеётся. Его дрожь передаётся спиной, и Малфой не сдерживает улыбки.       — Она чудесная, — проговаривает Леон. — Я рад, что вы вместе.       Драко перестаёт улыбаться. Смотрит на тлеющую сигарету в руке.       Все вокруг говорят о том, как они подходят друг другу. Как чувствуются между ними эти намагниченные волны. Даже Пенси бросила своё:       «Обидишь её, я убью тебя».       Это не угроза. Это признание его чувств ею. Просто вот так их Паркинсон обозначила.       И как же ему сложно понять, что всё так быстро переменилось. Он гнался за властью, пока эта власть не подчинила его в лице Грейнджер. Это шумит в голове свирепым ураганом. Стискивает воронкой до основания позвонков. Осознание.       Он поворачивает руку с зажатой сигаретой, глядя на кольцо. Красный опал ни на миг не тускнеет и не меняет цвет. Ни разу за всё то время, что он носит его. Чувств было много. Но это говорит лишь об одном. Самое высшее в Драко — чувство, которое он видит сейчас. И это не злость…       За почти тридцать лет он избегал отношений, бежал от чувств. Он их не искал. Они нашли его сами. Вот так ужасно подброшенные судьбой, Драко и Гермиона нашли друг друга.       Под ногами хрустит стекло, и ноги все в крови. И весь этот путь они продолжали идти, в конце которого встретились. Так бывает только раз в жизни. Так бывает навсегда. Как у отца и матери.       Малфой никогда не отпустит её руки.       — Гермиона попросила меня вернуть её старую машину, — вновь слышится позади. — Что прикажешь делать?       Драко поднимается на ноги, разворачиваясь к другу, протягивает ему руку. И когда тот хватается за неё, чтобы встать, с улыбкой произносит:       — Разве у неё не украли колеса? — через хриплый смех.       — Её машина у меня в квартире. Стоит между книгами, как ты и приказал.       Драко кивает. Оценил сразу, как только Леон уменьшил магией это жёлтое чудовище.       Рассечённая бровь Леона уже покрыта запёкшейся кровью. Драко сглатывает.       — Возьми бадьян, — указывая взглядом на рану.       — Обойдусь.       Малфой не настаивает. Всё, что он сейчас ощущает — это облегчение от их разговора. От всплеска эмоций, которые были ему необходимы. Леон отдал всё безвозмездно. Как всегда.

***

      В отсутствие Гермионы Драко всё своё время проводил в зале круглого стола. После смерти Грея накопилось множество вопросов между кланами, у которых возникли конфликты, и теперь они просили помощи у Главы для их решения.       — Прошу прощения, Господин, но дверь в хранилище вам не откроется, — гоблин, отвечающий за учёт, низко склоняет голову, будто извиняясь.       Драко стоит перед узорчатыми дверьми помещения, где хранятся деньги и сокровища Номуры. Вся дань от кланов. Только Номура может войти в эти двери, но Драко раз за разом касается ручки. Ничего не происходит.       — Господин, — слышится снизу.       Малфой раздражённо выдыхает.       — Позвольте предположить, что ваша татуировка не активирована, и поэтому вы не можете войти внутрь. С вашего указа я могу только посмотреть историю собраний вековых давностей, дабы подтвердить теорию о триаде.       — Теорию? — рявкает Драко, глядя вниз, на гоблина.       Скрюченные пальцы существа дрожат. Он мотает головой и низко кланяется.       — Прошу прощения, Господин. Но я не могу взять фолианты самостоятельно. На это нужен приказ высших.       — Так чего ты стоишь? — Драко обходит гоблина, направляясь по коридору к залу круглого стола. — Принеси мне самые первые упоминания собраний.       — Слушаюсь, господин, — слышится шаркание шагов.       Драко останавливается, чтобы обернуться, и видит, как гоблин замирает у маленького окошечка напротив двойных дверей хранилища. Он проводит когтистым пальцем, и окно со скрежетом отворяется. Малфой прищуривается. Темнота внутри ничего не даёт увидеть. Гоблин щёлкает пальцами, призывая фолиант за фолиантом, просматривая их.       — На это уйдёт время, мой господин… — виноватым тоном произносит он.       Малфой входит в зал, замечая, как Леон и Блейз встают, приветствуя Главу. Хантер же низко клонит голову.       Он садится на трон Номуры, и он тут же гаснет, раздражая Малфоя. Если предыдущий хранитель татуировки избавился от конкурентов в триаде, то наверняка и троны также уничтожили.       — Не думал, как пробудить силу? — Хантер ставит локти на стол.       — Зачем она ему, если его признали Главой? — включается Блейз. — Да и как это возможно?       Малфой опирается спиной о спинку стула, прикрывая глаза. Он не знает, что делать. Но, опредёленно, ему нужна эта сила. Чёрт. Она по праву принадлежит его дому.       В пустом зале голоса дробятся эхом, если повысить тон. Малфой смотрит вперёд, на блестящую поверхность круглого стола. Стулья аккуратно задвинуты. Здесь ещё никогда не было так пусто.       — Затем, — отвечает Блейзу Хантер, — что эта сила принадлежит Малфоям испокон веков. Их лишили её насильно.       Драко согласен с дядей, как никогда.       — Если Номуру нельзя убить, то и Драко с силой будет неуязвим, — Хантер сцепляет руки в замок. — Чем быстрее он её обретёт, тем лучше. Для безопасности.       Сейчас нет смысла говорить об угрозе. Сейчас самое безопасное время. Мир мафии уравновешен с появлением Гермионы.       — Мы не знаем, какую силу имеет татуировка Драконов. Какая сила была у Варанов. Сомневаюсь, что это неуязвимость, — рассуждает Малфой вслух. — Когда Гермиона общалась с прошлыми носителями, они дали пояснение. Вараны отвечали за слежку, доносили информацию, Драконы защищали триаду, а Номура занималась вопросами круглого стола.       — Может, ты будешь метать огонь из пасти? — Забини наклоняется к столу, открывая рот. — Ну, как настоящие драконы.       Леон сдерживает улыбку и отводит взгляд от Блейза.       — В любом случае, нужно найти способ узнать, как активировать твою силу, — Хантер говорит серьёзно в отличие от Забини. — Сейчас вся мафия в твоих руках. И ты должен руководить ею. Тебя должен признать не только этот зал в лицах всех Господинов, но и само хранилище. Так ты будешь полноценным Главой.       Дядя прав. Как всегда прав.       Малфой хочет сказать, что у него есть идея. Очень хреновая идея, как попытаться всё вернуть себе, но не успевает. В зал, пыхтя, вбегает гоблин, неся в кривых когтях фолиант.       — Господин! — воодушевлённо произносит он. — Нашёл!       Во рту сохнет, когда перед Драко опускается фолиант. Он сглатывает ком, наклоняясь над старой потрёпанной книгой. Слышит шуршание со всех сторон. Блейз, Леон и Хантер приближаются к нему, чтобы также взглянуть на страницы.       На корочке аккуратным почерком выведено несколько строк:       «Главы открывают первое собрание.       Склоните головы перед триадой.       Варан.       Дракон.       Номура».       Три герба, из которых на вершине — Номуры.       Драко ощущает колкий удар сердца. Всё только подтверждается. Тёплая рука Хантера касается плеча Малфоя. Сжимает. Драко смотрит на дядю, у которого искрится улыбка гордости. Он кивает ему в ответ с облегчением. Позади свистит Блейз, вставляет свои шутки:       — Говорил же, будешь пламенным драконом.       — И ни разу за твою службу Номура не просил архивы? — Драко въедается взглядом в гоблина. Видит в нём испуг.       — Нет, Господин. Никогда. Клянусь! — не задумываясь, отвечает он.       Неудивительно. Если Гермиона говорила о том, что Номура разговаривала с ней, то и с предыдущими обладателями был тот же разговор. Кто же откажется от власти и будет обличать триаду, сея сомнения между Господинами?       Гоблин чуть сторонится, но разделяет их волнение и веселье. Это неискренне. Драко уверен. Династия гоблинов круглого стола служит Главам из поколения в поколение. Их задача — всегда прислуживать любому, кто сидит на этом троне. Всегда быть почтительным, вежливым. Всегда верным.       В кодексе есть пункт, который гласит о мгновенной смерти гоблина, если тот нарушит кодекс или пойдёт против Господинов. Ну и самое главное для этих существ — золото. Они получали безумные деньги за свою службу, благо у Номуры их было много.       Было ли это поводом, чтобы стать единственным во главе? Драко не знает. Власть, которую захотела Номура, изменила всё. Но Малфой уверен, что золото в хранилище было дополнительным стимулом, чтобы забрать всё себе и не делиться с Вараном и Драконом.       Чтобы убедиться в своей догадке, Драко нужно найти способ попасть в хранилище. Просить о том Гермиону он не будет. Он не желает её присутствия в этом месте. Он помнит её взгляд. Как бы хорошо она ни держалась, Грейнджер презирала всё, что находилось здесь. Он не хотел, чтобы она испытывала это снова.       Гоблин вдруг выпрямляется. Смотрит на дверь и оборачивается к Драко.       — Господин, к вам пришли для урегулирования вопроса. По расписанию, — он щёлкает пальцами и перед ним появляется левитирующий пергамент. Гоблин надевает очки, прочищает горло и громко официально произносит: — Господин клана Пантер и Господин клана Стервятников прибыли для аудиенции.       Драко выпрямляется, закидывает ногу на ногу и кивает, указывая рукой, чтобы гоблин пригласил Господинов.       Что ж…       Его работа начинается.

