ПолиАморалы

Чон Хосок был сыном миллионера, главы ювелирной компании, господина Чона-старшего. Отец с самого детства пытался контролировать каждый шаг сына, прививая ему меркантильные и коммерческие ценности прожжённого капиталиста, какой только и мог быть успешен в этой жизни по его мнению. Но что-то в самой природе Хосока противилось этому, с самого же детства он вечно бунтовал против отца, отдавал карманные деньги нуждающимся, дружил с беднотой, а не мальчишками из семей своего уровня, не хотел прилежно сидеть дома и ходить на дополнительные занятия по математике и планированию. Ему нравилось искать приключения на свою задницу, путешествовать и проявлять щедрость вместо накопительства. Не сдаваясь под натиском авторитета отца, он то служил в армии, то уходил в буддийский монастырь, то пропадал в объятьях благородных куртизанок, в общем, делал что угодно, лишь бы не то, чего от него ждали. Но однажды, три года назад, отец поставил вопрос ребром: либо тот остепенится, либо останется без наследства и денег. А не хочет заниматься бизнесом сам, пусть подарит отцу внука и катится дальше. Конечно, узы брака и семейной жизни были для Хосока чем-то невозможным, невероятным, посягательством на его тяжело добываемую свободу. Пытаясь водить отца за нос и отбрыкиваясь от всех предлагаемых невест, он сам загнал себя случайно в ловушку: напился и переспал с давно влюблённой в него простой и невинной девушкой. Совесть не позволила оставить её, и он, приняв это за знак судьбы, сделал ей предложение. В чём тоже в какой-то мере выразил протест отцу: Хана была бедной официанткой, и для миллионера должна была прийтись «не ко двору». Хосок уже потирал руки, предвкушая возмущение отца, предлагавшего ему обручиться с дочерями своих знакомых-чеболей, но тут господин Чон-старший уделал сына, и искренне проникся невесткой, приняв её с теплотой и радостью. Хотя бы потому, что кто-то наконец был готов войти с ним в коалицию против вечных безумств и неусидчивости Хосока. Друзья недаром называли его Хоупом. Ни в каких трудных обстоятельствах жизни он не терял надежды и облучал окружающих своей верой в лучшее, в то, что из всех передряг можно найти выход. Так по первости случилось и с его вынужденным браком: он верил, что «всё к лучшему в этом лучшем из миров», поэтому влюбился в жену и стал души в ней не чаять. У них родился ребёнок – правда, дочка, вопреки мечтам деда – и дочку Хоуп тоже полюбил беззаветно, хотя до этого детей терпеть не мог и думал, что никогда ни одного не полюбит. Он совершенно не представлял себе, как с ними себя вести, раздражался, когда они не понимали его взрослых объяснений, вскипал от плача и стремился убежать подальше, если на горизонте вырисовывался младенец. Но вот со своей дочкой так не вышло, в сердце проснулись любовь и привязанность. И в то же время… в то же время как-то улеглись чувства к жене. Может убивал быт, может что-то ещё. Прошлой осенью у него трагически погибли в Китае друзья, и всё внутри черствело и мрачнело, было совсем не до былой нежности. Хотелось прежних безумств и вольности, но Хосок был как зверь в зоопарке, которого закрыли в клетке – ему хотелось назад, на дикую природу, щипать травку, а не жевать поданный корм, бегать куда тянет, а не по периметру очерченных границ, дышать свежим воздухом не под любопытными взорами, а где-нибудь в одиночестве, отправившись на ретрит. Как ни старался он перевоспитать себя и переделать – ничего не получалось. Но, в конце концов, побеждало чувство ответственности и желание делать добро для всех вокруг. Кое-как остепенившись, Хосок пытался перенять опыт отца, помогать ему и просиживал в офисе унылым планктоном. Праздники, гулянки и блуд остались в далёкой молодости, после тридцати пошла совсем другая жизнь. Джинни когда-то была влюблена в Хосока. Друг Намджуна, её старшего брата, он постоянно мелькал