ПолиАморалы

       После утренней неловкости, сменившей ночную неразбериху чувств и отношений, всё потекло в прежнем русле. Хана, оцепеневшая в вакууме самоощущения и попыток не поддаваться ненужным эмоциональным порывам, всё глубже и глубже разглядывала себя как бы со стороны, своё поведение, свои срывы, свои желания. Ей хотелось понять, почему она не может вести себя с Хосоком так, как с Юнги? От чего это зависит? Конечно же, с каждым человеком складываются индивидуальные взаимосвязи, но не всегда они столь разные! Первую причину Хана нащупала довольно быстро; с Шугой они запросто общались много лет, не испытывая друг к другу любви и страсти, они находились в состоянии нервного спокойствия в присутствии друг друга, тогда как с Хосоком она с самого начала была влюблена по уши, считала его идеальным и переживала от каждого его взгляда, а ещё больше – от того, что он никогда не посмотрит в её сторону. Потом она поняла, что Юнги никогда ни под кого не подделывается, не льстит, не угодничает, не держит язык за зубами, когда хочет сказать, и от этого с ним невольно становишься такой же не замкнутой, раскрытой. Хоуп – совсем другое дело. Он всегда любил рисоваться, красоваться, выглядеть привлекательно и вызывать симпатии, очаровывать и вводить в заблуждение относительно своих намерений, от того его мысли часто оставались в недосягаемости. Но, всё-таки, даже со всем этим первоначально он был напористее, чувственнее, смелее. Стремительность и возбуждаемость, казалось, были неотъемлемой его частью долго, до рождения Ходжуна уж точно. Она сама убила в нём это? «Если я сама, то я могу точно так же испортить характер Юнги, - переживала Хана, - если я своей натурой вынудила мужа осторожничать и держаться со мной не так вольно, как ему хотелось когда-то, я же загоню в рамки и Юнги! Но я совсем не хочу этого». Хана не хотела этого и с Хосоком, и с радостью бы вывела его из западни пристойности, в которую затащила. И вот наглядное тому доказательство – он пытался обрести с ней близость, а она разрыдалась, как ненормальная, опять вся сковалась, и он отпрянул! Нет, не получится у неё вот так просто взять и перебороть в себе это. Первоначально созданный перед кем-то образ поддерживается внешним восприятием того, перед кем ты его выстроил. Хосок уже наизусть знал, что она может заплакать, что она стесняется, отталкивает его, поэтому был постоянно готов именно к такому поведению, был настроен на него, и в совокупности его инерционные ожидания и её осознание себя в его глазах срабатывали в унисон и вызывали к жизни одни и те же сцены. Тогда как Юнги редко видел её унывающей, ревущей, ходящей по пятам с затаённым дыханием, поэтому не акцентировал внимание на каких-то проскальзывающих в ней мелочах слабости и тем не давал им выхода. Человеческий взор подобен объективу камеры, снимающему панораму, пока вдруг не выхватывает что-то интересное, не приближает и не останавливается. И всё остальное выносится за кадр. Так как же заставить этот объектив вновь двигаться? Хане захотелось, чтобы Хосок увидел её другой, такой же желанной и романтичной, какой она была с Шугой. Да, но что же делать с самим Шугой? Разве она готова расстаться с ним?        За последние месяцы Хана стала прагматичной. Она уже не стремилась несмотря ни на что оставить мужа возле себя, потому что «так положено» и «они семья», она только хотела взаимности и уверенности, а лучше всего – счастья. Даже если вернуть сейчас Хосока в семью, восстановится ли их мир? Вопрос с его внебрачным ребёнком по-прежнему не решён, и вряд ли решится раз и навсегда. Готова ли она на уступки? Иногда казалось – да, но потом она представляла, что всю оставшуюся жизнь будет терпеть его уходы туда, к тому мальчику и его матери, и всю жизнь будет изводиться, нервничать, терять контроль над собой. Разве так можно? Разве хочет она многих лет в таком состоянии? Нет, лучше уж быть с Юнги, он честный, однозначный, решительный. Каким когда-то был и Хосок… «А что, если его действительно испортила я?» - не переставала задаваться вопросом Хана. Наконец, в ней заиграла не только привычка винить себя во всём, но и адекватный анализ себя самой. Но для большей объективности всегда требуется ещё чьё-то мнение, поэтому в выходные она завела об этом разговор с Юнги. Вновь не скрывая всего, что происходило между ней и супругом, она покаялась, что едва не отдалась тому: - Я не могла понять, правда, кому должна хранить верность! Прости меня, - пожала руку друга Хана.        Шуга помрачнел, пока слушал, нахмурился. Но миролюбия не потерял: - Если мы встречаемся, то ты не должна спать с ним… - Да, ты прав… - Я рад, что ты этого не сделала, - вздохнул Юнги, - я не знаю, как бы отреагировал, если бы это произошло… С одной стороны, он до сих пор твой муж, и я точно так же бы растерялся, насколько ты законно это совершила, а с другой стороны – у меня вообще-то чувства есть! - Я знаю, знаю! Прости, - Хана обняла его. Они сидели на «их» диване в зале, доверительно шептались, хотя в квартире больше никого не было. – Но я предупреждала тебя, что мои чувства к Хосоку… они ещё тревожат меня. - Да я уж догадался! Сколько ещё можно любить этого засранца? - Я вроде бы уже и не люблю… Как мне кажется. Если он не попадается мне на глаза, то я думаю о тебе, а не о нём. Но в том-то и дело, что никак не получается игнорировать его, не сталкиваться с ним… И он так извинялся! Это было очень искренне. Думаю, он всё ещё раскаивается в содеянном. - В этом я и не сомневаюсь! Я же тебе говорил, совесть у Хоупа на месте. - Но если я прощу его, получается, что приму назад? - Прощать не значит возвращать, - поднял указательный палец мужчина, - иногда простить – значит, отпустить! - Но теперь как будто бы он отпустить меня не может. - Ну, если он не дурак, то конечно! Такое сокровище проворонить! – он прижал её к себе, поцеловав. – Но, увы, ему придётся смириться и отстать. Мне не очень удобно, что мы отмалчиваемся и не ставим его в известность. Не надумала? - Я пока не готова. - Но ты хотя бы представляла, с чего начнёшь и как об этом расскажешь?        