ПолиАморалы

      Старого спаниеля привозили в течение года несколько раз. Любящие хозяева пытались продлить жизнь своему питомцу, но возраст собаки был велик и, в конце концов, они приняли совет усыпить её, чтобы та не мучилась от болезни. Хана успела привязаться к терпеливому и медлительному псу, и, когда осталась одна, не удержалась и расплакалась. Бедное животное! «Я слишком мягкосердечна для работы ветеринаром, я думала помогать и лечить братьев наших меньших, но приходится сталкиваться и с таким». В угнетённом состоянии духа, в обеденный перерыв она решила попытаться переключиться на что-нибудь более весёлое, чтобы чудесная старая собака вышла из головы. «Наша жизнь быстротечна, все мы когда-нибудь умрём, стоит ли об этом так много думать? Над каждым своим пушистым и пернатым клиентом я не наплачусь!». Мысли о стремительности жизни вернули её к погибшей любовнице мужа, а потом к самой себе. Если в любой миг всё может закончиться, если мы не знаем, что ждёт завтра, то какой смысл бояться сделать что-то сегодня, сейчас? Если не испытать, не протянуть руку к желаемому, этого, возможно, уже никогда не получится. «Почему я так перепугалась, когда Хосок поцеловал меня? Вот дура, испугалась вновь влюбиться в своего мужа! Как будто прекращала когда-то его любить. Конечно, были дни, когда я его ненавидела и презирала, но это всё лишь от обиды и ревности. Что бы он ни натворил, он остался самым лучшим мужчиной в моей жизни. И я, боясь очередной измены, откажусь побыть с ним хотя бы ещё немного? Нет, я просто боюсь продешевить, боюсь, что он подумает, будто я всегда всё ему прощу и готова буду принять обратно. На самом-то деле, думая о том, что не выдержу второго такого удара, я ошибалась. Как же не выдержу? Я так думала до измены, а после, спустя столько времени, поняла, что от этого не умирают, что я в состоянии справиться с проблемами и в одиночестве. Я поняла, что способна жить без Хосока. Вопрос в другом – хочу ли я этого?».       Она вспомнила, как будила его на работу всю неделю. По его просьбе. Эта просьба позволила без зазрения совести войти в комнату, где он спал – в зал. До этого они негласно соблюдали суверенитет сна друг друга. И каким же он красивым и знакомым был во сне! Хана едва удержалась, чтобы не наклониться к щеке Хосока и, проводя пальцами по густым волосам, не поцеловать в неё. Да, он прав, раньше она всегда будила его на работу. Он иногда специально делал вид, что не слышит будильник, чтобы она обняла его и шепнула на ухо, что пора вставать. Только тогда он переворачивался и, обнимая её в ответ, открывал глаза. Как бесконечно давно это было! Если они вдвоём бывали дома все выходные, то в субботу она несла ему в постель завтрак, а в воскресенье – он ей.       Теперь же она просто легонько потрясла его за плечо и сказала: - Просыпайся, ты просил разбудить.        И тон невольно при этом сделался излишне серьёзным, почти грубым. Переусердствовала в сокрытии нежных чувств. - Спасибо, - хрипло произнёс Хоуп и, потягиваясь, стал просыпаться. Хана тотчас покинула зал, выходя из зоны досягаемости.        По лицу мужа, вошедшего чуть позже на кухню, было понятно, что не такого пробуждения он ждал. Но что она должна была сделать? Растаять и расстелиться от одного намёка, что он готов вернуться в семью? Нет уж, если он хочет чего-то, то пусть чётко всё взвесит, решит, определится и даст знать. И то она ему ещё скажет, что одного покаяния мало. Нужны поступки. «Какие поступки мне от него нужны?» - задумалась Хана, и хотя так и не смогла ничего придумать, всё равно понимала, что хочет от Хосока каких-то действий. Как тогда, когда он уговорил выйти за него замуж, вопреки её отказам, отговоркам, отрицанию. Она жутко хотела за него замуж, больше всего на свете, но ей бессознательно необходимо было убедиться, что его намерения тверды, что это не мимолётная блажь богатого наследничка. И именно его упорство и напор сломили сопротивление. Вот таких напора и упорства ей хотелось снова.        