рядом, и она была очарована его солнечной улыбкой, лёгкостью манер, оптимизмом, длинными ногами и шебутным нравом, ей казалось, что они в этом очень похожи, но запал на неё не он, а другой друг брата, Юнги. И в тот момент, когда она поняла, что с Хосоком ей ничего не светит – приняла предложение Юнги встречаться. Это было три года назад, и с тех пор она и думать забыла о Хосоке, по-настоящему полюбив Шугу, оказавшегося верным, заботливым, внимательным и очень интересным. Его умение шутить расположило её к нему и, хотя они часто спорили и ругались, примирения были куда ярче и горячее. За три года они многое пережили вместе. Юнги был её первым мужчиной, серьёзной любовью. А она у него была не просто серьёзной любовью, но первой и единственной. До этого у него были либо кратковременные любовницы, либо подруги. Дружить Шуга умел как никто, являя уникальный пример того, как мужчина может дружить с женщинами, совершенно не видя в них сексуального объекта. Сначала Джинни очень ревновала, потому что буквально в каждом заведении Сеула у Юнги официанткой, администратором или продавщицей была какая-то подруга. Но потом она поняла, что это всё действительно ничего не значит. Юнги – общительный и панибратский с любым и каждым. Этим вечером Хосок задерживался на совете директоров вместе с отцом, проводя собрание по поводу отчётов филиалов их ювелирных магазинов. Нужно было сравнить показатели, понять, у кого наилучшие, выслушать мнения руководителей. Обычно это затягивалось часа на два-три. Хосок не успевал забрать из автосервиса машину, поэтому позвонил Юнги и попросил заняться этим, закинув ключи к нему домой. Поскольку Юнги был куда менее занятым в компании их друзей – а потому и не столь богатым – он согласился и вскоре, припарковав изумрудный «хёндэ» на подземной стоянке элитного жилого комплекса, поднялся на лифте и позвонил в дверь. Ему открыла Хана. - О, привет! – отступила она, приглашая войти друга своего мужа. Впрочем, он был и её другом, поскольку познакомилась она с Шугой примерно в то же время, что и с Хосоком. Они были частыми гостями в кафе, где она работала тогда официанткой. – Проходи! - Да я только ключи закинуть, - достал их из кармана Юнги и положил на тумбочку в прихожей. - Чаю хотя бы выпьешь? Я напекла печенья, я знаю, что ты любишь их! – улыбнулась Хана. - Я вообще хавать люблю, это все знают, - засомневался Шуга, ещё с порога почувствовавший аппетитный запах. – Даже не знаю… - Да заходи, заходи! – настояла она, закрыв за ним дверь. – Хосока может подождать. Или тебя Джинни ждёт? - Нет, она к Намджуну в гости поехала, мы договорились увидеться позже. Ладно! – сдался Юнги. – Давай сюда свои богичные печенюхи! Я сейчас слюнями захлебнусь. Хана засмеялась: - Вот это я понимаю, комплимент! От Хосока разве что и дождёшься: «Мм, вкусно». - Да что этот вегетарианец понимает в еде! Он гастрономический извращенец, - Шуга вошёл в кухню и уселся, - а где милейшая девчушка на свете? Дядя Юнги хочет её потискать! - Нана спит, - покосившись в сторону детской, ответила Хана и поставила чайник, - но могу принести её, она всё равно легко и быстро засыпает. - Не-не, не надо из-за меня ребёнка тревожить. - Ты её любимый дядя, она очень расстроится, если ты уйдёшь не повидав её. - Ну, тогда попозже может быть, если она вдруг проснётся. Подвинув к себе тарелку с печеньем, не дожидаясь чая, Юнги принялся за дегустацию. - А ты ужинал? Могу и ужином накормить, - предложила Хана. - Домашним? Ну, разумеется, - одёрнул себя молодой человек. Когда бы это Хана заказывала что-то готовое? Она, как и Чжихё, жена Намджуна, обожала возиться по дому и всё делать сама. – Слушай, меня вообще можно не спрашивать, буду я или нет, я без заморочек, как у Хоупа: клади мне всё, я всегда голодный и всеядный. - Хорошо. На столе стали появляться разные блюда и закуски. Какие-то холодные, какие-то