ПолиАморалы

Привезя и устроив отца в больницу Сеула, Юнги хотел заняться устройством матери, но та отказалась покидать мужа, с которым не расставалась ни на день уже лет тридцать пять. Для неё это было немыслимо – оставить его одного. Так она говорила. Но в душе ей скорее немыслимее было самой остаться одной. Терзаться и корить себя, что упускаешь минуту-другую возле того, кого боишься потерять и без кого быть не умеешь. Родители Юнги, очень простые, необразованные и незамысловатые люди, из тех, что невкусное называют невкусным, даже если невежливо, чёрное чёрным, белое белым, голубое голубым, даже если непринято больше так прямо и неприкрыто выражать правду, любили друг друга глубоко и преданно, как умел не всякий умудрённый дипломами, должностями и прогрессивными познаниями. И сын не смог уговорить и переспорить мать, поэтому договорился об отдельной палате с диваном для ухаживающей, после чего вернулся на съёмную квартиру. Друзей там не было – отчалили по делам, и в этой пропасти молчания и безналичия душ, он улетал в одну сторону, возвращался к происходящему, давящему, выматывающему. Перед глазами так и стоял отец, переодевающийся в пижаму и тапочки, и мать, не выпускающая из рук котомку с пожитками, будто кому-то они могли понадобиться. Растерянные, но бодрящиеся. Выдохнув и собравшись духом, пытаясь не нести на челе печати тревоги, Юнги передумал тут оставаться и быстро поехал к Джинни. Та бросилась ему на шею, обняла и крепко поцеловала. - Я соскучилась! – прижалась она к нему, уткнувшись носом в куртку и нюхая его, втягивая знакомый запах, не изменившийся за дни отсутствия. Да, был какой-то налёт дороги, поездки, провинции, но это всё тот же Юнги. Свой. Её родной. Вредный, смешной, добрый, язвительный, терпеливый и вместе с тем взрывной – никогда не знаешь, каким словом запалишь фитиль его недовольства. - Я тоже очень скучал, - улыбнулся он. Из кухни выглянула мать Намджуна и Джинни: - А, это ты, Юнги? Здравствуй! - Доброго дня, госпожа Ким. - Будешь с нами ужинать? - Ну… - Когда бы он отказывался поесть? – смеясь, обернулась Джинни. - Тогда накрываю на всех! Юнги посмотрел вслед скрывшейся обратно женщине, мысленно уже давно называемой «тёщей», и шепнул своей возлюбленной в ухо: - Я надеялся, что мы поедем к нам, парни убрались до поры до времени, квартира в нашем распоряжении… - А ты… - «Разве не привёз своих родителей?» - хотела спросить девушка, но поднимать эту тему – это возвращаться к упрёкам и спорам. Если Юнги говорит, что там никого, значит – никого. Неужели он понял её и передумал, оставил всё, как есть? – В любом случае, надо поесть, мы же там готовить не будем, - подмигнула она и потянула его за руку в кухню. – Потом поедем. Поужинав в кругу семьи, они собрались и направились к метро. Умиротворённые вкусной едой и довольные встречей после расставания, Шуга с Джинни болтали почти всю дорогу без умолку, то тихонько между собой обсуждая пассажиров метро, то смеясь над видеороликами в интернете, которые смотрели в телефоне, пока ехали несколько станций, то пересказывая какие-то мелкие новости, произошедшие за то время, что не виделись. У Джинни это были университетские дела и сплетни подружек, у Юнги – истории соседей и деревенских знакомых, которых его девушка знала по их прошлым совместным поездкам. О себе и отце он по-прежнему предпочитал не говорить. До того ему было неприятно, тягостно и горько это всё, что лишний раз проронить слова о болезни, лечении и надежде на лучшее не получалось. Казалось, чем меньше