Джей-Хоуп, определившись со своими желаниями, но получив неприступную и недовольную Хану с утра, не то чтобы дичившуюся, но заковавшуюся в лёд, задумался над своим эгоизмом. «Да мало ли, чего я хочу? А хочет ли этого она? Я дал понять, что жду и хочу сближения, что буду рад её вниманию, прежних наших супружеских церемоний. А она? По-моему, я ей как лишний груз. И в то же время, как Ыну удалось добиться её расположения? Ему что ли позвонить, - с иронией предположил Хосок, конечно же, не собираясь этого делать. Он бы не пережил интимного разговора о жене с кем-то другим. С кем-то, кто, может, лучше него о чём-то узнал и больше него Хану порадовал, осчастливил. – Да как?! Что ей нужно?!».       Эта двойственность ввела его в ступор. Он понял, чего хочет сам, но не понимал, чего требуется Хане, а последнее казалось более важным. Второе и третье утро не сильно отличались, она была всё так же малословна, отстранённа и далека. И дети постоянно были рядом, поэтому поговорить снова не получалось, после ужина то Ходжун просил помочь с заданиями, то Нана уговаривала посидеть с ней, пока не уснёт. Когда он вышел от дочери – жена уже спала, явно вымотавшаяся на работе. «Не тяжело ей там, конечно! Я не против, чтобы женщины работали, если им это нравится и в удовольствие, но, чёрт возьми, о какой семейной жизни может идти речь, если оба будут выдыхаться? – негодовал Хоуп, по-прежнему придерживаясь мнения, что Хане стоит уволиться и не придумывать себе лишних заморочек, что она сидит у него на шее. Он её муж, вообще-то, он обязан их с детьми обеспечивать! – Женщина должна быть дома, отдохнувшая, довольная и с запасом сил на мужа!». Теории Хосока о семейном бытоустройстве рождались из собственной неудовлетворённости, как и аксиомы большинства философов и идеологов, возводящих свои желания и представления о жизни в универсалии. Его категорический императив на данный момент был прост и ясен: «Женщинам – мужей, мужикам работу!» - хотя это больше напоминало какой-то лозунг коммунистической программы Пхеньяна. Ну, коммунистическая лучше ядерной, пускай капиталисты и боятся её не меньше, с их точки зрения, что национализируй, что взорви – всё одно, нажитое пропадёт из их рук. «А вот между ушедшим к другой и умершим мужем для женщин большая разница? – расфилософствовался Хосок. – Уверен, большинство бы предпочли последнее».        Телефон прожужжал, и Хосок отвлёкся от работы и мыслей. В их дружеском чате «Каблучок» Намджун написал: - Наконец-то пятница! Скорее бы конец рабочего дня, домой, к жене и детям! Что может быть лучше? - А у меня сегодня выходной, завидуй, - откликнулся Шуга, поставив дразнящийся смайлик. - А я только недавно позавтракал, - появился в онлайне Серин, - кто-то и по ночам работает, между прочим. - Да ещё и вместе с женой, можно с ней совсем не разлучаться, красота! – оценил Намджун. - Ну нет, совсем не разлучаться – друг другу опостылеть можно, - не согласился тот. - Ты как с таким мировоззрением в этом чате оказался?! Вообще не припомню, чтобы ты Сэй слушался, а не наоборот. - Но ты её шпильки видел? Страшное оружие! - Мы тут не магазин обувщиков! Ёнгук не даст соврать – у нас тут другие принципы. - Ёнгук спит, у него четыре утра сейчас, - вставил Хосок, со сжатыми