Хана виновато отвела глаза. Осознание собственной подлости, что пытается ухватиться за двух мужчин сразу, отражалось на её лице. Шуга всё понимал, но знал, что насильно из подруги, ставшей любовницей, чувств к другому не выбьет. Он может только постепенно отвоевать их до конца. - Предлагаю снова временно ввести запрет на упоминание Хоупа. Достал уже мельтешить между нами. - Хорошо, - улыбнулась Хана. Положив голову на плечо Юнги, она насладилась мгновением спокойствия и уверенности. Почему раньше она даже в такие моменты волновалась, не доверяя постоянству чувств мужа, а теперь расслаблена? Ответ крылся не только в разности характеров мужчин, но и в её чувствах к обоим. Те, которыми больше дорожила, ощущались эфемернее и хрупче. «Или здесь дружба так крепка, что я знаю – разойдись мы, как любовники, всё равно останемся, как прежде, добрыми друзьями? Почему же я не смогла выстроить подобную дружбу с Хосоком?». – Юнги… - А? - Хотела сказать… или попросить… даже не знаю, как правильнее… - Я слушаю. - Если я вдруг буду ныть или жаловаться, или смущаться чего-то, продолжай себя вести, как ни в чём не бывало. Как ты всегда и делал. - Мм… - задумался Шуга. – К чему ты это? - Понимаешь… мне нравится, что ты такой прямой, нахрапистый, дерзкий. Но ты из вежливости или лояльности к моим «тараканам» - которых надо травить, а не огораживать в заповедник – можешь подумать, что не стоит настаивать или вроде того… - А-а, - протянул мужчина и, подмигнув, сказал: - А ты любишь пожёстче?        Хана засмеялась, махнув на него рукой, мол, опять всё к пошлости сводишь! Но, порассуждав пару секунд, взяла на себя смелость признать: - Да. Ты прав. Я на самом деле так люблю. - Ого! В тихом омуте черти водятся, да? - Может, потому я и была всегда такой тихоней, что боялась показаться слишком распущенной. Может, по-настоящему я слишком распущенная? Моя мама всегда так осуждала разврат и сексуальные повадки, всё приписывая к шлюшечьему… - Ой, твоя мама! – закатил глаза Юнги. – Её трёп забудь вообще. Мало ли, что она говорит. В такую пасть только хуй класть, уж прости. - Прощаю, но не надо больше о ней так грубо. Я знаю, она не права, но она по-прежнему моя мама. - Вы с ней помирились? - Не очень-то. Я звонила пару раз, но мама неохотно разговаривала, а сама больше не звонит. Я через брата в основном теперь передаю ей что-то, как и она мне. Хабом учится тут, в Сеуле… - Да-да, я помню. Хоуп помогал ему поступить. - Эй, а запрет? – тюкнула его по плечу несильно Хана. - Да блин, сложно! Он повсюду, в самом деле. - Вот видишь! Я не виновата, просто наши жизни тесно связаны. - Если мы не можем не говорить о нём, надо перестать разговаривать вообще, - принялся расстёгивать пуговицы на кофте Ханы Шуга, игриво подглядев на неё исподлобья. Она разрумянилась: - Вариант не так уж плох. - Если тебя довести до изнеможения, может, тебе и не захочется отдаваться ему при очередной возможности, как думаешь? - Давай попробуем, - согласилась она.        Хосок искал выход из замкнутого круга. Когда он отдалялся от Ханы – она его манила, когда приближался – отпугивала. Это были его собственные ощущения, вряд ли дело в ней, дело именно в нём, но почему так? «Неужели я банальный мужик-охотник с инстинктами, который ничего не может с ними сделать? Неужели мне важна и нужна игра в догонялки для того, чтобы любить женщину?». Он испытал неподдельное вожделение, но когда она зарыдала – всему пришёл конец! «Я опять ранил её, полез не вовремя!» - вспоминал Хоуп давнее решение быть осторожнее и не навязываться так сильно со своей озабоченностью. Но поскольку сейчас он был виноват, то ему снова надо подстроиться, подладиться. Как ни уговаривал себя отступить и отпустить жену, он не смог прийти к такому заключению. Желание быть вместе с ней и детьми оказывалось сильнее.        Опыт давно подзабытых ухаживаний подсказывал, что надо начать потихоньку. Зачем было ломиться сразу через постель? Отношения налаживаются мало-помалу, плавно, пошагово. Пригласить её на свидание? А если откажет? Ничего, ещё раз пригласит. Затащит с детьми на пикник, там попытается поговорить по душам ещё раз. А пока дети были с дедушкой и бабушкой, Хоуп отправился воскресным утром за цветами. Если уж извиняться, то по всем правилам! Хана всегда ассоциировалась у него с белоснежными бутонами, и он выбрал букет фрезий. Роза для неё слишком груба и надменна, лилия – недостаточно утонченная и невинная своими раскрытыми до изнанки лепестками.        С этим букетом он приехал в их жилой комплекс, припарковался. Поднялся на лифте и, готовясь к любым оскорблениям, обвинениям, претензиям, хотел только всеми способами предотвратить слёзы Ханы – лишь бы она не плакала! Если он снова вызовет её слёзы, то это ударит по нему сильнее, чем всё остальное. Пусть она пытается делать больно ему – он это переживёт! Лишь бы больше не было больно ей.        