ПолиАморалы

       Нури подала Хосоку чашку зелёного чая и села напротив, закинув ногу на ногу, хотя под длинным подолом ноги не было видно. Только стройное колено, облеченное гладким шёлком, и выглядывающий острый нос туфли. - Спасибо, - сделал глоток мужчина и откинулся в кресле. – Так, ты считаешь это нормальным? - Я не хочу комментировать вашу и её жизнь, какое я на это имею право? Судить другую женщину? Когда я – бывшая путана? Боже упаси! - Я просто боюсь, что это всё узнают, увидят дети! Ладно там ещё Шуга… хотя мне было совершенно не приятно, что она спит с моим другом, зато хотя бы насчёт детей никаких волнений! Но теперь неизвестно кто! От прежней Ханы я бы ничего дурного не ждал, но я её перестал узнавать! Это словно другой человек! - Это естественно, что она ведёт себя с тобой иначе, а ты как думал? - Я дошёл до того, что просмотрел камеры наблюдения в подъезде за всю неделю! Просто убедиться, что она никого в квартиру не приводит! – Он поймал скептический взгляд Нури. – Я не имел на это права, да? - Может, ты её всё ещё любишь? - Любовь! – Хосок устало покачал головой: - Мне кажется, я перестал понимать, что это такое. А способен ли я любить вообще? Если я, считая, что люблю жену, изменил ей, значит, я конченный мерзавец. А конченные мерзавцы любить не умеют, им это не дано. - Ты хороший человек, Хоуп, - успокоила его Нури, - и замечательный мужчина… - Ну да, ну да, - хмыкнул он. - Да! Это так. Но, возможно, немного трусоват. - Это я-то?! - Да, ты! Ты с детства привык бороться с отцом за себя. За свою свободу, за то, чтобы самому решать и делать то, что считаешь нужным. Но ты никогда не мог оторваться до конца, потому что ради золотых нужны были деньги. Ты привык одновременно бороться и подстраиваться, поэтому никогда ничему не отдаёшься до конца. То же самое, уверена, было с тобой в браке. Ты отдавал себя жене и семье ровно настолько, насколько отдавал долг сына – утаивая часть, храня для себя нетронутую территорию. Твой секретный необитаемый островок души, в котором ты можешь перестроиться для исполнения следующей роли, побыть в одиночестве, выдохнуть. А с женщинами так нельзя, Хоуп. В любви так нельзя. - А если я не могу иначе? Вот оно и получается, что любить я не умею! – Хосок пожал плечами. – Не знаю, мне всегда казалось, что я максимально честен с Ханой. В первые годы может и не был, она далеко не сразу узнала, чем я занимаюсь и что такое «золотые». Но потом я раскрывался. Старался… А она? Если всё, что я вижу сейчас, было в ней всегда, то большой вопрос, в чьём шкафу гремят скелеты! - Тогда вы просто вели себя друг с другом одинаково, вот всё так и вышло. Вы виноваты оба, что и говорить? - Да нечего говорить, я только хочу, чтобы на сыне и дочери это никак не отразилось! Ходжуна я в Лог отвезти не могу – отец не даст, сожрёт меня с потрохами! За Хосока-то я теперь спокоен, там его воспитают куда лучше, чем я бы сам смог. - Я скучаю по нему. Никогда мы с ним не разлучались с самого его рождения… - Если Гимун успокоится, то мы, может быть, будем навещать его как-то… или заберём на какое-то время. - Нет-нет, всё в порядке, его безопасность прежде всего! Я со своими чувствами справлюсь.        