людей знает об этом – тем менее опасно это всё, тем меньше правды в этой ситуации. Юнги не считал, что друзья ему ближе Джинни, и рассказал Чимину и Чонгуку обо всём по другим причинам. Как и у всех, у него были представления о поведении своих товарищей и знакомых; с кем общаешься много лет – того предугадываешь, зная манеру реагировать и последствия. И Юнги отлично знал, что Чимин и Чонгук не разведут сопли, не начнут каждый раз спрашивать «как дела?», не будут лезть лишний раз и ковыряться в том, в чём Юнги и сам мало понимает. А Джинни, например, и Намджун, уже считающий себя не только другом, но и почти официальным родственником, будут лезть и углубляться, просить рассказать, смотреть тоскливыми, переживающими глазами, стараться чем-то помочь (хотя чем и как тут поможешь, если ты не врач?) жалеть. Но его-то что жалеть? Отца надо, он болен. А если кто-то начнёт рядом проклёвывать мозг, как, наверное, и ему нелегко в этот период, то Шуга, конечно, заболеет и сам. А слечь от нервного расстройства ему никак нынче нельзя. Не обо всём на свете все должны знать, периодически нам необходимо попадать в такое место, в такой круг, где одни незнакомцы и о нас никто ничего не знает – в этом часть притягательной магии, происходящей в путешествиях; неизвестный, ты никому не бросишься на глаза, никто тебя не запомнит, и, невидимкой, ты спокойно можешь побродить и выкинуть что-нибудь эдакое, чтобы если и скажут о тебе, то «какой-то чудак», а не конкретный «мистер Ким», «Ли» или «Пак», и твоя шалость, выходка не со зла или по пьяни, а из-за раскованности, безобидная, глупая, странная, вроде громких песен на улице или дефиле в несуразном костюме, не станет преследовать тебя, припоминаемая всем твоим двором или районом. Так и некоторая информация, и без того угнетающая, не должна сидеть у всех знакомых в головах, чтобы можно было прийти к кому-то неосведомлённому и не напрягаться от всегда способной всплыть темы. Поднявшись в тёмную квартиру, Джинни блаженно выдохнула. Тишина и покой! Никого! Вот о такой жизни она мечтала! Пришёл и делаешь, что хочешь! Разувшись и сняв куртку, она стала на ходу раздеваться. - Я в душ. Ты со мной? Глядя на спадающие на пол вещи, Юнги на миг отключился от своих забот и плавно поднял глаза по ногам Джинни к бёдрам и выше. Вот то, что ему требовалось! Лучшее средство от забот и хлопот, панацея, универсальное лекарство от всякой душевной хвори. - Ты ещё спрашиваешь? – быстро отбросив верхнюю одежду, он догнал девушку, на ходу расстёгивая штаны, стягивая футболку, носки, разбрасывая это где не попадя. В ванную они вошли в одном нижнем белье. - А Чонгук и Чимин точно сегодня не вернутся? – между краткими, но засасывающими поцелуями, уточнила Джинни. - Да хоть бы и вернулись, - отмахнулся Шуга, - по шмоткам в коридоре поймут, что надо молча свалить подальше. Он дотолкал Джинни до стенки и, прижав к ней, включил над их головой душ. - Ай, холодная! – отвлеклась девушка, потянув руку к крану. - Нормальная же… - сказал Юнги, но не стал её останавливать. Он был привычен к прохладному, и даже холодному душу, а Джинни обожала горячую воду. Когда она привернула слишком сильно, он всё-таки поправил температуру немного. После ещё нескольких корректив, поочерёдно ими сделанных, они засмеялись и успокоились. Вода лилась сверху им на головы, по плечам стекала на полуобнажённые тела. Шуга исправил это, расстегнув лифчик Джинни и стянув с неё трусики. Она подняла одну ногу, потом другую и, раздетая до конца, рывком стянула трусы с Юнги. Возбуждённая