Войдя в квартиру и начав разуваться, Хосок замер. У комода прихожей стояли мужские кроссовки – явно не его. Он не носил такие никогда. Сняв ботинки и опять взяв в руки цветы, он выпрямился. Внутри что-то подёргивало от нехороших подозрений. Но нет, не может быть. К Хане приехал отец или Хабом зашёл – кому ещё? Но тогда почему такая тишина стоит? Хана вставала рано и к этому часу обычно заканчивала завтрак. Хоуп заглянул в кухню, там действительно никого не было, никаких следов людского пробуждения. Развернувшись, чтобы пойти в спальню в поисках жены, он уже проходил по коридору мимо, когда боковым зрением заметил край дивана. Обычно тот не виднелся в проходе, потому что был сложен, теперь же, застланный простынёй, он высовывал угол. Сменив направление, Хосок подошёл к залу и, когда встал на пороге, чуть не выронил букет. Картина, представшая перед глазами, показалась дурным сном, кошмаром, из которого он не вышел. Ущипнуть себя, проснуться!       Он сразу же понял, что лежавшая с разметавшимися волосами спящая женщина – это Хана. Но для того, чтобы опознать её любовника и уложить в голове то, кем он был, потребовалось несколько страшных минут. Кровь так сильно забилась в венах, что в ушах загудело. Сосуды грозили лопнуть от напряжения, и тем не менее Хосок даже не шелохнулся, стоя перед дремлющими предателями. Шуга! Как он мог?! Этому не было объяснений, не было оправданий, не было прощения. Его друг! Он назывался другом Ханы, а на деле… он претендовал на неё? Он… Вспышкой Хоуп вспомнил, что переспал с Джинни, и мысль сменилась другой: «Они сговорились мстить мне?». Юнги обнимал ту, что лежала на его груди, у обоих спящих на лицах было нарисовано блаженство и успокоение. Не выдерживая больше, Хосок громко произнёс: - Доброе утро!        Первым подскочил Юнги. У него была реакция, выработанная тренировками. Он быстро пришёл в себя и придерживая на себе одеяло, сел и уставился на пришедшего. Хана тем временем медленно просыпалась, потирая глаза. - Хоуп? – выдохнул Шуга. Услышав кличку супруга, теперь чуть не подпрыгнула и Хана. Судорожно подтянув одеяло до подбородка, она вылупилась на нежданного гостя, стоявшего в дверях и сжимавшего букет фрезий. - Не помешал? – ледяным тоном процедил он. - Что… что ты здесь делаешь? – непослушными губами спросила жена. У него сводило скулы и челюсть от ненависти, он перевёл взгляд на Хану, сонную, растрёпанную, обнажённую. Обнажённую! По торчавшим плечам видно было, что она совсем без одежды, тогда как даже с ним она спала в сорочках и пижамах! Её чуть помятый вид выдавал следы совокуплений, от неё веяло отпечатками чужой плоти, осквернённостью, бесстыдством. В Хосоке тошнотой поднялось отвращение, и вместе с тем прелюбодейство и состоявшийся грех возбуждали своей распущенностью. Эта смесь отвращения и притяжения разрывала на части, чем глубже проглядывалась сексуальность жены, тем омерзительнее становилось понимать, что вся она была испробована, использована другим, и при этом, обнаруженная и явная, сексуальность всё же превращала её именно в эротический объект, в то, что предназначено для страсти и секса. Больше не было того нежного ангела-хранителя домашнего очага, одухотворённой невинной супруги и матери. Всё из духа стало плотью – вещью, предметом для чьего-то удовлетворения. Хосок в эти мгновения готов был убить её, но прежде овладеть ею, наказать через принуждение и подчинение себе, показать, чьей она должна была быть. И если бы не преходящее на ум сравнение себя, изменившего в январе, с ней, он бы сорвался с места. Такие же чувства испытывала она к нему? То же самое отвращение, сплетающееся с жаждой? Но она была слабее него, хрупкой девушкой, поэтому не могла наказать и применить насилие. - А что, нельзя было приходить? – хмыкнул он, пока Юнги выбирался из-под одеяла, натягивая трусы. Голова кружилась. Всё, что попадалось на глаза, вызывало горечь и рвотный рефлекс. - Ты… ты звонил же заранее… - Давно это у вас?        Шуга встал, ища футболку, и, не пытаясь корчить из себя героя, сказал: - Мы хотели тебе сообщить… - Правда? Как мило! – продолжая удерживаться от агрессии сарказмом и ухмылками, прыснул Хосок. – Вы обо мне ещё и подумали во всей этой ситуации? Я польщён! - Хоуп, я серьёзно, мы не собирались делать из этого преступной тайны… - Но получилось именно так, да? – Хосок заметил, что Хана смотрит на своё нижнее бельё, отброшенное прочь, и не может до него дотянуться, не выбравшись из кровати. Он не стал ей его подавать. Даже на шаг не мог он приблизиться к ней, до того охватывали ярость, униженность. - Я попросила Юнги не говорить, - заступилась Хана, признавая свою ошибку, - я не знала, как сказать… - Что насчёт «мы трахаемся с Шугой»? А? Так сказать было можно?! – повышая тон, злобно бросил Хосок. - Я боялась… - Чего?! Чего ты боялась?! – уже крикнул Хоуп и зарядил цветами в стену. Ударившись о ту над головой жены, они упали на спинку дивана. Хана только сейчас поняла, что было в руке мужа и что всё это значило. Он шёл к ней мириться! – Ты всю жизнь чего-то боишься! Тебе трудно постоянно сказать всё, как есть! Ты и меня боишься, что ли?! Я хоть раз в жизни обидел тебя?! Дал повод думать, что смогу причинить зло?! Какого хера ты постоянно молчишь и ничего не говоришь мне?! - Не ори на неё! – заступился Юнги. - Заткнись, дружок! Это моя