ПолиАморалы

Хосок вернулся домой и, не успел ещё снять ботинок, как услышавшая его присутствие Хана выбежала из детской встречать, как делала это каждый день. Подойдя к нему и перехватив его пиджак, который тот только тянулся повесить сам, девушка коснулась поцелуем его щеки. Улыбнувшись, Хоуп наклонился и мимолётно чмокнул её в губы. - Привет. - Привет, - Хана повесила его пиджак сама, - голодный? Ты сегодня опять поздно вернулся. - Да я к Намджуну заезжал по пути. У него выпил чаю и перекусил, так что не суетись, - разувшись, он прошёл в ванную и, расстегнув манжеты рубашки, закатал слегка рукава и стал умываться и мыть руки. Хана, идя за ним, встала в дверном проёме ванной комнаты. После разговора с Юнги, она по-прежнему пыталась собраться с мыслями и поговорить с мужем о том, что её волновало. Но как обрушить на него вот так сразу подобное? Совсем не в тему. Надо улучить подходящий момент. Хосок выключил воду, и Хана мигом подала ему полотенце, не успел тот и обернуться. – Спасибо. - Не за что, - улыбнулась она. Ей нравилось чувствовать себя заботливой, ухаживать за ним. Быть ему полезной. С той самой минуты, как она, простая девчонка из провинции, не отличавшаяся умом или красотой, работавшая официанткой, стала женой красавца-миллионера, ей казалось, что нужно как-то оправдывать это «назначение», становиться его достойной, соответствовать. Потому что если она не дотянется, то станет ненужной, лишней, и Хосок поймёт, что взял в жёны особу не своего уровня. Она совсем не замечала и не понимала, что девушки его уровня не ведут себя, как прислуга, а наоборот капризничают, ленятся, что-то из себя строят. Да и нужна ли была Хосоку девушка «его уровня»? У Ханы был негативный пример своих родителей: отец, сколько себя помнила, гулял, и несмотря на то что мать пыталась терпеть и прощать похождения отца, его измены, он однажды чуть не ушёл из семьи, когда Хане было десять. Ничего не удержало бы отца, наверное, если бы мать тогда не родила ему второго ребёнка – сына, и, хотя мать всегда обвиняла во всех проблемах и скандалах именно супруга, что у того порочная природа, Хане часто казалось, что мать тоже виновата настолько же, если не больше, слишком уж была требовательной, вредной, кричащей, ворчащей, неприветливой. Ей не хотелось повторять ошибок матери, и она делала всё, чтобы не уподобиться ей. Старалась никогда не злиться, ничего не просить, не повышать голоса. Впрочем, Хосок совсем не напоминал её отца, поэтому, возможно, заслуга их тихого семейного счастья не на её счету, а на его. Иногда страшно было признавать, что ей достался идеальный мужчина – не хотелось сглазить! - Как себя чувствуешь? Всё хорошо? – положил он ладонь на её бок и, пока он вёл ею осторожно к животу, Хана непонимающе свела брови: - Да, а с чего бы мне?.. – по коже побежала дрожь. Ей хотелось, чтобы ладонь скользнула на поясницу, и Хосок прижал бы её к себе, прямо тут, в ванной. В коридоре. Где угодно! Но остановившаяся на животе рука напомнила ей о насущном: - Ах, ты об этом? – Она положила свою ладонь поверх его. – Всё в порядке. Ты же знаешь, когда я ждала Нану, меня даже ни разу не стошнило. Сейчас я тоже чувствую себя отлично. - Завтра выходной, поедем к моим родителям? Пора уже рассказать им новость, посмотрю, как папа подпрыгнет от радости до потолка, - посмеялся Хосок и, отходя от Ханы, двинулся в спальню. Она вновь пошла за ним, но остановилась на пороге, наблюдая, как муж переодевается в домашнее. Рубашка отлетела на стул, брюки упали на пол; Хоуп поднял их и положил к рубашке, оставшись в одних чёрных боксерах. Девушка сглотнула накопившуюся во рту слюну, не замечая, как стискивает пальцами дверной косяк. Гибкая – сплошные мышцы – спина мужа стояла у шкафа, подкаченные руки достали домашние штаны, пряча вызывающие возбуждение Ханы спортивные ноги. Потом футболка спрятала вторую немилосердно притягательную половину Хосока. Он снял с запястья часы и положил на тумбочку возле кровати. С тоской вспоминая первые