прежде разогреваемые в микроволновой печи. Юнги посмотрел на хозяйку дома. - Мне кажется, или ты сегодня какая-то радостная? - Я? Разве? – разрумянилась Хана. - Да точно! Я тебя давно такой довольной не видел. Чего стряслось? - Ну… - растерялась девушка. - Да давай-давай, выкладывай! Я же вижу, что-то имеется. - Даже не знаю… - Хана присела напротив. – Ты мой друг, Юнги, и очень хороший… Но мы с Хосоком ещё никому не говорили. - Та-ак… - протянул Шуга, начиная что-то подозревать. - Мне не терпелось с кем-нибудь поделиться на самом деле, подруг-то у меня в Сеуле нет, а родителям звонить не хочется, моя мама вечно что-нибудь ляпнет и всё настроение испортит! - Значит… - подтолкнул Юнги. Хана положила руку на живот и просияла: - Да. Мы второго ждём! – Видно было, что из неё просто фонтанирует счастье, оно едва умещается в ней, ей хочет кричать о своей радости, но она только сияет и глаза её лучатся светом. – На этот раз точно будет мальчик! - Вот же Хоуп псина ебучая! – обругал его Юнги и исправился: - В смысле, поздравляю! Блин, это классная новость! – взяв пустую чашку в руки, он завертел её между ладонями и задумался о чём-то. Хана заметила складку, образовавшуюся между его бровей, и убрала из вежливости улыбку со своего лица: - Всё в порядке? - Что? А, да, всё нормально, я так, о своём подумал… - У тебя тоже что-то случилось? – догадалась Хана по тени, пробежавшей на его лице. - Ну… - начал было отнекиваться Шуга, но подруга прервала его: - Так, прекращай! Я поделилась с тобой, а ты должен со мной! Выкладывай! А то в жизни больше не буду с тобой секретничать! Шуга подсобрался и, покашляв, уставился в пустую пока чашку: - У меня отец заболел. Ему начальную стадию рака поставили. - О! – ахнула Хана, почти заплакав сразу же. Она дотянулась до руки Юнги и сжала её в своей: - Боже! Я… я даже не знаю, что сказать… - Да что тут скажешь? Нечего говорить. Лечиться надо. Хорошо он не запустил, и мама всё-таки выпихнула его в больницу на обследование. Он давно себя плохо чувствовал, но всё не хотел идти и проверяться. - И… прости, если это некорректный вопрос – какие прогнозы? - Пока положительные. Но надо привезти его в клинику сюда, в Сеул. Маме с ним там одной в деревне тяжело будет. Наверное, продадим дом. - Конечно, так лучше! Когда болеешь, хочется, чтобы все близкие были рядом. Если нужно будет что-то – ты мне скажи, я хоть по образованию и ветеринар, но кое-что в медицине понимаю. По крайней мере, посидеть могу рядом, поухаживать. Уколы делать умею. - Спасибо, Хана, правда, - выжал из себя улыбку Юнги и пожал её пальцы, - ты очень добрая. Хоуп реально самый фартовый парень на свете, раз тебя ухватил. - Ну ладно уж тебе, - отвела смущенно глаза девушка. Чайник закипел, и она, воспользовавшись моментом, отвлеклась на него, налила в чашки кипяток – себе тоже, бросила туда пакетики и села. – А я тут со своей радостью, мне теперь неудобно – так не к месту было! - Да перестань ты, всё пучком, - отмахнулся Юнги, - это мои личные тараканы. Ты же знаешь, я детей обожаю и всегда хотел своих, а когда узнал, что отец заболел, сразу мысль возникла: «А он внуков успеет увидеть?». У них же кроме меня нет никого. Мне так страшно стало, что он… что с ним может что-то случится, а он так и не поприсутствует при исполнении своей мечты. Он-то о внуках уже лет десять мечтает, как и мама. - А ты… Джинни сказал про отца? - Нет пока. У неё экзамены были, диплом. Я знаю, что она моих родаков любит, она бы начала волноваться, всё у неё пошло бы наперекосяк. Я скажу ей в ближайшее время. Просто, знаешь… не хочется ещё вот этой жалости от Хоупа и Рэпмона, - назвал он Намджуна тоже по кличке юности, когда тот заслушивал рэп и замучивал всех своей музыкой, - они начнут помощь предлагать, деньги совать. У меня пока всего хватает. Разумеется, здоровье отца дороже моей гордости, если что-то