Джей-Хоуп с восхищением посмотрел на неё. - Как ты всегда умела это делать? Как ты переживаешь в себе чувства? - Если дать им хоть раз волю – будет хуже. Я привыкла держать всё в себе. - И мне ещё говоришь про необитаемые островки души! Я ни от кого не скрыл таких тайн, какую скрывала ты… - Прости, - она поднялась и, подойдя к Хосоку, наклонилась, чтобы обнять его, - я не должна была. Пусть даже ты никогда меня не поймёшь, но хотя бы прости. Я хотела от тебя сына. Но не хотела портить тебе жизнь. - Ты бы не испортила… - Посмотри, до чего довёл тебя брак! – засмеялась она, шутя. – Отвёз детей к отцу, завершил рабочую неделю, и вместо того, чтобы расслабиться, сидишь и занимаешься самопоеданием, гадаешь, как жить дальше, вместо того чтобы отвлечься и развлечься! – Он отставил опустошённую чашку, и Нури села ему на колено. – Поедем куда-нибудь? Потанцуем, посидим в ресторане, музыку послушаем. Тебе нужно развеяться. - Ты всегда была лучшей утешительницей, - поцеловал он ей руку, - и моим близким другом. Ты права, поедем! Сижу, гружусь, и тебя ещё гружу! - Я всегда готова тебя выслушать, Хоуп, ты же знаешь.        Она поднялась, позволяя ему встать и расшевелиться. - Нужно сменить рубашку… - много вещей он сюда не перевёз, по-прежнему живя на три квартиры: родительская, семейная и эта, поэтому брошенная в прошлый выходной, вися на стуле, выглядела помятой, а другая вряд ли имелась. За годы жизни с Ханой он отвык следить за одеждой, потому что супруга отвоевала себе безраздельное ведение хозяйства. А ведь до неё со всем сам справлялся! Нури такой не была, она не бросалась подхватывать трусы и носки, чтобы всё привести в порядок.        Хосок снял помятую рубашку со стула и отправился к гладильной доске.        Они решили отправиться в «Пятницу». Джей-Хоуп с радостью бы встретил кого из друзей, поболтал с ними. Чем старше ты становишься, тем реже с кем бы то ни было видишься – у всех, помимо своих дел, появляются ещё и семьи, и времени на какие-то посиделки и встречи не остаётся. Лучший школьный друг – Ёндже, постоянно колесил по миру, хотя, вроде бы, сейчас должен был быть в Корее, Рэпмон со времён свадьбы редкий гость в мужской компании. Если с кем и сталкиваешься – так с какими-нибудь холостяками, чей задор и чьи рассказы провоцируют в тебе желания окунуться в новые приключения, сорваться как они, оттянуться.        Оставив машину неподалёку от главного входа, Хосок подал руку Нури и повёл её в клуб. Уже подходя к дверям, он бросил взгляд на подъехавшее такси. Многолетняя привычка следить за обстановкой и даже боковым зрением контролировать любые движения. Из такси выпрыгнула девушка – типичная посетительница молодёжных дискотек, в джинсовых шортах, едва прикрывающих задницу, в усыпанном стразами топе, с распущенными локонами. Хосок собрался отвернуться и продолжить путь, когда что-то показалось ему знакомым в этой девушке и он присмотрелся к ней тщательнее. Она, увидев его, отшатнулась и округлила глаза, будто собиралась бежать прочь. - Хана?! – узнал жену мужчина. - Х-х-хосок? – запинаясь, выговорила она, и тотчас переметнула взгляд на его спутницу. Она никогда прежде не видела её, и неутолённое желание узнать, рассмотреть, одолело Хану. Интуитивно было понятно, что женщина возле Хосока старше неё, но была до того красива, что возраста у этой красоты не было. Как у изображения на великих картинах, как у древнегреческих скульптур. Идеальная причёска, сияющие драгоценности, изысканное платье. Всё дорогое, со вкусом. Хана ощутила себя бледной дешёвкой по сравнению с Нури. Так вот чего не хватало её мужу! Вот такой роскоши, такого почти музейного экспоната, близкого к эталону для любого эстета. - Что ты здесь делаешь? - Я…        Из дверей спешно вышел Ыну и, нацеленный на Хану, подошёл к ней, взял за руки и наклонился поцеловать, но