плоть коснулась её живота. Они без малого три года вместе, но их занятия любовью до сих пор не успокоились до состояния размеренных и нежных, какими бывают по истечении какого-то времени. Да, их отношения стали будничнее и механичнее, но не секс, по-прежнему бурлящий и разнообразный. Они именно трахались, как дорвавшиеся подростки, совокуплялись по два-три раза подряд, находя подходящий угол, утоляли своё желание ненасытно, каждый раз ощущая что-то новое и прекрасное. Юнги не задумывался над этим, не имел склонности анализировать то, что делал как бы само собой, но за эти три года он не исчерпал страсть, а ещё больше пристрастился к своей девушке, подстроился под неё, а она под него. Они изучили друг друга настолько, насколько было нужно, чтобы в правильных направлениях искать удовольствие. Но поиск этот не прекращался, был увлекательным и затейливым. Не видевший с самого начала отношений в других женщинах ничего сексуального, Шуга возбуждался только на Джинни, будто у неё был пульт от сигнализации на его члене. Если по утрам у него случалась эрекция, то только потому, что ему снилась она. Когда-то любивший поглядеть порнофильмы, он не включал их с того момента, как они впервые переспали. С тех пор ему ничего другого было не нужно, более того, ничего другое физически в нём не откликалось. Подхватив Джинни под бёдра, Шуга нанизал её на себя и прижал ещё сильнее собой к кафелю. Она визгливо застонала, чувствуя внутри гладкую, напряжённую поверхность члена, растягивающую и проникающую глубже, глубже. Скрестив ноги за его спиной, Джинни держалась одной рукой за его шею, а другой упиралась в полку с гелем для душа и шампунем – ванные полки холостяцкой квартиры были до неприличия ненаполнены. Зато прилично наполненной становилась Джинни, кусающая губы себе и Юнги, подрагивающая, срывающаяся от самых резких фрикций на крик. Когда головка вводилась до упора, когда Юнги входил в неё до самого основания, она сжималась изнутри и разряжалась короткой судорогой наслаждения. Шуга обожал это отзывчивое и жаждущее его тело, эти гладкие ноги, сочные, торчком груди с твёрдыми сосками, как половинки двух идеальных сфер. Он обожал зовущий, будто одурманенный взгляд из-под чуть опущенных ресниц, пухлые губы, тонкие ключицы и крошечную линию тёмных волос на лобке. И татуировку «SUGA» возле них тоже. Постоянное признание в любви ему, нестираемое, неизменное. Признание, что он владеет не только её сердцем, но и каждым её миллиметром. Скользкую от воды, он поставил её на ноги, и Джинни тотчас развернулась к нему спиной, прижимаясь задом. Взяв его ладони, она положила их себе на грудь, и Юнги, лаская их, потёрся членом о ягодицы. В их сексе инициатива больше и чаще принадлежала Джинни. Когда-то он стеснялся её развращать и не знал, где для неё заканчиваются границы дозволенного, но она была куда смелее, чем он мог подумать, поэтому стала заводилой и экспериментатором. Тот же минет она впервые захотела сделать ему сама – он и намекнуть не успел. Да и не решился бы, пожалуй, но Джинни была не из тех, кто ждёт приглашения. И разрешения. Изогнувшись, как кошка, дугой в спине, Джинни насадила себя на Юнги и задвигала бёдрами. Он схватил их, начиная двигаться в унисон, туда-сюда. Упругое подрагивание попки под его пальцами пронзило экстазом и, чувствуя, что близок к разрядке, замедлившись, Шуга протянул ещё пару минут, но дольше не выдержал и, выскочив из Джинни, со стоном брызнул ей на спину. Тяжело дыша, он упёрся руками над её головой, согнувшись над