будет нужно, я обращусь, но… нелегко всё это. - Я понимаю, правда, - успокоила его Хана, - можешь не объяснять. - Ну да не будем о грустном! – не стал продолжать эту тему Юнги. Чем больше о ней думалось и говорилось, тем тяжелее и мрачнее было. – Как планируете сына назвать? - Да рано ещё думать! Неделя десятая… к сентябрю решим. - Как вы так быстро на второго-то отважились? – насыпая четыре ложки сахара в чай, чтоб было послаще, спросил Юнги. – Не ожидал я от Хоупа, этого педофоба, что он тут ясли разведёт. - Ну… - покусав губу, Хана пожала плечами: - Если честно, он и не хотел бы, наверное… Это я его уговорила. Я же знаю, что свёкор грезит внуком… наверное, все деды такие, да? Хотя моему отцу всё равно, он и Наной-то не интересуется. - Какое тебе до свёкра дело? По-моему, ваше с Хоупом желание важней. - Да я и сама хотела… - выжав пакетик об ложку и отложив его, а затем стряхнув с ложечки каплю и аккуратно положив её на блюдце, Хана будто сдулась, опустив плечи и опечалившись: - Ты бы знал, как это всё вышло! Я такая дурочка, Юнги! - Чего это? - Да и говорить стыдно. - Да ладно тебе, чего меня-то стыдиться? Я про бздёжь за столом могу говорить. Или жопу в окно показать. Хана невольно хихикнула: - Можешь, мы высоко живём, никто не увидит. - Ради такого дела спущусь на первый. Короче, рассказывай! Ты же знаешь, мы друг у друга вечные психологи. - Да, помнишь, когда мы думали, что тебя не любит Джинни, а меня Хосок, то бодрили друг друга светлым будущим? Ты ещё сказал, что если даёшь неверные советы, то мы оба пойдём ко дну, потому что ты сам ими руководствуешься. - Вот именно! Но пока мы оба наплаву – выкладывай! Хана набрала воздух в лёгкие. Как это всё было выложить? Всё на уровне чувств, слова не передадут всего, да и мысли её так стремительно бегали, прячась от неуверенности, что поймать их и сформулировать – отдельная проблема. Но с Шугой всё-таки было куда проще и спокойнее, чем с родным мужем. Хосок до сих пор был для неё принцем на белом коне. Он-то про бздёжь за столом никогда не заговорит, и жопу никуда высовывать не будет. Он был «ля класс», и ему требовалось соответствовать. Нет, он этого не просил, но Хана сама тянулась прыгнуть выше головы, потому что воздвигла для супруга пьедестал, до которого не дотягивалась. Вместо того, чтобы снять его оттуда, она носилась в поиске подходящей стремянки, но нужной высоты не было, и под них подставлялись коробки, подпорки, строительные леса, а в целом конструкция образовывалась шаткая и угрожающая болезненным падением. Ей вспомнилась прошлая осень, когда Хосок горевал по погибшим друзьям. Он не делился с ней горем, не выговаривался, это вообще было не в его характере – ныть и изливать душу. Он любил переварить и пережить всё самостоятельно. Ему легче было отвлекаться и развлекаться, но она не знала, как ему помочь в этом. Клоун и тамада из неё так себе, вернее – совсем никакой. Хосоку для настроения нужны были друзья, и она его отпускала на любые посиделки и поездки, чтобы он забылся, чтобы освежился. Только от неё он становился как будто бы всё дальше. Интимная жизнь куда-то пропала и, когда прошёл уже месяц, а муж так и не проявил к ней интереса, Хана всерьёз запереживала и занялась решением проблемы. Только опыта у неё в этом не было никакого. Хосок был её первым и единственным мужчиной, она знала только то, что он дал ей, чему научил. И то многому она сопротивлялась в силу природной скромности. Но как-то же внимание мужа нужно было вернуть! Каких только статей, журналов и сайтов она не перечитала! И про блюда, обладающие возбуждающим действием, и про запахи-афродизиаки, и про ролевые игры. Взять и обсудить это прямо приходило Хане в голову, но представлялось самым сложным. У неё вряд ли повернётся язык спросить: «Почему ты меня не хочешь?». «Пошло как будет!» - думала девушка, ломая голову. Однажды она