губами почитав излияния благополучно женатых товарищей. - О, Хоуп! Ну ты тогда подтверди. - Чего тебе подтвердить? - Устав клуба «Каблучок». - У нас что, устав ещё какой-то есть? - Да я пошутил. Просто не согласен с Серином, что жена может опостылеть. Если по любви женишься – такого не случится. - Все могут уставать друг от друга временами, даже лучшие друзья. - Вот щас обидно было. - Ну… немного, может быть. Но «опостылеть» звучит плохо, - вставил Юнги. - Не придирайся к словам, я не филолог! – возмутился Серин. - Семантика. Значением слов занимается семантика, - отметил Ёндже. - Мать твою за ногу, ты-то чего не спишь в такое время? - В какое «такое»? У меня десять утра. - А где ты вообще? - Вычисли исходя из часового пояса. Это не трудно. - Так, какого хера тут вообще всякие разводящиеся делают? Ещё ко мне придираются! - Я не разводился! – настрочил Хосок. - А ты так официально и не женился! – припомнил Шуга Серину. - А на кой хрен? Чтоб потом разводиться, как всякие? Мы и без документального оформления себя отлично чувствуем. - Развод сам по себе не является аморальным или противоправным действием, - уточнил Ёндже, - объективно – это всего лишь юридическая норма при сложившихся определённым образом обстоятельствах. - Вы меня тут своими нормами не оскорбляйте! – поругался Намджун. – Что одному норма – другому смерть, я уже от Джинни в своё время про нормы наслушался.        При упоминании Джинни Хоуп свернул чат. Не хотелось вспоминать, думать об этой своей страшной ошибке. Почему он это сделал? Чего ему не хватало? Откуда взялось тогда то неуправляемое желание? Хана права, если не признавать необузданных инстинктов, то и не объяснить никак. Хосоку стало страшно из-за того, что желания не зависят от человека. Вот он, желающий сейчас Хану, вернуть всё назад – или создать заново, ещё более крепкое и правильное – пообещает ей любовь и верность, поклянётся, и даже будет иметь волю сдерживать обещание, но вдруг опять прострелит, как тогда? Когда однажды просто открываешь глаза и видишь помимо жены ещё какую-то женщину, и понимаешь, что она тебя возбуждает. Разве хотел возбуждаться на других женщин Хосок? Нет! Он прекрасно знал, что изменять нельзя, что это отвратительно, но до того замылились глаза однообразием будней и потускневшими отношениями с женой, что яркость и эмоциональность со стороны сразу же приковали к себе внимание. Как такое предотвратить? Как быть честным и верным не только в поступках, но и мыслях? Хоупу не хотелось бы, если Хана даст ему второй шанс, оскорбить её даже в воображении. Он хотел хотеть её, всегда вот так, как сейчас, когда ни о ком другом и думать не можешь. Только ли от него это зависит? А от неё? Может, и не лезть тогда к ней, когда сам в себе не уверен? Хосок, мучившийся целым списком вопросов, набрал Намджуна, раз уж тот всё равно сидел в онлайне. - Привет, недоразведёнка, - поднял тот трубку. - Привет, душнила. Чего тебе там не работается? - Да пораньше сегодня хочу уйти. Побольше времени провести с семьёй, - как-то подчёркнуто, театрально произнёс Рэпмон. - Рад за тебя. Слушай… Чжихё же общается с Ханой? - Ну да. - Ты не в курсе… Чжихё ничего не говорила о Хане? - Что например? - Ну, я не знаю… почему она с Шугой перестала шашни крутить? Что у неё там с Ыну было? - Наверняка они это между собой обсуждали, но мне ничего не передавалось. - Совсем ничего? - Я не лезу в женские разговоры. А что? - Да так… поинтересовался просто. - Если ты хочешь узнать что-то о Хане, почему у неё самой не спросишь? Вы живёте вместе! - Да блин! Мон, ты женщин что ли не знаешь? Их спросишь, так мало того, что ответа не