ней. С закрытыми глазами, он поцеловал мокрую макушку: - Блять, как же хорошо… - В голове царил вакуум. Ничего. Никаких дум, слов, утаек, секретов, проблем, ударов судьбы. Оргазм выбил из него на какое-то время всё, и только жаркое и острое ощущение счастья и наслаждения перекатывалось по телу. Под веками бегали вспышки, а слух постепенно стал возвращать шум реального мира, текущей воды вместо гудящей тишины, какой-то космической, непреодолимой, окутавшей голову и снаружи, и внутри. Джинни покивала, согласная, что хорошо до невозможности; запыхавшаяся и обезоруженная, на трясущихся ногах, придерживаемая Юнги, она повернула голову и дотянулась поцелуем до его щеки. После секса ей не то чтобы не хотелось спорить – она бы в первые мгновения отреклась от всех своих убеждений, сменила веру, анафемствовала себя и воспевала патриархальные догматы, пока не пришла бы в полное, ясное сознание. Все разногласия переставали иметь значение. Но немного ей до оргазма не хватило, о чём Джинни, не откладывая, сообщила: - Я не кончила. - Прости, - тряхнул головой Шуга и, вытащив лейку душа из держателя, смыл со спины девушки сперму. – Целую неделю не спариваться! Где тут протянуть дольше? - Ладно-ладно, - выпрямившись, она развернулась к нему и обняла за шею, - отработаешь. - Даже не сомневайся, - расплылся Юнги и, когда они ополоснулись, завёрнутую в полотенце, он оттащил её в спальню, где завершил начатое, предоставив капризной заказчице услуги высшего пилотажа и небывалого профессионализма. Утром Юнги порезал кубиками фрукты, сделал яйца-пашот, сварил кофе и изобразил на нём сердечко. В пору юности, сразу после школы, он работал в Сеуле официантом, и у барменов научился подобным штукам. Составив завтрак на поднос, он двинулся в спальню будить Джинни. - Просыпайся, - отставив поднос на тумбочку, присел рядом с девушкой, на кровать, Шуга, - одно солнышко встало, пора и второму. Джинни сквозь сон улыбнулась и, не размыкая век, потянулась. Одеяло съехало, оголив её грудь, и Юнги неудержимо наклонился поцеловать манящие округлости. Проведя по ним языком, он поднялся им выше. Девушка засмеялась, упершись ладонью в его плечо: - Щекотно, перестань! - А чего ты лежишь тут вся такая и похоть во мне пробуждаешь? - А где мне ещё всей такой лежать? – глаза открылись. Притянув к себе Шугу, она поцеловала его в губы. – Доброе утро. От тебя корицей пахнет. - Я завтрак принёс, - указал он на тумбочку. Джинни покосилась туда и, половив носом ароматы, стала садиться. - Идеальное утро! - Идеальной девочке – идеальное утро. - Разве я не та ещё засранка? – играя бровью, спросила она. - Да ну разве ты была бы без этого идеальной? – засмеялся он. – Главное не перебарщивать. Он поставил ей поднос на колени и, уже позавтракавший, взял только вторую чашку кофе, составляя компанию. - Я что-то от тебя со вчерашнего дня ни одного анекдота не слышала, - заметила Джинни, - неужели кончились? - Да нет… как-то… не расположен сейчас к ним, - пожал одним плечом Юнги. - Это… - посомневавшись, Джинни всё-таки решила, что избегать важные вопросы бесконечно нельзя. – Потому что я уезжаю? Подумав, как лучше ответить, молодой человек кивнул: - Это радости не прибавляет. - Но ты… Слушай, если не хочешь там жить, то можно было бы приезжать по очереди. Ты ко мне на недельку, когда свободен будешь, потом я в каникулы… Так же можно? - Можно, - не стал возражать Шуга. – И так… все два года? - Ну да. Это же недолго. «Кому как, - неслось в голове Юнги, - иногда и один день очень много значит. Никогда