ПолиАморалы

       Завершая курсы подтверждения квалификации, Хана начала практику в одной из ветеринарных клиник Сеула. Отводя детей в школу, она бежала сюда, осматривала кошек, собак, хомяков, морских свинок и даже попугайчиков, если понадобится, потом торопилась забрать детей, отпрашиваясь на час раньше - заведующая оказалась понимающей женщиной и позволяла это – отводила их домой, помогала с заданиями по учёбе или, если приезжал Хосок, оставляла с детьми его и занималась со своими учебниками, всё-таки, столько лет прошло с окончания университета! В голове не так уж и много осталось, а наверстать нужно было как можно скорее, чтобы иметь возможность работать на полную ставку, получать свои деньги и не зависеть от семьи Чон. Пусть они детей содержат, а себя она и сама вытянет!        По выходным, когда дети отправлялись к дедушке с бабушкой, они с Юнги куда-нибудь ходили или проводили вечер за вкусным ужином перед телевизором. Ей больше нравилось куда-нибудь ходить. Юнги больше нравилось посидеть дома. Его несложно понять, ему уже под сорок и за свою жизнь он набегался, наполучался травм и бывал в тяжёлых условиях, где посадить здоровье легче лёгкого, но Хана с трудом принимала это, уступая через раз – ради справедливости – и всё равно вела его куда-нибудь: в клуб, кинотеатр, музей, на пляж, в парк аттракционов или какое угодно столичное мероприятие. Она-то, как выяснила для себя сама, не нагулялась и не имела нормальной молодости, потому что из-под маминой юбки и после студенческой зубрёжки (точнее в процессе неё) попала в брак, где выполняла все функции идеальной и добропорядочной жены. И наслаждалась этим и, казалось, была счастлива, но сейчас, оставленная мужем, Хана задумывалась, как много она упустила! Какой скучной и ограниченной была! Неужели ей казалось правильным сидеть дома и красоваться этим перед Хосоком? Она вроде бы и не красовалась, как-то органично всё выходило, по-другому она не умела и не знала. Но глядя на себя прошлую, женщина думала – а сама бы прожила с такой пыльной мышью десять лет? Ей-то было легко с разносторонним, активным, азартным и эрудированным супругом, а она что? Принеси-подай. Кухарка и служанка. Нянька и горничная. И надо же было упустить столько времени наслаждения горячностью и страстью любимого некогда мужчины! Принимая как должное его домогательства и позволяя себе от них уставать, на что она надеялась? Впрочем, на что бы не надеялась, всё равно Хосок не имел морального права ей изменять, однако свою вину в этом – конкретную и обоснованную, - Хана всё лучше видела. - Ты мой лапочка, ну, всё хорошо, - погладила она рыжего кота, попытавшегося сбежать со стола. Его оставили до понедельника хозяева, чтобы не ездить туда-сюда для уколов от мочекаменной болезни. Хана сделала его по расписанию и начала успокаивать и ласкать животное: - Совсем не больно же, я аккуратно. Ну, зато потом ничего не будет болеть, будешь резвиться, как раньше. Солнышко рыжее, такой ты хороший! – потискала его, почёсывая, женщина, и, взяв на руки, перенесла в клетку.        