та чуть не упала, отстраняясь назад и ломая спину в неестественном изгибе. - Что такое, солнце? – легкомысленно поинтересовался молодой человек. Хана глазами указала ему за плечо. Ыну повернулся и сам чуть не отпрыгнул в сторону, отпустив руки женщины. - См…Смотрящий? Босс… то есть, мастер Хоуп, добрый вечер, я тут… мы… давно вас не видел! - Да уж, давно, - повторил Хосок, щуря глаза и скрипя зубами. Глядя на разыгравшуюся картину и вникая в неё каждым отделом мозга, Хоуп впился взглядом в парня. Вот, значит, чего не хватало его жене? Молодого непоседливого жеребца, чтоб не спать ночами? Почувствовав себя резко старым и дряхлым, Хосок чуть не рванул вперёд, сжав кулаки, но Нури его придержала. - Хоуп, тише, - шепнула она и погладила его по плечу. Он остановился, включая голову. Сколько можно? Они уже с Шугой поколотили друг друга. Какое право он имеет бить этого парня, который из уважения наверняка не станет давать сдачи? Ужасная выйдет сцена. - Так вот, с кем ты связалась? – перевёл он свой гнев на Хану. В меняющемся свете огней вывески, на её бёдрах просматривались почти сошедшие синяки. Хосок слишком хорошо разбирался в таких вещах, чтобы не понять, как они появились. – С этим молокососом? Серьёзно? Тебе сколько лет, Хана?! Ты в паспорт давно смотрела?! - Я тебя моложе примерно настолько же, насколько он меня!        Она выпалила тот аргумент защиты, который сама нашла себе в утешение в один из вечеров, полных раздумий над своим поведением и своей судьбой. Но Хосок нашёл другой довод: - Он перетрахал половину Сеула! Тебе захотелось быть в этом списке?! Тебе нравится быть девочкой на ночь?! Вырядилась ещё как… как… что это на тебе вообще?! Ещё бы в сорочке сюда пришла! - В следующий раз непременно приду в ней! – огрызнулась Хана, и Хосок в конец опешил. Хана не устыдилась, не смутилась, не огорчилась? Намекнули на непорядочность, а ей – хоть бы что? Ещё и зубы скалит? Будда, что это за кумихо? Она его печень не сожрёт? - Давай просто уедем, - попросила Нури Хосока. И без того потерянный и угнетённый, он как-то безвольно подался назад, кивая. - Да, лучше уедем.        Они развернулись и, отойдя на достаточное расстояние, Хоуп начал злобно тараторить: - Нет бы с кем-то ещё! Но с этим ёбарем! Будда! Совсем свихнулась! Ыну! Подцепить себе парня из этой озабоченной семейки Ким! Ей что, кроме как потрахаться вообще ничего больше не нужно теперь? - Давай я сяду за руль, ты нервничаешь, - протянула руку за ключами Нури. Он отдал ей их без лишних вопросов, опять поддаваясь. Плюхнулся на пассажирское, не оглядываясь на «Пятницу». У него было что-то вроде культурного шока, разрыв шаблона. Ыну – это последний, с кем он мог бы представить Хану! - Нет, ну какова, а? – всплеснул руками Хосок, пристегнувшись. Они тронулись. – Я ей не с юной девицей какой-нибудь изменил! Нет, это меня не оправдывает, но всё-таки, мне бес в ребро не ударил! Ыну! Святые бодхисаттвы! - Да парень вроде интересный, почему бы ей на него и не клюнуть? - Да, наверняка он сам к ней первым полез! Ни стыда, ни совести! Ведь наверняка знал, что это моя жена! - Хоуп, но вы же больше года уже не живёте вместе… - И что? Какая-то корпоративная этика должна быть или что вообще? Или как? - Не заводись. - Я спокоен! - Как скажешь. - Начальник я ему или не начальник? Он спит с моей женой! - Но спит без уважения? – засмеялась Нури, переиначивая фразу из классического фильма. Хосок не удержался, и, сквозь ярость, улыбнулся, начиная по-настоящему успокаиваться. - Нужно