жена! Или ты не в курсе?! - Сам заткнись! Ты на неё потерял права, когда поебался на стороне! Чего теперь из себя праведного судью корчишь? - А ты кто – адвокат? Я своей изменой не горжусь, я признался во всём в тот же день! Я не плёл интриг за спиной, как вы! Ты хоть сам понимаешь, что всадил мне нож в спину?! - Да с какого ляда?! Ты с Ханой не живёшь уже полгода! - Мы не разводились! - Давай она до пенсии будет ждать, когда ты определишься! Иди в жопу, говна кусок! Не любишь жену – не мешай её любить другому! - Ах, так ты любишь мою жену?! – опешил Хосок. - Да, люблю, и что? – не натянув ещё штанов, гордо задрал голову Шуга. Хана вздрогнула. Он не признавался ей в любви, но это заявление горячо впилось ей в сердце. - А кто тебе такое право давал? Лезть в чужую семью. - Семью, которую ты сам разрушил? - Это надо ещё доказать! Может, вы давненько тут гнездо свили? - Давай-давай, оправдывай себя! – взялся натягивать джинсы Юнги. - Мы около месяца встречаемся… - промямлила тихо Хана, сняв букет со спинки и вертя их в руках, помявшиеся, но не сильно повреждённые. - Не оправдывайся перед ним! – попросил Шуга. – Не ему тут предъявлять! - Я тебе рожу разобью, - прищурился Хоуп, глядя на друга. - Да? Ну, давай, попробуй! - Не смей его трогать, Хосок! – взмолилась Хана, обматываясь одеялом и поднимаясь. - Ты его защищаешь? Значит, он тебе дороже, да? - Ты действительно не имеешь права нас осуждать! – дрожащим голосом забормотала она. – Я тебе никогда не изменяла, но ты ушёл! Ты оставил меня! Почему я должна быть одна? Я хочу быть счастливой! - А я тебя таковой сделать не мог?! - А я тебя? Когда ты изменил мне, разве я не могла сделать тебя счастливым?! – крикнула она.        Хоуп поджал губы. Перевёл взгляд на Юнги. Но тот тоже уже завёлся и сжимал кулаки. Атмосфера накалялась. - Я могу понять тебя, Хана, но Шуга… он был моим другом! - А ты его другом не был?! – не выдержала она. – Скажи же ему, наконец, с кем ты переспал в январе!        Юнги непонимающе покосился на Хану. Хосок сбавил обороты, поняв, насколько симметричная образовалась ситуация. И у него тоже язык не поворачивался выложить всё, как есть. - С кем он переспал? – спросил Шуга у Ханы. Та помешкала. Он задал вопрос товарищу: - С кем ты переспал? - Сахар, слушай… - попытался подобрать правильные слова Хоуп, но существуют ли правильные фразы для неправильных происшествий? - С кем?! – гаркнул тот. - Это была Джинни, - произнесла Хана. – Мой муж переспал с Джинни.        У Юнги отпала нижняя челюсть. Они встретились глазами с Хосоком. Теперь вина перекочевала от одного к другому. - Какая разница, вы расстались шесть лет назад… - И ты ничего не сказал? – сдавленно прошептал Шуга, игнорируя его комментарий. – Ах ты паскудник!        Он кинулся вперёд первым и налетел на Хоупа. Хана прокричала, видя, что завязалась драка. Мужчины сцепились и, мутузя друг друга, упали с ног. Впадая в то же состояние аффекта, что и они, она откинула одеяло и спешно натянула трусы и лифчик. Шуга с Хосоком продолжали наносить удары друг другу, перекатившись в коридор. - Хватит! Прекратите! – орала Хана, хватаясь за голову, но её никто не слышал. Юнги зарядил товарищу в челюсть и разбил губу, тот ответил выпадом кулака и чуть не сломал в ответ нос. – Что ж вы делаете! Господи, зачем я только сказала!        Коря себя, Хана кое-как обошла их после неловкой попытки потянуть Шугу за футболку назад. Но всё было бесполезно. Ворвавшись на стеклёную лоджию, она схватила ведро и понеслась в ванную. Включила холодную воду на всю мощность. Торопясь поскорее наполнить резервуар, Хана дрожала и стучала зубами от нервов, слыша, как в коридоре продолжается ругань, возня. Они врезались в тумбочки и с них что-то слетало, грохоча. Наконец, дождавшись наполнения ведра до середины, Хана выбежала из ванной и, не думая, со всего маху опрокинула на двоих ледяную воду. Они расцепились, отплёвываясь и моргая залитыми глазами, потому что поток хлынул прямо на головы. - Хватит! – ещё раз добавила женщина. Теперь её уже слышали. Хосок поднял на неё взгляд. Полуобнажённая, с распущенными волосами, она походила на какую-то богиню возмездия, хотя пустое ведро профанировало величественный образ фурии.        Юнги тряхнул волосами, поднимаясь и отходя к стенке. У него не было слов. Да, он давным-давно не любил Джинни и не вспоминал о ней, но сам факт того, что друг переспал с ней почему-то раздражал и вызывал негодование! Образовалась равнобедренная геометрическая фигура, все стороны которой были в одинаковых условиях. - Вы должны помириться, - строго сказала Хана, - никто из вас не предавал другого! Нельзя так! Мы все взрослые и свободные люди, мы сами всё за себя решаем! А если кто-то и виноват в недоговорённости, то я! Это ты хотел услышать, Хосок? Да, я стеснялась и боялась многое говорить, но больше не буду!        Вставая, Хоуп продолжал смотреть на неё, такую внезапно отважную, пылкую, ответственную. Потом глянул на друга и, подумав, покачал головой: - Я пока не готов к примирению, уж извините. - Не очень-то и надо, - съязвил Шуга. - Юнги! – одёрнула его Хана. – Хватит! Пусть мы хотели сделать всё иначе, но что уж теперь? - Я понимаю… - Хосок, ты можешь злиться на меня, - опять обратилась к мужу она, - но Юнги не виноват. - Я бы не только злился, но проклинал и оскорблял тебя, - честно выдал Хоуп, откидывая мокрые пряди со лба и стряхивая капли с плеч, - не будь ты матерью моих детей. Я не позволю себе злиться на тебя, но, думаю, на этом моменте всё кончено. Я здесь третий лишний.        