два года супружеской жизни, Хана думала, какой же она была дурой! Хоуп казался ей по-настоящему озабоченным, насколько часто и подолгу держал её в постели. Каждую ночь. А иногда и средь бела дня. Хотя днём Хана обычно отбивалась и отнекивалась, как могла, неудобно ей было при свете, чтобы на неё смотрели, всё видели… Врождённая стыдливость и воспитанная скромность не давали Хане показывать, что ей всё это нравится – она в этом и себе-то боялась долго признаться! Разве порядочные женщины трясутся в экстазе от того, что с ними так много занимаются любовью? А как же разговоры, нежность, прогулки, какие-то другие виды совместного досуга? Наполовину в шутку, но часто, Хана говорила Хосоку, мол, что ты всё в кровать, да в кровать, надо иногда и просто побыть рядом. И вот – напросилась! Кажется, он внял её убеждениям. Но это же всё было так, ради приличий сказано! Ей нравилось, что она может кокетничать, быть недотрогой, смущаться, но Хосок всё равно возьмёт своё, настойчиво и убедительно соблазняя, уговаривая, домогаясь. Ей нравилось, что он бросался раздевать её, возвращаясь домой, уже на пороге, хоть она и убегала, смущённо хихикая и ища угол потемнее. Да, на какие-то откровенные и новые вещи в сексе она никогда не соглашалась, но… неужели нельзя обойтись без них? Неужели мужчинам без этого странного разнообразия скучно? Читая женские форумы и советы на сайтах, она постоянно натыкалась на это ужасающее «экспериментируйте». Но невозможно же изобретать что-то всю жизнь, значит, люди должны уметь довольствоваться имеющимся, любить то, что есть. – Так что, поедем? – не услышав ответа, посмотрел на неё муж, подходя. - Что? А, да, конечно! Конечно, поедем. Я тоже хочу присутствовать при реакции твоих родителей, - теперь она пошла за Хосоком в детскую. Тот, подойдя к кроватке, вытащил хлопающую глазками Нану и, подняв над собой и покружив, прижал к себе дочь. - Моя малышка! Как у тебя дела? Соскучилась по папе? И папа по тебе соскучился! – он сел с ней и, тиская её, целуя и щекоча, балуясь с её маленькими ручонками и ножками, принялся разговаривать и шутить. Хана смотрела на эту картину одновременно с умилением и завистью. «Меня бы ты так потискал! - вздохнула она – Может, ты беспокоишься потому, что я в положении? Но если бы я не пожелала в нём оказаться, ты бы вёл себя так же… Хосок, ну пожалуйста, догадайся сам! Не заставляй меня чувствовать себя дурочкой, я и без этого рядом с тобой постоянно себя ею чувствую. Хм, так что же я тогда? Привыкать, что ли? Или Юнги прав, и то, что я считаю позором – совсем таковым не является. Иногда нам кажется, что мы совершаем какую-то жуткую оплошность, но люди вокруг этого даже не замечают». - Хосок… - начала она. Он, не отрываясь от дочки, бросил: - Да, котёнок? - А ты… ну… - Что? – Чувствуя, что продолжения нет, он поднял взгляд, и под ним Хане стало ещё более неловко. – Что? - Ты… ну…не хочешь… ну… ничего не хочешь? – выпалила она, покрываясь румянцем. Он замер, надёжно придерживая дочь, пока та цеплялась за его пальцы и агукала, перемежая бессвязные звуки с попытками внятных слов вроде «дай» и «папа». - Хочу? – Хосок задумался, пытаясь понять причину вопроса. – О чём ты? - Ну… я… о… Озарившись внезапно, Хоуп с Наной на руках поднялся и, довольно заулыбавшись, вернулся к жене: - Ах, вот ты о чём! Я понял. Да, у меня на следующей неделе день рождения. Ты о подарке спрашиваешь? Пожалуйста, не бери в голову, ничего не надо. – Растерявшаяся, Хана уже открыла рот, чтобы поправить его и сказать, что она не о том, но не решилась и сомкнула губы обратно. – Я, кстати, даже думал, стоит ли в этом году, как всегда, устраивать вечеринку? - А почему нет? - Ну, знаешь ли, у нас не было ребёнка раньше, мы теперь солидная супружеская пара, - просиял он, - и ждём второго. Ты не пьёшь, я тоже, кому нужны эти шумные компании и попойки? - Ты мог бы и пропустить пару бокалов вина, всё-таки повод, - пожала как бы между прочим плечами Хана. - Нет, никаких исключений, я теперь