ПолиАморалы

       После второго свидания они не повторили ошибки. Сходив на ещё один сеанс кино, опять вдоволь нагулявшись, Хана с Юнги поднялись перекусить. Ужин был приготовлен ею ещё днём и оставалось лишь разогреть. К еде Шуга купил бутылку шампанского. Все дни ожидания выходных он находился в приподнятом, предпраздничном настроении, так что Хваса шутила, что он будто помолодел лет на двадцать, превратился во влюблённого подростка. «На себя посмотри!» - в шутку ворчал Шуга. Хваса теперь регулярно проводила вечера с соседом, и претензии друг к другу мужа и жены утеряли свою возможность. Вернулись времена её работы в «Пятнице», когда она была только подругой ему. Такой уж склад был у Юнги, что видеть сексуальный объект в двух женщинах сразу он никогда не мог. Если хотел одну, то другие переставали существовать для него, как соблазн. В этой определённости он не изменял себе. - Фильм был хреновый, - раскручивая мюзле на горлышке бутылки, подытожил Юнги, - если бы не был вместе с тобой, я бы посередине ушёл! - Да мы вторую половину и проболтали, по-моему, нам даже шикали! - посмеялась Хана и предостерегающе помахала рукой: - Может, не будем выпивать? - Мы ж не напиваться, а чуть-чуть… - «Для храбрости» - почти сказал Шуга, но остановился. Если он скажет это вслух, то Хана подумает, будто он её к чему-то подталкивает, хотя отвага нужна и ему самому. Он ощутимо, но незаметно со стороны нервничал. - Ладно, немножко. Для аппетита, как говорится, - улыбаясь, подала она тарелки и бокалы. Юнги разлил шампанское: - За хороший вечер! - За хороший вечер! – кивнула Хана. Они чокнулись и отпили, поставив бокалы и взявшись за вилки.        Всё было как раньше, когда они ограничивались дружбой. Но что-то витало в воздухе, что-то накаляющееся, мешающее расслабиться. Оба понимали, что отношения, на которые решились, по сути, будут отличаться – в первую очередь и главным образом – наличием совместной постели. Оба этого хотели, но даже взрослым людям, если они не законченные апологеты либертинажа и разврата, не так-то просто договориться и перейти к тому, что вертится в смелых мыслях. - Свёкор, кстати, хотел отправить меня с детьми отдохнуть куда-нибудь, в Таиланд или хотя бы на Чеджу. Но я отказалась. - Почему? - Как ты думаешь? – смущённо, но кокетливо спросила Хана. Шуга усмехнулся: - Даже не знаю! Боишься летать на самолёте? - Чтобы не пропустить наших выходных, - призналась она. - А ты ему об этом сказала? - Кому? - Свёкру! Господину Чону. Что мы встречаемся.        Хана слегка поблекла и отложила вилку. Опять взяла бокал и стала попивать. - Мне перед ним стыдно. Даже больше, чем перед Хосоком. Я поэтому кое-что решила другое… - Что же? - Я записалась на курсы подтверждения квалификации. – Юнги удивлённо приподнял брови, но, набивший рот, рукой сделал жест, призывающий продолжать и рассказывать ему, пока он ест. – Хочу аттестоваться и получить право работать ветеринаром, я же ни дня после окончания университета не проработала! - А как же дети? – проглотив всё, уточнил Шуга. - Курсы продлятся несколько месяцев. Следующей весной Ходжун тоже пойдёт в школу, так что я буду отводить их на занятия, а сама – на работу. До тех пор я буду с ними, конечно, - вздохнув, Хана подперла щёку рукой, - просто… я чувствую себя, грубо говоря, собственностью семьи Чон. Всё, чем я пользуюсь – принадлежит им. И пока я на их содержании, я как будто бы не могу распоряжаться собой в полной мере. Это выглядит неблагодарностью. - Понимаю. - Продержаться бы эти месяцы, пока я не стану самостоятельной. Для самой себя, хотя бы, детей-то я вряд ли достойно потяну в одни руки. Да и речи об этом не идёт, Хосок обеспечивает их, нас… - Ну, я немного патриархальный, поэтому так-то считаю нормальным, правильным, что ты не работаешь и тебя содержит муж. Я всегда утверждал такой ценностный подход, хотя Джинни он тоже не устраивал в своё время.        «Господи, неужели я становлюсь похожа на Джинни? – подумала, испугавшись, Хана. – Я осуждала её и не принимала её мышления, считая его глупым и бессмысленным, а по итогу сейчас пытаюсь отстаивать те же идеи?». Хана какой-то частью души начинала осознавать, что людям свойственно ненавидеть в других то, чего они не осмеливаются добиться сами, о чём трусят заявить. - Если бы не все эти обстоятельства, я бы никогда и не подумала, что должна строить карьеру, а не семьёй заниматься, - тотчас, скорее для самой себя, постаралась оправдаться Хана. - Да я понимаю, - опять покивал Шуга и налил по второму бокалу. – За что теперь выпьем? - За осуществление всех наших планов? - Давай! – Пока Хана пила, он смотрел на неё, имея в виду пока только ближайшие планы – как перейти к тому, что он её хочет? Она сидела напротив, через стол, так что ни ладонь на коленку не положить, ни к себе прижать. А если она не разрешит ему остаться на ночь? Или, как в случае с поцелуями, лучше не спрашивать? В кинотеатре они опять целовались, и это уже выходило, как само собой. Но поцелуй – ещё не секс, и разрешение одного не подразумевает автоматически другого. «Нет, с моей-то точки зрения подразумевает, - рассуждал Юнги, - но женщины устроены сложнее». – Надо бы куда-нибудь опять сходить потанцевать, как считаешь? - О, нет! Я себя комфортно чувствую под взглядами людей, только если хорошенько выпью, а пить совсем не хочется, - она поднялась, убирая тарелки в посудомоечную машину. - Можно и не в клуб, а ресторан какой. Бывают такие, на европейский манер, в которых музыка и можно потанцевать. - В подобные заведения мы когда-то с Хосоком ходили, там всё так напыщенно, натянуто, - зарядив машинку, она обернулась, - мы-то люди простые, зачем посещать места не по уровню? - Ну, тогда нам, домоседам, остаётся одно, - Юнги тоже встал из-за стола, - у вас вроде колонки в зале есть? Я включу музыку? - Конечно, а ты хочешь потанцевать? - Это же обязательное правило хотя бы одного свидания! Медленный танец. - Поверю тебе, я в правильных свиданиях не мастер, - посмеявшись, она вошла за ним в зал. Шуга принялся искать какую-нибудь подходящую песню и, после затяжного выбора – всё никак не устраивала мелодия – остановился на чём-то лиричном и протянул Хане ладонь, приглашая на танец. Она согласилась, положив одну руку Юнги на плечо, а другую на предплечье. – Это романтично. - Мне тоже так кажется.        Его рука плотно легла ей на талию. Столкнувшись взглядами, они улыбнулись и, не прерывая молчания, сошлись в поцелуе. Хана чувствовала, как бегают по спине мурашки, как будоражит её происходящее. Ощущение крепкого мужчины рядом кружило голову. Хане нравилось быть маленькой и слабой, когда рядом был кто-то, кто мог позаботиться и защитить, ей это придавало сил. Но при этом ей всегда хотелось немного жёсткого, брутального мужчину рядом. Хосок был таким по началу, но её же хрупкость, ранимость заставили его стать аккуратнее и мягче. Он от природы не был агрессивным или деспотичным, чтобы пользоваться чьей-то слабостью и утверждаться на этой почве, его это скорее загоняло в рамки. Жёстче он становился от конкурентности, от равенства, а их в отношениях с Ханой не было. Юнги же не обладал той деликатностью и вежливостью городской элиты, и в нём природная грубость проглядывалась ярче. По крайней мере на словах.        Он обхватил её лицо и, целуя всё горячее, прижимал к себе. Хана не собиралась сопротивляться, но что-то её сковывало. Скорее всего – привычка к одному мужчине, с которым всё было известно и изучено. А тут – что-то новое! Юнги, не желая излишне торопиться и напирать, тем не менее оторвался и тихо шепнул: - Я останусь сегодня?        