Он двинулся к двери, только теперь начиная чувствовать, как ноет разбитая губа. - Хосок! – испугалась Хана его слов. Всё кончено? Нет, что он хочет этим сказать? Она же… она не уверена до конца, что готова потерять его окончательно!        Но он, не оглядываясь, вышел из квартиры. - Хосок! – ещё раз воскликнула она. Шуга заметил, как задрожали её губы и, подойдя, обнял: - Пусть идёт, перебесится. - Он не перебесится, он гордый… - И что? Гордость всегда должна уступать там, где есть любовь. Он не смог, значит, не так-то сильно любил. Или, после всего, ты ещё считаешь себя виноватой и хочешь перед ним извиняться? - Думаешь, я не должна? Мы должны были сказать всё ему, я совершила ошибку, ты был прав… - Ну, что теперь уж говорить. Что сделано, то сделано. - Он ненавидит меня, - уткнулась ему в грудь Хана, почти плача. Но Юнги гладил её по волосам, и это успокаивало, не давая потерять самообладания. - Неправда, тебя невозможно ненавидеть, - утешил её мужчина. Выдержав паузу, пока не почувствовал, что она совладала с эмоциями, он спросил: - Почему ты не сказала раньше, что он переспал с Джинни? - Я не хотела чего-то подобного тому, что произошло. Я знала, что тебе это не понравится. Тебе же было неприятно? - Да, но не подумай, что это ревность или что я до сих пор скучаю по ней. Скорее это обида за недосказанность. А впрочем, врать не буду, я не могу до конца понять, что чувствую. Хоуп и Джинни… он давно ей нравился. Ещё до меня. Их… связь как будто перечёркивает всё, что было между ней и мной. А любила ли она меня в те годы, или тайно мечтала о нём? - А он? Как думаешь, он её любил когда-либо? – затаила дыхание Хана. Её не раз мучил этот вопрос, испытывал ли Хосок симпатию и тягу к сестре друга до того дня? - Вряд ли. Я не замечал. Не знаю. - Вот и я не знаю, - вздохнула Хана. Подняла к нему лицо. – Тебе надо лёд на нос положить, он уже опухает. - Да? Ужас. У моих будут вопросы и придётся объяснять, что я постоял за честь прекрасной дамы. - А Хваса… как на это посмотрит? - Я думаю, что поржёт, - улыбнулся Юнги, пошагав за Ханой на кухню. – Или позлорадствует, что так мне и надо.        Открыв морозилку и достав оттуда лёд, женщина вложила его в полотенце и, завернув, дала Шуге. И только теперь осознала, что щеголяет по дому в полупрозрачном белье, чего прежде и представить себе не могла. Куда делось её смущение? Все эти нормы и приличия действуют до тех пор, пока работает рассудок. В экстремальных и сложных ситуациях человеку становится не до соблюдения условностей. А условности тем и определяются, что отсекаются при рефлекторном поведении. - Хана, - позвал её Юнги. Она, поставив чайник, обернулась. - Мм? - Я должен был сначала тебе это сказать, а не ему. – Он поймал её взор. – Я люблю тебя. Честно.        Хана растерялась. Она не могла сейчас ответить тем же, и не знала, как отреагировать. - Можешь ничего не говорить. Я не для этого. Просто, чтобы ты знала.        Осторожно кивнув, она благодарно улыбнулась. - Что бы я без тебя делала, Юнги? - Вручную молотила? - Да ну тебя! – засмеялась она. Он тоже, но быстро успокоился из-за боли в ушибленном носу. За счастье иногда в прямом смысле приходится побороться.        Вечером, когда Шуга уже уехал, Хоуп привёз детей. Хана стыдливо встретила их, перебирая пальцами пальцы. Нана, как обычно, разглагольствовала обо всём подряд: - Я уговорила дедулю отдать меня в артистки! Он говорит, что раз я хочу, то можно. Папа сказал, что поговорит с дядей Намджуном и тётей Чжихё насчёт агентства. У тёти Чжихё сестра – актриса, ты знала, мам? - Конечно, милая, тётю Сынён знает вся Корея. Ты тоже наверняка её видела по телевизору. - Не помню, - пожала девочка плечами, - я покажу этому Чоннэ! Говорит, что я не стану знаменитой. - Чоннэ? Кто это, милая? - Мой одноклассник. Сидит за соседней партой, вредный. - А мне ты говорила, что он тебе нравится, - припомнил Хосок дочери. - Когда не вредничает – да, но он часто вредничает. - Это с которым Шинни чуть не подрался? – слышала что-то такое Хана. - Да, мы же с Шинни сидим вместе. А Чоннэ говорил, что это он хочет со мной сидеть. - Какой задира! Хосок, - неловко начала жена, стараясь не смотреть на ссадину на губе мужа, - может, попросить подальше отсадить этого мальчика? - Кого? Чоннэ? Отпрыска семейки миллиардеров Ку? Скорее Нану в другой класс переведут. - Но если он обижает её… - Ты бы посмотрела, как она сама себя с ним ведёт. Да, вертихвостка? Кто мальчишек в классе дразнит? – улыбнулся дочери Хоуп. Та довольно задрала голову и пошагала к себе в комнату. Хана проводила её взглядом и вернулась к разговору: - Вы действительно с отцом разрешите ей работать в агентстве, сниматься? - А почему нет? Многие начинают сниматься детьми в рекламах и сериалах, если ей это нравится – пускай. - А ты… - Да? – уже взялся за ручку двери, чтобы уйти, Хоуп. Он и на два шага не углубился в квартиру. - Ты сказал отцу… что… об этом… - Нет, - поняв её, прервал Хосок, - я ничего не говорил родителям и не собираюсь. - Хосок, я… - До завтра! Заеду после работы поужинать с детьми. - Хосок!        Он вышел, хлопнув негромко дверью.