питаюсь строго по буддийским предписаниям. Алкоголь – зло! - Это если переусердствовать, а так-то ничего страшного, ладно я – во мне кое-кто ещё, поэтому мне нельзя, но тебе… Хоуп прищурился, что остановило поток её слов. Поглаживая по спинке Нану, он кивнул жене заговорщически: - Погоди-ка, уж не хочешь ли ты меня напоить и увидеть пьяным? - Я? Нет, ну что ты, я… - начав отрицать, она сразу же чуть не хлопнула себя по лбу: «Да почему ж нет-то? Это был шанс! Надо было сказать, что хмельной он такой… такой легкомысленный и задорный, поэтому…» - Я тебе настолько надоел, что хочется вырубить меня винишком и пообщаться с кем-нибудь ещё? – посмеялся он. Хана тронула его за плечо, проведя по нему ласково: - Не говори ерунды, как ты можешь надоесть? Скорее наоборот… - Ну, повода соскучиться я больше не даю, давно уже никуда не уезжал, значит, могу только надоесть. - Не можешь, Хосок, мне ты не можешь надоесть, - настойчивее повторила она и, посомневавшись, тихо произнесла: - А вот я тебе… - Эй, эй, эй! – видя её печально опускающийся взгляд, перехватив дочку в одну руку, другой Хоуп приподнял лицо Ханы за подбородок: - Это что ещё за упаднические настроения? Гормоны? – пошутил он, хотя про себе подумал, что, вполне возможно, от беременности характер жены может как-то видоизменяться. - Да нет, с этим всё в порядке, - улыбнулась она вымученно, - это я так… - Устала, наверное? – Хосок посмотрел в глаза ничего не понимающей дочери: - Замучила маму, да? Плохо себя ведёшь, не слушаешься? - Да что ты! Она настоящий ангел, - пригладив короткие волосики на голове Наны, смягчилась Хана, - с ней хлопот совсем мало. Она похожа в этом на тебя. - Ой не льсти мне, я всё помню! Я замучил тебя в своё время чем только возможно. Уж если Нана и обладает достоинствами, то они у неё от тебя. - Да какое тут… - понимая, что не получается пересилить себя и всё выговорить, Хана развернулась и пошла на кухню, убирать ужин в холодильник, раз не надо его подогревать. Хосок посмотрел ей вслед и, замечая что-то неладное, положил Нану в кроватку, завёл над ней музыкальную крутящуюся погремушку и беззвучно догнал жену. Та успела убрать первую кастрюлю и, закрыв дверцу холодильника, разворачивалась обратно, когда угодила прямо носом в грудь Хосока. Он прижал её спиной к холодильнику, расставив руки по сторонам. - Так, я слушаю. - Что? – опять вернулся румянец на щёки Ханы, не успев и сойти. - Давай-давай, выкладывай, я всё это уже знаю. Когда я раньше уезжал куда-то, ты ходила с таким же лицом, не решаясь сказать, что тебе это не нравится. Но теперь я дома, а лицо опять такое. Что не так? - Да всё так… - Кто-то посмел расстроить? Обидеть? - Да кто ж меня обидит и расстроит, дома-то? Не наезжай на Нану! – предупредительно подняла она палец. - Ладно, с невиновностью моей младшей малышки разобрались, теперь надо понять проблемы старшей. - Нет никаких проблем! – Хосок ущипнул её за бедро. – Ай! - Пытать буду, если не скажешь. Уже начинавшая отнекиваться, Хана вдруг удержалась и, беря себя в руки и вспоминая все рекомендации из сети, по возможности заинтригованно произнесла: - А как ты меня будешь пытать? Больно? - Да разве я посмею? Ну, так… - делая мальчишеское лицо пойманного с поличным шалопая, он повозил ногой по полу: - Немножко только если. Самую малость. Хана подождала, когда он поднимет свои глаза и посмотрела в них. Она молчала и, поджимая губы, показала, что в таком случае говорить ничего не будет – пусть пытает. Хосок медленно улыбнулся, касаясь её щеки: - А ты смелая девочка. Но и не таких раскалывали, - пришпилив её несильно к холодильнику, он коснулся губами её закрытого рта и, надавливая, помогая себе языком, быстро заставил её впустить в себя, завладев её губами и вызвав горячую волну, пробежавшую по телу Ханы. Она робко подняла руки и, смелея от движений языка Хосока, обвила ими его шею. Как давно они не целовались так страстно! Ей хотелось, чтобы он завалил её прямо здесь, и бог с ним, если свет не потушит, как-нибудь