***

      Новые лаборатории по производству льда теперь размещаются в одной локации. Драко, с помощью Ричибальда, узнал об этом месте ещё несколько лет назад, но тогда не было необходимости в переезде.       Сейчас же Драко стоит в огромной пещере, в сотнях метров под землей, глядя на небольшое озеро. Ричибальд, когда показывал это место, кряхтел, пока спускался вниз. Сейчас же всё устроено для лёгкого спуска — вагонетки, ходящие под заклинанием вниз и на поверхность.       Много веков назад здесь располагалась шахта по добыче полезных ископаемых, пока не произошло землетрясение и тоннели не засыпало намертво. Для людей вход сюда был невозможен. Но только не для волшебников.       Огромная пещера освещается множеством свечей, летающих в воздухе. В полной тишине можно услышать шум подземных рек. Холодно и сыро. Малфой оборачивается на лабораторию, скрытую под тканевым тентом — небольшая палатка зачарована на расширение.       У входа стоит Патлатый, клоня голову вниз.       Малфой вздыхает. Мотает головой. Он разочарован.       — Не слушаешься приказов своего Господина? — подходит к нему, останавливаясь напротив.       — П-прошу п-прощения, Господин Малфой. Я д-должен руководить л-лабораторией, к-как делал это в-всегда.       Малфой сжимает кулаки в карманах брюк. Ему пиздецки больно слышать, как заикается этот здоровый крепкий мужчина. Ублюдки Аквамарина слишком травмировали его.       — Твоя семья больше нуждается в твоём присутствии, — он смотрит на отросший ёжик на голове мужчины. — Уже оправдываешь своё прозвище, Патлатый.       Подчинённый улыбается. Проводит рукой по отросшим волосам, смущённо проговаривая:       — Д-дочь говорит, что м-мне так лучше.       — Определённо. Не вызываешь испуг у каждого встречного, — это не со зла. Драко просто не хочет делать акценты на травмах, пережитых Патлатым.       — П-позвольте мне п-продолжить руководить лабораториями.       Малфой делает паузу. Думает. Хмурится. И через секунду несильно хлопает по плечу Патлатого.       — Руководи процессом, как делал это всегда. Всё на тебе. Но во всём остальном — ты не участвуешь.       Патлатый сглатывает. Кивает и кланяется. Выдыхает с облегчением. Он не знает другой жизни и работы, кроме мафии. Ещё ребёнком он примкнул к Драконам, как и его отец, который был в составе телохранителей дедушки Драко. У Патлатого была семья, попытка наладить нормальную жизнь. Но из раза в раз он возвращался в строй, говоря близким, что работает обычным телохранителем у богатых людей. Малфой не знает, догадываются ли жена и дочь, чем на самом деле занимается Патлатый. Это остаётся загадкой.       Мужчина отодвигает рукой занавеску, пропуская Драко внутрь.       За столами стоят люди, изготавливая новые партии. Вокруг их голов витают зачарованные купола со свежим воздухом, чтобы испарения не попали в дыхательные системы.       Как только Драко входит, процесс останавливается. Все двадцать человек кланяются своему Господину.       — Продолжайте.       Драко смотрит вперёд. Здесь больше сорока столов. Ещё столько же во второй комнате, пока пустые. Нужно время, чтобы восстановить численность клана. Он не спешит.       Малфой никогда не думал отказываться от этого заработка после «коронации» в качестве Главы мафии. Всё, что он хотел — это передать бизнес Леону и назначить того Господином нового клана, который создаст друг.       Это был лишь запасной план. Ещё один.       Малфой ценит службу Леона. Но ещё больше он ценит его как своего лучшего друга. Леон достоин большего. Сейчас об этом нельзя говорить. Драко на грани «верю или не верю», чёрт бы его побрал.       Для своей семьи Малфой готов на всё.       — Здесь в-вам п-подарок, — Патлатый рукой указывает на корзину с рубинами.       Драко кивает, садится за свободный стол, глядя на корзину перед собой. Маленькая записка с раздражающим кривым почерком.       «Небольшой презент от вашего преданного слуги. Лично выбирал самые редкие рубины. Они достойны вашей коллекции, как напоминание обо мне, как ещё одно сокровище. Ричибальд».       — Идиот, — ухмыляется Малфой и хватается за первый попавшийся неогранённый рубин.       Крутит в руке. Камень весомый, размером с кулак, матовый с некоторых граней, с других же — прозрачно-красный. Прекрасный экземпляр.       Рецепт по изготовлению льда передавался в семье Малфоев от Господина к преемнику. От отца к сыну, и так множество раз. Чистейший наркотик формировался долгим процессом не без помощи магии.       Малфой оборачивается, смотрит на людей, дробящих рубины в ступке с помощью магии. Секрет в заклинании, которое позволяет расщеплять драгоценный камень в порошок, а при воздействии другого заклинания происходит химическая реакция, придающая порошку дурманящее свойство. После добавляются ингредиенты некоторых запрещённых растений, и всё это варится в огромных колбах, после чего клейкое вещество разливается по плоским подносам до остывания.       Ну, а дальше — любой вид наркотика.       Раздробить до порошка.       Или сделать крупные камни Красного льда.       Редко, но некоторые употребляли в жидком виде, капая в глаза или в нос.       На любой вкус.       Малфой вновь осматривает подаренную ему корзину и зацикливается на самом неприметном. Маленький камушек размером с фалангу большого пальца. Он подносит его к лицу и чуть запрокидывает голову, подставляя рубин к свету.       Ричибальд, как всегда, оправдывает себя.       Несомненно.       Лучшие камни из лучших.       Драко очаровывает несовершенство этого рубина — внутри камня застывшие чёрные полосы, будто трещины. Во многом в торговле драгоценностей такой изъян считается редким и самым ценным.       Так же ощущает себя Драко. Весь в трещинах. Так же, как и Гермиона.       Избитые жизнью. Но всё ещё целые…       Малфой сжимает камень в кулаке и уже точно знает, что делать. Он оборачивается к Патлатому, прощается с ним и выходит из палатки, чтобы дойти до порт-ключа. Сломанная кирка лежит прямо посередине пещеры.       — Грёбаный насра… — Ричибальд захлопывает рот, не успевая произнести полностью ругательство. Он кланяется Драко, появившемуся в кабинете банка неожиданно резко. — Господин, приветствую.       — Получил тут твой презент, — Драко обходит стол и садится на своё место.       Ричибальд мотает ногами, сидя напротив, гордо вскинув подбородок.       Драко кладёт перед собой рубин, видя реакцию гоблина. Тот округляет глаза, чуть приподнимая уголок губы.       — Знал, что вам понравится. Лучший из лучших.       — Как и ты, — добавляет Драко. — Лучший из лучших в этом деле…       Повисает пауза.       Гоблин перестаёт улыбаться, сцепляя руки в замок. Малфой смотрит на его пальцы, и теперь видно, как гоблин сопротивляется дрожи в них.       Причина его корявого почерка — не только когти и нежелание писать красиво. Это была травма.       Гоблины по своей натуре всегда работают рядом с золотом, драгоценностями и в сфере богатства. Это не обошло и Ричибальда, в прошлом самого известного ювелира волшебного мира.       Ричибальд работал с отцом Малфоя, а потом и с Драко, будто он перешёл ему по наследству. Тонкая грань сравнения гоблина из собрания круглого стола витает в воздухе.       Люциус принял на работу в банк Ричибальда, сначала поручив ему задание — совершить сделку с одним клиентом, не рассчитывая, что тот справится. Но, к удивлению отца, Ричибальд не только выполнил задание, но ещё и выбил лучшие условия для банка Малфоя.       Драко в детстве узнал, кем был в прошлом гоблин. Это рассказала Нарцисса, пока маленький Драко зачарованно смотрел, как мама подбирает украшения к платью.       Ричибальд в молодости был ювелиром, поразившим одну очень богатую особу своим ожерельем, сделанным из редких розовых бриллиантов. Сложность конструкции была в том, что невозможно было увидеть крепление камней. Даже цепочка была почти невидима для глаз, и камни будто сами держались на тонкой шее.       Так он сделал себе имя. Ричибальд Шайн. Малфой уверен, что фамилия была ненастоящей. Просто для лучшего звучания.       Но чем старше становится гоблин, тем сильнее скрючиваются его пальцы. Когти становятся длиннее. Аккуратность в работе больше не была на его стороне. Плюсом ко всему травма не позволила Ричи продолжать ювелирное дело. Тремор в руках стал ему помехой.       — Я хочу, чтобы ты сделал два кольца.       Ричибальд хмурится, он словно хочет в несогласии помотать головой, но всё же сдерживается. Вместо этого он осторожно, не глядя в глаза Драко, отвечает:       — Господин, я… — сглатывает. — Мои руки стали годны только для подсчёта галлеонов. Я могу вам посоветовать лучшего ювелира.       — Лучший ювелир передо мной.       Это будто бьёт гоблина по щекам. Он спрыгивает со стула и вытягивает руки ладонями вниз. Они дрожат.       — Я давно не занимаюсь этим. Я не смогу сделать так, как делал это много лет назад. Я подведу вас, Господин.       Малфой достаёт пачку сигарет, игнорируя всё, что сказал гоблин. Он прикуривает, выдерживает паузу.       — Я не прошу у тебя совершенные кольца. Я хочу кольца от Ричибальда Шайна. Как последнее, лучшее его творение. Сокровище, как ты сам написал.       Гоблин ведёт плечом. Драко видит в его взгляде вызов. На это он и рассчитывает. Ричи горделив. Он всегда выполняет задание на сто процентов. Любую задачу по возможности.       Ричибальд подзывает палочкой камень, крутит его в руке. Прикладывает к глазу, чуть щурясь.       — Знаете, что это за трещины внутри рубина? — воодушевлённо спрашивает гоблин, всё ещё рассматривая камень.       Драко молчит.       — Наверное, это единственный камень в своём роде, — он левитирует камень к Драко, чтобы тот рассмотрел его. — Приглядитесь на свет.       Малфой выдыхает дым, берётся за края камня и отворачивается к окну, чтобы так же поднести камень близко-близко к глазу, прищуриться и увидеть…       — Блеск этих полос. Вы видите?       — Я думал, они чёрные…       — Это золото, — отвечает гоблин. — Почти невозможно в своём существовании. Две драгоценности. Сколько лет формировался этот камень? Откалывался ли он от общего гнезда самородков? Неизвестно. Но то, что в нём присутствовали трещины, которые заполнились золотом, делает его неповторимым.       — Но как? — очевидный вопрос. Драко передаёт камень Ричи, подошедшему к нему.       Гоблин пожимает плечами.       — Может, была разница температур, — наугад говорит он. — Может, золото расплавилось и попало в трещины, застыв там после. А может…       Драко даже курить перестаёт, зачарованно слушая старого гоблина.       — А может, кто-то сам сделал этот прекрасный экземпляр. Никто не узнает. Но миф можно придумать любой. Всё равно ни в один из них никто не поверит. Вот настолько это редкий камень.       Драко делает затяжку и выдыхает дым прямо в лицо Ричи. Тот щурится от едкого смога.       — Рассчитываю на тебя, — произносит как последнее слово.       Гоблин кланяется Господину и выходит из кабинета, прижимая рубин к сердцу.       Всё, что Драко хотел от него — это два кольца. Два кольца с рубинами.       Красные. Неидеально идеальные, в трещинах.       Красные, которые никогда не поменяют цвет на другой.       Красный, как точка чувств, которые никогда не изменятся.       Для него.       Для неё.

