ПолиАморалы

      В состоянии душевного упадка Хана поленилась готовить. Для одной себя неинтересно. Поэтому заказала пиццу, переоделась в пижаму, забрала волосы в пучок и включила сериал «Подснежник», который смотрела ещё будучи студенткой. Старые фильмы как ничто другое возвращают в молодость и заставляют отвлечься, пока не затронут отзывающихся в сердце проблем любви и неустроенности. Сделав себе какао с маршмеллоу из детских запасов – всё, на что хватило вдохновения, - она запустила третью серию подряд, когда в дверь раздался звонок.        Поставив кружку на тумбочку, Хана убрала с колен коробку с остатками пиццы, спустила ноги с кровати. Их ждали на полу пушистые тапочки с котятами. Кого принесло в такое время? - Иду! – крикнула она скорее самой себе, шаркая по паркету. Кто бы это мог быть? Не Хосок же? Или он надумал проверять, остаётся тут Юнги или нет? Сердце затрепыхалось. Ревнует? Да? Нет? Приготовиться давать отпор и объяснять ему, что он не имеет права указывать ей, как жить? Приготовиться промолчать, чтобы он не переставал так и дальше делать? Или это Юнги вернулся, потому что в пути Хваса позвонила и сказала, что с Джесолем всё отлично? – Кто там? – подошла она к двери. - Ыну, - раздалось с той стороны.       Хана отлетела от двери, как ошпаренная, отдёрнув руку. - Ыну?! – потеряв голос, пискнула она. Собравшись, приблизилась к двери осторожно и выдала громко: - К-какой Ыну? - Да брось, у тебя много знакомых Ыну? – пробасила насмешка из невидимого источника. - Вчерашний, из «Пятницы».        Голос был похож. Вроде он. Хана нажала на камеру, чтобы увидеть площадку этажа. Экран домофона зажегся. С той стороны именно Ыну! Тот самый! Чёрные кожаные штаны, кожаная куртка, рост на всю дверь, выше Хоупа. Господи! Что он тут делает?! - П-п-подожди! – крикнула Хана и опять отступила. Посмотрела в зеркало прихожей. Пучок, пижама, усы от растаявших зефирок над верхней губой. – Ох ты господи! – рванула она в ванную. Включила воду, умылась. Сорвала резинку, распустив волосы. «На кой чёрт я прихорашиваюсь?» - одёрнув себя, Хана однако полезла в косметичку, дрожащими руками ища что-нибудь для минимального макияжа. Помада? Слишком глупо, кто дома красит губы? Что-то незаметное, карандаш для глаз? Тушь? «Я выглядела в клубе ярко, не хочу, чтоб он увидел меня вот такой непривлекательной замухрышкой». Звонок в дверь раздался второй раз, настойчивый. Хана подбежала к ней снова: - Я сейчас! Минуту! - Замок заклинило? Я могу взломать. - Я не одета! - Замечательно! А не открываешь-то почему? - Господи! – прошептала она под нос и вбежала в спальню, чтобы выпрыгнуть из пижамы и впрыгнуть в спортивный костюм. Уже не до выбора платьев, не до подбора «грамотного» образа. Кто дома ходит в платьях? Слишком очевидное обнаряживание будет. Внесясь в ванную, Хана сделала ещё одну попытку подкраситься, но руки так дрожали, что она всё бросила и, по пути спрыснув себя туалетной водой, на неверных ногах всё-таки подошла к двери. Одёрнула одежду, выдохнула и повернула замок. Уже распахивая дверь, она гадала, стоит ли в одиннадцатом часу вечера, или уже ночи, открывать чужому мужчине? - Привет, - лукаво расплылся Ыну, привалившись тотчас плечом к дверному проёму. - П-привет… - Не пустишь? – указал он на порог, вдоль которого Хана строго встала, как пограничник. Они оба туда посмотрели и в поле зрения попали её котята-тапочки. Она вообще их Нане приглядывала, но та не захотела «фи, детское!» и взяла с каким-то модным принтом, а мама понравившиеся купила себе, благо нашёлся размер побольше, хоть нога у Ханы в принципе была маленькой. И теперь в этом видит её молодой человек, ожидавший совершенно другую картину, вроде