уж она это переживёт, лишь бы овладел ею, не остановился, показал, что всё так же желает её. Хосок подцепил Хану на руки и, коленкой дотянувшись до выключателя, вынес её из кухни. В спальне он света не включил – давно выучил, что жене это не нравится – и дошёл до кровати. Уложив на неё девушку, он скинул футболку, пробывшую на нём так мало, лёг сверху и, продолжая целовать Хану, задрал её домашнее платье, крадясь к нижнему белью. Она блаженно закрыла глаза, понимая, что дождалась всего и без слов. Всё-таки, у неё самый лучший муж на свете! Он действительно всё чувствует и понимает, и несдержанностью, высказыванием недовольства можно только испортить идиллию, обидеть его. Он вошёл в неё осторожно, не так как раньше, когда она не была беременной. Аккуратничал. И всё-таки почувствовать его в себе было верхом удовольствия. Хана простонала, но сразу же притихла, не желая, чтобы такие звуки долетали до детской, пусть Нана ещё и не понимает ничего. Губы Хосока коснулись её шеи, заставляя дрожать, поднялись к уху и прошлись по нему языком. Не стонать было трудно. - Расслабься, - шепнул он. - А дочка? – так же тихо спросила она. - Она ещё мала, чтобы понять. - Ну всё-таки… - Забудь, Хана, - попросил он её и, задвигав бёдрами, застонал сам, показывая, что сдерживаться неуместно. Полные наслаждения звуки, вырывающиеся из его горла, доводили её до исступления. Её безумно заводило то, как он стонал, получая удовольствие. Этим усиливались её собственные ощущения. Ухватив подол её платья, он стянул его с жены до конца, оставив обнажённой. Губы впились в грудь. Хана выгнулась в спине, тяжело дыша. Как ей его не хватало две недели! Не хватало этих ласк, касаний, движений. Он оторвался на мгновение, подняв голову. - Я знаю, тебе не нравится, когда я уделяю этому слишком много времени… - Нет-нет! – запротестовала она, но в его глазах осталось недоверие. - Точно? - Всё в порядке. - Значит, можно подольше? – игриво улыбнулся. - Подольше, - со сладостью произнося это драгоценное слово, кивнула Хана. Через час Хосок выбрался из постели, потому что расшумелась Нана. Он сам сходил посмотреть, в чём дело, но вскоре вернулся и, забравшись под одеяло, обнял жену, привлекая к своей груди. - Что там? – спросила она, не выпущенная им для проверки. Когда он был дома, то всегда предпочитал заниматься дочерью сам. - Да ничего такого, намокла. Подгузники поменял. Ей до сих пор было странно видеть и знать, что Чон Хосок, сын миллионера и наследник миллионов, сам занимается подобным. Не укладывалось в голове, что носитель брендовых вещей, обладатель автомобильного парка, крупного счёта в банке умеет сменить ребёнку памперс. - Ну что, теперь-то скажешь, в чём дело? – не потерял он мысль и опять пристал с вопросом к Хане. Она покачала головой, окрасившись счастливой улыбкой: - Ни в чём, правда! Всё замечательно. - Теперь хотя бы похоже на то, - поцеловал он её в очередной раз и погладил по щеке, - тебе надо чаще отдыхать. - От чего? Я не устаю. Мне нравится хозяйничать по дому. - Солнце, ты настоящий ангел, - окинул он взглядом её невинное личико и удовлетворённо улыбнулся, - чем я только тебя заслужил? - Да ну ладно уж, - смутилась она, шлёпнув его легонько по плечу, - тоже мне, нашёл награду… - Конечно, нашёл! И завоевал, между прочим! Я сегодня так и сказал Джинни, что ты у меня идеальная. - Джинни? – среагировала на имя Хана. Когда-то, до того, как с той начал встречаться Юнги, а она с Хосоком, девушка была уверена, что Джинни – пассия Хосока, потому что постоянно вертелась в его обществе. Хана считала, что переборола ревность, ведь и та стала занята другим, и Хоуп выбрал всё-таки её, но негатив к девушке оставался за счёт того, что Хана считала Юнги достойным кого-то получше. Ей не нравилось поведение Джинни по рассказам, ей не нравилось, как та относится к её другу, а Шугу она могла бы назвать своим лучшим другом, наверное. В общем, по многим неосознанным и осознанным причинам, Хана Джинни недолюбливала. - Да, встретил