***

      Первые дни у родителей Гермиона забывалась в любви и заботе к отцу и маме. Джин настояла, чтобы дочь поехала с ними в клинику для чистки зубов, и весь процесс полностью состоял из смеха. Мама смешила Гермиону, отец помогал Джин с инструментами, и Грейнджер просто не могла перестать смеяться, мешая процессу.       Она была счастлива.       Цветные линзы позволили ей скрыть гетерохромию. Чары — спрятать Номуру. Вот только чёрный безымянный палец был главным разговором после её прибытия в Австралию. Но и здесь ложь легко далась. Последствия работы. «Ничего опасного», уверяла она родителей. Скоро пройдёт…       Вечером они ходили вдоль пляжа, попивая из термоса горячий шоколад. Утром завтракали, Гермиона провожала родителей на работу, а сама отдавалась свободному времени, сидя на веранде и слушая музыку.       И вот в такое утро, намазывая на тост джем, качаясь в такт музыке из телевизора, она слышит стук в дверь.       Она думает, что мама или папа что-то забыли, ведь уехали совсем недавно. Прикусив хлеб и раскрыв дверь, Гермиона зависает на несколько секунд. В ноги кидается Амма, крепко обнимая её.       — Гермиона! Мама сказала, что мы едем на море!       Пенси, стоя в нескольких метрах от них, ругается с закурившим сигарету Блейзом.       Происходящее кажется ей сном. Даже доберманы здесь.       Гермиона хватает тост и нагибается, чтобы обнять девочку, поцеловать в щёку и заискриться в улыбке.       Злилась ли она на друзей за спонтанный визит?       Чёрта с два.       Она была счастлива.       — Вы сумасшедшие! — проговаривает Грейнджер, пока Пенси подходит к ней и обнимает, целуя в плечо.       — Я немного не туда переместил нас всех, пришлось идти пешком, — оправдывается Забини.       Гермиона указывает рукой в дом, приглашая гостей. Пока все входят, она смотрит на собак.       Ин, Сен и Дио останавливаются у крыльца, принюхиваясь. Грейнджер улыбается этим зверюгам, думая, позволят ли они себе войти без разрешения. Но доберманы так и сидят, глядя прямо на неё.       — Лапами весь дом песком засыплете. Гуляйте, — она указывает рукой на море. — Вон, можете поплавать. Ну!       Доберманы склоняют морды, будто внимательно её слушают. Но не двигаются с места.       — Как хотите, — и Гермиона закрывает дверь. И прежде, чем обернуться, делает вдох, желая, чтобы это не было её фантазией.       Но вот, обернувшись, она с улыбкой замечает, как Блейз, присев перед телевизором, всматривается в музыкальный клип, трогая рукой одну из певиц.       — Она меня чувствует? — спрашивает он.       — Гермиона! — вновь подбегает Амма. Она в возбужденном состоянии. — Я первый раз в Австралии! Первый раз у моря! Мы пойдем гулять по пляжу?       — Конечно, пойдём, — улыбается Грейнджер, проходя внутрь.       Амма ходит из стороны в сторону, рассматривая дом. Она с восхищением смотрит на фотографии, подмечая то, что они не двигаются. Смеётся, когда видит маленькую Гермиону.       Пенси сидит на веранде, полностью открыв двери. Курит, сняв туфли и погрузив ноги в песок.       — Как я рада выбраться из дома, — приглушённо говорит она. — Блейз! Отойди от этой бедной женщины.       Забини послушно садится на диван, не отводя взгляда от певицы. Пытается с помощью Акцио призвать женщину к себе.       — Как её зовут? — интересуется он, качая головой в такт песни.       — Я не знаю, — честно отвечает Гермиона. Она давно не смотрела новинки музыки маглов.       — А сколько тебе здесь лет? — Амма тычет пальцем в висящий портрет Гермионы. На нём она без передних зубов.       — Кажется… — пытается вспомнить, — пять?       Цокот лап слышится на веранде. Доберманы, догадавшись обойти дом, теперь лежат в ногах Паркинсон.       — Риана! — вскрикивает Блейз, указывая рукой на телевизор, где в конце клипа показывают имя исполнительницы.       Гермиона так и стоит посреди гостиной и не знает, с чего начать. Со всех сторон нужно уделить внимание. Амме, спрашивающей про каждый снимок и предмет в доме, Блейзу, закинувшему ноги на диван, Пенси, попросившей налить ей выпить.       Это было не раздражение. Нет. Нисколько.       Это была жизнь.       Шумная, громкая, настоящая. Это была их дружба. Даже больше. Её семья.       К вечеру она звонит родителям на мобильный, чтобы предупредить о внезапном визите гостей. Отец с мамой приезжают с большими пакетами продуктов, знакомясь с друзьями дочери.       Блейз очаровывает Джин с первых секунд, отобрав у неё пакеты и предложив свою помощь в готовке. Готовить он, конечно, мог только коктейли, поражаясь магловскому выбору. Джон уводит Амму и псов кататься на доске. Пенси зачаровывает герметичный костюм Джин для Аммы, уменьшая его в размерах.       Всё это время Гермиона и Пенси сидят на веранде, глядя на то, как Амма визжит от восторга, пока Джон, тоже хохоча, брызгает её водой. Доберманы бегают по пляжу и лают от визга девочки, виляя задницами.       — Как же здесь хорошо, — тихо, на выдохе произносит Пенси.       Грейнджер сильнее сжимает её руку.       — Спасибо, что приехали.       Они несколько секунд неотрывно смотрят друг другу в глаза. Можно даже не говорить. Они общаются без слов. Чувствуют друг друга.       Солнце почти скрывается за горизонтом, раскрашивая небо самыми красивыми красками.       Блейз магией помогает Джин в расстановке приборов и тарелок, бросает шутки, от которых мама Гермионы хохочет, хватаясь за живот. Всё здесь прекрасно.       — Он… — Гермиона смотрит на Пенси, заставляя себя замолчать и не продолжать.       — Он работает, — спокойно отвечает Паркинсон. — Сейчас всё хорошо.       Как принять тот факт, что теперь их жизнь становится полностью приватной? Не то чтобы они с Драко часто появлялись на людях вместе. Но всё же…       Малфой умер для волшебного мира.       Такова цена его свободы.       Гермиона множество раз думала, как будут идти дальше их отношения. Как дальше сложится их судьба. Тайные встречи по домам? Тайные свидания под оборотным? Но всё, что её утешало, так это то, что она задумывалась над этим.       Она приняла его жизнь. Какой бы она ни была. Гермиона часть этого.       — Милая, ты будешь картофельное пюре или овощи?       Джин перебивает мысли Гермионы. Она указывает маме на овощи, замечая, что такой же выбор делает Пенси.       Джон и Амма уже подходят к дому. Девочка смешно перебирает ногами в песке, кутаясь в широкое полотенце.       Через несколько минут все в сборе и начинают ужинать. Блейз рассказывает об учёбе в Хогвартсе, родители с удовольствием его слушают. Амма, незаметно ото всех, но не от Гермионы и Пенси, скармливает овощи доберманам под столом.       — Как здорово, что вы решили приехать с визитом, — мама в восторге оглядывает гостей.       — Просим прощения, что навязались, — невозмутимо, без искренности произносит Блейз, заставляя Грейнджеров рассмеяться.       — А где вы работаете? — задаёт простой вопрос Джин. Смотрит то на Пенси, то на Блейза.       И прежде, чем тот раскрывает рот, Гермиона бьёт его пяткой под столом. Забини прикрывает глаза через улыбку.       — У меня клубный бизнес, — смотрит на Гермиону в ответ, будто говоря: «я знаю, что сказать». — Ночные клубы в Лондоне и Италии.       — А я домохозяйка, — произносит Пенси. — Воспитываю дочь одна.       — У тебя прекрасная дочь, Пенси, — Джон говорит это так искренне. Так честно. В его взгляде столько восхищения.       Паркинсон напрягается. Зависает. Гермиона чувствует её боль и кладёт ладонь на её бедро, чуть сжимая.       «Всё хорошо».       Родители Пенси презирают её до сих пор. «Выращиваешь ещё одну убогую, как ты сама» — всё, что они написали в единственном письме задолго до того, как Паркинсон оборвала все связи. И Гермиона знает, почему она вот так сейчас зависла. Просто услышала слова от чужого отца. Те слова, которые должны говорить её родители. Не чужие…       — Ты ещё ни с кем не встречаешься? — не прекращает Джин задавать вопросы.       — Мам!       Блейз смеётся, мотает головой, но всё же отвечает:       — Ну как вам сказать… Нравится мне один человек, но не думаю, что это взаимно.       Гермиона смотрит на Паркинсон, и они обе закатывают глаза.       Сложно не вспомнить, как в последний раз, играя в бильярд, Блейз чуть ли не намёками с кием подкатывал к Леону. Такое сложно забыть. А надо…       Амма зевает через улыбку. Родители Гермионы подарили ей всё, что девочке понравилось. Магловские штуки для Аммы стали очень интересны. Нить для зубов. Брелок в виде кошки. И ещё пара мелочей, которые она нашла в спальне Грейнджер.       — Думаю, нам пора, — Пенси поднимается на ноги. — Спасибо за ваше гостеприимство, но Амма спит только у себя в спальне.       Джон разочарованно вздыхает. Грейнджер уже знает, что после ухода друзей родители начнут старую песню заново. Хотят внуков. Пора замуж…       Вот только она уже…       Вот только… они этого не помнят.       Блейз, Пенси и Амма прощаются с Грейнджерами прямо там, на веранде. Джин отмахивается от помощи Забини, шутливо ругая его за то, что он понёс тарелки на кухню.       Перед тем, как уйти, Пенси целует её в щёку и тихо-тихо шепчет:       — Спасибо за это, — с ужасной тоской в голосе. — Амма так счастлива.       Грейнджер обнимает подругу, крепко, и так же тихо произносит:       — Ты вырастила самую чудесную дочь, Пенси.       Через полчаса, когда дом пустеет, Джон разваливается на диване, после того как помог перенести посуду к мойке. Гермиона с мамой остаются одни.       Грейнджер вяло моет посуду с помощью магии, пока Джин вытирает тарелки полотенцем.       — У тебя хорошие друзья, — улыбается женщина своим воспоминаниям.       — Лучшие, мам. Они как семья…       Джин кивает. Она счастлива за дочь. Ставит тарелку в шкаф и, нахмурившись, оборачивается.       — Знаешь… — начинает она, подходя ближе к Гермионе, — я ни в коем случае не осуждаю. Просто моё наблюдение…       Грейнджер напрягается. Неужели кто-то сказал что-то лишнее, о чём её родители не должны знать?       — Блейз гей?       Отец смотрит в сторону кухни, откуда раздаётся хохот Гермионы.       Она счастлива.