достала кружевное бельё, которое когда-то подарил муж. Она его так ни разу и не надевала – слишком развратным и прозрачным оно было. Но если он хотел её в нём видеть, наверное, это должно было сработать? Хана пошла в ванную, привела себя в порядок, обрядилась во всё заготовленное и, уставившись на себя в зеркало, впала в ступор. Освещение было ярким, но невыгодным, таким, какое бывает в примерочных плохих магазинов, под которым находишь у себя и седину, и морщины, и жир, и венозные сетки, даже если у тебя их нет и тебе только восемнадцать. Грудь у неё была не такая уж большая, чтобы соблазнительно торчать сквозь прозрачные узоры. Живот перестал быть плоским после родов, бёдра не отличались пышностью или соблазнительной округлостью. Хана увидела в зеркале бесформенную серую мышь и, едва не заплакав, сняла с себя всё это, облачилась в свою обычную пижаму и вернулась в постель. Но это, естественно, не привело к сексу, требовать который она стеснялась, просить боялась, намекать на который не умела. В итоге прошло где-то два месяца её мучительного ожидания. Она молилась, чтобы Хосок сам вернул прежнего себя, стал таким же, как раньше: напористым, озабоченным. Неужели они подошли к кризису трёх лет? Хоуп постепенно отошёл от тяжких потерь, расшевелился, улыбался и шутил, целовал её по утрам, был нежным и заботливым. Как-то они лежали перед сном в кровати, и он рассказывал ей о разном: о поездках, о делах, о друзьях и знакомых, а она, Хана, возьми да ляпни: - Давай сына сделаем? Тотчас залившись краской, она замерла. Для неё это значило «давай займёмся уже любовью!», но так она не могла сказать. То есть, теоретически могла, а на практике – нет! Если бы она попыталась – стала бы заикаться или потеряла бы сознание. Или почувствовала бы себя грязной проституткой и потом, по прошествию десяти лет, её мозг будил бы её в три часа ночи, напоминая: «А помнишь ты однажды сказала «давай займёмся любовью?» и полезла на мужа? Стыдуха!». Хоуп посмотрела на жену немного удивлённо. - Ты хочешь? - Да! – горячо заверила она. «Хочу, хочу, хочу!» - совсем о другом шептало сознание. Потом было ещё какое-то краткое уточнение, не рано ли, справится ли она, а нужно ли спешить? Ухватившись за эту возможность, Хана отрицала все препятствия и подтверждала все доводы «за». Хосок поцеловал её и, обняв, был обнят ею так крепко, что уже не смог избежать любви в физическом её проявлении. Секс вернулся в их жизнь. Он был почти ежедневным. Хосок умел совмещать приятное с полезным и, даже стремясь к определённой цели, не забывал о том, что процесс должен быть в первую очередь наполненный удовольствием. Через месяц Хана забеременела, ещё через месяц узнала об этом и… и с тех пор, как они с Хоупом увидели две красные полоски, секс вновь поредел. Теперь он случался разве что раз в неделю. - В общем, - кое-как подобрала девушка слова для рассказа Шуге, подытоживая: - Он был подавлен, и я не хотела нарушать его грусть пошлыми фразами. Это казалось очень оскорбительным, кощунственным. И я предложила завести ребёнка. Чтобы заняться сексом. Но не сказать об этом напрямую. - Пфф! – прыснул Юнги, едва не выплюнув чай мощной струёй. – Ты что, серьёзно?! Хана, да что может быть лучше для грустного мужика, как не предложение секса? И чем пошлее и грязнее – тем восхитительнее! - Да ну, перестань! Это… неэтично! Ладно когда грустно из-за дождя на улице, но когда грустно из-за смерти чьей-то – это совсем другое! - Да ничего не другое! - Вот у тебя папа болеет, тебе до секса? - Когда я им занимаюсь – это лучше всего отвлекает. Мне иногда вообще из кровати с Джинни вылезать не хочется. Вылезешь – и хуяк тебе проблемами жизненными по лбу! Да ну, лучше трахаться. - Все люди разные… - Все мужики одинаковые! – возразил Шуга. – Да блин, Хоуп и воздержание – это что, анекдот новый? – Он осёкся, едва не выболтав: «Да он