Повернувшись назад, она вздрогнула. В дверях стоял Хосок. Внутренне напрягшись, она постаралась не стискивать кулаки. Самозабвенная любовь по осени сменилась ненавистью. И, как ни странно, если после измены себе она ещё была готова его простить, то после измены ему – нет. Хана никогда не подозревала, что в ней так много гордости, но видимо с детства мать так сильно глушила её, что только под напором эмоционального потрясения та выбралась наружу. Хана не могла простить Хосоку именно то, что он позволил ей отдаться другому. Он разрушил её сказку в одного-единственного навсегда, она хотела так, так должно было быть по её представлениям о прекрасном, а он? Оставил её без тепла, поддержки, заботы, секса, в конце концов! Что ей оставалось? Она не обязана была терпеть и ждать, а вот он – он! – мог бы и быть рядом. В какие-то мгновения Хана даже подумывала о том, что лучше бы бродил по бабам, если ему так много надо, но её бы не оставлял и удовлетворял тоже. «Лучше тортик все вместе, чем говно в одиночку» - так когда-то заявлял её отец матери, когда подвыпивший возвращался домой и удивлялся возмущениям, обрушивающимся на него. Но потом она одёргивала себя. Потакать такому, значит, подталкивать к разгулу. Мужчин бить надо за измены! Правильно же было всё тридцать с лишним лет назад, за неверность сажали в тюрьму! Какому дураку пришло в голову отменить этот закон? Передовому демократическому сообществу? После истории с Джинни и ассоциацией, пролёгшей между этой девушкой и Западом, Хана особо люто не переносила все эти либеральные штуки. Если они освобождают от совести и позволяют рушить чужие семьи – это что ещё за передовые ценности такие? - Вы на кастрацию? – покривив губы, прозвенел сталью её голос. - Смешно… - устало процедил Хоуп, отводя глаза от жены, о презрение которой можно было порезаться. - Где дети? Ты их сегодня обещал забрать! – завелась Хана без причины, не успев её найти, но на ходу надумывая и разгоняясь. - В машине, - указал он на окно, за которым припарковался. Женщина бросила туда взгляд, но тонированные стёкла не позволяли увидеть внутренность салона. Она постаралась успокоиться. – Я отвезу их к отцу, а ты не могла бы их сама забрать в воскресенье? Мне надо будет отъехать, и не уверен, что успею вернуться. - Бабу свою катать будешь? – прошипела Хана, убирая использованный шприц и приводя в порядок рабочее место. - Обязательно это было вставить? - Обязательно тебе видимо всюду вставлять… - У тебя всё к одному сводится! - А что, я что-то неправильно говорю? - Можно со мной разговаривать хотя бы наполовину так же адекватно, как с котом? Я слышал, когда входил, ты вроде способна иногда не быть склочной ведьмой. - Кот не плевал мне в душу! - Я не… а! – прервал Хосок спор и, звякнув ключами, висящими на пальце, повторил вопрос: - Так заберёшь их в воскресенье? Сможешь? - Заберу, - огрызнулась она, и он вышел.        Хану словно выжали за эту пару минут. Она плюхнулась на стул. Пнула рабочий стол и, ушибив ногу, потёрла её. «Ненавижу!» - подумав о Хосоке, тотчас вытянула шею, чтобы посмотреть, как он, в костюме с иголочки, идёт по двору клиники под солнцем и, лакированные ботинки на длинных ногах бликуют яркими вспышками. Хоуп открыл дверцу, снял пиджак и, вешая его на спинку сиденья, говорил что-то детям и смеялся. Потом сел за руль и исчез из её поля зрения. Хана опустила голову назад, чтобы он не увидел её, торчащую. Если бы он постарел за это время, располнел, обрюзг, стал неопрятным – как было бы хорошо! Ей было бы не жалко расстаться с таким мужчиной, пусть его другая подбирает! Но Хосок и не думал испортиться, а, как какой-то дорогой коньяк, делался роскошным зрелым мужчиной, всё таким же подтянутым, спортивным, лёгким и грациозным, холёным и отутюженным. Кто ему теперь гладит рубашки и брюки? Сам? Она так за ним ухаживала, но он, оказывается, и без неё неплохо справляется.        