Хана попыталась выговорить «да», но вместо этого только кивнула. Она поняла, что не любит, когда её спрашивают – ей нравится, когда мужчина решает без слов, догадываясь, что ей нужно. Но сейчас возбуждение было велико, и вопрос никак её не задел. Юнги нащупал молнию на спине её платья. Он не видел причин откладывать, они были одни в квартире, желание разгоралось всё сильнее. Хана замерла: - А ты… - Что? – прервался Шуга. - Ну… насчёт… как бы… - Никогда ей прежде не приходилось заговаривать об этом первой, уточнять, просить подтверждений. Всё решал Хосок, всё знал Хосок. Всё было в его руках. - Чего? – никак не мог уловить ход её мыслей Юнги. Хана отважилась: - Насчёт безопасного секса… - Её лицо залилось лиловой краской. - А-а! Да ты что, конечно, я умею предохраняться, мне лет-то сколько? – засмеялся Шуга. Похлопал себя по карману джинсов. – У меня есть презервативы. - Хорошо, - обговорив это, Хана ощутила, как снизился градус возбуждения. Она опять погрузилась в неловкость. Мелодия закончилась и, пока царила тишина, она отошла и села на диван. – Почему у меня не получается расслабиться? - Могу массаж сделать, - предложил Юнги, сев рядом, - снимай платье. - При свете?! – ужаснулась та.        Шуга посмотрел на лампочки, будто мог увидеть на их месте что-то другое. Пожал плечами: - При нём. А что такого? - Я не могу. Давай свет погасим? - Да зачем?! - Мне в темноте легче. - Прости за вопрос, но… вы с Хоупом что, всегда в темноте шпилились? - Ну… в основном. Может, было два или три раза… но я тогда почти не раздевалась… Меня это смущает. - Да чего смущаться того, с кем спишь? Того, кого любишь, кто любит тебя! - Я не знаю! Не спрашивай, я просто некомфортно себя ощущаю при свете, если кто-то смотрит на меня голую. Даже если это мой муж. - Это неправильно, - резюмировал Юнги. - Может быть. - От этого надо как-то избавляться. - Как? – покосилась на него Хана. - Ну, раздеться, например, - с юмором выдвинул предложение Шуга. - Легко сказать! - Легко и сделать! Я могу тебя раздеть, если сама стесняешься. - Нет, не надо… пока что… - Могу сам раздеться, - Юнги встал и, мигом стянув футболку и отбросив её, принялся расстёгивать ремень. - Ты чего?! – ахнула Хана, уставившись на его руки. - Раздеваюсь. Доказываю тебе, что в голом человеке нет ничего страшного и постыдного. Ты Хосока-то хоть голым при свете видела? - Я его – да, - признала женщина, - мне нравилось смотреть на него… у него красивая фигура. - Я не такой Аполлон, конечно, но мне по фигу. – Шуга скинул джинсы и, оставшись в трусах, встал перед Ханой. – И что в этом такого? Никто не умер, правда? - Я и не говорю, что кто-то умрёт… - Хочешь, сыграем в карты на раздевание? - Это никак не поможет. - Зря ты так думаешь! Одно дело, когда человека просят сделать что-то бесцельно, необоснованно – по его мнению. И совсем другое, когда он обязан выполнять определённые условия. Проиграешь – разденешься. Не исполнять условий договорённости бесчестно, поэтому встанешь перед выбором – стыдиться наготы или стыдиться своей бесчестности. Что бы ты выбрала? - Конечно, моральная подлость хуже, чем физическая нагота… - Вот видишь! Карты есть? - Но ты уже в одних трусах! – нервно посмеялась Хана и, опустив глаза, заметила: - Ну, в носках ещё. - Ничего, я умею жульничать, обещаю, проигрывать будешь только ты. - Но с жуликами не стыдно не выполнять обещанного! - Блин, - Юнги опять сел с ней рядом, - какая же ты замороченная! Самой не тяжело? - Тяжело.        