же ебался как кролик всегда!». Зачем жене говорить про прошлое её мужа? Друзей подставлять нельзя. – Раз в неделю! Ладно у нас с Джинни так может быть – мы не живём вместе, и она часто готовилась к учёбе чуть ли не по ночам. А я вовсе в разъездах. Но когда у тебя в твоей постели под боком женщина… - Всё, не продолжай! – подняла руки Хана. – Я уже поняла, что проблема во мне. Я не вызываю желания, да? Скажи прямо. - С чего это не вызываешь? Нет, ну, во мне не вызываешь, конечно, но в Хоупе несомненно вызываешь. Ни хрена себе, второго ребёнка ждут – не вызывает она! Если ты не вызываешь, я – вообще убивающий либидо уродец. - Не успокаивай меня, - покачала она головой. - Как же не успокаивать? А для чего друзья тогда нужны? - Так, значит, ты всё-таки врёшь, что вызываю? - Да ну нет! Ты милая, очень милая. - Но не сексуальная? - Для Хоупа поди сексуальная, чего ж нет? Запал же он на тебя. Хана потускнела, побледнела и, отложив печенье, которое хотела откусить, всхлипнула: - Помнишь, ты когда-то спросил, как у нас с ним завязалось, а я не ответила? И он тоже тебе не рассказывал. - Ну? - Это… это потому что… Боже, в моей жизни один сплошной стыд! - Да это ты так всё воспринимаешь, Хана! Нет, я сейчас правда пойду на улицу жопу покажу. И мне не будет стыдно! - Хотелось бы мне смотреть на мир, как ты на него смотришь. Ты такой уверенный… - Да хер там плавал, я очень закомплексованный тип. Так что давай, не тяни. Что такого стыдного? - Он был пьяный, когда мы первый раз переспали, - опустила глаза Хана. - Отлично! Набухай его ещё раз. - Так он не пьёт больше. О! – округлились от ужаса её очи. – Может, потому и бросил, что не хочет больше случайно оказаться… оказаться… - С тобой в одной постели? – засмеялся Юнги. – Не пори ахинею, для этого ему проще было бы воспользоваться разводом. Пить он бросил, потому что он сраный веган и зожник, дери его за ногу. - Ты думаешь? - Я знаю. Я Хоупа знаю, как облупленного. Он любит тебя, и если у него какие-то трудности, то… может у него с эрекцией проблемы? Мясо-то не жрать! Ещё бы, я бы целиком отсох, а у него пока только хвостик. - Да нет, ну что ты такое говоришь, с ним всё в порядке… - С ним – да, а с тобой – нет? – Шуга осуждающе покачал головой. – Запомни, дорогая моя, никогда не обвиняй себя в проблемах, связанных с твоим мужчиной. Даже если ты виновата – это он должен её решить. Ладно там чужой какой, но это – твой муж. Он за тебя отвечает, он за себя отвечает, он за детей отвечает. Если тебя что-то не устраивает, говоришь ему в лоб, так и так, и ультиматум – решай, милок. Вон, к Джинни на втором курсе один упырь подкатывал, я, допустим, считаю, что она бы себя если скромнее вела, глазки не строила направо и налево, ничего бы ненужного не вышло, но я молчу, ей в укор не ставлю. Я ему сам рожу набил. Её я люблю, какая есть, воспитывать не собираюсь. Парень и муж чтобы помогать, а не мозги делать. Хана кивнула, размышляя над его словами. Она не стала продолжать рассказ тем, что когда Хосок был пьян, он её ещё и именем какой-то другой называл. С тех пор она от него чужих имён не слышала, но осадок иногда вспоминался. Юнги допил большим глотком чай и поставил чашку: - Ну, ладно, буди Нану, повожусь с ней и поеду к Джинни, не буду дожидаться этого Хоуплесса сексуального поприща. - Ты ему только не говори, что я сказала! - Да ты что? Ошалелый я что ли? Всё между нами. - Спасибо. Заезжай почаще, Юнги, - поднялась она следом за ним и тронула его плечо, - с тобой так душевно можно поболтать! - Я такой! Очень душевный. Ещё красивый, умный и скромный. - Джинни повезло с таким понимающим парнем, ты как будто без слов даже понимаешь. С Хосоком сложнее, он более закрытый. - Вот и поговори с ним, вытащи из него всё сама. Не надо ждать подходящего случая. Подходящий случай надо делать своими руками! – посоветовал Юнги, и они пошли в детскую.