золотых туфель на каблуках. - Я одна дома, поэтому… - Я знаю, иначе бы не пришёл. - Откуда ты узнал, где я живу? - Хоуп тоже тут жил. Я просто знал его адрес. - Ах, вон что… - неловко заправила она прядь за ухо. – Слушай, в такой час будет нехорошо, если ты зайдёшь. - Почему? - Странный вопрос! Это неприлично. - Ты серьёзно?! – засмеялся Ыну и, шагая вперёд, заставил Хану подвинуться. Оглядывая прихожую, он крутанулся на пятке, идеально соблюдая равновесие и ловкость, что особенно удивительно выглядело при таком росте. Пропустив парня мимо себя, женщина отметила, что едва достигает его плеча. Её обдало жаром и лёгким страхом. Она его совсем не знает и, хотя дурного подозревать не приходится, друг Юнги и Хосока всё-таки, а если он полезет? Она с ним ни за что не справится! Однако представив, как он схватит её, Хана ощутила возбуждение, не лишённое стыда и испуга. – Вы же с Хоупом по факту разошлись, так? Значит, ты свободная, и кто тебе что скажет? – посмотрел он на неё. - Ты же видел, что мы были с Юнги… - Да, я позвонил ему, чтобы прояснить этот момент, но он сказал, что куда-то спешит, и ему некогда отвечать на мои неуместные вопросы. Так, может ты мне ответишь? - Что именно? - Вы с ним спите? - Ыну, - Хана покраснела, опустив глаза, - мы с Юнги очень давние друзья, я знаю его десять лет и… - И вы решили иногда заодно кувыркаться? - Ыну! – шикнула Хана, показывая, что не позволяет с собой говорить в таком тоне. Но с ним это не сработало: - А что? Если у вас секс по дружбе, это тоже не делает тебя кому-то чем-то обязанной и несвободной. Любовников может быть хоть сто штук! - Это уже разврат какой-то! - Это свобода. - У нас разные представления о свободе, видимо. - Можно привести их к общему знаменателю, - понизив голос, от чего тот стал ниже и бархатистее, Ыну стал подступать к Хане, пока она не уперлась спиной в дверь. Соблюдая последние сантиметры дистанции, он остановился. - Каким образом? – потёрла она плечи, не зная, куда отвести глаза. На его широкую грудь в распахе куртки пялиться не столько некрасиво, сколько взрывоопасно для её фантазий. - Ну, скажем, сойдёмся в районе десяти любовников. До десяти свобода, выше – разврат. - Зачем ты говоришь всё это? - Потому что… - наклонился он и, уперев руку вдоль Ханы, приблизился так, что она чувствовала запах его мужского дезодоранта. – Хочу попасть в число твоих любовников. Ты у меня до сих пор стоишь перед глазами в золотом платье… - Попытавшись поцеловать её, он промазал, потому что Хана вывернулась убежать под его рукой, но он поймал её за талию и вернул на место, смеясь. Он с такой лёгкостью её сгрёб и поставил, что она убедилась – если он применит силу, то ей нечего будет противопоставить. Зачем только открыла дверь! Но, пытаясь быть с собой честной, Хана признала, что отказалась от поцелуя не потому, что не хотела, а потому что совесть не позволяла. Она не разведена, но даже не в этом дело! У неё «что-то» с Юнги, какие-то отношения. А это квартира, купленная мужем, устраивать тут бордель нельзя, в последнюю очередь хочется потерять уважение свёкров, которым она за многое признательна и которые любят её и поддерживают, как родную дочь. - Ну, я уже не в золотом платье, - промямлила она. - Ничего страшного, уверен, без всего будет ещё лучше… - Ыну! – уперлась она ладонями ему в грудь. – Нельзя так! - Как? - Вот так! Приходить к женщине, которую видишь второй раз в жизни… - Третий. - Без разницы! Хорошо. Третий. И говорить ей такие вещи, когда так мало знаком с ней… - Почему же нельзя? Всегда так делаю. - Вот видишь! Мне не нужно такого! - Какого? - Беспутного… неразборчивого… одноразового… - Обижаешь, одноразового ничего не