Подумав несколько секунд, он повернулся к ней, притянул её к себе и, опять целуя, принялся расстёгивать её платье. Хана выставила было руку в сопротивляющемся жесте, но вскоре отвела. Ей хотелось секса, она доверяла Юнги и, в конце концов, по сравнению с ним, таким простым, обычным, она не ощущала себя, как рядом с Хосоком – недотягивающейся, неидеальной. «Мне пора перебороть в себе это, мне же тоже не шестнадцать лет, чтобы смущаться. Я так глупо выгляжу, будучи матерью двух детей и с такими комплексами!». Она позволила снять с себя платье. А затем и нижнее бельё. И Шуга не выключил свет, а при всех включённых лампочках обласкал тело Ханы, покрыл его поцелуями и вошёл в него, когда та, издав стон, дала понять, что готова к этому. Готова к тому, чтобы, не стыдясь себя и своего естества, получить удовольствие, которого давно жаждала.        Юнги уехал от неё утром, оставив в сердце Ханы блаженство и приятную утомлённость. Они спали на диване. Ей казалось предательством и неуважением приводить другого в супружескую постель, поэтому их логовом с лежбищем стал зал. Шуга видел, что Хана действительно очень скованный в постели человек, но, в отличие от Хоупа, у него не застревали вопросы: «А чего ты такая тихая?», «а что не так?». У него и замечания проскакивали насчёт того, чтобы не стеснялась как-то проявлять инициативу и делать то, что ей хочется. Хосок тоньше чувствовал, и боялся задеть такими фразами. Шуга был приучен деревней говорить всё в лоб. И хотя Хану это и в самом деле задевало, она принимала к сведению поправки Юнги. Смущалась, обижалась, но смирялась и, вынужденная им, отзывалась и обсуждала все эти темы. Тех девичьих слёз, появляющихся при стеснении, которые многократно видел супруг, уже не было.        Конечно, по сравнению с любознательной и страстной экспериментаторшей Джинни или с опытной и умелой Хвасой Хана была любовница-новичок. Но Шуга был привязан к ней, любил её, испытывал к ней небывалую нежность и не ставил на первое место то, что получал от этого секса. Он был удовлетворён и счастлив. Он был с человеком, который много лет понимал его, которого понимал он. Они были близки, переживали друг за друга. Уважали друг друга. С момента расставания с Джинни Хана была примером женственности для Юнги, эталоном жены и матери. Обладание ею возвело и его самого в своих глазах на ступень выше. Духовная близость, душевное тепло их чаепитий, прогулок, держания за руку – вот что грело и окрыляло. Изысканного и разнообразного секса без чувств он нахватался с Хвасой за эти годы, и, хотя под конец жутко привязался к ней и уже готов был согласиться с тем, что между ними и есть настоящая любовь, всё-таки до этого не дошло. С Ханой всё было иначе. Она наполняла его изнутри, пробуждала мужественность. Джинни подавляла его социальной обеспеченностью, Хваса – энергичностью, решительностью и напором, словно в их отношениях муж – именно она. И только Хана позволяла учить её, объяснять ей что-то, помогать ей. Она казалась такой несамостоятельной, что это покоряло, и горько было понимать, что её понесёт на работу и она превратится в какую-нибудь бизнес-леди. Нет, конечно, ветеринар – это не бизнес, но всё же, медицина в любом виде закаляет, делая твёрже и хладнокровнее.        До следующих выходных Шуга уехал по делам и наведаться в деревню. Хана, поверившая в себя, что есть жизнь и без Хосока, расслабленная занятиями любовью, ощутила, как улучшилось настроение, как стали ярче краски, будто до этого неделями не замечала толком солнца, цветов в клумбах, голубого неба. По утрам она стала напевать, готовя завтрак, и улыбалась, собирая детей в школу.        Джей-Хоуп обратил на это внимание только к среде. Сначала он, как обычно, пытался минимизировать общение с женой, беспрерывно сдавливаемый её напряжением при его появлении. Но вдруг прояснилось и, при внимательном рассмотрении, стало замечаться, что Хана не жжёт его глазами, не отвечает недовольным тоном. Думавший уже отказаться от идеи иногда ночевать дома, он всё-таки поддался этому затишью и решил рискнуть. Приехав после работы, он осторожно поинтересовался, не ужинали ещё дети? Хана мимоходом ответила, что нет. - Тогда я поужинаю с вами, - закинул удочку Хосок и замер. Как среагирует супруга? Та кивнула, особенно не размышляя, продолжая протирать кухонные столы.        