***

      Гермиона привыкает жить заново.       Больше никаких телохранителей, следящих за ней, и авроров.       Осталось перетерпеть репортёров, пока они не подхватят новый интерес в волшебном мире.       Всё, что проявилось на её теле, она игнорирует, скрывая чарами. Номура в ней молчит. Голоса не появляются.       К вечеру следующего дня Гермиона оказывается на пороге своей квартиры, крепко сжимая палочку в руке. Она чувствует что-то не то…       Вдох, провернуть ключ, толкнуть дверь, выставить руку и сделать шаг вперёд.       Выдох.       Сердце заглушает любые звуки, потому что бьётся прямо в голове. В виски. В кости, ломая их к чёрту.       Грейнджер смотрит, как Драко, с закатанными рукавами чёрной водолазки, жарит два стейка на её плите. В её кухне. В её квартире. И боже…       Как же вкусно пахнет.       Он даже не оборачивается. Закидывает полотенце на плечо, переворачивая мясо, и спокойным, ровным тоном произносит:       — Иди в душ.       Она ждала их встречи завтра. Но точно не сейчас. Вот так. Неожиданно. Приятно.       Гермиона бросает в блюдце ключи, снимает пальто и всё это время наблюдает за Малфоем, над которым левитируют различные принадлежности, зачарованно слушая хозяина.       Она скучала.       В её квартире ещё никогда так вкусно не пахло едой. Её максимум — вполне сносное жаркое и макароны с сыром. Она не любила готовить, ей всегда было проще сходить в ближайшее кафе или перекусить сэндвичем. Но сейчас…       Чёрт. Её кухня выполняет свой максимум.       Чувства к Драко напоминают Гермионе болезнь. Учащённое дыхание, бешеное сердцебиение, сухость во рту и невероятное наслаждение от того, как тянет возбуждением.       Однажды она видела по телевизору обозначение этого: подсознательный страх перед неизвестным. Некомфортное состояние. Животный инстинкт перед хищником. Защита. Люди же считают это влюблённостью.       Она не знает, умрёт ли от этой болезни в своей голове, испытывая все эти чувства, или же медленно будет сгорать. Но всё, что хочет Гермиона — Драко.       Каждую свободную секунду, минуту быть с ним. Многое ли она просит? Сейчас, когда всё так безоблачно хорошо. Грейнджер хочет Малфоя.       Думать о будущем, строить планы? Может, ей стоит задуматься. Но всё, что случилось с ними, говорит только об одном — надо жить здесь и сейчас.       Горячий душ приводит в чувства. Она смотрит на своё тело, вытираясь полотенцем. Номура, застывшая своими длинными чёрными лентами. Пенси права. Это красиво…       Гермиона видит халат, висящий на крючке двери, морщит нос. Старый махровый монстр явно не для этого вечера. Только не сегодня. Она не думает. Стесняться нечего… Уже нет. Она остаётся в одном полотенце.       Толкнуть дверь, выходя из ванны. Ощутить сладкий вкус горячей еды. Приглушённый свет в гостиной. Свечи?       Господи, откуда у неё вообще свечи? Она узнает их — они из подарочной корзины, что дарила Джинни несколько лет назад. Кто же знал, что пригодятся. Драко ведёт себя в её квартире как хозяин. Она не против.       Он стоит спиной к ней, оперевшись локтями о кухонный островок, курит. И как только слышит шаги позади себя, медленно поворачивает голову. Прядь из его чёлки спадает на лоб. Всё в нём сейчас красиво. Расслабленная поза, томный взгляд исподлобья, то, как он держит сигарету.       То, как смотрит на неё.       Кажется, она слышит, как бьётся его сердце. Или же это её. Не разберёшь.       — Думал, мы сначала поужинаем, — он медленно распрямляется, протягивая ей руку, — а ты уже перешла к десерту.       Гермиона хмыкает. Вкладывает ладонь, ощущая горячую кожу Малфоя. Дыхание перехватывает.       — Оказывается, я начала нарушать правила.       Драко дёргает её на себя. Опирается бёдрами о кухонный островок, обнимая одной рукой поперёк талии, пока Грейнджер втягивает носом его парфюм. Малфой тушит сигарету в подлетевшую пепельницу. И вот теперь обе руки нежно прижимают ещё ближе. Кажется, куда ближе… в сердце. В нервы. В кровь. В голову. Везде — он.       И время будто застывает.       Так они и стоят. Гермиона, оперевшись щекой о его грудь, слушая, как бешено стучит его сердце. Драко, наклонивший голову к её затылку, втягивающий аромат шампуня.       Он осторожно ведёт её вбок, усаживая на барный стул, пока Гермиона поправляет узел полотенца, закидывая ногу на ногу. И как только Драко хочет обойти, чтобы сесть напротив, то задевает её бедро пальцами, проскальзывая, еле касаясь.       Он сводит её с ума.       — Ты разрезал стейк? — она смотрит себе в тарелку, замечая, что Драко постарался разделить мясо для удобства.       Он напрягается.       — Тебе не нравится так? — уже хочет поменять тарелки местами, как Гермиона его останавливает. Мотает головой.       — Всё хорошо, просто… — не сдерживает улыбки. — Это приятно, когда ты так ухаживаешь…       Господи. Как горят щёки. Как горят плечи под его взглядом. Вот то самое чувство — влюблённости. Оно поглощает её с головой. Когда есть смущение. Есть восторг от таких маленьких поступков. От внимания.       — Как провела время? — он отпивает воду из стакана, внимательно слушая её отчёт из Австралии.       Гермиона рассказывает обо всём. И как легко Драко поддерживает разговор, искренне интересуясь и задавая вопросы. Они оба смеются от слов её мамы, когда Гермиона рассказывает про Блейза.       — А ты? — прожёвывает сочный стейк. — Как на работе?       Малфой не меняется в лице. Грейнджер ждёт, что он тут же сменит тему, но он просто пожимает плечами.       — Привыкаю, — хмыкает, смотря в одну точку, будто о чём-то вспомнил.       Гермиона, взмахнув древком, отправляет пустые тарелки в мойку. Приподнимает бровь, глядя за спину Драко.       — Нет, — улыбается он, понимая намёк. — Для этого я использую магию.       Она смеётся, проговаривая заклинание. Вода в кране включается, и грязная посуда начинает отчищаться с помощью губки и средств.       Драко бесконечно долго смотрит на Гермиону, не сводя с неё взгляда. Он ею любуется. Рассматривает. И в этом нет никакого кривого подтекста. Ей это нравится.       — Устала? — ему стоит коснуться своей палочки, лежащей на столе, как Гермиона чувствует согревающее заклинание на своей коже. И это так мягко. — На улице был дождь, когда ты пришла. Ты согрелась?       Кивок.       — Впервые вижу тебя таким… — не стесняясь, говорит правду.       — Влюблённым? — отвечает тем же.       Это слово стреляет в сердце непростительным. Драко впервые произносит это вслух. Так уверенно чётко. Быстро. Ни секунды не задумываясь. Грейнджер млеет. Хочет поддаться этому чувству полностью, она сглатывает его, ощущая предчувствие.       Драко ведёт рукой по столу, касаясь её кисти. Нежно обводит пальцами и останавливается у чёрного безымянного. Гермиона не чувствует его касания. Малфой хмурится.       — Если бы я не надел кольцо на твой палец, ты бы не потеряла его…       Ей не нравится, куда он уводит тему. Всё было так прекрасно.       — Если бы не случай, мы бы не встретились. Не надо об этом, — и только Гермиона хочет подняться, Драко её останавливает, сжимая кисть.       Грейнджер садится обратно, Драко тянется рукой к своим брюкам, и через мгновение достаёт маленькую плюшевую игрушку размером с кулак.       — Господи, — не сдерживает смеха. — Это что, дракон?       Гермиона берёт его в руки, крутит, рассматривая. Обычная игрушка из автоматов, где за мелочь нужно вытащить приз. Совсем не укладывается в голове, где Драко это взял.       — Попросил Блейза найти мне что-то связанное с драконами, — видно, как он раздражается, закатывая глаза. — Этот идиот… — выдох. — Блейз нашёл только это. Подумал, что ничего страшного, ведь ты любишь драконов…       Он помнит…       Гермиона медленно кивает, сжимая брелок, чувствуя внутри него какую-то твёрдость. Думает, что это всего лишь круглый карабин брелка. Но по ожидающему взгляду Малфоя понимает, что это не всё.       — Там… — она внимательно наблюдает за его реакцией, сжимая в ладони дракона, — там что, ещё что-то есть?       — Мерлин, — раздражается он через ухмылку, — просто я пытаюсь тебе понравиться…       Грейнджер накрывает хохот. Вот уж точно она не ждёт таких слов от такого человека. Как бы неловко для него это ни было, он держит лицо каменным. Непробиваемым. Гермиона не может удержаться, встаёт на ноги, подходит к нему, толкая колено, чтобы он отъехал корпусом на барном стуле к ней. Теперь Грейнджер между его разведённых коленей.       Просто потому что хочет видеть его реакцию, услышать дыхание, когда она заглянет внутрь. Вот так томить его ожиданием кажется весёлым.       Гермиона просовывает палец в пасть розового дракона и застывает.       Теперь Драко внимательно следит за её реакцией. За её дыханием. Он вновь её переигрывает.       Гермиона достаёт кольцо с большим красным рубином.       Металл чёрный, и только сам камень блестит ярко, переливаясь от света лампы над головой. Грейнджер подносит его к лицу, изучая. Вглядывается в крапления внутри рубина. Она никогда не видела столь прекрасного украшения.       — В мире больше нет таких, — шёпот прямо в ухо, когда Драко нагибается к ней. — И я не о кольце…       Это мурашками вдоль позвоночника. Это до основания прошибает. Его шёпот. Его губы, касающиеся плеча Гермионы.       