получишь, ещё услышишь о себе много нелестного, узнаешь обо всех обидах за десять лет, истории подруг, у которых были такие же ситуации, а необходимой информации – ноль. - Бывает и такое. Когда Чжихё не отвечает прямо, я понимаю, что она хочет, чтобы я догадался. Бесполезно тогда спрашивать. - И как догадаться? Мы что – экстрасенсы? - Надо тогда делать что-нибудь. Прощупывать. - Прощупывать? – повторил Хосок, добавив пикантности в интонацию. Правильно ли понял? Намджун посмеялся: - Да, иногда в прямом смысле. Нужно научиться понимать, это же тонкие создания – наши женщины, - мечтательно вздохнул друг. Хоуп даже представил, как тот закрутился в своём кресле, закинув голову назад и уставившись в потолок, рисуя в воздухе карандашом обсуждаемое. – Это у нас любимые фильмы те, которые интересно смотреть, а у них те, в которых показывают то, как им хотелось бы жить. А истории подруг? Ты думаешь, все они существуют? Да они их порой придумывают, чтобы со стороны рассказать о своих чувствах, потому что прямо о себе сказать не могут. Ну вот такие они, Хоуп, загадочные, сложные, стеснительные. Но тем же и прекрасные, правда?        Хосок вздохнул глубоко. - Я просто хочу понять, что нужно Хане. Нужен ли я? Стоит ли… - Поговори с ней! Не надо в лоб, не задавай прямых вопросов. Это с нами надо так, мы намёков не понимаем. А лучше и не говори, а делай. - Чего делать-то? - Мужские поступки! - Ты мастер общих фраз, школу коучеров закончил, что ли? Или астрологов? Любое выражение должно звучать так, чтобы подходило под любую ситуацию. - Хоуп, ну я же не знаю Хану! Как я могу конкретное советовать? Тебе виднее.        Хосок судорожно стал прокручивать все годы совместной жизни, чтобы понять, на что положительно реагировала Хана, а на что нет? Она любила его внезапность и непредсказуемость. Да, больше всего счастья в её глазах он видел, когда возвращался раньше обещанного или появлялся без предупреждения, чтобы провести с ней время. Подарки она не любила, она любила его. Но это было тогда… - Хочешь провести с ней побольше времени? Давай я Нану с Ходжуном заберу и отцу твоему закину? Всё равно уже скоро ухожу из офиса. - Ты сможешь? - Да без проблем! - Спасибо, Мон!        Распрощавшись с другом, он посмотрел на экран и, нажав «пуск», выбрал завершение работы компьютера. Выйдя из кабинета, на ходу бросил секретарше: - Если сегодня ещё какие-то дела есть – отмени. Звони в крайнем, срочном случае!        На такси Хоуп доехал до ветеринарной клиники. На ресепшене сидела новенькая медсестра, поднявшая взгляд на вошедшего. - Доктор Ли ещё не ушла? – поинтересовался он. Та посмотрела на круглые часы, висящие возле входа. - Приём у неё уже закончился. Вы по записи? - А без записи никак? – просиял он располагающе. Медсестра улыбнулась в ответ, сразу отметившая, что вошёл красивый и элегантный мужчина, явно при деньгах судя по… по всему. Веяло от него уверенностью роскошной жизни. - Только если что-то срочное, если доктор Ли согласится… какая у вас проблема? - Проблемы со случкой, - поделился Хосок. Девушка слегка зарделась. - А питомец? Кошка, собака?.. - Гомо сапиенс, - не успела та до конца понять, что он шутит, как Хоуп объяснился: - Всё в порядке, я муж Ханы. Она у себя ещё? - А-а… да, да, доктор Ли не уходила, - растерявшаяся, попыталась собраться девушка обратно и посмотрела в спину Хосоку. Везёт же кому-то с личной жизнью! И работа хорошая, и муж такой!        Постучав в дверь, Хоуп подождал ответа. - Да-да? Войдите! – раздалось из кабинета.        