За едой в основном болтала Нана, радуясь, что скоро каникулы, потому что она устала вечно что-то учить! Ходжун обозвал её лентяйкой, сказал, что готов ходить вместо неё. - Когда тебе надо будет ходить в школу, посмотрим, как быстро тебе надоест, - улыбнулся Хосок. - Не надоест! - Он упорный, - похвалила Хана сына, - не отступаешь перед трудностями, да?        Ходжун самодовольно кивнул. Хоуп заметил, что жена улыбается, как и он сам. В коем-то веке, в его присутствии! Ничего себе! Может, этот светлый луч – знак того, что надо попытаться ещё раз всё наладить?        Стараясь не отсвечивать и не напоминать о себе лишний раз, он проводил время с детьми, ожидая, когда придёт время ложиться спать. Хана же разрешила ему остаться тогда, пусть всё в очередной раз и закончилось ссорой. Изменилось ли её мнение? Лучше не спрашивать.        Когда дочь и сын легли, сомневаясь, но преодолевая нерешительность, Хоуп вошёл в спальню, словно ни в чём не бывало. Хана с заметным изумлением покосилась на него, не понимая, почему он не уезжает? В лице не было недовольства, только попытка понять, что происходит? Делая вид, что что-то ищет в ящике своей тумбочки, спиной к жене, Хосок между делом начал: - Отец сказал, что ты идёшь на курсы? Реанимировать диплом. - Да, - коротко ответила та. - Чего сама мне не сказала? – закрыв ящик, повернулся он. Хана пожала плечами: - Разве это так важно? - Ты… хочешь работать или тебе нужны на что-то деньги? Если ты чего-то хочешь и перечисляемых на карточку денег недостаточно… - Мне всего хватает, - строже, чем до этого, сказала Хана, - напротив, я бы предпочла, чтобы вы с отцом не переводили сверх меры мне деньги, я трачу только на детей, на себя мне ничего не нужно. - Хватит, Хана, - нахмурился Хосок и стал расстёгивать рубашку. Наличие ведущегося диалога как бы камуфлировало его действия. Он так думал. Но Хана застыла, видя, что он раздевается. – Я всегда буду обязан тебе, всегда буду помогать… - Но если я этого не хочу? – всё ещё отягощённая тем, что за финансы семьи Чон устраивает свою жизнь, возразила женщина. - Это не зависит от твоего желания. Родила мне детей – терпи! – немного гневной шуткой бросил Хоуп, но всё-таки голос сумел передать добрые намерения. И Хана вновь улыбнулась: - Ну, такое терпеть не трудно, только работать я всё равно пойду. - Почему? – сел он на кровать, оставшись в одних брюках. Она собиралась ложиться, когда он вошёл, но не успела снять халат и забраться под одеяло. Теперь, при нём, раздеться казалось неприличным, потому что она спала и встречалась с другим мужчиной… И в то же время, этот мужчина всё ещё её муж. А Юнги она обещала лишь попробовать и предупредила, что Хосок по-прежнему является причиной многих её поступков. - А разве я не могу просто захотеть? - Ну, столько лет не хотела… - Мы много чего все эти годы не хотели, а теперь хотим, - заметила она. - Ты опять за своё?! – вскипел было Хоуп, но тотчас поднял, сдаваясь, руки: - Прости, прости! Да, ты права, я не имею права на такие вопросы. - Ты… не уедешь? – спросила Хана, продолжая ждать, чем закончится сидение супруга на постели. Он посмотрел на неё. - Мешаю? - Нет! – после короткой заминки выпалила она. Покачала головой. – Нет, не мешаешь. - Ты разрешила мне оставаться в прошлый раз… - Я помню, - она ловко скинула халат и, в сорочке, нырнула под одеяло. От Хоупа не укрылась торопливость, с которой она сделала это. Что такое? Прячет на своём теле