Только разъехавшись с мужем, Хана постепенно открыла свой истинный сексуальный потенциал. До этого ей казалось, что он не так уж высок, потому что Хосок не оставлял места в первые два года брака для возникновения желания. Оно не успевало созреть, как уже было удовлетворено. Потом Хана стала ощущать, что чего-то недобирает, но теперь! Две ночи в неделю с Юнги ей было физически мало. Ей хотелось быть обнимаемой каждую ночь. А когда Юнги ещё и уезжал в деревню к своим, и приходилось пропускать выходные! Хана не выдержала и всё-таки ознакомилась с тем, как пользуются вибраторами. Сначала было непривычно, неловко, стыдно, но потом… она была одна в квартире, и узнать об этом никто не мог. Кого было стесняться? Определённо, вибратор был прекрасным изобретением человеческого разума, потому что хоть кое-как компенсировал отсутствие постоянного мужчины у женщин. Но всё равно он не заменял полностью, не замещал всё, что мог делать мужчина, и часть желаний оставалась нереализованной. Хуже всего, что пользуясь вибратором Хана всё равно думала о Хосоке и представляла его. Через ненависть, отторжение, мстительное презрение она продолжала считать его лучшим мужчиной в своей судьбе.        Молодая пара привезла расчихавшегося, чешущегося от зуда шпица, и нужно было ввести ему антигистаминное, а заодно рекомендовать сменить рацион и больше не давать то, что вызвало подобную реакцию. Приняв этого последнего посетителя, Хана снова всё протёрла, вымыла тщательно руки, сняла белый халат с вшитым бейджем и, выйдя, положила ключ от кабинета медсестре на ресепшене. - Ты сегодня дежуришь? - Я. - У меня там кот. Я ему корм насыпала и воду налила, но проверяй его, ладно? Вдруг убрать понадобится. - Хорошо. - И смене завтрашней о нём десять раз скажи! Чтобы не забыли. - Да я запишу тут заодно, стикер прилеплю на видное место. - Спасибо! До понедельника! - До понедельника!        Вот и наступил вечер пятницы, начало отдыха, расслабления или безудержного отрыва – по желанию.       До появления детей Хана провела много вечеров в расслабленном, ничем не занятом состоянии. Когда они появились – она почти всегда была дома. Поэтому с недавних пор путь домоседки был прекращён, и она перешла на гудящее шоссе с суетливым потоком. Больше никакого одиночества, тоски, однообразия. Если в расписании образовывался свободный час-другой, Хана записывалась на маникюр, пилатес, эпиляцию, посещала дополнительные лекции по ветеринарии. Не только стремление наверстать упущенное толкало её, но и невыносимость тишины и четырёх стен, напоминающих о Хосоке. Как ни старалась, пока ещё она слишком часто думала о нём.       Сняв резинку с волос, Хана распустила их из пучка, длинные, до талии, ровно подстриженные в салоне. Поправив сумочку и пальто, она вышла на улицу и вдохнула запах весны. Влажная свежесть обдала её прохладцей. Закат остужал улицу. На тротуаре поджидал Шуга. Улыбнувшись, он махнул ей. Хана тоже улыбнулась и подошла к нему: - Давно ждёшь? - Не очень. - Чего не позвонил, что уже на месте? Я бы быстрее собиралась. - А вдруг ты какие процедуры над зверюгами проводишь? Рука дёрнется и всё, конец животинке. - Я же не хирург, я только лечить могу, - засмеялась она. - Всё равно – дело ответственное!        