***

       Ему удавалось не выходить из себя и не заговаривать о случившемся. Но не потому, что сил и терпения хватало с лихвой, а потому, что внутри ничего не осталось. Та задавленность собственной оплошностью, что медленно сползала с его плеч под влиянием вины перед Ханой, сменилась пустотой после взрыва. Представшая в то утро картина жены, спавшей в объятьях друга, ещё долго стояла перед глазами. И стоило начать про себя поносить их и склонять, как совесть напоминала – а не так ли чувствовала себя Хана, узнав, с кем ты спал? У неё наверняка тоже из головы не выходили воображаемые сцены соития, греховной связи. В душе разорвалось отчаяние, непоправимость. Его Хана… единственная невинная девушка в его жизни, у которой он был единственным, которую он так бережно лелеял и ласкал, замирая перед её неопытностью и скромностью. Куда она делась? Как он это допустил? Как мог позволить случиться этому? Он должен был быть рядом, он должен был, вопреки всему, оставаться с ней, продолжать беречь её. Но уже слишком поздно. Теперь точно ничего не возвратить.        Юнги уговаривал Хану, что к этому всё и шло, что та хотела мести и получила её. Разве нет? Тем более, раз присутствовала обратная ситуация с Джинни. Круг замкнулся, каждый получил своё. Хана постепенно поддавалась на уговоры и, если первые две-три недели после разоблачения панически старалась задержать Хосока, вывести его на разговор, объясниться, то постепенно, сталкиваясь только с молчанием и разворачивающейся спиной, опустила руки. Нет, Юнги прав, не ей бегать за ним и извиняться, не она поломала то, что строилось годами. Жаль лишь, что пострадала дружба, но Шуга и в этом плане не терял оптимизма, уверяя, что всё постепенно наладится. Однако в семейной квартире они больше на ночь не оставались, предпочитая снимать номер в отеле, если уж планировалось не спать до утра, предаваясь страсти. «Если надежды больше нет, - думала Хана, - то только другая любовь поможет избавиться от прежней».        Перемены в Хоупе были заметны для Нури. Когда он навещал их с сыном, она видела, что что-то случилось и осторожно вытянула из него признание. Он рассказал, что, похоже, потерял жену окончательно, поскольку та нашла другого и тешилась в его объятиях. Нури посочувствовала. Успокаивая Хосока, она напоминала ему, что с самого начала этот брак был нужен больше его отцу, чем ему самому. Да, он ответственный и благородный мужчина, поэтому любил супругу как мог, и делал её счастливой. Разве нет? Если что-то не складывается – это не обязательно трагедия, это всего лишь возможность построить что-то новое. Почему нет?        И так Нури проявляла участие в судьбе Хосока, а Шуга – в судьбе Ханы. Они поддерживали, согревали своей дружбой и вниманием, и их ободряющие монологи всё дальше разводили мужа и жену друг от друга, к осени переставших и думать о примирении и воссоединении. Правда, о разводе они тоже не думали, по умолчанию решив, что лучше не трогать какие-то документы и официальные статусы, раз от них ничего не зависит. Хосок-младший пошёл во втором полугодии в сеульскую школу. - Я оформил его под ненастоящим именем, - сказал Хоуп Нури, сидя после первого сентября у них в квартире, пока мальчик принимал душ, - чтобы твой муж не смог вас найти. Но все учителя предупреждены, как его нужно звать. - Спасибо, - губы напротив окрасились изумительной улыбкой. - Он не объявлялся? - Нет, к счастью. Я же нигде не свечусь с карточкой или удостоверением личности. Если он и разыскивает нас, то быстро это сделать не сможет. - Мне бы хотелось, чтобы он этого вообще не смог сделать. - Мне тоже.        Мальчик вышел из ванной и, тормоша мокрые волосы, подошёл к Нури. - Я спать, мам. - Спокойной ночи, родной, - погладила она его по плечу и поцеловала в щёку. - Доброй ночи, господин Чон! – бросил Хосок Хосоку и ушёл. - Доброй ночи… - вслед произнёс мужчина. Глубоко вздохнул, вновь и вновь слыша это обращение. - Ты устал? - Не физически, - покачал головой Хоуп. – Просто… весь этот год, с самого начала – сплошная чёрная полоса! И я никак не вижу просвета. - У меня было такое же состояние, когда я жила на Чеджу, - Нури улыбнулась ещё сиятельнее и шире, - но всё изменилось. Всё плохое всегда заканчивается, Хоуп. - Знать бы когда! - Мы с тобой те люди, которые не созданы для брака, - мелодично посмеялась она, - он довёл нас до смертной тоски. - В твоём случае это была прямая опасность, - Хосок посмотрел на складки шёлкового платья, льющегося до пола. Сегодня было алое, яркое, подходящее к рубиновым серьгам. – Прости за вопрос, но… долго ты жила в таком ужасе? - Ужас – громко сказано. Как я и говорила, он выходил из себя, только если употреблял кокаин. Раньше он делал это куда реже. Но потом чаще, и чаще… - У него были какие-то проблемы в делах? Или зажрался и испортился на ровном месте? - Ну… - глаза Нури шмыгнули в угол. – В какой-то мере я сама его спровоцировала. - Ты?! – удивился Хосок. Неужели все женщины склонны брать вину на себя там, где этого делать совсем не нужно? - Да, я. Видишь ли… У него есть двое детей от первого брака. Сын и дочь. Ему не нужен наследник – он у него есть. Я так считала и считаю, поэтому ничего не отняла у него тем, что родила Хосока не от него. А он… когда узнал, что это не его ребёнок, захотел своего. – Нури была морально вынослива и выдержана, поэтому, даже говоря о неприятном, скверном, о том, о чём не хотела бы говорить, она не морщилась и не гримасничала. Её голос звучал ровно: - Он… отобрал у меня таблетки. И держал меня в постели, пока я не забеременела. Многие богатые мужчины почему-то просто в восторге от делания детей. Не от процесса секса – нет! Я не об этом. А от самого вот этого размножения, наблюдения, как множится твоё потомство. Какая-то нездоровая страсть заполнить собой и себе подобными всё пространство. Как будто это производство игрушек, развлечений, как будто это превозносит их как-то, прибавляет достижений. Он грезил очередным ребёнком, считая к тому же, что это как-то укрепит наши отношения. Но я… мне удалось добраться до клиники. И я сделала аборт, - Нури посмотрела на Хосока, - я не хотела ребёнка от наркомана. Да и вообще ни от кого больше… В тот раз, поймав меня и узнав, что я сделала, он впервые меня очень сильно избил. А когда позже выяснилось, что детей у меня больше не будет… Это стало его постоянно злить.        