признать, что золотым трудно находить посторонних женщин, а женщинам, связанным с нами, трудно встретить не золотого. До вынужденной открытости, до разрешения Джунвона вступать в брак, мы веками были как замкнутая община, отгороженная от остальных людей. Существовавшие исключительно тайно, золотые были известны только своим сёстрам, матерям и кисэн, с которыми сотрудничали. Мы и до сих пор по уставу чести не можем соблазнять невинных девушек или искать подруг где-то целенаправленно, да это и опасно, мало ли на кого нарвёшься из вражеского стана? Что остаётся? Надеяться на удачу или караулить в «Пятнице». Значит, Хана там с ним и познакомилась… - Хоуп, а какая женщина, повстречавшись с золотым, или, тем более, побывав за ним замужем, захотела бы обычного мужчину без ваших убеждений и нравственности? Связаться с золотым – это попасть в порочный круг. С золотыми тяжело и тревожно, но по сравнению с ними другие не то. - Да? Никогда не задумывался об этом. Конечно, мы стремимся быть показательными ребятами и доблестными воинами, но, мне всегда казалось, именно наша воинская сторона делает нас незавидными женихами. Кому такие нужны? Хана со мной намучилась… - Она жила за тобой, бед не зная, как за каменной стеной, девять лет! Где она мучилась? Переживала за тебя? Это нормально для жены и вообще женщины. Женщины переживают за детей, стариков, мужей, котов. Если она мучилась, то как жила эти годы я? - Извини, Нури. Я знаю, тебе было куда тяжелее… - Я бы с удовольствием поменялась с Ханой местами, чтобы так «мучиться»! - Теперь всё закончилось, я не дам тебя в обиду, - он накрыл её руку, лежавшую на коробке передач, своей ладонью, - а давай уедем из Сеула? Куда-нибудь к морю? Мне тесно в этом городе! - Ты этого хочешь? - Очень! Хочу проснуться где-нибудь в гостинице на берегу, пойти на пляж, слушать волны. И твой смех.        Она игриво покосилась на него: - Звучит заманчиво. - А в деле будет ещё интереснее!        Нури прибавила скорости, не прочь как можно быстрее оказаться в объятьях любимого мужчины.        Хана посмотрела, как пассия мужа села на водительское место, и они отчалили. «Никогда больше не сяду в эту машину!» - поклялась она себе. - Идём? – заново взяв её за руку, потянул Ыну. - Настроение упало ниже ноля! Давай в ресторане посидим? Там тихо. И хочу выпить что-нибудь. - Я бы теперь тоже не отказался. Пойдём.        Они уселись в кабинку, потому что все столики были заняты из-за пятничного выступления танцовщиц и тишины в зале не было, вопреки чаяниям Ханы, хоть музыка и не грохотала так, как на танцполе в зале напротив. Ыну взял себе большой бокал пива и рюмку соджу, спутнице – бутылку красного вина. - Не знаю, насколько сильно тебе нужно запить этот инцидент, поэтому держи целую, - открыл он её и поставил перед Ханой. - Спасибо… То, что он узнал… это же никак на тебе не скажется? - А на Шуге сказалось? - Ну… они подрались. - Я со Смотрящим драться не буду. Хочет меня избить – пожалуйста. - Надеюсь, он на это не пойдёт. - Может, вам всё-таки стоит развестись? - Зачем, мы же и так не живём как муж и жена! - Но, похоже, ему это даёт повод считать тебя до сих пор своей, - поскольку Хана неопределённо передёрнула плечами, Ыну с ухмылкой заметил: - Или тебе самой это нравится? - Я о детях беспокоюсь! Незачем им знать… а они узнают обязательно, если всё документально оформить. Слухи пойдут. Хосок не последний человек, журналисты тотчас раструбят о разводе сына ювелира Чона! - И то верно. Ладно, не волнуйся, всё