И это, как жидкий сплав, растекается внутри неё самым настоящим возбуждением, азартом. Самыми настоящими чувствами. Липнет намертво. Единственное, чего хочется, это узнать, что будет дальше — там, за гранью. Что же на самом деле кроется в этом.       — Золото обработано в чёрный цвет, чтобы сливалось с твоим пальцем, — тихо проговаривает Драко, вставая на ноги. Он касается её запястья, проводя пальцем до безымянного. — Чтобы на твоей руке виднелся только камень.       — Красный, — сглатывает она. И теперь видит на безымянном пальце его левой руки перстень с таким же камнем.       Красный — цвет злости и любви.       Злости в этом доме нет…       — Это твоё новое предложение? — улыбается она, но всё ещё смотрит на кольцо.       — Можно считать так…       Тянет по ту сторону рёбер.       Сердце стучит. Колотится. Ошпаривает жаром тело. Копит внутри энергию, чтобы взорваться на атомы. Чтобы расщепиться и исчезнуть в своём счастье. И Грейнджер сдаётся. Она поднимает голову, чтобы поймать его пьяный от чувств взгляд.       Ловит.       Ставит капкан.       Толкает его в грудь на середину гостиной, вручая ему кольцо, замечая в Драко вопросы. Она их задаёт.       — Разве ты не должен встать на колено?       Вот его хищная фирменная ухмылка. Вот его тот самый взгляд — развратный. Он весь её. Не сводит глаз. Встаёт на одно колено, приподнимая бровь, и как только хочет задать вопрос, Грейнджер сбрасывает с себя полотенце к ногам.       Малфой принимает игру. Он не ведётся на провокацию. Драко всё так же смотрит ей в глаза, пока Грейнджер дёргает уголок губ вверх, чуть наклонив голову вбок.       — Тебе хорошо всё видно? — она не знает, что несёт. Просто хочет озвучивать всё, что приходит в голову, глядя на него. Это жарко. Это там, внутри.       Грейнджер становится прямо напротив него, толкает его в плечо, заставляя упасть назад. Малфой, оперевшись локтем об пол, раздвигает колени, когда Гермиона занимает место между его бёдер, приподнимая свою ногу.       Стопа касается его плеча.       — А так?       И только тогда Драко сквозь зубы цедит:       — Блять…       Его сжатая линяя челюсти распаляет в ней ещё больше огня. Он на грани, всё ещё сдерживается. И, чёрт возьми, как же хочется узнать, как он срывается. На ней. В ней…       Боже.       Драко касается пальцами её стопы у себя на плече, ведёт пальцами к щиколотке и через резкую ухмылку дёргает на себя. Грейнджер падает на колени прямо на его пах сквозь стон.       Малфой привстаёт, обхватывает её бёдра, ласкает, гладит. Смотрит. Смотрит в глаза.       Гермиона хватается за низ водолазки, тянет её вверх, пока Драко помогает ей, поднимая руки. Голая кожа к горячей коже. Малфой целует её в изгиб плеча, пока Грейнджер толкается бёдрами вперёд и назад, ощущая под собой вставший член сквозь ткань брюк.       Ей стоит закрыть глаза дрожащими веками, как Драко толкает её назад, нависая сверху, меняя положения. Пряжка ремня клацает. И это томительно — ждать, слышать шорох его одежды, сбрасываемой в сторону, и вот когда Драко нависает над ней, Грейнджер со стоном раскрывает глаза, потому что Малфой входит в неё, одновременно целуя.       — Драко… — произнести его имя и в ту же секунду заткнуться от его языка.       От толчков, набирающих ритм. Грубых и сильных. Жадных.       Драко ставит локоть рядом с её головой, другой рукой сжимает челюсть Грейнджер. Чтобы не отвернуться. Чтобы увести руку к шее, увидеть в её взгляде, в её медленном кивке согласие и сжать горло, притягивая для поцелуя.       Как она любит их секс.       Он чувствует всё, что она желает.       Как желает…       Грубо, сильно или медленно, и долго.       Рваными поцелуями. Вздохами. Общим воздухом. Они были всем друг для друга.       Гермиона сжимает бёдрами талию Малфоя, выгибаясь в пояснице. Всё, что она делает — отдаётся этой страсти полностью, безвозмездно. С пустой от мыслей головой.       Её заносит от того, как Драко протискивает руку под её поясницу, притягивает Гермиону вверх, толкая к дивану.       Он ставит её спиной к себе, давит на лопатки, чтобы она нагнулась.       — Чёрт… — проговаривает от того, как грубо он хватает её за волосы, оттягивая голову к себе на плечо, чтобы поцеловать.       Грейнджер сквозь свои стоны слышит шлепки их тел. Мокрый звук разносится по квартире. Драко берёт её сзади, пока она прогибается, ухватившись за края дивана.       Кажется, его руки везде. Она теряет связь с реальностью. Малфой то сжимает соски, то оглаживает живот, скользя всё ниже. Дразнит. Нагнетает. Трахает.       Возбуждение растекается по телу. По венам, костям, по коже от его горячего дыхания. Гермиона всё это принимает. Слышит, как в ушах стучит бешено бьющееся сердце. Драко прижимается к ней сзади всем телом, всем весом наваливаясь на Гермиону сверху. Зарывается лицом в шею, смазано целуя за ухом.       Она слышит его хриплое дыхание. Чувствует его пальцы, подгоняющие Грейнджер вперёд.       Она тает, плавится в этом ритме под щемящее чувство в груди.       Драко кусает её в плечо. Гермиона, сжав челюсти, прогибается от ощущений этой сладкой боли и близящейся разрядки.       — Ты первая, — шепчет он, прижимая её к своей груди.       Внутри влажно, жарко. Горячо. Мучительно сладко балансировать на этой грани и уже не получается сдерживать громкие стоны во весь голос. Всё смешивается. Всё в бреду.       Толчки.       Дыхания.       Задубевшие мышцы от судороги спазма.       Его горячие влажные пальцы вновь и вновь проходятся с тем же ритмом, пока Гермиона сама не толкается бёдрами назад, навстречу Драко. Сильнее. Жёстче.       Пока не закатывает глаза с мыслью о том, что ещё немного, и они растворятся друг в друге насовсем.       Ей кажется, что её стоны переходят в хриплый молящий речитатив из грязных и пошлых просьб. Грейнджер уверена, что от этого у Драко сносит крышу — просто потому, что он ещё жёстче толкается вперёд.       Пульс в каждом нерве, каждой клетке бьётся от удовольствия. Мурашками по мокрым от пота телам, заставляя их поддаваться друг другу навстречу.       Грейнджер беспомощно царапает обивку дивана, когда Драко плавно замедляется, выходя из неё. Он валит её на диван, разворачивая к себе, нависая. Облизывает губы, рассматривая покрасневшее лицо Грейнджер.       Малфой рассматривает её всю, как впервые. Водит пальцами по лентам татуировки. И это как очередная мучительная пытка. Он ведёт рукой по внутренней части бедра вверх, едва касаясь.       Он травит её.       Издевается.       Грейнджер хватает Малфоя за затылок, стягивая в кулак волосы. Они молча смотрят друг на друга, будто понимая каждую мысль. Драко раздвигает её колени и медленно входит, с жиреющим удовольствием рассматривая реакции её тела.       Грудная клетка вздымается, Драко проводит рукой по соскам, ласкает, глубже толкаясь в неё.       Гермиона чувствует, как мокнут ресницы. Это не слёзы. Их быть не должно. Ей просто хорошо. Ей чертовски приятно.       Всё это слишком.       Слишком хорошо для них.       Драко ускоряет темп, целует Грейнджер в губы, углубляя поцелуй. Мокрый, скользкий язык проходится по кромке зубов. Гермиона прикусывает его губу, вызывая в нём стон. Он злится, или же это заводит его сильнее.       Это трение тел.       Горячих.       Гермиона чувствует его тяжесть, прикрывает глаза. И это чёртов финиш. Мышцы пульсируют от громкого оргазма. Грейнджер стонет, чувствуя, как его член плотнее смыкается ею. Драко, через рваные вдохи, грубо толкается ещё и ещё, пока не содрогается, разгибаясь, выходя из неё и кончая на живот.       Всё становится глухо. Гермиона закрывает глаза от волн неги по всему телу. Она даже не замечает, как Драко накрывает их пледом, сам стирает с живота капли, укладываясь рядом с ней. Всё это Грейнджер не замечает.       Ей просто хорошо…       Гермиона поворачивается к нему лицом, пока Драко просовывает руку под её головой. На диване мало места, приходится закинуть на его талию ногу, слыша, как Драко довольно выдыхает.       Грейнджер касается его скулы, нежно проводя пальцами. Малфой прикрывает глаза.       — Мне так хорошо, боюсь подумать, что может что-то случиться, — тихо произносит она, и Драко тут же напрягается, раскрывая глаза.       Он гладит её спину, массирует шею, мотая головой.       — Я не позволю, больше не отпущу тебя. С тобой ничего не случится. Ты Номура.       Она это прекрасно знает.       — А с тобой?       Драко коротко ухмыляется, целует её в лоб, прижимая сильнее к себе.       — Я уже мёртв, — отвечает он. — Со мной ничего не случится.       И вот в голове новые мысли. Что дальше? Хотя она сама решила жить одним днём, но когда вот так хорошо и спокойно, как же не хочется, чтобы это разрушали. Она озвучивает это.       — А что дальше? — делает паузу. — Ты будешь скрываться в меноре? Под оборотными?       — Я планировал переехать к тебе, — перебивает он, чуть привставая и осматривая квартиру.       Она смеётся. В душе отлегает. То, как он позитивно мыслит — это даёт заряд бодрости и надежды.       — Ты не должен жить в Европе. Тебя могут узнать. Увидеть. Не знаю… — накидывает варианты. — Твоё лицо видел весь волшебный мир. Но…       — А где бы ты сама хотела жить? — он не даёт её панике разрастись. — Ты же знаешь, что это не обсуждается, мы будем вместе?       