Они побрели в сторону от клиники. Изначально договорившись «попробовать», Шуга и Хана до сих пор «пробовали», не называя свои встречи отношениями. Продолжая быть друзьями, говорящими обо всём прямо, открыто всё обсуждающими, они, помимо этого, ещё и спали, вот и всё, что изменилось. Спустя два-три месяца с того момента, когда их товарищество приплюсовало интим, мужчина и женщина поняли, каждый по разным причинам и не сообщая это другому, что прекрасная дружба вряд ли увенчается идеальным союзом в любви. Разыгравшаяся Хана, в том числе благодаря Юнги, старавшемуся расшевелить и приободрить её после проблем с Хосоком, скинула с себя груз озабоченной матери и прилежной жены, и теперь хотела пожить молоденькой девочкой, развлекающейся и зажигающей по ночам. При этом в постели она не стала инициативной и изобретательной, ей только хотелось, чтобы мужчина напирал, домогался, вертел её, как хотел. По сравнению с Хосоком, конечно, Юнги несколько разочаровал её меньшим темпераментом и, хотя он был прост, беззастенчив и привил ей раскрепощённость, отучив смущаться наготы и каких-либо физиологических проявлений, изощрённости мужа в нём не было, не было той пикантной пошлости и тонкой иронии, которой Хосок мог щекотать чувства. Юмор Юнги был прямолинейным, а пошлость – сельско-вульгарной. А за годы жизни с Хоупом Хана всё-таки приучилась к чему-то высокосветскому и вульгарное не всегда приходилось ей по душе. В друге – да, но в эротическом партнёре – нет. Друг мог смешить, но партнёр должен был возбуждать, а глупый смех с напряжённым вожделением плохо сходятся.        Шуга видел, как меняется Хана. Эталон женственности в его представлении, та супруга, которая принесла бы ему счастье, она превращалась в непоседливую егозу, отплясывающую в клубах, озадачившуюся карьерой, нашедшую какие-то внесемейные цели и уверовавшую, что женщина должна быть независимой и самодостаточной. Разве не от этого он ушёл семь лет назад? Юнги чувствовал себя каким-то трамплином, с которым все женщины приобретают в себе уверенность, набираются сил и, оттолкнувшись, повыше прыгают, вырываются в открытое плавание. Что с ним не так? Он только и хотел, что тихого уюта, защищённой гавани, где можно было бы болтать в обнимку, ездить с детьми на пикники, ходить в гости к друзьям. Ему казалось, что и Хана разделяет это, но нет, выясняется, что её сдерживал Хоуп, а без него поди удержи её на месте! Кипучая деятельность, идеи, подвижность. К тому же, по сравнению с Джинни или Хвасой, Хана не обладала темпераментом и вела себя в постели несколько скучно, по крайней мере, сама завести и оседлать мужчину она не умела. Или не хотела. Шуга знал, поскольку они делились всем и ничего друг от друга не скрывали, что Хана до сих пор не забыла Хосока, поэтому подумывал, что дело в этом, и её желание никак не переключается с мужа на других. Но ему было тепло с ней, легко, и где-то в глубине души вера в вероятность лучшего исхода кружилась. Может, это только такой период, она перебесится и станет прежней? Хана тоже не собиралась отказываться от интимной связи хотя бы потому, что ей нужен был мужчина, если не для самоудовлетворения – вибратор в помощь, - то для компании и повышения самооценки. А впрочем нет, всё-таки, в первую очередь ради секса. Совсем без него она бы не выдержала с какой-то искусственной игрушкой! - Итак, - начала она, - в прошлый раз мы смотрели комедию, значит, сегодня куда-нибудь идём? - Если хочешь. - Хочу! Пойдём танцевать?        Шуга незаметно вздохнул. С Джинни конфликты начинались с этого же. Ему было тридцать, и он созрел для семьи и задолбался от дел, ей было двадцать и её несло к приключениям. Он брюзжал и занудничал, чем всё разрушил. Сейчас ему под сорок, а Хане слегка за тридцать. Он задолбался ещё сильнее, а она распробовала волю. Но он уже немного мудрее, чем раньше. - Пойдём. Давай в «Пятницу»? - Чтобы ты прилип к бару и трепался там с друзьями? – потолкала его локтем Хана. - Раскусила! - Ладно! Заставлять со мной дрыгаться не стану. Но заедем домой, я переоденусь? - У-у, в короткую юбчонку? – прищурился Сахарный. - Да! В то золотое платье. Тянет сегодня в него влезть! - Я всеми руками «за»!        