утрясётся. Он ещё не свыкся с новыми обстоятельствами, видимо. - А ты… правда с половиной Сеула переспал? – поинтересовалась Хана, начав пить первый бокал. - Половина – это многовато, - признал Ыну. - Но о том, что ты бабник, знают все? - Это семейная репутация, не я положил ей основу. Ты знаешь кого-нибудь из моих братьев? - Нет, вряд ли. - Ты же жена Смотрящего, должна была когда-нибудь сталкиваться! Мингю? - Я слышала такое имя, но не сталкивалась, кажется. - А Санха? Хотя он в Штатах давно живёт… - Я видела его жену, когда была в Нью-Йорке, - вспомнила Хана, - да, точно! Но сам он был тогда в Синьцзяне. - Ага. Я тогда ещё был маловат, меня не взяли. Уджина я тебе представил в прошлый раз. С родным братом как-нибудь тоже познакомлю. - И что, вы все такие… гулящие? - Не гулящие, а темпераментные! Это у нас от деда, тот ещё ебака был. Мы – внуки от троих его сыновей, но он всегда говорил, что у него ещё внебрачных детей было с десяток. Никогда он не мог удовлетвориться, вот и бегал всю жизнь за каждой юбкой. - Бедная ваша бабушка! - Да она только рада была от него отдохнуть! Джейда, жена Санха, которую ты видела, то же самое говорит. Ну вот надо нам по десять раз в день, что с нами сделаешь? - Хоть бы не женились тогда… - Я вот не женюсь. Не хочу. Но Санха Джейду любит, ты не подумай. Если бы она была согласна не вылезать из постели, он бы не гулял. Но он её никогда не бросит, ты что! Всё ради неё сделает. - Мне таких отношений не понять. Когда мужчины изменяют – это отвратительно! - Ой, а то женщины не изменяют? - Только если какие-нибудь совсем падшие, всё-таки, мужчины к этому более склонны. - Ага, зато девушки такое иногда выкидывают! Вон, мой кузен Мингю лоханулся. Тоже думал связать свою жизнь с одной. И что ты думаешь? Оказалось, что ребёнок не от него вообще был, а он в лепёшку ради них расшибался. Вот уж женская святость! Все хороши, грехи по половому признаку не определяются.        «Да и Хосок обнаружил внебрачного сына столько лет спустя! Значит, та женщина, Нури, врала ему, скрыла такое! Какое коварство! Каково было мужу? Я даже не пыталась представить, что он чувствовал, когда узнал про сына. Я была так обижена, растоптана изменой, и всё так навалилось тогда… Мы, женщины, бываем не менее эгоистичны и злы, и распутны. И я стремлюсь туда же? Господи, что я делаю? Для чего мне всё это? У меня есть дети, долг… какой, кроме материнского? Быть женой золотого? Если мы ещё не в разводе, я должна соответствовать образу его спутницы? Если они – благородные воины, то их женщины должны быть… какими?». Хане стало неуютно, какие-то новые терзания закрались в душу. Она была в корне не согласна теперь, в своём преображённом сознании, что удел женщины – это терпение, понимание, пассивное ожидание, но если не быть «инь», то не получишь достойного «ян». Так, кажется, сказала однажды Хваса, когда они с Хосоком и детьми, года три или четыре назад, навестили Юнги и его семью в деревне. - Я, наверное, домой поеду, когда бутылку допью, - сказала Хана. - Брось ты… останься, - попросил Ыну и взял её за руку. Женщина покачала головой. – Чего ты ночью будешь кататься туда-сюда по городу? Я не буду приставать, если не хочешь, я ж не совсем отбитый. - Спасибо, Ыну, но мне нужно время, чтобы осмыслить всё и перед глазами перестало стоять разгневанное лицо Хосока. - Ладно. Но, если что, эту неделю я ещё в Сеуле. Имей в виду.        Хана кивнула, и налила себе второй бокал, чтобы снять напряжение от встречи с больше-не-но-до-сих-пор-мужем.