будет, - его ладонь опустилась на её талию снова, - ты себя недооцениваешь. Какая же тут неразборчивость? Я бы не пришёл, если бы не приметил кое-что обалденное... – рука сползла на бедро, и Хана поймала её, пытаясь убрать с себя: - Ыну, я сплю с Юнги! - В данную минуту ты ни с кем не спишь, но можешь со мной… - Не могу! - Не хочешь? – посмотрел он ей в глаза так проникновенно, что она не сумела выговорить «нет», а только бессильно помотала головой: - Лучше уйди, прошу тебя! - А если нет? – его губы прорвались к её шее и, тронув чувствительный изгиб, заставили вздрогнуть. Пока он не смотрел, Хана закрыла глаза, пытаясь не дышать тяжело. – Подашь на меня заявление за изнасилование? - Ты… ты что, пойдёшь на это? – напряглась женщина. - Я знаю меру грубости. Тебе понравится до того, как придётся заставлять, - он поцеловал её шею с другой стороны, - я заставлю тебя только стонать и кончать…        Хану словно током прошибло. Его слова напомнили далёкое время, когда они с Хосоком только поженились. Какие безумства он шептал ей тогда, пока не понял, как её это сковывает и смущает! И только годы спустя она сама поняла, как ей это нравится, как её это заводит, и эта непристойность, этот разврат отрицались потому, что её так воспитывали, ей внушали, что так плохо и грязно. Но против своих желаний не пойдёшь. Их можно прятать, бояться, но рано или поздно они вылезут. И сейчас её почти затрясло от голоса Ыну, его дыхания, витавшего над её грудью. Ноги стало сводить. - Ыну, - не убрала она, однако, дающих отпор рук, - ты не понимаешь, что делаешь! - Отлично понимаю, - он оторвался губами от её ключиц и хищно навис над ней, горя щурящимися глазами. - Я не знаю, в курсе ты или нет, что мы разошлись с Хосоком из-за того, что он изменил мне… - Да, что-то такое слышал. - Я не хочу поступать как он! - Так у вас с Шугой серьёзные отношения? - Чем бы это ни было, не предупредив его спать с другим я не буду! - Так позвони ему и спроси! – нетерпение Ыну билось в каждом его слове и жесте. Хана безумно давно не видела настолько жаждущего секса мужчины. По телевизору – может быть, но чтобы это направлялось к ней? - Сейчас не лучший момент, у него сын заболел. Понимаешь? Ну представь ты эту картину! У него ребёнок хворает, а тут такие глупости. - Я не знал, что Джесоль заболел, - присмирел немного Ыну, беря себя в руки и отодвигаясь от Ханы. Она ощутила облегчение. И лёгкое разочарование. – Извини.        Человечность, с какой парень отнёсся к озвученному, возвысила его в глазах Ханы. Так он не просто пустоголовый бабник? Всё-таки, есть какая-то ответственность. Умение сочувствовать. - Тогда… я пойду, пожалуй? - Кроме секса тебе ничего не нужно было? – печально изогнулись брови женщины. Почему, если мужчина, как Юнги, заботлив и внимателен, то он не похотлив, а если похотлив, то плевать хотел на всё остальное? - Если я останусь, я всё равно не удержусь и буду приставать, - пожал плечами Ыну. - Не приходи больше в такое время и без предупреждения. - Я бы предупредил, но у меня нет твоего номера. Дашь? - Боже, зачем всё это? – тронула она себя за виски. – Я неправильно выразилась. Не приходи сюда больше вообще, Ыну, не надо! - А куда приходить? Хочешь, приходи сама в «Пятницу», я в триста тридцатом номере обитаю. - Да нет же, не буду я никуда приходить! И спрашивать Юнги о том, можно ли мне спать с кем-то ещё – не буду! Это всё неправильно, ужасно нелепо и пошло! - Что именно? Секс? - Вся эта ситуация! Ну и секс в подобном ракурсе тоже! - Какая ты законсервированная! Будь проще. - Ыну, уходи, правда. - Не уйду, пока не дашь свой номер.        