Он открыл. Хана стояла спиной, вешая белый халат на стоячую вешалку. Волосы ещё были забраны в большой пучок, на ногах – рабочие белые бесшумные кеды. Пахло стерильностью, освежителем воздуха и слабо-слабо духами жены. Она никогда не душилась сильно. - Ещё одного кобеля примите? – произнёс он, прислонившись к проёму. Хана резко обернулась, услышав голос мужа. Видя его блеск в глазах, она не удержалась от улыбки: - Всё-таки решились? Кастрация? - Неужели современная медицина не шагнула дальше? Может, ещё можно что-то сделать?       Она опомнилась и посмотрела на фитнес-браслет, показывающий время. - А дети? Ты их забрал? - Их Рэпмон к отцу отвезёт. - А… с чего вдруг? – нахмурилась Хана, пытаясь понять происходящее. - Поедем, посидим где-нибудь? – не стал озвучивать причины и растолковывать Хосок. Намджун прав, больше слов – меньше результата. Решают всё по итогу действия. - Посидим где-нибудь? – удивилась женщина, переспросив. - Да. Ты не против? - Я… да в принципе, нет, если детей заберут, и ты не занят… - она явно не знала, как себя вести. Не была готова. Не выбрала тактику. Но не отказала – вот что важнее всего было для Хоупа. – Только я не одета для выхода, - на ней была простая белая блузка и синяя юбка-карандаш, как у рядового работника банка, гостиницы, аэропорта. - А мы где-нибудь по-простому посидим. Не в ресторане.        Надо же, Хосок не тащил её в высшее общество, на светский раут, чтобы приучить к жизни жены миллионера? Или теперь, раз они не совсем вместе, её и незачем как жену на крутые мероприятия таскать? В конце концов, он давно перестал это делать. Хана принялась переобуваться в уличные туфли. Дёрнула шпильку и волосы упали тяжёлым каскадом ей на спину, скинув десяток лет. Хоуп затаил дыхание, глядя на длинные локоны, колыхающиеся при движениях жены. Смущаясь в постели, она раньше закидывала их вперёд, закрывая грудь, а когда хотела, чтобы он поцеловал её в шею, собирала их и перекидывала на одно плечо, открывая красивый изгиб. Хосоку и сейчас захотелось собрать волосы в свои руки и пройтись губами от подбородка до ключицы. - Идём? – вывела его из фантазий Хана, гася свет. Хоуп сглотнул слюну, выходя из кабинета. - Да, я вызову такси сейчас… Ты знала, что кафе, где мы когда-то познакомились, больше не существует? - Да? А что там сейчас? – закрыв дверь, Хана убрала ключ в сумочку. - Какие-то бутики. Там здание перестроили и расширили, летняя площадка исчезла. – На вопросительный взгляд супруги Хосок не растерялся: - Я проезжал там как-то мимо и заметил. - Ясно. - Но там неподалёку есть другое кафе. Посидим там? - Как скажешь. До понедельника! – махнула Хана девушке на ресепшене. - До свидания, доктор Ли! – отозвалась та, провожая уходящих с лёгкой завистью. - Доктор Ли, - выйдя, просмаковал Хосок, - тебе идёт. - Правда? - Да. Но не так сильно, как госпожа Чон. - Хосок… - посмотрела она на него предостерегающе. - Что? - Ты опять начинаешь? - Я ничего не заканчивал, чтоб начинать. - Тебе так кажется. Ты закончил. - Это тебе так кажется. Может ты просто кончаешь раньше? – шепнул он ей на ухо, наклонившись. Хана вспыхнула, поёжившись. Но подъехало такси, и они, садясь на заднее сидение, замолчали на какое-то время. - Хосок, знаешь, я думала над тем, что ты говорил… - Только не принимай поспешных решений, ладно? Если они не в мою пользу, - попросил он, вкрадчиво улыбнувшись. - Да нет, всё вполне взвешено. Я хорошо подумала. - О чём? - О нас. - «О нас» - звучит обнадёживающе. - В самом деле? – Хана повернулась к нему, стараясь говорить тихо, чтобы не слышал водитель их разборки. – Ты… надеешься? То есть, искренне хочешь? А не потому, что долг велит, совесть или не знаешь, куда себя приткнуть? - Приткнуть себя не проблема, Хана, но я не хочу притыкать себя куда угодно, лишь бы было. Я хочу приткнуться весьма определённо. - Сейчас, я соберусь с мыслями и отвечу, когда мы приедем.        