не знаешь, что будет завтра и сколько проживёшь, а тут откладывать жизнь на целых два года!». - Я, правда, надеялся, что через годик с нами будут бегать ма-а-аленькие ножки, но при таких обстоятельствах… - Какая же ты овуляшка, Мин Юнги! – хохотнула Джинни, качая головой. - Да ну люблю я детей! Я единственный ребёнок в семье, мне всегда хотелось братика или сестричку. Я в крёстные набивался у всех своих друзей, при том, что буддист! Поэтому пролетел, но получил почётное звание любимого дядюшки. И своих детей я очень хочу, хочу быть отцом, таскать на шее своих пиздюков, ходить с ними в аквапарк, в музеи, в школу их собирать. Умиляясь его мечтам и фантазиям, Джинни не была против этого, но не разделяла с тем же пылом и рвением этих потребностей. Разница в десять лет делала своё дело, Шуга уже созрел и был готов к семье, а она ещё не приблизилась к той поре, когда отказ от активной и свободной жизни в пользу забот и оседлости станет приоритетным. - Это всё здорово, но, представь, а вдруг у нас бы не получилось завести ребёнка? - С хрена ли ж? – почти оскорбился Юнги, недовольно прищурившись. - Ну вот просто. Бывает же так. Мы ещё не пробовали. Допусти, что не получилось бы… - Не хочу я такого допускать! Я здоровый, ты – тоже! - Да понятно это всё, я говорю – представь! - Зачем? - Трудно, что ли? Просят, значит, надо! Вот не вышло бы у нас с детьми, чтобы ты сделал? В прищуре в дополнение появилась подозрительность: - Ты не хочешь? – плохо скрывая укоризну, задал вопрос Шуга. - Блять, не беси меня, ответь просто и всё! Что бы было? Силясь не упорствовать, он задумался, стараясь не только вообразить, но и ощутить бесцельность попыток, представить, что они с Джинни спустя десять лет всё ещё не имеют детей, и ничего у них не получается. От этого стало так грустно, будто весь смысл жизни обрубили. Самое главное, что он почувствовал – это своё бесконечное несчастье. - Я… я не знаю. Расстроился бы. Горевал. Спился бы, может, - от балды ляпнул Шуга, описывая масштаб трагедии. - То есть, меня тебе бы было недостаточно? Над этим Юнги задуматься не успел. Да, с ним будет она, и он её безумно любит, но… неужели есть какие-то «но»? Неужели с любимым человеком может чего-то не хватать? - Да достаточно, конечно, - поспешил заверить Юнги, внутренне не разобравшись, правда это или нет, - да и мы могли бы усыновить или удочерить ребёнка… - А без него совсем никак? Всё-таки, меня недостаточно? – доев завтрак, Джинни отставила поднос и скрестила руки на груди. – Я – это только средство, что ли? - Не говори… - «ерунды» чуть не сказал Шуга, но вовремя вспомнил, как гневно она отреагировала на эту ничего не значащую формулировку, будто он обесценивал её слова. - … так. Не говори так. - А что ещё должна я думать? Что меня очень любят? Когда постоянно выжимают ребёнка? Даже свадьба, судя по всему, только предлог! Ты не со мной хочешь быть, а чтобы я родила поскорее! - Джинни… - начиная злиться, вымотанный эмоционально, Юнги пытался не распалить ссору, но уже чувствовал, что его вот-вот прорвёт. – Я ничего не выжимаю. - Я не хочу выходить замуж, когда целью этого является не жизнь со мной, а производство детей! Я – личность, человек, я важна сама по себе, без способности отпочковаться! От супергероев ждут проявления их способностей посторонние люди, а близкие не просят демонстрировать умение летать или исчезать! Так же и со способностью женщины рожать, я не думаю, что любящие и родные люди должны заставлять… - Блять! – не выдержал, поднявшись, Шуга. – Я не