Хана посмотрела на него, готовая вновь спросить «зачем?», но увидела в лице напротив несгибаемое упорство. Он отболтается и ляпнет что угодно, лишь бы добиться желаемого. Тем более, что уже достал мобильный и держал его в руке наготове. - Хорошо, записывай, - сдалась Хана и продиктовала цифры. Ыну победно расплылся, бегая пальцем по экрану. - Я позвоню. - Только не звони по вечерам, обычно после работы приезжает Хосок, и я бы не хотела оконфузиться. И днём не звони, я на работе занята! - Когда ж звонить, среди ночи будить? – хмыкнул он, не собираясь учитывать предупреждения женщины. Убрал телефон. – А где ты работаешь? - Не скажу, ещё туда придёшь! - Да ладно тебе! Так где? - Ветеринаром я работаю. - О-о, сексуально! - Да ладно? Чего сексуального? Лечить глистов, лишай и запоры братьям нашим меньшим? - Ты там в белом халатике ходишь, наверное? - Всё, иди уже! – робко коснулась она его, пихая в сторону двери. Он попытался поцеловать её на прощание, но попал в щёку – опять увернулась! - Ладно. До встречи, - многозначительно произнёс он и, позволив себя вытолкать, ушёл.        Хана, закрывшись, сползла по двери и села на корточки. Как теперь уснуть? Она потёрла шею и ключицы, будто пыталась стереть с них горящие поцелуи. Ощущение их не проходило, отдаваясь по всему телу. Как он сжал её бедро! Господи, если бы он стянул с неё штаны и овладел ею тут, на полу, она бы, пожалуй, и не назвала это изнасилованием. «Как я могу так хотеть его, если встречаюсь с Юнги? Это неприлично, отвратительно! Во что я превращаюсь? Разве можно без любви быть готовой отдаться настолько малознакомому парню? Я понимаю, что двадцать первый век, и вокруг все так делают, но я никогда не хотела дойти до такого. Стоит ли обсуждать это с Юнги? Мы всегда всё обсуждаем. Да, я скажу ему, спрошу, что он об этом думает?».        В спальне зазвонил её мобильный. Хана поднялась и поспешила на звук. Да что за вечер такой бешеный? На экране отобразился неопределившийся абонент. - Алло? - Я тебя всё равно трахну, - сказал Ыну. - Ты нормальный?! Я тебя старше, вообще-то! – опять возмутилась Хана. Не могла она открыто радоваться проявлениям, которые тешили её самолюбие. Не так-то просто было разбить вдребезги многолетние убеждения и общественные правила приличий. Ей по-прежнему казалось, что если показать мужчине своё открытое согласие, показать, что ты не так уж и невинна, то он станет презирать, посчитает тебя шлюхой. В таком ключе рассуждала её мать, их соседки. - И что? У нас где-то возрастной ценз на секс установили? - А если бы я обманула и дала тебе не свой номер? Попал бы на какую-нибудь пенсионерку! - Прикинь какой бы праздник на её улице был? Лет пятьдесят ни одного поклонника, а тут грозят трахнуть!        Хана не удержалась и захихикала. - Возможно, ты вполне приятный собеседник с чувством юмора, если узнать тебя получше. - Не надо узнавать меня получше. - Почему? - Это портит качество секса. Ну, представь, ты узнаёшь недостатки человека, его бесячие привычки, видишь, как он в носу ковыряет, в туалете не сдёргивает, срыгивает, да что угодно! Хотеть человека с каждым новым фактом будет всё сложнее. Трахаться надо сразу, пока ничего про другого не узнал. - У тебя всё шиворот-навыворот! А как же «нельзя на первом свидании» и мужчины – охотники, которые чем дольше добиваются, тем им слаще победа? - Добиваться можно и без сближения, без всяких многочасовых прогулок с пустыми разговорами. Иногда годами можно ходить за девушкой, и ничего о ней не узнать. А про «нельзя на первом свидании» - брехня всё это. Вот люди ждут, когда узнают друг друга получше, а потом большинство имеет однообразный и пресный секс без страсти и запала. Чем лучше знаешь человека, тем больше перед ним неудобно, так что ничего эдакого в постели не выкинешь, и тем меньше его хочешь, - Ыну хмыкнул: - Шиворот-навыворот! Ты какого года? У меня бабушка так говорила. - А вот и не скажу теперь, раз много информации убивает желание! - Я знал, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. - Может мне просто нравится, что ты меня хочешь! - Ах, вот так вот мы, да? Ну ладно, будешь сопротивляться – тем интереснее. Ладно, я в подземку ныряю, добрых снов, золотая девочка! - Добрых… - Ураган по имени Ыну положил трубку. Налетел, взбаламутил и был таков.        