Внутренние переживания всё-таки не позволили спокойно высидеть и, поднявшись, Нури плеснула себе в бокал виски. - Будешь? – предложила она Хоупу за компанию. - Спасибо, я же больше не пью. - Ах, ну да, прости. - Ты давно должна была уйти от этого скота. - Тебе ли не знать, что даже тягостный брак трудно покинуть в одну секунду! - Я не считал свой брак тягостным… Ну, по большей части. - Вот видишь! И я тоже. Да, раз в три-четыре месяца меня могли ударить. Но всё остальное время компенсировало эти вспышки, эту боль, это унижение. Для меня важнее всего был и остаётся сын. Ради него я стерпела бы и большее. - Да, дети – это святое, но стоит ли приносить себя в жертву… - А ты сам? – отпив, Нури поставила стакан и, зайдя за спинку кресла, в котором сидел Хосок, наклонилась, положив ладони мужчине на плечи. – Ты столько недель уже твердишь о том, что не в состоянии окончательно порвать из-за них! - У нас совсем другая ситуация… - У всех разные ситуации, Хоуп. Но мы так любим давать друг другу советы! – Она слегка помассировала его плечи пальцами, сказав над самым его ухом: - Ты напряжён. - Как и весь этот год, - признал он. - Если ты перестал пить, то надо же как-то ещё снимать стресс. - Я хожу в спортзал. Сауну. И на массаж, кстати, тоже. - Я его неплохо делаю, хочешь?        Хосок зачем-то посмотрел на часы на запястье. - Мне скоро уже ехать надо… - Домой к родителям? - Ну да… - Не скажи, что они до сих пор не разрешают тебе гулять позже десяти, - усмехнулась она без презрения, а тепло, иронично, по-дружески. - Да нет, просто не хочется лишний раз объяснять, где задержался… - Так не задерживайся, - её пальцы, поглаживавшие его плечи сквозь рубашку, замерли, а губы оказались возле уха, так что каждый слог овевал дыхание: - Можешь остаться на ночь. - Нури! – попытался возмутиться Хосок, но, прежде чем поднялся из кресла, она обошла его, встав спереди, перегородила путь. - Что? - Я… не стоит этого начинать, наверное? – И тем не менее, у него девять месяцев не было секса, и он ощущал, как её горячее дыхание, пощекотавшее ухо, пробудило эрекцию. У него аж в ноги прострелило, потому, наверное, они сразу и не смогли его поднять и понести к выходу. - Почему? - Не знаю. Я не знаю, готов ли я ещё что-либо начинать! - А разве я прошу тебя начинать что-то? Я прошу тебя расслабиться. – Теперь она наклонилась к его лицу. Вырез платья продемонстрировал глубокую складку между грудями. – Твоя жена встречается с другим. Ты давно ушёл от неё. Я тоже ушла от мужа. Что нас должно сдерживать, Хоуп?        Он с трудом перевёл глаза от груди к её красным губам. Интересно, у них всё тот же вкус вишни с ромом? Нури любила выпить перед сном бокал вина, поэтому её поцелуи всегда были хмельными. Хосок не удержался и подался вперёд, желая узнать, так ли всё, как прежде. Чтобы было удобнее целовать, он потянул её на себя, заставил сесть сверху, оседлав. Жадные, неудовлетворённые месяцами мужские руки сразу же забегали по стройному телу, пока язык завладевал ртом и слизывал запретный вкус виски. - Я не могу, Нури, останови меня, - шептал он, с трудом отрываясь от губ, но тотчас впиваясь в её шею или щёку, - я не должен, мне лучше уехать… - Нет, ты должен остаться, - шептала она, подтягивая подол своего платья всё выше, разгоревшаяся желанием. Она-то никогда толком не переставала любить его и, хотя пристойно не вмешивалась в разыгравшуюся драму чужой семьи, теперь, видя, что там остались одни руины, не видела причин упускать шанса. Этот мужчина всегда был тем, с кем она хотела быть! – Останься до утра, Хоуп, я обещаю тебе сказочную ночь… - Я знаю, знаю, что ты способна её подарить, - увиливая от поцелуев и сразу же, противореча себе, ища их, упущенные, бормотал Хосок, - отпусти меня Нури, я, правда, безумно устал от всего в душе и сейчас брошусь в омут просто потому, что хочу этой разрядки и хочу секса… - Я тоже хочу секса, всё сходится, - хищно улыбнулась она прямо перед его губами. - Я не готовился к такому, Нури, у меня даже презервативов нет, - голова уже кружилась, и он сминал её бёдра, забравшись под юбку. - Я же тебе сказала – я не забеременею. - Где-то я это уже слышал. Лет девять назад, - ухмыльнулся он недоверчиво. Нури тихонько рассмеялась. - И больше ты мне не поверишь? - Сомнений много. - Даже если я скажу тебе… - она лизнула его ухо и, жарким шепотом с придыханием шепнула в него: - Я хочу, чтобы ты кончал в меня сколько угодно, Джей-Хоуп, ты можешь сделать это… я хочу этого!        