Гермиона переворачивается на спину, натягивает на грудь плед, глядя в ровный белый потолок. Где бы она хотела жить?       Здесь её держит работа. Но можно перемещаться по каминной сети в Министерство. Друзья?       Она думает о Поттерах. Больно вспоминать о Гарри. Сейчас об их дружбе думать рано. Они по разные стороны. Что будет дальше, Гермиона не знает.       Грейнджер всю жизнь жила в Лондоне и никогда не думала о перспективе куда-то переехать, тем более в другую страну. Той старой Гермионе это казалось большим и опасным шагом в неизвестность. Но та старая Гермиона была одинока…       Сейчас рядом с ней Драко. Рядом с ней семья. Сейчас ей не страшно одиночество. Оно потухло и заглохло где-то там, позади.       — Мне всегда нравились Фарерские острова, — говорит она, вспоминая красоты этих видов. — Там тихо.       — Не люблю море, — улыбается он. — Оно ассоциируется у меня с тоской и одиночеством, заточением. Но если ты хочешь…       — Сиэтл, — не настаивает она. — Нью-Йорк. Япония?       — О, нет, — хмыкает Драко. — Ёки задушит своей гостеприимностью. И её сын…       Он обрывает себя на слове. Гермиона привстаёт на локте, поворачивая голову к нему. Вспоминает, как Драко рассказывал об их с Ёки договорённости. Акихиро…       — Давай подумаем об этом позже, — она ложится на его грудь, когда Драко переворачивается на спину. Смотрит ему в лицо. Любуется.       Малфой закидывает за голову руку, чтобы было легче взглянуть на неё в ответ. Их взгляды бьются друг об друга. Улыбками. Нежностью. Всем этим тёплым чувством.       Он проводит свободной рукой по её скуле, чуть задевая подушечкой пальца ресницы.       — У всех хранителей Номуры были ярко-голубые глаза, — проговаривает он. —Ты сопротивляешься ей. Я рад.       Грейнджер каждый день утром проверяла себя. Цвет, который всё ещё не менялся — гетерохромия, вкрапления голубых пятнышек на её карих глазах. Каждый день, она была уверена, эти голоса живут в её голове, чтобы соблазнять силой Номуры.       Ей было достаточно того, что она неуязвима. Ей не нужна власть над мафией. Она оставила это на Драко. Провела грань, за которую не хотела переступать. Гермиона уверена в своих силах, голоса не соблазнят её, и она не познает полную мощь татуировки.       Предыдущие владельцы…       Были ли они изначально алчны до власти? Или же медленно ломались? Поэтому Грей хотел избавиться от татуировки, предвещая катастрофу? Хотел уничтожить все упоминания об этом, послав книгу, замаскировав её среди прочего хлама? Ответов нет.       — Я всё думала, о каком пророчестве говорила Номура, — она прикрывает глаза от того, как мягко он гладит её по волосам. — Нельзя соединять татуировки. Если подумать логически, то каждая из них несёт силу. Если эти возможности объединить, получится катастрофа в виде человека, которому нельзя навредить. Как же сильно татуировка подчиняет человека, заставляя его желать власти. Этот человек станет разрушением для целого мира, следуя только своим желаниям и только себе.       — Я тоже об этом думал, — соглашается с ней. — И если тебе станет плохо, если ты почувствуешь, что хочешь…       — Убить тебя? — перебивает его Гермиона. Даже думать об этом не хочет. — Я справлюсь. Я вынесла многое. Ты не веришь в меня?       Это не раздражение. Это просто игривость взамен страха перед этим предположением. Лучше свести всё в шутку.       — Как я могу не верить той, которая голыми руками выбралась на свободу, преодолев такой путь.       — В моих руках была металическая миска, — с отвращением говорит она и поднимается с места, доходит до кухонного островка.       — А в моих мыло, — слышится позади с ухмылкой. — Идеальная пара.       Грейнджер чувствует на себе взгляд, пока пьёт воду. Она голая перед ним, стоит только повернуть голову, чтобы увидеть этот жадный взгляд. Ей нравится. Чёрт. Безумно нравится, когда Драко на неё так смотрит. Невыносимо приятно быть желанной для этого мужчины.       Гермиона ищет взглядом кольцо, оставшееся на полу. Два шага к нему, чтобы подобрать и приблизиться к Драко, вручая его. Она вытягивает руку, пока Малфой садится на диване, прикрывая пах пледом. Ей нравится его реакция. Господи, нравится.       Он целует её кисть, надевая кольцо на безымянный палец. Она не чувствует прикосновения. Разглядывает руку, чуть уводя её в сторону, пока Малфой обнимает её за ноги, приближая к себе, целуя теперь в живот, туда, где застывшая чёрная лента татуировки.       — Оно такое красивое, — улыбается она.       — Утром тебя ждёт ещё один подарок, — шёпотом в горячую кожу.       Драко вновь валит её на диван, прямо на себя, глубоко целуя, впиваясь пальцами в её затылок. Жарко до безумия.       Они занимаются сексом теперь нежно, чувственно. С тихими вздохами. Грейнджер седлает Драко на этом диване, настраивая свой ритм. То медленно, то быстро. Драко не торопит её. Гермиона думает, что он терпит. Терпит, чтобы сорваться и самому начать двигаться.       Драко прикусывает сосок, вызывая в ней дрожь, глубокий выдох. Он сжимает пальцами задницу Грейнджер, притягивая к себе. Насаживая.       Их короткие поцелуи перерастают в глубокие, влажные. Они целуются так грязно, горячо вмазываясь в губы друг друга. Через её стоны. Через его гортанный голос, называвший её по имени.       Она просто не может чувствовать ещё сильней. Драко — всё для неё. Та точка невозврата. Единственный.       Всё.       Она никогда не ощущала себя такой желанной.       Гермиона бетонирует это стенами. Окружает, стараясь защитить. Себя. Его. Надеясь, что больше ничего не случится. Что слова «всё будет хорошо» так и останутся неизменными…       Утром, когда она провожает Драко через камин, он вручает ей маленькую коробочку, обозначив лишь то, что она должна открыть её, когда выйдет из дома.       Гермиона так и поступает. Здоровается на первом этаже с мисс Киттл, проверяющей почту, выходит наружу и раскрывает чёрную коробочку, закатывая глаза.       В руке лежит ключ от новой машины.       Грейнджер нажимает на разблокировку, слыша на противоположной стороне улицы сигнал.       Ну ещё бы. Что это могло быть.       — Бентли, — произносит она на выдохе.       Чёрная машина встречает её запахом его парфюма. Она смотрит на пассажирское сиденье и не сдерживает улыбки. Бутылёк духов, которыми пользовался Малфой. Он знал, что ей они нравятся.       — Сумасшедший…       Грейнджер кладёт на сиденье рядом сумку, на которой висит маленький плюшевый брелок, розовый дракон, и нажимает на педаль.

***

      Чейз ходит по кабинету из стороны в сторону. Брюзжит ругательствами. Не находит себе места — то у металлического стола поработает, то к своему уйдёт. Гермиона заглядывает в календарь, видя, как зачарованные чернила подсвечиваются красной краской на дате следующей недели.       Ещё полгода назад, перед всем случившимся, Грейнджер отметила эту дату, чтобы попросить выходной или же просто предупредить себя не приближаться к нему.       День рождения Джека Чейза на календарной дате. Та старая Гермиона даже рожки подрисовала, которые искрились звёздочками. Настолько ей не хотелось быть в этот день рядом с ним. Потому что каждый год одно и то же. Чейз был раздражителен и груб.       Но сейчас…       Она сглатывает. Просто вспоминает их разговор. Вспоминает то, как одинок этот мужчина, и как сильно у неё сводит под рёбрами.       — Мистер Чейз? — невозмутимо произносит она, не отрываясь от бланков.       — Не видишь, я пытаюсь работать! — рявкает он, но через минуту сам не выдерживает. Останавливается напротив её стола, складывая на груди руки. — Ну? Что ты хотела?       — Что вы делаете, — она тянет речь, будто думает, — скажем, в следующий четверг?       Мужчина захлопывает рот, хмурится. Нервничает. Ведёт плечом и отвечает.       — Буду занят!       — Отлично! — отвечает она. — Приглашаю вас выпить.       — Я сказал, буду занят! — настаивает он.       Но Гермиона не обращает на него никакого внимания, пером выводя цифры в отчёте, слыша над головой, как он начинает пыхтеть и ругаться, вновь ходя из стороны в сторону. Гермионе еле как удаётся замаскировать улыбку. И ровно через десять минут, когда Чейз приземляется на свой стул, прячась за ширму, она слышит его как будто бы незаинтересованный голос:       — Во сколько и где!       В обед они с Чейзом встречают Гарри, который идёт вместе с большой группой авроров. Поттер замедляет шаг, ровняясь с Гермионой. Здоровается.       Их разговор похож на резину, тянущийся и пресный.       Как дела. Как дети. Как Джинни. Такие же короткие ответы. Гермиона сглатывает, старается держаться. Даже изображает подобие улыбки. Но прежде, чем разойтись, Гарри вдруг спрашивает:       — У тебя новая машина… — это констатация факта. Слышно презрение в его голосе. Он недоволен, что Гермиона пользуется деньгами умершего мужа — а как иначе, если у неё никогда не хватило бы денег на такие автомобили.       Прежде, чем пойти за Джеком, Гермиона останавливается, смотрит Гарри в глаза и невозмутимо произносит то, что он хочет услышать:       — Пользуюсь наследством, что осталось после покойного мужа, — отодвигает Поттера рукой, проходя дальше. — Хорошего дня, Гарри.       Это их точка.