Хана откинулась на подушку. Как же он прав! Когда они с Хосоком поженились, то почти друг друга не знали, и он домогался её беззастенчиво и лихо, а когда постепенно произошло узнавание, то съедали быт и предсказуемость. Но ей-то казалось, что она только сильнее и сильнее влюбляется в мужа! Или просто дело в том, что он перед ней так до конца и не раскрылся и она не узнала его полностью? А он её, незатейливую и однобокую, расколол, как орех, и увидел ядро. Но теперь ей самой казалось, что он её не понял, и она сама себя до конца не знала. Она была какой-то другой в браке, женой и матерью, но не женщиной, которую нашла в себе теперь. Так не стоит ли дать волю этой женщине? «Будешь сопротивляться – тем интереснее» - повторила Хана в голове сакраментальные слова Ыну. Это то, о чём она мечтала, то, что обожала. Чтобы с её совести сняли ответственность за сдачу, за падение, чтобы, как в анекдоте Юнги, и в удовольствие, и без греха. И тогда бы ей не пришлось намекать, переступать через себя и вести себя так, как несвойственно, как не нравится. Ах, если бы, если бы всё удалось! Хоть бы Ыну не остыл и… и как ей разрешить всю эту ситуацию с Юнги? С Ыну не о чем будет поговорить и он дал понять, что многочасовые прогулки – пустое, он хочет быть любовником, и ничего кроме. Иногда они будут «трахаться», но вечерами и ночами она по-прежнему будет одна, а ей этого не хочется. Почему качества Юнги и Ыну не могли сойтись в каком-то одном человеке? Такой человек был раньше в её судьбе – Хосок, но он не с ней уже, и надо идти дальше, и что делать, если полноценное счастье дальше возможно при том, что она всегда осуждала – при наличии нескольких партнёров одновременно?        Хваса взяла градусник у Джесоля. - Слава богу! Тридцать семь, - она поцеловала сына в лоб, - ангел мой, как ты меня напугал! Как себя чувствуешь? - Нормально! - Ну, тогда спи, во сне быстрее выздоровеешь, - подоткнула она его одеяло. Сидевший возле сына Юнги пожал его ручку: - Папка тебе вкусного привёз, завтра объедимся! Так что поправляйся давай. - А гулять пойдём?! - Температуры не будет – пойдём!        Он тоже поцеловал Джесоля и они с Хвасой вышли, прикрыв дверь не до конца. Родители Шуги топтались в зале: - Ну, как он? - Спала, тридцать семь, - выдохнула их невестка, и они улыбнулись: - Теперь можно и на покой! Как хорошо! Ох он нас всех на уши поднял! Юнги, сынок, - обратилась к нему мать, - ты прости, что не уследили… - Да хорош вам, дети болеют – такое случается, - когда всё почти наладилось, позволил себе быть добрым Шуга.        В их маленьком доме спальни было всего две: одна стала детской, другая была родительской, поэтому Юнги с Хвасой стелили себе в зале. На двух разных матрасах, с двумя разными одеялами. Оставив включённым ночник, они укладывались спать. Увидев непрочитанное сообщение в поставленном на беззвучный режим телефоне, Шуга открыл его. Оно было от Ханы: «Ты добрался? Как Джесоль?». Поругавшись на себя, он ответил: «Да, прости, что забыл написать! Я дома, Джесолю лучше. Завтра позвоню!». - Я так перепугалась! – шёпотом разговаривала Хваса. Забравшись под одеяло, она попросила: - Свет