её у Рэпмона, - продолжал рассказывать Хосок, - они там что-то поругались с Сахаром, она приехала взбодриться к брату. Хана не испытывала к девушке сочувствия. Она-то знала, из-за чего те ссорятся. Но Юнги доверил ей тайну и просил никому не говорить, даже Хоупу. - Она взбалмошная, не удивительно, что они ругаются, - бросила она замечание. - Взбалмошная? Да ну, это не про Джинни. Она просто упрямая, как и Шуга. Да и вообще, она хочет улететь в Америку учиться, а Сахарному это не нравится, по-моему, он мог бы быть уступчивее. - А она могла бы больше его любить и не менять человека на учёбу, - не согласилась Хана. - Да она же не меняет! Ну, что такое учёба? Это не монастырь. Он мог бы летать к ней, даже пожить там какое-то время. - А если бы не мог?! – заступилась за Юнги Хана. - С чего бы? – посмотрел Хоуп на супругу. Та осеклась, и, сдерживаясь, пожала плечами: - Ну допустим. По каким-нибудь причинам бы не мог. Из страны бы за неуплату штрафов не выпускали! Что тогда? Она бы его всё равно бросила? - Да оплатили бы мы ему все штрафы, - засмеялся Хосок, - и пусть едет. Да брось, котёнок, нет такой ситуации, которую мужчина неспособен перебороть, чтобы быть с любимой женщиной. - У тебя плохая фантазия на ситуации, - недовольно пробубнила Хана и, спохватившись, что Хосок не виноват в своём неведении, а она на него как будто бы наезжает, сменила тон: - Прости, с фантазией у тебя всё в порядке, я просто к тому… что… ну… мы не можем знать, что у человека в душе, как же можно говорить, что он должен делать, а что нет? - А я уж думал, ты опять со мной поспорить хочешь, - Хоуп провёл под одеялом ладонью по её голому телу, - когда узнал об этой очередной размолвке Шуги и Джинни, понял, что мы с тобой никогда не ругаемся. - Это плохо? – удивилась, не поняв его интонации, Хана. - Хорошо, наверное, но скандалы заводят, как тебе кажется? - Не знаю, по-моему, скандалить не надо. Тем более, когда в семье дети, на них это плохо повлияет. - Да, согласен, при детях надо быть аккуратнее. Но праведный гнев, если вдруг у тебя таковой возникнет, можешь на меня выпускать смело. - Мне не за что на тебя злиться, - коснулась и она его щеки, сначала кончиками пальцев, потом губами, - я люблю тебя, Хосок, когда любят – всё понимают и принимают. - Нет, ты всё-таки и в правду ангел, - расплылся он и, перевалившись с боку на спину, закрыл глаза, засыпая. С Ханой было так спокойно, так уютно, так тепло! О большем и мечтать было невозможно. Да, правда, прошлой осенью он как-то сексуально к ней подостыл, не находя запала, но уважение и привязанность никуда не девались, Хана была ему родным и близким человеком. Он любил её, хоть и без прежней страсти. В этот костёр он подливал масло в одиночестве и, наконец, оно стало иссякать. Хана не давала повода, чтобы завестись, а он, как парень с активной жизненной позицией, любитель приключений на задницу, всегда обожал решать проблемы, противостоять чему-то. Он привык к этому, начиная с самого детства, когда надо было противостоять вездесущей тирании отца. Ему нравилось хитрить, проявлять себя, доказывать что-то. А Хане всё это было не нужно, и она не создавала никаких трудностей. «Но это же хорошо, дебил ты зажравшийся, - ругал себя Хоуп, - что может быть лучше отсутствия проблем? Если я люблю их решать, значит, в итоге я хочу от них избавиться и все-все уладить. Так что же? Вот их нет – радуйся! Но когда Джинни сказала, что они опять ссорились с Шугой, мне захотелось, чтобы и Хана со мной в чём-нибудь не согласилась. Услышать её истинное мнение, потому что иначе создаётся впечатление, что она просто под меня постоянно прогибается. Или я дурак, что не верю в идеальные совпадения? Да как не крути, я дурак, что мне хочется вулкан страстей каких-то. Каких? Чтобы мне тарелки в голову кидали? Да нет, не то. Чтобы Хана кричала на меня? Нет, совсем не хочу, чтобы она злилась, тем более в положении. Но если бы я пришёл, а она, полураздетая, или в кружевном белье встретила меня в прихожей