заставляю тебя! Не заставляю! Не хочешь – пожалуйста! Вообще – делай, что хочешь! Хочешь в Америку – пожалуйста! Хочешь учиться – пожалуйста! Да, давай всё будет только так, как ты хочешь! Мои же желания ничего не значат, да? Мы будем жить по твоим хотелкам! Подумаешь, хотелось мне семью! Велика важность, Сахарок, перебьёшься! - Но ты не можешь решать за меня насчёт детей, потому что тело всё-таки моё! - Тогда, может, тебя и стоит спросить, если я хочу детей, а у нас их нет – что делать? Ну? - Что – ну? - Твои варианты решения проблемы? Вот ты хочешь улететь в Штаты и там учиться, а я не хочу там жить, но я тебе это позволяю, хоть мне это и не нравится. А что насчёт моего желания? Мне просто в жопу его засунуть, к гордости, прописавшейся там по твоему совету, да? - А ты что предлагаешь? Чтобы я позволила тебе завести детей отдельно от меня? – ахнула Джинни, тут же вспомнив какую-то проститутку из «Пятницы», которая почему-то была в курсе дел Юнги, тогда как она – его девушка, нет! А что, если там тайный роман? Если ей изменяют? - Ага, самому родить, как эти твои любименькие непонятные среднего рода уродцы, качающие свои права! Заодно деньжат отхвачу! - Я про другую женщину, дурак! - Теперь я дурак? Спасибо! - Я любя… - попыталась отмотать Джинни, но Юнги, хмыкнув, отошёл к окну и нервно стал подёргивать ногой. - Ты живёшь, как хочешь, ты ни с кем не считаешься! Тебе плевать на мнение других, Джинни, ты эгоистка! Зачем было говорить когда-то, что у нас будут сын и дочь, что мы поженимся, если тебе это всё на хуй не надо? Её задело это почти до слёз. Она прокрутила последние четыре года университета: трудная учёба, тесты, лекции, практика, курсовые, свадьба брата и рождение племянника, из-за чего тот съехал на отдельную квартиру, и она лишилась надёжной, постоянной поддержки, того, кто отвлекал от неё внимание семьи на себя. Переезд к ним тёти и бабушки, шум, суета, постоянный контроль, отчётность перед родителями. Никаких вечеринок в отсутствие Юнги, а когда он приезжает из командировок, уставший и накатавшийся – то никаких вечеринок и в его присутствии. У неё были тысячи желаний, от которых она отказалась за этот период, но она никогда не жаловалась и не упрекала. А теперь, оказывается, она живёт как хочет, хотя её жизнь вообще не похожа сейчас на то, о чём она мечтает! Джинни вылезла из кровати, голая, и, отправляясь в коридор собирать свои вещи, оттуда вещала: - Отлично! Раз я не нужна тебе без детей, то мне давно пора улететь в Америку. Там ценят женщин как женщин, а не как инкубатор, конвейерную ленту! Там есть свобода самовыражения, уважение к личности, индивидуальности! Там девушки рождаются, чтобы жить и наслаждаться жизнью, а не окучивать мужика, его прихоти, рожать ему и сидеть дома, пока тот развлекается и ничего не меняет по сравнению с холостяцкой жизнью! Шуга посмотрел на поднос с грязной посудой, незаправленную кровать. Стиснул кулаки и крикнул вслед: - Давай! Удачи! Гуляй, наслаждайся жизнью, если я тебе в этом мешаю! Прости, что потратил твоё время! - Да ты!.. – заглянула Джинни в спальню, натянувшая трусы и застёгивающая на спине лифчик. – Ты говнюк! Сам эгоист, ясно?! - Хорошо, договорились! - Ты даже не отрицаешь? Славно! Желаю наплодить десяток с кем-нибудь, пусть этим занимается другая идиотка, которой всё равно на то, что её не любят! - Ну, отчего же? Не поверишь, но дети рождаются и от любви! Хотя тебе трудно понять, наверное, что такое нормальная любовь – мужчины и женщины, разнополых, верных особей с