Они двинулись ловить такси. Хана поёжилась от подувшего ветерка, и Юнги приподнял ей воротник пальто, чтобы не застудила горло. - Опять потом кто-то будет скрипеть зубами, что ты была звездой танцпола.        Поняв, что намёк на мужа, женщина отмахнулась: - Ему всё равно! У него теперь другая. Наверное, моложе и краше. - Не, она старше тебя.        В Хане ёкнуло. Любопытство раздирало, но, как и тогда с Джинни, она знала, что лучше не иметь никакой информации, не видеть лица, а то воображение нарисует реалистичные картины и они вопьются в неё до боли. - Ты её знаешь? - Знаком, но не близко. - Красивая? - Вот зачем оно тебе? Тем более, у всех свои представления о красоте. - Ты прав. Да. Хрен с ней. – Шуга вызвал такси и приобнял Хану, чтобы ей было теплее. – Знаешь, я всё равно не перестаю задаваться вопросом, почему любовь исчерпывает себя? Почему люди устают друг от друга? - Наверное, потому что первичный энтузиазм при влюблённости заставляет нас быть улучшенной демо-версией себя, на которую покупаются. А потом мы задалбываемся играть роль и превращаемся в унылое говно, то есть, в себя настоящих. - Мне казалось, что я из себя никогда ничего не корчила.        «Тогда почему ты стала другой теперь?» - задумался Шуга. А вслух произнёс: - Есть на эту тему анекдот! Один мужик попал в рай и прожил там много-много времени. И к нему приходят ангелы и говорят: «Ты, как показательный житель рая, заслужил возможность съездить в ад на экскурсию, поедешь?». Ну, мужик немного удивился, но, поскольку игра ангелов на арфе, цветущие сады и вечное блаженство немного наскучили, решил согласиться и поехать посмотреть. Приезжает в ад, а там! Сауна с тёлочками, дискотеки, музон, алкоголь рекой льётся, барбекю, шашлык-машлык, все дела, оргии, черти ему эскортниц подгоняют. Мужик кутит там два дня, потом его привозят обратно в рай. Он в дичайшем восторге от ада, думает: «Это ж надо! Вот там народ живёт, а мы тут в раю – тьфу, тоска!». Идут дни, он смотрит вокруг, скучает, мечтает опять в аду побывать. Идёт к ангелам и говорит: «А можно мне ещё раз в ад съездить?». Ангелы переглянулись, сходили к начальству, уточнили, говорят: «Можно ещё раз». Мужика опять везут в ад, опять кутёж, разврат, обжорство, бухло – кайф! Приезжает он в рай и думает: «Ну всё, не хочу тут больше жить, пойду в ад проситься! Вот там никогда скучно не бывает, там-то рай настоящий!». Идёт к ангелам и спрашивает: «А можно мне в ад совсем перебраться?». Те в шоке, опять переглядываются, уточняют, точно ли он хочет и готов? «Точно-точно!» - заверяет мужик. Ангелы опять идут к начальству, возвращаются и кивают: «Ладно, можно, если точно уверен. Будешь оформляться туда?». «Буду!» - мужик говорит. Ну, оформляют документы, переписывают имена в скрижалях или что там у них, и везут его снова в ад. Мужик в радостном предвкушении потирает руки, ждёт очередного отрыва. Ворота в ад открываются и, не успевает он моргнуть, как черти его хватают и бросают в кипящий котёл. Он как заорёт: «Вы что?! Черти, вы что, меня не узнаёте?! Мы же с вами недавно тут тусили, пили вместе, девчонок по кругу пускали!». А черти ему отвечают: «Э-э, мужик! Ты туристическую путёвку с ПМЖ не путай!».        