погасишь? - Ага, - выполнил просьбу Юнги и в темноте полез на своё место. - У меня же кроме Джесоля никого на свете нет! - Не нагоняй, знаешь, как я сам перепугался! Он у меня тоже единственный. - У тебя Хана есть. - Да это тут при чём? Это совсем другое. Так-то у меня и мама с папой есть. А у тебя, в таком случае, сосед. - Да что сосед! – помолчав, Хваса сказала: - Он в Сеул собрался ехать, дом продаёт. - Да ну? - Угу. Меня с собой зовёт. - Поедешь? - С ума что ли сошёл? Куда я поеду? Я оттуда уехала и рада! А Джесоля я с собой что ли повезу? Нужен он чужому дядьке, как же! - Если нужна женщина, то и её дети любимы. Но Джесоля я не отдам, - строго напомнил о своих правах Юнги. - Никто его и не забирает! Ты меня слышишь? - Слышу-слышу. - И маму с папой я одних не оставлю, - как обычно называла так родителей мужа Хваса. У Шуги потеплело на душе от её заботы о них. Если бы не она, как бы они жили последние годы? Какой удачей было встретить её семь лет назад на своём пути! - Это что же, всё у вас с соседом, получается? Финал? - Получается. - Ну, ничего, вдруг его дом купит мужик получше? – хохотнул тихо Юнги. – Или он приезжать будет иногда. - А я, знаешь, иногда представляю, что мы бы этот дом купили. У него и участок побольше… - Куда нам столько земли? Эту едва окучиваем. - Дай помечтать! Там дом просторный. В этом, всё-таки, тесновато. - В тесноте да не в обиде. - Это да. А всё равно повоображать приятно! Было бы, конечно, хотя бы два ребёнка, имело бы смысл глаз туда класть. - И были бы деньги… - вздохнул Шуга. - А что? – посмеялась в подушку Хваса. – Может, я бы тряхнула стариной и насосала бы нам на домик? - Перестань, я тебе не дам возвращаться к прошлому! – посомневавшись, говорить ли, Юнги решился: - Я тут это.. подумал на пенсию в золотых уйти. - Да ладно?! – различив доверительный тон, Хваса подтянула свой матрас к мужу, чтобы удобнее было шептаться. – А так можно, что ли? - Можно. Я уже не так шустр и быстр, как раньше. На последней вылазке едва ноги унёс, сколько мне ещё бегать? Шансы выжить стремительно сокращаются. Джин тоже сказал, что всё, баста, дыхалка не та. - А Хоуп? - Ой, этот конь ещё побегает! Он семижильный. – Юнги углубился в воспоминания: - Скоро десять лет, как мастера Хана не стало. Ему было сорок шесть и, думаю, если бы он просто пораньше прекратил носиться с молодыми заодно, то был бы сейчас жив. Он уже с трудом тянул большие нагрузки, но кому ещё было выполнять задания? Нас тогда по пальцам пересчитать можно было. Я сам почему из Лога досрочно ушёл? Некому больше было паразитов всяких давить. - Ты устал, - понимающе промолвила Хваса. - Устал. Я с Рэпмоном уже обсуждал эту тему, мы работу мне подыскали. Грузоперевозки. Не велик престиж, но так я ничего и не умею, образования нет. А платить будут достаточно. - Это здорово! - Думаешь? - Я, наконец, перестану переживать за тебя. - Ты за меня переживала? - А как же нет? Не хочу быть матерью-одиночкой. Не ради себя, ради Джесоля. - Ну вот, будем жить теперь как самые обыкновенные люди, - улыбнулся Юнги в темноте, - знаешь, я тут анализировал свою жизнь, думал, эгоист я или нет? Вспомнил, как после школы уехал в Сеул, чтобы разбогатеть. Ведь всегда обожал деревню, обожал природу, простоту вот эту, неспешность – что ж понесло меня? А вот потому что всех несло. Все одноклассники срывались, учителя в школе гоняли, что если плохо учиться – будем никем! Если не сделаем карьеру – будем никем! А мне самому хотелось, чтобы мною гордились родители, и чтобы жизнь им облегчить, ведь если бы начал рубить бабки, то им бы помог, матери не надо было бы овощи выращивать, горбатиться на грядках, на рынок ходить. Потом в Лог попал. Как