Хосок замер, не зная, чего ждать? Жена насторожила его. Дорога стала мучительной и долгой. Поэтому, когда они прибыли, Хоуп разве что не выпрыгнул из машины, подавая руку Хане. Заняв столик, он почти не глядя сделал заказ, чтобы разделаться с этим побыстрее, тем более что вегетарианских блюд было раз-два и обчёлся. Но Хана выбирала несколько жутко тянувшихся минут и, когда сделала выбор, он уже притоптывал под столом обеими ногами. - В общем, - начала она, - если, как ты утверждаешь, ты разобрался в себе… - Прости, если напугал тебя тем выпадом, ты сказала, что боишься, а я… - Уже не боюсь, - перебила его Хана, - я передумала. - Вау… - от неожиданности не нашёл слов Хосок. - Что? - Ты стала непредсказуемой. - Это плохо? - Это внезапно. - Тем не менее. Если ты хочешь… и раз уж мы всё равно живём вместе… Мы могли бы быть любовниками. - Прости? – чуть не подавился удивлением Хосок. Он сам в несбыточных мечтах воображал, как предложит что-то подобное Хане, но потом пришёл к выводу, что она на это не пойдёт, воспримет это, как оскорбление, да и свободных отношений ему совсем не хочется! Чтобы она имела возможность спать ещё с кем-то?! – Мы муж и жена, ты не запамятовала? Какие любовники? - Мы с тобой в прошлом году решили, что документальная сторона не будет ничего значить – это ради детей. Так что, по сути, у нас никаких отношений нет, и я предлагаю быть любовниками. - То есть, спать? - Да, делить постель, - кивнула Хана. - С сексом? - Да, да, трахаться! – подтвердила она, повысив голос, поражаясь недоходчивости мужа, и тут же прикусила язык, оглядываясь по сторонам. Нет, никто не обратил внимания. Хосок, поражённый, но чувствующий подвох, прищурился: - А нельзя делать это, как муж и жена? - Нет, это будет совсем другое. - Ты издеваешься? Это будет то же самое. Мы будем спать вместе. - Как муж и жена мы можем спать вместе только без секса. - Да почему?! - Потому что это повлечёт за собой обязательства, претензии, возродит какие-то стереотипы, мы вечно будем припоминать друг другу прошлое… - И перестанем быть свободными. Ты этого не хочешь? – ещё пару часов назад рассуждавший над своей неуверенностью, что не застрахован от новых желаний и не может гарантировать их отсутствие в будущем, Хосок понял, что Хана мыслит похожим образом! Что она не только сомневается в своём постоянстве, а фактически отрицает его существование, вот так прямо ему как будто бы и говорит: «Даже заморачиваться не собираюсь над принципами верности, давай оставим кандалы брака в прошлом?». Ха! Нашла дурака! - Почему просто нельзя согласиться быть любовниками? - Потому… потому что… ты до сих пор с Ыну? – сузились его глаза сильнее. - Ну вот! Видишь? Мы ещё даже ничего не решили, а ты уже с такими вопросами! - Так я прав? Ты хочешь узаконить любовническую связь, чтобы иметь несколько любовников?        «Я просто не хочу надеяться на твою верность, чтобы моё сердце не разлетелось на осколки окончательно! – прокричала внутри себя Хана. – Я хочу обезвредить нас обоих, лишить нас возможности трепать друг другу нервы, избавиться от подозрительности и мнительности. Как по-другому это можно сделать?». - Женщине не нужно несколько любовников, если один хорошо справляется, - пожала плечами Хана и приняла кофе с чизкейком у официантки. Хосок незаметно попыхтел, пока перед ним ставили салат и чай. - А с мужчинами, по-твоему, иначе? - Я думаю – да. Каким бы ни был секс, вы ищете разнообразие, а не качество. Количество