Хана засмеялась: - То есть, конфетно-букетный период – это вот такая туристическая путёвка? - А то! А потом ПМЖ – брачные узы! - Ну, ладно уж! Разве с Хвасой тебе так плохо жилось? - Нет, на самом деле, знаешь, чем дольше мы жили, тем было прикольнее. Узнавая её, я понял, что она отличный человек. - Так, может… - Хана робко предположила: - Не стоило всё прекращать? Дальше было бы ещё лучше? - Да что уж говорить! Она с моим соседом встречается. - А вдруг у них не любовь, а так… ничего серьёзного? - Да и у меня любви к Хвасе не появилось, - покачал головой Шуга, - я просто говорю, что изначально слишком мрачно всё воспринял и какого-то страдальца и отшельника с разбитым сердцем из себя выделывал. На деле же, если смотреть на мир проще, то всё куда позитивнее. А анекдот помимо прочего ещё и про то, что иногда человеку и рай наскучивает, поэтому ад ему кажется чем-то притягательным. Пока он не хлебнёт его во всём объёме. - Это точно. Мы не ценим того, что имеем, нам всё не так и не то, а когда этого лишаемся – остаётся сожалеть и горевать. - Я этот анекдот когда-то Джинни рассказал, ввернул к слову про Америку. Интересно, у неё розовые очки разбились или она всё ещё писается от счастья и трахается с неграми? - Похоже, ей всё равно, с кем трахаться, лишь бы с кем-то, - поджала губы Хана и не стала скрывать: - Плохо желать людям зла, но, правда, мысленно я столько проклятий в её сторону отправила! - Не надо, вдруг вернётся бумерангом? Забудь. - Я стараюсь, но…        Юнги поцеловал её. - Забу-удь! – настойчиво протянул он и, развернувшись к подъехавшему такси, открыл Хане дверцу: - Вперёд за золотым платьем!        Накрасившись, заранее прикупив подходящие туфли на каблуке, Хана выглядела почти как в ту ночь, когда впервые решилась познать свободу без супруга. Шуга сидел у бара, потягивая пиво, она то плясала, то возвращалась к нему, потягивая из бокала холодное шампанское. - Ох, сегодня тесно, - пожаловалась она, забираясь в очередной раз на высокий стул, - и одна молодёжь! - Нашлась, тётка! Ты с ними выглядишь одинаково. - Да прям уж! - Да прям! Ещё будешь? Ты допила. - Давай! Только если я опять начну напиваться – останови меня. - Да ладно, ты прикольная пьяненькая. - А голове с утра не прикольно. - Так-так-так! – раздался мужской голос между ними, и Хана, смутно припоминая лицо, покраснела, не вполне воспроизводя в памяти, насколько фривольно себя вела с этим молодым человеком? Тогда, расколотая и разбитая изменой, грезящая воссоединением с Хоупом, она и не приглядывалась к парню. А он был высок и очень симпатичен. – Чанми, кажется? - Какая у вас память на имена! - Женские имена, - он постучал себя по виску, соблазнительно улыбнувшись на бок, - у меня тут записная книжка. - А я, простите, ваше не запомнила. - Ыну, - протянул он ладонь для пожатия и, когда Хана положила в неё свою, Шуга потянул приятеля за плечо назад: - Опять ты пристаёшь, ловелас доморощенный! - Ты мне в прошлый раз так и не объяснил, в чём дело! Но говорил, что это твоя подруга, а не девушка, поэтому никакие претензии не принимаются! - Я жена Джей-Хоупа, - сама сказала женщина, ловя изумление во взгляде Ыну и видя его меняющееся выражение лица, - и я соврала тогда, меня не Чанми зовут, а Хана. - Бывшая жена Джей-Хоупа? – вдруг уточнил парень, немного возмутив собеседницу: - Мы не разводились! - Какая разница? Он живёт с другой, ты… - он окатил взором Шугу через плечо, как досадную помеху, но ничего не сказал на его счёт: - Гуляешь сама по себе. Так что не считается.        