мне там нравилось! Я бы - святые бодхисаттвы! – век там жил, не вылезая. Но кому-то надо было выходить, и я вышел первым, чтоб другие собой не рисковали. Потом с Джинни… мне, возможно, и хотелось иногда всё бросить и уехать с ней, быть, как она, неприкаянным, предоставленным самому себе, так нет, разве могла мне позволить совесть? Я иногда Джинни ненавидел именно за это: что она позволяет себе то, чего я себе позволить не могу. Честно, я её так любил, что почти сорвался в какой-то момент; если бы пошёл её провожать в аэропорт, взял бы билет и улетел следом, но понял, что нельзя так с родителями, с долгом, с ответственностью. И вот мне почти сорок лет, и я так подумал – может, наконец, имею право для себя пожить? Как хочу. Спокойно, тихо, скучно, чтоб никто не трогал, не дёргал. Никуда не спеша, ни к чему не стремясь. Деградация? Да пусть! Хочу деградировать и ловить с этого кайф. Ходить на работу, воспитывать сына, на рыбалку с ним ходить, проводить время с родителями, пока они живы. - Ты заслужил это, Сахарный. - Надеюсь. Я сегодня Джинни, кстати, видел! - Да? Где? - Она от Рэпмона шла, а тут мы с Ханой! - Ого, вот это сцена, должно быть! – воодушевлённо оценила Хваса. - Да ничего такого. Мы прошли мимо. Я потом вышел, а она сидит и ждёт – поговорить хотела. - А ты? - А мне некогда было, я сюда спешил. - И ничего такого не почувствовал? Ну, спустя столько лет, вы, наконец, встречаетесь и… - И ничего. Наши пути семь лет назад разошлись и всё время двигались в противоположных направлениях, и она стала от меня так далека, что я только при усилии мог бы вспомнить какие-то счастливые совместные моменты. Да, было здорово, было давно, было юно и молодо. Сейчас всё по-другому. - Мы что же, уже старые, Сахарный? - Ты-то тут при чём? Я про себя. - У меня такая же ситуация! Вот ты говоришь – поедешь в Сеул с ним? А мне от одного слова «переезд» дурно становится. Так всё устаканилось, так привычно, всё на своих местах. И вдруг суета, переполох и тормошение? Ой, меня удар хватит, если я снимусь с места. Я ж как ты, после школы приехала в Сеул и прожила там больше пятнадцати лет. И что хорошего там нашла? Тебя, разве что. - Тоже мне хороший! - Хороший-хороший! – заверила Хваса и поцеловала его в щёку. – Всё, давай спать, а то бабушка с дедушкой встают рано, а мы дрыхнуть будем? Непорядок. - Спокойной ночи, - пожелал Юнги и, вымотанный за день, мигом вырубился.        Утром, встав позже всех, он нашёл маму готовящей завтрак на кухне. Джесоль сидел за столом и ждал целебный бульон, который ему грели. - Как дела, сорванец? Температуру мерил? - Да, тридцать семь ещё. - Тогда никаких прогулок сегодня. - Ну па-ап, тридцать семь – это немного! - С соплями никуда не пойдёшь.        Мальчик втянул их, стараясь не шмыгать носом, но простуда всё равно была очевидна. Юнги выглянул в окно. Хваса с отцом о чём-то спорили над огородом, решая, что и где посадить в этом году. Вспомнив обещание позвонить Хане, Шуга вышел на крыльцо, сел на лавочку и набрал её. - Доброе утро! – подняла та бодро. - Доброе! Не разбудил? - Нет, я пылесошу. - А мы завтракать собираемся. - Как Джесоль? - Да ничего, тридцать семь. Кашля нет, вроде обычная простуда. - Скорейшего ему выздоровления! - Я вчера когда от тебя уходил, опять Джинни встретил. - Господи, где на этот раз? - Да всё там же. Она у подъезда сидела, хотела поговорить. А мне некогда было, я бежал на автобус. - Интересно, о чём она хотела поговорить? - Кто её знает? Может, извиниться за всё? - Джинни? Извиниться? Слабо верится. - Ну, вообще да, иначе ей бы стоило это сделать перед тобой. - И слушать бы её не стала! - А если бы она в самом деле хотела попросить у тебя