засосы?! Нет, нет, такого не может быть. Он поднялся, расстёгивая брюки. Задумался. Потеребил ремень, и всё-таки задал вопрос: - Или мне в зал пойти? Дети вроде ещё не уснули, поэтому я думал… - Ложись, где хочешь, - бросила Хана и закрыла глаза, делая вид, что уже засыпает. На самом деле ей больно было смотреть на обнажающегося Хосока. Сколько бы лет ни проходило, стоило ему предстать перед её глазами, как страсть разгоралась. Неужели ничего нельзя с ней сделать? Неужели ничем её не затмить? Ведь они переспали с Юнги, и вроде бы попустило женскую душу, что ж такое опять?        Свет погас, и Хана почувствовала, как прогнулся матрас под весом Хоупа. Он лёг рядом. Близко. Прямо за её спиной.        «Как мне уснуть теперь? – гадала она, слыша его дыхание, запах. – Почему он решил остаться именно сейчас? Что мне делать? Господи, он же всё ещё мой муж! Получается, я изменила ему с Юнги… а изменяю ли я Юнги тем, что с другим в одной постели? Господи! Я должна, наверное, сказать Хосоку о том, что произошло… что я была с другим… Должна же? Он мне рассказал о Джинни. Сразу же. Не рассказал, кто она была, но сам факт… Я тоже не буду говорить, что это был Юнги!». - Хана, - раздался его голос. Не зная, стоит ли подавать признаки жизни, она всё-таки промычала: - Мм? - Когда у Наны начнутся каникулы, я думал взять отпуск. Может, съездим куда-нибудь все вместе? - Вместе? – вздрогнула она. Предложение свекра её не прельстило, потому что не давало шанса на личную жизнь, по его расписанию она летела отдыхать втроём с детьми. Предложение Хосока содержало в себе более заманчивый элемент. Но как быть с Юнги? Да нет, тот поймёт, конечно же, что нужно отдыхать семьёй, что это важно для детей. - Ты… против? - Не знаю… я… курсы должны будут как раз начаться, - нашла отговорку Хана. - А, курсы… Ясно. Ладно. - Угу, - подложив ладони под щёку, лёжа спиной к мужу, она уже не смыкала глаз и смотрела в темноту. Отпуск семьёй! Это было бы сказочно, но… Какое «но»? Этому ничего не мешает. К тому же, Хосок гарантированно оторвётся от своей «второй семьи». Повисла тишина. «Я зря отказалась? Или не зря?». – Я подумаю, может, их можно перенести как-то… - «Зачем я уступаю? Зачем иду ему навстречу? Не он ли игнорировал меня все эти месяцы?!» - возвращалась к ней злоба. – Хотя вряд ли, всё-таки, хочу успеть до весны получить сертификаты. - Детям придётся жить у моих? Или ты на полдня хочешь устроиться? - Я ещё не знаю, нельзя загадывать так заранее. Смотря какие будут вакансии, возьмут ли на полдня… - Если не будут брать – скажи, я могу помочь… - Не надо, - остановила его Хана, - не надо мне помогать, я сама хочу найти работу.        Она услышала, что он повернулся на бок, в её сторону. - Хана? - Что? - Почему тебе вдруг так неприемлема стала моя поддержка? Я опять чем-то провинился? - Нет, ты тут ни при чём. Это мои собственные желания. Капризы, если угодно. - Ладно.        Хосок видел в темноте только контур её плеча. Голова утопала в подушке, а остальное тело скрывалось под одеялом. Ему хотелось иметь возможность, как раньше, обнять её, поцеловать перед сном. Право касаться её. Разве его отняли? Он же по-прежнему её муж. «Если я трону её, разозлится ли она? Оттолкнёт ли? – рассуждал Хоуп, смотря на тёмно-синюю ночную тень жены. – Почему я трушу сделать самую обычную и законную вещь?». Набравшись смелости и намолчавшись, он подвинулся к Хане и, скользнув рукой под одеялом, обнял её, притягивая к себе. - Хосок! – вскрикнула она шёпотом. В горле забилась паника, сердце заухало в груди. «Разве я могу позволить ему это? Кому из двоих я изменяю? Обоим?!». - Что? – теснее прижался он к её спине и поцеловал в ухо. - Хосок, прошу тебя… - поймала она его руку, но ощутила жар желания, угадав прерванное направление. - Не