вам важнее. - Ты опять с мамой переобщалась? - Да причём тут моя мама? - Притом!.. Ладно, проехали, - взял себя в руки Хосок и сбавил обороты. – Я хочу починить нашу семью, Хана. Хочу не как раньше, а ещё лучше, понимаешь? Мы прошли через многое, мы не переубивали друг друга и не возненавидели… - Хотя такое было, - ухмыльнулась она. - Не подливай масла! Да, было, думаешь, у одной тебя, что ли? - А тебе-то меня за что ненавидеть было?! - А то не за что! - Ну, например? - Шуга! - Знаешь ли, тут обижаться не на что было! Ты первый начал. - Давай не будем, как дети, выяснять, кто первый начал? Да я, я же не отрицаю. - Ты помнишь, какого цвета была моя форма, когда я работала официанткой? - Какого цвета? – Хоуп задумался, спешно ища в памяти что-то. Форма официантки? Она даже в ней была, когда он ломился делать ей предложение. И не помнит! – Нет. Это тут причём? - А Юнги помнил! - Рад за него! И что? Из-за этого вы имели право спать за моей спиной? - Мы были виноваты, прости. Я знаю, что должна была предупредить тебя. - И про Ыну… - Вот про Ыну я тебе уже ничего не была должна! Ты жил с другой… - Хана осеклась, потому что они опять дошли до темы, которая стала отсчётной точкой для их примирения, и в то же время мешала им легко и просто общаться под грузом трагедии. Смерть Нури. - Я бы не стал жить с другой, если бы ты не стала встречаться с Шугой, - тихо пробормотал Хосок. Подумав, добавил: - Если ты предлагаешь спать только потому, что я слишком давлю на тебя… - Я предлагаю это, потому что хочу тебя, - выпалила Хана, сама испугавшись своей смелости, но, когда всё было произнесено, она ощутила облегчение. Да, она сказала правду. Она хочет своего мужа. Всегда хотела. Пусть думает о ней, что хочет. Пусть весь мир о ней думает, что хочет! Ей нечего стыдиться в этом желании.        По телу Хосока разлился жар. Она никогда не говорила ему этого, особенно так, глядя в глаза, откровенно, призывно. Будто была готова прямо сейчас зайти за угол и отдаться ему. Готова ли она? «А я люблю тебя» - подумал Хоуп, но ничего не сказал. Достаточно слов с его стороны, он всегда очень много говорил, признавался в любви, утешал и уезжал по делам, оставляя одну. Обещал верность, не быть таким, как её отец, и изменил. Слова больше не работают. Он будет делать.        Молчание Хосока насторожило Хану. Ему не понравилось, какой прямолинейной она стала? Он поражён до глубины её раскрепощённостью? - Так… ты не согласен на моё предложение? - Быть любовниками? - Да. - Мне нужно подумать. Можно? - Подумай, - разрешила Хана, сама начиная сомневаться, не перегибает ли палку с отстаиваением своей позиции?        После кафе они пошли гулять. Говорили о детях, о планах на новогодние каникулы и праздники. Не затрагивая друг друга, Хана и Хосок могли болтать часами, смеясь и соглашаясь, и даже удивительно было, как по-дружески, по-настоящему тепло у них это выходит несмотря на всё, что было. Когда стемнело, они бродили по набережной и Хоуп чуть не уговорил жену прокатиться на теплоходе, но она уже захотела домой, уставшая и натёршая ноги.        Переступив порог, они оба ощутили, как вновь вернулась необходимость переключить внимание на их отношения. Это на улице ты не стеснён перспективой общей или раздельных кроватей. Это там, снаружи, не надо решать, кто где спит и почему. В квартире иные правила. Дойдя до зала, Хосок остановился. - Так… я сегодня сплю в своей постели? - Своей – это какой? – уточнила Хана, пройдя мимо в спальню, чтобы стянуть с себя скорее тесную уличную одежду. - В нашей. - Не думаю, что стоит, пока ты не примешь решение.        