***

      Пенси ждёт Гермиону в её квартире, когда она открывает дверь. О своём визите она предупредила в письме. Сегодня день рождения Ёки, на который они приглашены.       Только женщины.       — Ты что, переставила мне мебель? — Гермиона смотрит на диван, который стоит сейчас в другой части квартиры. — Пенси!       — Не благодари, — отмахивается она, отпивая из высокого бокала шампанское.       — Откуда эти бокалы?       Паркинсон кивает в сторону кухни.       Боже.       На полу стоят коробки с посудой и украшениями, явно из дорогих волшебных бутиков. Гермиона возмущённо округляет глаза.       — Что? — пожимает плечами подруга. — Я обустраиваю ваше гнёздышко.       Паркинсон смеётся, пока Гермиона устало валится на диван, по привычке сначала пройдя в сторону, но с выдохом бредёт дальше, садится рядом с Пенси, опираясь головой о её плечо.       — Я устала, — хватается за бокал, подлетающий к ней. — Чейз заставил меня проверить информацию по артефакту в министерской библиотеке. Я пыли наглоталась.       — Это что? — не слушает её подруга и дёргает за кисть, приближая к лицу кольцо. — Очень красивое. Очень!       Грейнджер вытягивает руку, и теперь они обе вновь рассматривают драгоценность. Чёрное золото совершенно не заметно на чёрном пальце. Лишь красный рубин искрится от попадающего на него света.       — Я так волнуюсь, — говорит Пенси. — Ёки… Она великолепна. Я говорила?       Гермиона кивает сквозь улыбку, подгибая под себя ноги, садится удобнее, чуть повернувшись к подруге, глядя в её глаза.       — Я восхищена сильными женщинами, — продолжает она. — Тобой, Ёки…       — Ты себя забыла, — перебивает её Гермиона.       — Я не договорила, — бьёт плечом в плечо, закатывая глаза. — Просто я никогда не хотела быть частью мафии, но этой частью быть хочу. Там, где жизненный опыт столь сильной женщины, которая держит в руках клан.       Гермиона прекрасно понимает Пенси.       — А ты… — осторожно начинает Грейнджер. — Ты всё ещё общаешься с той девушкой? Иоши?       Паркинсон вздыхает. Кладёт ногу на ногу, оголяя татуировку змеи. Мотает головой.       — Она слишком юна. У нас ничего бы не вышло, — через грустную улыбку. — Она невинна, в какой-то мере.       — Умоляю тебя, Пенси, — не выдерживает Гермиона. — Я тоже в какой-то мере была невинна. Ты украла мой первый поцелуй!       Они смеются. Стукаются бокалами, отпивая шампанское.       — Думала, с тобой прокатит.       Драко на минуту появляется в квартире Гермионы, выходя из камина. Целует её в губы, оценивая наряд.       Гермиона надевает то самое кимоно, в котором они были с Пенси в Японии, ей хочется отдать дань уважения Ёки. Пенси делает то же самое, лишь меняя цвет на тёмно-синий.       Малфой спешит удалиться, сообщив, что просто хотел её увидеть. Грейнджер не спрашивает, куда он возвращается, будь это банк или зал круглого стола. Теперь это его работа.       В тканевом мешочке с их приглашениями лежит цветок сакуры. Порт-ключ, с помощью которого они перемещаются прямо в эпицентр событий. Тот самый волшебный город, принадлежавший Ёки.       Гостиница полна женщин и девушек, все они в масках. Ходят, общаются между собой. Гермиону и Пенси встречают две девушки, кланяются, указывая, куда им следует пройти.       Банкетный зал зачарован на расширение. Низкий стол на несколько десятков человек. Кто-то уже сидит, поедая деликатесы, кто-то общается и курит на открытой веранде, выходящей в сад. Пахнет цветущей сакурой. Гермиона смотрит внутрь сада, видя белые, розовые и красные деревья цветущей вишни.       И вот когда над головами начинают дребезжать колокольчики, складываясь в приятную мелодию, банкетный зал наполняется женщинами, которые рассаживаются по местам. У кого-то за спиной мечи, у других — короткие клинки за пазухой.       Бумажные двери разъезжаются, и в зал входит женщина в маске кошки, которая игриво улыбается, стреляя глазами то влево, то вправо. За спиной женщины ещё две. Они следуют за своей Госпожой, пока та не останавливается во главе стола.       Она приподнимает руку и снимает маску с лица, улыбаясь присутствующим.       Шорох.       Гермиона смотрит через маску, как все их снимают, кладя рядом с собой. Она делает то же самое, замечая, как Пенси с восхищением смотрит на Ёки, усаживающуюся за стол.       Гермиона чувствует на себе взгляд Госпожи. Ёки кладёт обе руки на пол и делает поклон.       Вновь шорох.       Теперь все головы повернуты на неё. Грейнджер чувствует взгляды. И через мгновение все женщины повторяют позу Ёки, склоняясь перед Номурой.       Становится жутко не по себе. Она не хочет привлекать внимания, перетягивать его на себя.       Но именинница будто чувствует её смущение. Хлопает в ладоши, и на столе появляются новые блюда. Сырая рыба, суши, роллы, фрукты, десерты разных форм и видов. Глаза разбегаются. Пенси тянется к стакану, и он тут же наполняется шампанским.       Женщины салютуют бокалами в честь Ёки.       Паркинсон встречается взглядом с Иоши, сидящей напротив. Они, улыбнувшись друг другу, кивают. Гермиона не может не порадоваться за подругу, пусть даже у них ничего не вышло. Умение дружить Грейнджер ценит в Пенси больше всего.       К Ёки, одна за другой, подходят гостьи для общения и уединения, чтобы поздравить, подарить подарки. Женщина хрипло смеётся, когда ей дарят портрет. На нём она со своим последним мужем, молодым мужчиной. За их спинами портреты остальных.       Именинница оценивает эту шутку, благодаря за неё.       Пенси толкает Гермиону в плечо, обозначая, что нужно пойти и поздравить Ёки. Их подарок был общий. Пенси сама вызвалась выбрать. Зная о том, как Госпожа любит курить, она выбрала для неё мундштук из янтаря, в котором застыл маленький скорпион.       Как только Грейнджер встаёт на ноги, со всех сторон слышится шорох. Женщины поднимаются следом, чтобы низко поклониться ей. Пенси делает то же самое, чтобы просто-напросто не выделяться, хотя Гермиона запретила ей это делать, обозначив просьбу как приказ.       Ёки не остаётся в зале, она отводит девушек в другую комнату, скрытую за бумажными дверьми, заглушая пространство.       — Я благодарю вас, что вы пришли на мой праздник, — говорит Ёки и подходит к противоположной стене, раздвигая её.       Ещё один сад.       Небольшой. Здесь так много цветов. На горке, склонив ветви, цветёт сакура с голубыми лепестками. Таких в природе не существует, только если это не волшебный мир.       Грейнджер проходит в сад, с восхищением рассматривая всё вокруг. Невероятно сладко пахнет.       — Это сад моей матери, — поясняет Ёки. — В детстве я училась здесь обращаться с катаной, моя мать стала мне учителем.       Гермиона садится на подножку веранды рядом с Пенси, слушая женщину.       — Это вам, — Паркинсон поднимается и протягивает ей подарок.       Пенси смотрит на женщину завороженно. Кусает нижнюю губу, ждёт реакции. Боится, что не понравится. Но Ёки, раскрыв коробку, округляет глаза, доставая мундштук, рассматривая его в свете бумажного фонаря.       — Очень красиво, — произносит она, и Пенси выдыхает. — Я благодарю вас за это.       Ёки прижимает обе руки к животу и с улыбкой делает поклон.       — Ты, кажется, ещё не знакома с моей преемницей? — Ёки смотрит за спину Пенси, где на веранде тихо появляется молодая девушка с катаной за спиной. Во всём чёрном. Невероятной красоты глаза подведены красными тенями. — Её зовут Макото, что значит верная. Она давно хотела с тобой познакомиться, милая…       Грейнджер сжимает губы, сдерживая усмешку, видя, как Паркинсон, выпрямив спину, выдаёт ту самую фирменную улыбку, которая должна сводить всех с ума. Гермиона же кивает, приветствуя Макото.       Девушки удаляются, Макото закрывает за собой бумажные раздвижные двери, поклонившись перед этим.       Гермиона опирается плечом о колонну, глядя в звёздное небо. Тёплый ветер снова доносит запах цветов.       — Красивая ночь, — тихо произносит Ёки и добавляет на японском: — 白河夜船.       Гермиона задумывается над значением, но женщина сама поясняет:       — Ты напоминаешь мне эту поговорку. Она означает уснуть крепко-крепко, невзирая на то, что в мире творится.       Ёки оборачивается, приближается к Грейнджер и смотрит с теплотой в глазах. Садится рядом, вглядываясь в небо.       — Ты получила огромную силу и тут же сломала систему, отказавшись от неё, в своём понимании.       Грейнджер молчит. Просто слушает.       — Я восхищена. Это сильный поступок сильной женщины. Уверена, что те идиоты в зале круглого стола посчитают это трусостью. Как это Номура-женщина оставила всё в руках мужчины?       Грейнджер хмыкает и кивает. Возможно, Ёки права. Ведь она больше знает об этом мире.       — Они горделивы, жадны до власти. Мужчины вспыльчивы в своих решениях. Импульсивны. Ни разу Номурой не была женщина. Их это раздражает.       Тон Ёки насмешливый. Рассказывая об этом, она будто сама наслаждается.       — Они даже не могут понять, как опасны женщины, на что они способны. Я могла бы десятки раз убить каждого из Господинов. Незаметно. Скрытно. Всё сделали бы мои скорпионы.       — Почему вы этого не сделали? — задаёт вопрос Гермиона, ей правда становится интересно.       — Потому что в нашем мире одно без другого не может существовать. Везде нужен баланс, милая. Моя семья никогда не гналась за властью во главе стола. Мы были в достатке. Каждую девочку воспитывают, отбивая в ней чувство жадности, манию величия и власти. Это никогда никого не приводит к добру. — Ёки, повернув голову, заглядывает ей в глаза, ехидно улыбаясь. — Это грязная работа, так пусть её выполняют мужчины.       