и набросилась на меня сама… да, это было бы отлично. Но это совсем не в её духе. К счастью или сожалению. Да что я ною? Мало у меня что ли было таких, в кружевном белье и накидывающихся первыми? Полно. Я не сосчитаю всех, кто был до Ханы. И ни одна такая страсть, которая мне нравилась и воспламеняла, не заставила остаться ни с одной другой. А Хану я полюбил. И пусть даже у меня появляются какие-то желания, которые она не может исполнить, всё-таки, проблема скорее во мне. Я же буддист, и должен избавляться от ненужных желаний!». Убедив себя таким образом, Хосок уснул. Поругавшись с Джинни, Шуга приехал в «Пятницу», взял себе сразу четыре бутылки пива и, усевшись в закрытой кабинке, начал поглощать одну за другой. Где-то после второй ему позвонила мать и сказала, что нашлись покупатели на дом. - А нам с отцом в больницу надо на этой неделе, ты не мог бы приехать и помочь с оформлением документов? - Конечно, мам, - выдохнул Юнги, безрадостно вертя початую бутылку в ладони. - Если у тебя нет никаких дел только… - Да какие дела? Моё главное дело сейчас – папа. - Ну, мы и сами пока справляемся, ты сильно-то за нас не переживай… - Мам, оставь, я приеду. Сказал же. - Ты какой-то грустный, или мне кажется? - Да как я могу веселиться, пока не вылечим отца? - Ох, ты бы на него посмотрел! Он шутки шутит больше прежнего, будто прорвало его! - Он всегда такой, неунывающий. Я всегда старался брать с него пример. - Ты очень на него похож, сынок. Дверца в кабинку открылась и на пороге появилась Хваса. Шуга торопливо проговорил в телефон: - Ладно, ма, завтра к вечеру буду, до встречи! - Что-то с отцом? – села напротив вошедшая куртизанка. - Да нет, к счастью, пока только дела с продажей дома. - Всё-таки продаёте? – сочувственно сказала она. Юнги кивнул. – Жаль, я надеялась туда с тобой уехать и стать домохозяйкой. – Он поднял на неё взгляд, как бы говорящий «ну хватит уже». Она лишь соблазнительно улыбнулась, не пробиваемая для его равнодушия и опасно вооружённая против его собственной брони. – Что? Разве девушке нельзя помечтать? - Неосуществимые мечты приносят мало радости. Я встречаюсь с Джинни, Хваса. - И где она, твоя Джинни? Пока ты в тоске пьёшь и ломаешь голову над своими проблемами, где она? – требовательно налегла на стол Хваса, так что в декольте стало неплохо видно её грудь. Юнги зацепил её глазами и спешно отвёл, вылив остатки из бутылки в бокал и присосавшись к нему. Допив и чувствуя, что Хваса продолжает ждать ответа, он бросил: - Да поругались мы, и что? - Что это за отношения, в которых каждый день ругаются?! Они, по-твоему, приносят радость? По-моему, от неосуществимых мечтаний и то мороки меньше. - Это жизнь. В ней ссорятся, выясняют, обижаются и мирятся. Иначе не бывает. - Со мной было бы, - настойчиво сказала Хваса. Шуга опять посмотрел в её твердое лицо, но уже без недовольства, скорее с сожалением: - А, может, я по-другому не хочу? - А, может, ты другого пока и не пробовал? – повела она бровью. – Людям свойственно принимать привычку за норму. А ведь бывает лучше, Сахарный, куда лучше. Тебе просто страшно рискнуть и попробовать… - Вот уж в чём меня глупо обвинять, так это в трусости, - хмыкнул он, - это не прокатит, Хваса, правда. Оставь свои штучки. Это называется верностью. Слышала о таком? Он не рассчитал свой вопрос, и понял по взгляду напротив, что она это поняла как намёк на её древнюю профессию, где девушки продают свои тела и не умеют оставаться с одним единственным, потому что слишком продажны и меркантильны. - Извини, - отмахнулся он, - хочешь со мной выпить – возьми чего-нибудь и пей, а если ты чего-то другого хочешь, лучше уходи. Хваса встала, не собираясь скрывать свои намерения. Перед дверцей она остановилась и со смесью разрозненных чувств сказала: - Ты убедишься, что я права, и Джинни тебя счастливым не сделает. И когда ты это поймёшь – приходи, я буду ждать тебя, Сахар. Всё равно буду ждать. Он посмотрел, как она вышла и, тяжело вздохнув, открыл следующую бутылку.