Хану задело, что Хосок больше не считается её мужем. Она… она его жена! Они не разводились! У них двое детей. И как бы она ни пыталась строить свою жизнь без него… неужели до сих пор верит в обратимость? А, может, этот Ыну прав? - Ну, как вам удобнее. - Обиделась? – вновь красиво улыбнулся он и попросил у бармена виски со льдом. – Давай на «ты» уже, мы вроде переходили, нет? - Ыну, ты как банный лист к заднице, - вздохнул Юнги. - Не ругайся! Давайте выпьем за встречу? Давно не виделись!        Они чокнулись, но, отпив, Юнги добавил: - Но дама всё равно занята.        Ыну ещё раз пробежал глазами с него на неё и обратно. Начал соображать что-то. - Ладно-ладно, я же так, просто… А можно у тебя её взять потанцевать немного?        Шуга посмотрел на Хану. Он заметил, как она исподтишка, когда парень отворачивается, рассматривает его и черные кожаные штаны, в которых тот был. Может, в самом деле, его подруге… недолюбовнице… Хане нужен кто-то помоложе? Он уже не тот, что с Джинни, который злился и ругался, не пускал, дулся. Он научился понимать, что людям нужно давать возможности. Разве по итогу плохо вышло, что он отпустил Джинни? У него теперь сын и довольные родители. Да, сам неустроенный, но где гарантия, что поехав в Америку он не остался бы там брошенным? Если Джинни не посчиталась с чужим браком и переспала с женатым Хоупом, то что бы она позволила себе при молодом человеке? Для неё это могло быть таким же пустым звуком. Полиамория же! Так она это называла? - Хочешь? Потанцуйте, - пожал плечами Юнги. - Я не против, - приняла руку Ыну Хана и соскочила со стула.        Как только они вошли в толпу, ладони парня обхватили её талию. - Вы с Шугой встречаетесь?! – перекрикивая музыку, спросил он, наклонившись к её уху. - Мы… - Хана растерялась. Они же вдвоём решили, что не будут называть это «отношениями». Потому что у них в любом случае никак не получалось организовать совместный быт, у них были разные семьи: Юнги постоянно мотался в Северную Кёнсан, она не могла привести в дом детям нового «папу», когда их родной был отцом замечательным и никуда не девался. Как было обозначить их встречи? - Что?! – переспросил Ыну. Ему показалось, что он не расслышал, хотя она ничего определённого и не изрекла. - Мы очень хорошие друзья! - А-а… - протянул Ыну, но в его «а-а» поселилась многозначность, которую Хана не подразумевала в своём ответе. Однако интерпретировал парень всё правильно – они спят друг с другом без лишних заморочек. «Разве совсем уж без заморочек? – запаниковала Хана. – Я что же, опустилась до секса без обязательств? До распутства? Обвиняла Хосока, а сама… или это я из мести стараюсь? О, я бы хотела ему отомстить, но этим теперь бесполезно, ведь ему плевать! Я его не интересую! А чего бы я хотела для себя?». Её глаза внимательнее стали изучать лицо Ыну, чернобрового, в чьих тёмных очах играл оркестр соблазнов под руководством похоти. И дирижировала она виртуозно. «Но он же, похоже, моложе меня! Интересно, насколько?». - Сколько тебе лет?! – поинтересовалась Хана. - Уже совершеннолетний! – засмеялся Ыну, и его веселье утонуло в музыке. - Я понимаю! И всё-таки?! - Почти двадцать пять!        «Двадцать пять! Господи, он меня моложе на шесть лет! Я для него старуха!». Хана попыталась образовать между ними побольше пространства, но он вернул её на место, прижимая к себе. - Танец ещё не кончился! Золушке рано уходить! - Да я… я знаю!        Но когда мелодия сменилась, Хана извинилась и поспешила к бару забрать Юнги и повести его в гостиничный номер этажом выше. Потому что шампанское и присутствие молодого, горячего тела, не скрывавшего своих намерений, если бы она только позволила, распалили её так, как давно уже ничего не распаляло.