проси, - продолжил он поцелуи по её коже щеки, виска, - я соскучился, Хана, правда, дело не в похоти, поверь мне… - Не надо, пожалуйста, - вяло останавливая его, боясь и желая происходящего, Хана приближалась к какому-то неясному срыву. Он развернул её на себя, коснулся губ, стал подминать под себя полностью. Её ладони упёрлись в его грудь. «Это какое-то блядство, - неслось в её мыслях, - это отвратительно! Я поступаю гадко, мерзко! Я должна сказать ему…». – Хосок, я… подожди, послушай, я… я не могу! - Прости меня, я умоляю тебя, Хана, прости, не говори, что не сможешь! – Хоуп всё глубже утопал в возбуждении, прорываясь к наслаждению, к родному телу. Руки сжимали бёдра Ханы, губы влажно оставляли следы на шее и груди. - Скажи, что сможешь меня простить, скажи! - Я… я… - не имеющая сил, чтобы отказать ему, не осмеливающаяся сказать, что спала с другим, потому что с ужасом догадалась – оттолкнёт этим Хосока бесконечно далеко и надолго, если не навсегда – Хана готова была простить и принять его, но не позволяла себе произнести это. От избытка чувств, она заплакала, затрясшись.        Пытавшийся найти отклик, ласкавший её, Хоуп остолбенел, поняв, что женщина под ним почти беззвучно рыдает, а не стонет от удовольствия. Подскочив, он включил ночник и вернулся к Хане, закрывшей лицо ладонями. Из-под ладоней доносились всхлипы. - Котёнок, ты чего? – по инерции, без мыслей и осознавания, Хосок вновь был её мужем, её защитником, каменной стеной. Карателем обидчиков, даже если обидчиком был сам. Он боялся тронуть теперь её и пальцем, не зная, чем всё это вызвано? А не им ли, разве? – Прости, прости, котёнок, я тебя не трогаю, всё, отстал! – Но Хана трясла головой, продолжая хлюпать. – Я тебе так противен? – испугался он и спросил хрипло, отчаянно. Она же даже купила себе вибратор, а от его близости у неё истерика! – Я… Хана, я так отвратителен тебе? - Нет! – вырвалось из-за её пальцев. Открыв лицо, она принялась вытирать его, красное, мокрое. – Дело не в этом… - А в чём? Что случилось, скажи?        Когда он произнёс «котёнок», она сразу же забыла вообще всё, что случалось до этого момента. Она хотела принадлежать ему, как раньше, быть только с ним, слушать его нежные слова. Но если поведать ему о ночи с Юнги? Об их встречах? Будут новые месяцы обид, разлук, скандалов. Нет, она не может сказать ему, не может! Но ради этой неистребимой страсти не стоит и жертвовать её тёплыми, спокойными и доверительными отношениями с Юнги. Разве она не любит Юнги? Что есть любовь? От Хосока у неё просто сводит ноги, всегда сводило, всегда хотелось, чтобы именно он их развёл, но это же не то, что нужно для счастья? Или то? - Ни в чём, ни в чём, - успокаиваясь, помахала на себя ладонями Хана, чтобы высушить слёзы. Хосок осторожно подул на неё, поймал руку и ласково поцеловал. - Точно? Или мне лучше уйти? - Нет, останься, - всхлипнула Хана и, поддавшись порыву, обняла его за шею, прижавшись. Как ей его не хватало! Как нужен он ей был вот такой, прежний. - Останусь. Если ты разрешаешь, останусь, - погладил он её по волосам и, сбитый с толку её плачем, угомонился, оставив эротические притязания на потом. Уложив её, но продолжая обнимать, Хосок остудился: слёзы окатили его, как ледяным душем. Это всё та же Хана, которую временами он совсем не понимает, что происходит у неё в душе, в мыслях? Отчего такая бурная реакция сейчас? Снова вспомнилось то, чего ему так не хватало прежде: взаимного пыла, откровенной радости от совокупления, а не смущения, в котором не различить, действительно ли это то, чего она хочет? Хосоку хотелось встряхнуть Хану и потребовать объяснить, растолковать ему, каким образом ему себя вести, чтобы не расстраивать её? Или ему стоит похоронить надежду на воссоединение и оставить её в покое?