Грейнджер кивает сквозь улыбку. Она понимает Пенси, почему её так тянет к Ёки. Она мудра, добра.       — Поэтому в нашем роду Главами были только женщины. Мой сын… — она замолкает, хмурится, — безумен. Его растили так же, как меня, мою мать и бабушку, и далее по нашему роду. Прививали ему всё то, что прививали другим столетиями, — Ёки качает головой и разочарованно выдыхает. — Он уничтожит мой клан, если получит татуировку. Поэтому никогда этому не бывать. Но как бы то ни было, он мой сын. Акихиро моя семья.       Грейнджер слышит в её голосе мягкие тона любви. Так говорят матери, разочаровавшиеся в своих детях, но всё ещё безмерно их любящие. Женщины вздыхают почти синхронно.       — Что это я, — Ёки вытирает платком глаза. — Старуха совсем испортила настроение своей гостье.       — Нет, что вы, — Гермиона спешит её переубедить.       — Давайте вернёмся в зал, — настаивает женщина.       И они вместе выходят в банкетный зал. Гости играют в карты, сидя на матах. Кто-то курит на веранде, и Грейнджер узнаёт среди множества девушек Пенси.       Гермиона выходит в большой сад, вновь садится на подножку веранды, слушая девушек позади себя, пока они курят. К ней подлетает бокал шампанского.       — Пенси-сан, вы очень красивая девушка.       Гермиона вскидывает бровь, медленно поворачивая голову на подругу. Её явно клеят. Грейнджер секунду раздумывает уйти, чтобы не мешать, но Паркинсон всё же отвечает вопросом:       — Я тебе нравлюсь?       Девушка, стоящая рядом с ней, смущённо уводит взгляд под хохот остальных. Грейнджер сама еле сдерживается, понимая, что Пенси пошла в наступление.       — Да, вы мне нравитесь, Пенси-сан.       — А тебе?       Паркинсон делает затяжку и медленно-медленно переводит взгляд на Макото, расположившуюся напротив их компании. Девушка подпирает спиной колонну. Вопрос задан ей.       Гермиона кожей ощущает этот намагниченный воздух между двумя женщинами, которые молча смотрят друг на друга. Макото не спешит отвечать, чем явно подкручивает интерес Паркинсон.       Вместо этого преемница Ёки отталкивается от колонны и спускается в сад, останавливаясь у сакуры. «Это приглашение», — думает Грейнджер, видя запал в глазах Пенси.       Но не тут-то было, окружившие Пенси девушки закидывают её очередными вопросами. Гермиона думает, что этот интерес к ней только потому, что рядом Макото, которая вышла минутами ранее вместе с ней в банкетный зал, будто одобрив как свою.       — Пенси-сан, — одна из них даже руку вытягивает, чтобы спросить. Грейнджер прячет улыбку за бокалом. — Вы дружите с Господином Забини? Говорят, он очень красивый.       Смущённый хохот. Лишь Паркинсон морщит нос, кивая в ответ на первый вопрос.       — А ещё консильери Господина Малфоя. Леон, — девушка, сидящая на полу, вставляет своё слово. Её язык заплетается. Она явно выпила куда больше, чем следовало.       Ей шикают.       Но Пенси даже не обращает на это внимания. Её взгляд устремлён на Макото, которая, обернувшись, роняет ухмылку от услышанного. Для Пенси это — словно красная тряпка для быка.       Выпившая девушка задаёт очередной вопрос, заставляя всех замолчать — то ли от интереса, потому что они все ожидают ответа, то ли от наглости вопроса.       — Как вы думаете, у кого из них больше?       Пенси тушит окурок в бокал той самой решительной, не сводя взгляда с Макото.       — У меня, — отвечает Пенси, отходя от хохочущей толпы девушек прямо к сакуре, беря инициативу в свои руки.       Гермиона оставляет веранду, решив попробовать десерты, выбирает на тарелку самые необычные, пробуя каждый по маленькому кусочку, наслаждаясь вкусами.       Как вдруг слышится грохот — там, где они уединялись с Ёки. Вскрик.       Звон обнажённых катан и клинков. Палочки устремлены прямо на бумажные двери. К Гермионе подбегает Пенси, а Макото резко открывает двери, замахиваясь катаной.       — Нет! — Ёки выставляет руку, успевая приказным тоном остановить преемницу.       Всё, что сейчас происходит, похоже на ужас. Грейнджер сглатывает, видя, как Акихиро прижимает лезвием Ёки, стоя у неё за её спиной.       — Мамочка, что такое, мамочка? — слышится его голос. — Я не в твоём клане. На меня приказы не действуют, даже той суки.       Взгляд прошибает Грейнджер до основания. Акихиро говорит о ней. Говорит как о Номуре, которая может подчинить только мафию. Он же — не её часть. Татуировки на его теле обычные. Бездвижные. Сделанные от отчаяния.       — Акихиро, — сглатывает Ёки. На её морщинистой шее проступает кровь от касания лезвия. — Положи оружие.       — Ты никогда меня не любила!       Это так громко.       Мужчина орёт во всё горло.       — Никогда! Презирала меня! Ты никогда для меня ничего не делала!       Грейнджер сжимает кулаки сквозь сильную дрожь. Ёки спасла его. И всегда любила. Она знает об этом и делает шаг.       Женщины расходятся перед ней, пока она ступает вперёд. Они мимолетно заглядывают в её лицо. И да. Она знает, что они там видят. Что привлекает их внимание.       Глаза Грейнджер светятся ярко-голубым.       — Акихиро, — ровно произносит Грейнджер. — Опусти катану.       — Видишь? Твои приказы на меня не действуют, тупая сука!       Женщины окружают вход в комнату. Ёки всё ещё останавливает их рукой, не позволяя войти. Насколько она любит его, что даже сейчас защищает…       — Я дам тебе стать Господином клана, опусти оружие, — Гермиона лжёт. Но тот мимолётный обезумевший взгляд Акихиро на секунду взбудораживается. — Я имею на это право, отпусти катану.       — Я буду Господином? Господином этих сук? — он облизывает губы раз за разом. Его зрачки расширены. Он обдолбан Красным льдом.       — Не смейте его трогать! — выкрикивает Ёки. — Отпусти катану, сын.       Секунда.       Вторая.       Акихиро дёргает головой, щуря глаза. Его трясёт.       И как только оружие падает к ногам, Ёки резко оборачивается, обнимая его, прижимая к себе. Макото отшвыривает ногой его катану.       Госпожа Скорпионов гладит сына по голове. Он содрогается в плаче.       — Ты лжёшь, — тихо слышится от него. — Ты всегда лгала мне…       Всхлип женщины дробит звуки. Это всего мгновение. Она дёргается в его руках и медленно оседает. Слышатся крики женщин. Никто не успел. Никто не видел, что у него был короткий клинок, которым он только что убил мать.       — Отойдите, — приказным тоном проговаривает Грейнджер. Она чувствует копящуюся силу в себе.       Ей стоит повернуть голову на Макото, увидеть в её глазах слёзы, которые она смаргивает, кланяясь Номуре.       Грейнджер чувствует горе женщин за своей спиной. Это случилось так быстро. Так спонтанно. Никто, чёрт возьми, не ожидал. Ёки защищала его до последнего. Любила.       Хохот. Психически больной хохот.       Голый торс Акихиро блестит от пота, когда он выгибается в спине, крича от боли. Он валится на колени, удерживая равновесие кулаками, оперевшись о пол. На его спине появляется татуировка Скорпиона. Он жалит своим жалом. Шевелится.       Грейнджер смотрит на свои руки, видя, как ленты Номуры приходят в движение на ней. В голове снова голоса, они зовут её. Кровь ошпаривает вены раскалённым железом, из которого она выковывает злость.       Она приподнимает подбородок, глядя на мужчину перед собой. Презрительно приказывает. Теперь она приказывает как одному из них:       — Встать.       Он дёргает плечом и резко поднимает голову, будто бы не верит в её силы. Не знал, с чем столкнется. Он, будто зачарованный, трясясь, поднимается с колен. Смотрит ей в глаза, обнажая в оскале зубы.       — С-сука…       Грейнджер ненавидит его. Ей следовало убить его тогда, в Египте. Голоса нашёптывают ей, что делать, и изо всех сил Грейнджер сопротивляется.       — Макото, — произносит Гермиона, слыша за собой уверенный шаг вперёд. — Нападение на семью Господина карается смертью. Даже если этот кто-то из этой семьи.       — Что ты несёшь! — рявкает Акихиро, но не может сдвинуться с места.       — Наказание за нарушение кодекса приводится в исполнение незамедлительно!       Грейнджер с отвращением отворачивается от Акихиро и смотрит на Макото, кивая.       Взмах катаны.       Глухой удар головы об пол.       Грейнджер смотрит на раскрытую пасть Акихиро перед собой. Из его головы брызжет кровь. Она слышит, как Макото шипит от боли, от того, что татуировка Главы клана появляется на её спине. Но девушка, прижавшись к Ёки, позволяет себе заплакать, погружая всё здесь в жуткий кровавый траур.       Пенси обнимает Гермиону, выйдя на веранду. Они молчат. Их идеал сильной женщины пал от рук сына, говоря о том, что в семье такое может случится с любым.       Похороны проходят на следующий день. Тело Ёки сжигают, а прах помещают в вазу с её именем и размещают в склепе, там, где покоятся все Госпожи Скорпионов. Женщины гордо вскинув головы отдают последнюю дань своей почившей Госпоже.       Макото принимает клан на себя.       На похоронах присутствуют только женщины, Драко, Леон, Блейз и Хантер — позади церемонии.       Гермиону трясет под проливным дождем. Пенси ни разу не заплакала во время церемонии. Она лишь яростно сжимала кулаки, молча наблюдая за всем.       Ёки была легендой мира мафии. Женщиной, что отстаивала свою семью, а после поплатилась за это. Знала ли она что падет от рук сына, которого так любила?       Больно. Больно даже от короткого знакомства с этой женщиной. Больно за эту несправедливость.       Всё здесь чёрное.       Голубая сакура в саду опадает сразу же после смерти Ёки, завершив свой путь, чтобы в следующем году расцвести для новой Госпожи.