традиционными, адекватными ценностями! - Ах, я теперь ещё ненормальная и неадекватная? - Ты очень стремишься в общество таковых. - Ты с таким презрением относишься к людям, которые научились не стесняться себя и своей природы! Тебе надо, чтобы все подстроились под твои идеалы, все жили по тому, как ты считаешь правильным! - Хоупа тоже считаешь консервативным ретроградом? А они с Ханой уже второго ждут, кстати. - Рада за них! – подобрав яркие джинсы с пола и всовывая в штанины ноги, она гаркнула: - Вот и женился бы на Хане! - Дура! - Она? - Ты! - Сам дурак! Застегнув кофту, она сорвала с вешалки куртку и, выбежав в подъезд, громко хлопнула дверью. Юнги даже вздрогнул от этого грохота, отдавшегося по стенам. Постояв немного, он рухнул на постель Чимина, накрыв лицо руками. «Бесит, бесит, бесит! – рычал про себя Шуга. – Окучивать она не хочет! Да она бы и не смогла! Ни убраться, ни приготовить, ничего! И разве я когда-нибудь хоть слово сказал на этот счёт? Да всё равно мне, какой она станет хозяйкой, сам всё сделаю, я её не за то люблю… и не за детей вовсе! Просто так её люблю. Чего она прицепилась? Или это я вспылил? Надо было сдержаться. И её удержать. Нет, она бы опять посчитала, что во всём права, стала бы ноги об меня вытирать. Чем больше я уступал, тем меньше она со мной считалась. Не стоило говорить, что я согласен насчёт учёбы в Америке, один раз бы отстоял своё, и дальше бы легче пошло, а так… И что теперь? Какая-то неразрешимая дилемма. Я без неё и дня не могу, но и дня без скандала провести вместе не получается. Что с нами случилось? Почему так? Я не хочу её отпускать, но должен, а она… она на полном серьёзе благословила меня завести детей с другой? Ненормальная! Ещё удивляется, что я её таковой назвал. То есть, я не называл, она сама додумала. Я в хорошем смысле её ненормальной считаю, не такой, как все. Но, святые бодхисаттвы, до чего же она невыносимая стала! Я устал от проблем, устал от беспокойства за папу, устал поддерживать маму, когда самому тошно, устал ссориться, устал быть никем, устал ничего не получать от жизни, не иметь ничего своего. Неужели я не имею права ни на что?». Чтобы отвлечься, он поднялся и принялся приводить в порядок постели, потом пошёл на кухню с подносом, вымыл посуду. Вымыл кухню, от пола до потолка. Подобрал всё разбросанное в комнатах, вычистил все углы. Двигаясь и делая что-то, он всё крутил и крутил в голове ссору, искал выход, решение, но не находил. Юнги не представлял, как позвонит и помирится, потому что не был готов к очередной уступке, не был готов упрашивать, уговаривать. Он хотел покоя и понимания. А как их добиться от Джинни? Без понятия. Ему нужны семья и дети, ей – Америка и карьера. Они разные. «Неужели на этом наши пути разойдутся? – сел передохнуть Шуга, не заметив, как уже взялся готовить обед, чтобы отнести родителям в больницу вкусненького. – Если она меня послала к другой, то я даже в шутку такого ей не могу сказать. Я не представляю её с другим, я не смогу вынести её с другим! Это противозаконно, противоестественно! Но как можно отпустить и не отдать этим её кому-то другому? А-а, чёртова жизнь, как же сложно, как же больно!». Чёрная полоса, стартовавшая в начале года, казалось, не имеет конца. Присматриваясь к горизонту, Юнги не видел там ничего, кроме неопределённости, и всё той же черноты и пустоты. С кем и чем он останется без Джинни? Без Джинни ему и дети не нужны, он же от неё их хотел, с ней… Предчувствие одинокой старости, алчущей поскорее смерти, наваливалось тяжёлым пологом.