прощения? - Ну-у… не знаю. Правда, не знаю, что бы сделала. Нашла бы силы стоять рядом с ней, говорить с ней? Вроде бы и много времени прошло, а с другой стороны – всегда испытывала к ней неприязнь. - Из-за меня? - Не только. Из-за её поведения в целом. Вот это вот «что хочу, то творю», какая-то беспринципность, безответственность… - Жизнь для себя? Может, нам тоже надо немного этому поучиться? - Ты думаешь? - Здоровый эгоизм никому не повредил. - Кстати, вчера вечером… - Хана помешкала. – Сижу, смотрю телевизор, и тут звонок в дверь! Не поверишь, кто пришёл! - Хоуп? - Нет. Ыну. Тот самый… из «Пятницы». - Да я понял, о ком ты! Вот придурок, а он ещё и мне звонил вчера, начал про тебя спрашивать! И чего он хотел? - Как ты думаешь? - Приставал, что ли? - Я ему сказала, что встречаюсь с тобой, и выпроводила его… - Сильно досаждал? Дать ему в морду? - Нет-нет! – поспешно возразила Хана и осеклась. Юнги ощутил какую-то недоговорённость. - А ты… а тебе он самой как вообще? – Она долго молчала, думая. – Давай без утаек, а? Мы же друзья в первую очередь. - Он мне, кажется, нравится, - выпалила Хана. – Это ужасно, да? - Почему? – засмеялся Шуга. – Как будто ты специально это сделала! К сожалению, люди не способны в основном управлять своими симпатиями. Что тут поделаешь? - Но мы же… я и ты… - Да, но если он тебе нравится? - Но если это просто помешательство? Если через неделю всё пройдёт? Возможно, Хосоку точно так же однажды понравилась Джинни, и он не сдержался, и к чему это привело? Нет, такие пагубные страсти надо из себя гнать прочь. - А если не прогонятся? - Должны. - Ты вчера сказала сама, что тебе не хватает страсти и чего-то такого. Скажи, ты… хочешь его?        Покусав губы, Хана сжала трубку и, признавшись себе ещё вчера, призналась и Юнги: - Да. Я не могу никак выбросить его из головы. - Тогда давай так: я пока задержусь здесь. Как раз устройством на работу займусь… - Работу? - Да, потом как-нибудь расскажу, - видя, что отец и Хваса идут к дому, начал он заканчивать разговор, - попробуй пожить для себя, Хана, в удовольствие! Жизнь на потом бесконечно откладывать невозможно. Всё время можно думать о том, как надо, как должно, а что в конце концов? С горечью оглядываться на просранную жизнь? Мы с тобой уже отдали все долги и берегли честь смолоду. Теперь мы взрослые люди, и в рамках закона свободны в своих желаниях. - А если… если ничего не получится? - Я, как друг, всё равно буду с тобой рядом, Хана, не переживай. - Спасибо, Юнги. Ты же знаешь, что ты самый лучший человек на свете?        Они попрощались. Конечно, ему было обидно, что симпатии Ханы не остановились на нём одном, но он уже несколько недель как чувствовал, что ожидания женщины превосходят его возможности, а в тридцать девять лет корчить из себя юного Казанову и меняться бессмысленно. Видел он этих стареющих пердунов, заводящих молодых любовниц: пьют виагру, занимаются теннисом, носят шорты и кепки, выглядят смешно и жалко, а потом умирают от инфаркта прежде времени. Он по-прежнему любил Хану и испытывал к ней нежность, но ещё опыт отношений с Джинни показал, что отпускать полезно. То, что действительно твоё, всё равно вернётся. - Ну что, семейство, - подошёл отец, потирая руки, - пошли есть? - Что старший, что младший! – закатила глаза Хваса. – Кроме еды ничего не волнует! И третий такой же, к двум годам еле от сиськи оторвался! - Тут дело не в еде, - покачал головой господин Мин, - мужчины вообще любят сиськи. Особенно красивые.        Пропустив их вперёд себя, Юнги пошёл следом. Зачем они завели такой разговор? Перед мысленным взором, всплывшая из воспоминаний, зафиксировалась грудь Хвасы. И она у неё действительно была красивая!