***

       Сексуальный ажиотаж, обозначенный во взглядах столкнувшихся, и лихорадка от брошенного самому себе вызова, что не уступил бы какому-то там молодняку, заставили кровь Хосока кипеть. Всю ночь в нём бурлила страсть, и он доказывал себе и Нури, что способен удовлетворять и совершать безумства не хуже прочих. Если раньше он хотел женского тела, хотел конкретной женщины, материализации какой-то фантазии, то теперь ему нужно было просто проверить себя, продемонстрировать, почувствовать. Но оценить себя можно только по реакции извне, и Хосок следил за каждым изменением на лице Нури, убеждаясь, как ей хорошо.        Вымотавший себя до предела, чтобы уснуть с ощущением победителя, Хоуп спал без задних ног, когда вставшая раньше Нури промурлыкала ему на ухо: - Я съезжу за кофе. Ты будешь? - Мм… - промычал он, не обозначив ни «да», ни «нет». Они приехали ночью на побережье и остановились в первой попавшейся частной гостинице, где окна выходили на море. - Когда мы ехали, мне показалось, что я видела на углу кафе. Может, там и завтраки на вынос есть? Возьму что-нибудь. - Хорошо, - пробормотал Хоуп и опять уткнулся лицом в подушку. Едва шелест шагов Нури стих, он вырубился. Но сразу же, как показалось сквозь сон, его разбудил оглушительный грохот, от которого Хосок подскочил, соскакивая с кровати. Секунда, вторая, и его сознание включилось, начиная осознавать. – Нури! – крикнул он, судорожно огляделся в поисках брюк и, схватив их и натягивая на ходу, понёсся на выход.        Вылетев из номера с затаённой надеждой не увидеть того, что, уже догадывался, увидит, Хосок оттолкнул администратора гостиницы, с любопытством застывшего в дверях, и оказался на улице. Там, где ночью припарковали они машину, от бесформенной чёрной груды железа вздымалось пламя высотой в два этажа. Чёрный дым валил вверх и в воздухе пахло палёным, жжёной резиной, раскалённым металлом и бензином. - Нури, нет, нет, нет… - зашептал он, делаясь всё громче. Треск горящего в огне разносился по улице. Даже до него, стоявшего метрах в двадцати, долетал жар пламени, не оставляющего никакой возможности выжить кому-либо внутри этого адского костра. – Нет, Нури, Нури!!!        Хоуп стал оглядываться, молясь, чтобы Нури не успела подойти к автомобилю, отвлеклась на что-то, и тот подорвался сам по себе, а не потому, что в нём сдетонировало устройство, реагирующее на завод мотора. Но женщины нигде не было. Даже клочка её зелёного платья. Хотя бы обугленного и обожжённого. Слишком мощным было пламя, чтобы сохранить ткань. - Нури, нет, нет! – закричал Хосок, рванув к горящей машине. Реальность неумолимо накатила на него, представ во всём своём безобразии, в своей неизбежности. - Осторожнее, вдруг снова бахнет! – крикнул ему кто-то из прохожих. Но Хоуп не слышал. Он подошёл так близко, как мог, почти опаляемый огнём. Но со всех сторон было видно, что никто внутри не мог спастись, никто не мог выйти и исчезнуть оттуда. Хуже того, Хосок видел в мареве огня и дыма, выбивших плавящиеся стёкла, чёрные контуры человека, сидящего за рулём. Мёртвого. Сгоревшего. Обезображенного до неузнаваемости. Просто чёрный силуэт из угля.        Боль, пронзительная боль, ударяющая в голову так, что там всё ослепло от безумия, охватила Хосока. Он не понимал, что его удерживают посторонние люди, чтобы он не лез к машине, пытаясь достать, изъять, вынуть, спасти… Спасать было поздно. - Нури, пожалуйста, Нури… - бился он с мешающими ему, но постепенно стих. Завизжали сирены пожарных, подъехала полиция, служба спасения. Ему стали задавать вопросы, и он даже отвечал на них, разделившись надвое: на механического человека, сохраняющего внешние хладнокровие и рассудительность, и на внутреннего сумасшедшего, не думающего ничего, кроме: «Я убью тебя, Гимун, я убью тебя. Убью. Убью. Я убью тебя!».