Прорычав, он подхватив её и, вместе с ней, поднялся, направившись в её спальню. Комната сына, к счастью, была в другую сторону, и до неё звуки должны были доноситься едва-едва. - Ты совсем не изменилась, - сказал Хосок, бросив её на постель и, сорвав с себя рубашку, повалился сверху, задирая подол платья до самой талии, открывая белоснежные бёдра. – Я хочу тебя, ты не представляешь, как я сильно сейчас хочу трахнуть тебя, Нури! - Так возьми меня! Возьми и не думай ни о чём! – закрыла ему рот поцелуем женщина и, раздвигая призывно ноги, ощутила, как он вошёл в неё. Резко, глубоко, властно. Мир ограничился этой точкой их соприкосновения. Она выгнула спину от наслаждения и, скрестив икры на его пояснице, вдавила Хоупа в себя до предела. Эта ночь обещала стать лучшей за эти самые девять лет.        Утром Хосок лежал и слушал, как Нури собирает сына в школу. Они там вдвоём, за стеной, завтракали, а он ждал, чтобы не показаться мальчику на вид. Каково тому будет, если узнает, что господин Чон – друг матери – был с нею? Дети бывают очень ревнивы. Выжатый, но чувствовавший себя так хорошо, как давно уже не чувствовал, Хосок думал, как бы не увязнуть в очередных отношениях до того, как в них что-то прояснится, как они разберутся в своих чувствах. Что он испытывает к Нури? Когда-то он обожал её, боготворил, справедливо считая самой невероятной любовницей на своём веку, и эта ночь напомнила почему. Так удовлетворять умел мало кто, так заводить, так доставать из закромов души все желания. Но обожание и страсть – ещё не любовь. Впрочем, когда-то они и друзьями были. И давняя дружба отражалась на их нынешнем общении. Он вновь, всё-таки, доверился ей, а теперь, трезвой головой, к которой прилила обратно кровь, гадал, не провела ли Нури дважды? Но если и будет ещё один ребёнок, то больше она не ускользнёт!        Женщина закрылась за сыном и вернулась в спальню. Длинный халат с журавлями развевался, как плащ, накинутый на кружевную короткую жемчужно-серебристую сорочку. Нури легла обратно в постель, обняв Хосока и поцеловав в плечо. - Теперь мы можем пойти и позавтракать. - Я в последнее время привык завтракать где-нибудь в кафе или на работе. - Ты хочешь уйти? – приподнялись коварно её брови. Он хохотнул: - Боюсь, сил во мне всё равно пока что ни на что не осталось. - Я не об этом. - А о чём? – Хосок рассуждал, что если останется, задержится, то всё начнёт превращаться в тот самый обустраиваемый быт, в котором винила его Хана, будто у него жизнь на два дома, две семьи. Ему не хотелось бы подтвердить её подозрений, ведь никогда, вплоть до прошедшего вечера, он не собирался жить с Нури, заводить с ней роман. - Я хотела тебе предложить… - взор с поволокой из-под густых чёрных ресниц заставлял Хоупа напрягаться ниже пояса. Как он столько времени сдерживался возле неё? – Дождаться возвращения Хосока из школы. - И?.. - И рассказать ему всё. - Всё? – повторил Хоуп и сразу же понял: - Что я… его отец? - Да, - кивнула Нури.        Это не было шантажом. Даже ультиматумом. Но Хоуп знал хитрость своей давней любовницы. Да, она умела взять мужчину за яйца. Ну, если он не был таким ублюдком, как её муженёк, которому чужды человеческие договоренности и совестливость. Хоупу они чужды не были, и перед ним замаячило два пути: уехать, продолжая быть господином Чоном и навещая время от времени своего сына, как чужого мальчика, или остаться, и сделаться отцом ребёнку, которого успел полюбить, который был его ребёнком и нуждался в отце. Без содействия Нури перехода к сыновье-отеческим отношениям не получится. А с ней… с ней это будут уже не сыновье-отеческие отношения, а настоящий треугольник сын-отец-мать. - Ты… наконец, согласна на это? - Да, я считаю, что он достаточно привык к тебе. - Именно потому, что мы переспали? – подколол Хосок. – По-моему, его это не должно было коснуться. - Но я же тоже должна была к тебе привыкнуть, - не растерялась Нури, - моё родное дитя будет родным тому, кто не чужой и мне. Что в этом неправильного? - Ничего. Ты права, - не стал спорить мужчина. - Если ты не хочешь – я не настаиваю, - отстранилась она, поправляя плотную чёрную копну распущенных волос, достигавших лопаток. Они были подкручены на концах. – Я никогда тебе указывать не стану, как делать, но и себе указывать не позволю. Ты хотел рассказать ему, у меня были причины откладывать это. Теперь у меня таких причин нет. Дальше решение за тобой.        Хосок смотрел на её гордый профиль. Её красота всегда завораживала. Её ум очаровывал. Когда-то, даже женившись на Хане, он вспоминал их ночи и изредка жалел о потерянной страсти. Эта ночь возродила её. То ли он в целом подзабыл, какие ощущения бывают от секса, то ли удовольствие с Нури было по-настоящему выше, чем с другими. Когда-то он задумался о свадьбе под напором отца, и даже шутил с любовницей о том, что женился бы на ней, но она возвращала его на землю, напоминая, что господин Чон-старший никогда не допустит свадьбы сына с проституткой. Теперь он ничего не должен был отцу, он подарил ему внуков и внучку. Он хотел освободиться и жить так, как ему хочется. Чего ещё ждать? Глубокой старости? Тут до сорока-то осталось всего-ничего. Если не рисковать и не пробовать сейчас, то когда? Нужно быть честным перед собой и окружающими – он хочет эту женщину, хочет быть отцом их сына. А с Ханой… с Ханой всё кончено. Он знал, что та всё ещё встречается с Юнги, с которым они пока что так и не виделись и не мирились. - Я останусь, Нури, - сказал Хоуп. Она повернулась к нему. - Ради сына? - Ради него. Ради тебя. – Подумав, Хосок взвешенно заключил: - И ради себя тоже.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