Он машинально вошёл за ней и, пока Хана расстёгивала пуговицы блузки, Хосок подошёл и расстегнул молнию на её юбке. Женщина замерла, почувствовав кожей спины его пальцы. Он не спешил их убирать. Поднял одну руку лишь для того, чтобы откинуть её волосы в сторону, после чего не удержался и коснулся губами шеи, под самым ухом. Полдня этим грезил! - А, может, стоит? Ты же сказала, что хочешь… - Именно поэтому и воздержимся. Чтобы не сорваться раньше времени, если ни к чему не придём. - Это не срыв. Это демо-версия обсуждаемого. - Демо-версия была целых девять лет! – засмеялась Хана и повернулась, оказавшись в его объятьях. Снявшая блузку, она осталась в кружевном полупрозрачном лифчике. «Это же я ей дарил такой когда-то?» – припомнил Хосок. Форму официантки не помнил, а вот то, в чём хотел увидеть жену, помнил отлично. И вот – увидел! – Тебе мало было? - Не распробовал. - У меня ноги гудят, я в душ, - осторожно отвела она его руки от себя и, выскользнув из юбки, двинулась в ванную. - Спинку потереть? – полюбопытствовал Хосок. - Нет, не надо, - сдерживая веселье от очевидных попыток мужа, Хана на всякий случай закрылась изнутри. Если он придёт к ней в душ, она сдастся. Она примет все его условия, поверит, согласится, потеряет себя в нём, как когда-то. - Я неплохо массирую ступни! Если у тебя гудят ноги…        Она открылась и высунула одну голову, уже раздетая. - Ты так заслужишь звание главного каблучка вашей компании. - Чёрт, ты знаешь про наш чат? - Чжихё тоже. Она его иногда даже читает. - Ну, тогда Рэпмона я всё равно не переплюну… - Я тебе ничего не говорила, ладно? - Я могила!        Вода включилась, и Хосок, сев на кровать, закусал губы. Он невольно туда-сюда елозил бёдрами. Разгоряченная кровь бегала по венам. Мозг будто туманило, от возбуждения он не мог думать ни о чём, кроме того, как бы сейчас вошёл в Хану и двигался в ней. От нереализованных фрикций сводило живот, внизу которого больно пульсировало. Сжав кулак, Хосок приложил его к губам, вспоминая чиноны и призывая себя успокоиться, переключиться. Надо подвигаться, чтобы кровь отлила. Он встал и заходил по комнате. Когда он хочет – у него почему-то не получается держать себя в руках, как-то слабо его, видимо, хочет жена, раз так безмятежна. Хотя, конечно, ей-то проще, ей есть с чем себя удовлетворить! Где она, эта дьявольская штука, изобретение масонов, сатанистов, гомосексуалистов, которые хотят, чтоб женщины обходились без мужчин? Хоуп стал выдвигать один за другим ящики, ища вибратор Ханы. Если она от него не избавилась, то он не сможет с ним сосуществовать в одной квартире! Перестанет себя чувствовать мужчиной. В тумбочках его не было. «Может, выбросила?» - порадовался Хосок, но продолжил искать. В доме, где есть дети, такие штуки надо убирать очень далеко, во избежание ненужных и преждевременных, не по возрасту, объяснений. Значит, секреты должны быть как можно выше. Подставив стул, Хоуп залез на шкаф, и там-то его поиск увенчался успехом. В коробочке, с запасными батарейками, лежал он – разрушитель супружеского душевного равновесия. Вода в ванной выключилась.        Хана, замотавшись в большое полотенце от подмышек до колен, едва войдя в спальню сразу же опознала коробку в руках мужа. Покраснев, она непонимающе подняла глаза к глазам Хосока. - Давай поторгуемся? – сказал он, не став делать вид, что не шарился, где не просили. Ему не было стыдно, он отвоёвывал своё пространство! - Ты взял его в заложники? – с нервным смешком уточнила Хана. - Если мы будем любовниками, ты хотя бы его выкинешь? - Чем он тебе мешает? - Своим наличием! Я должен знать, что удовлетворяю тебя самостоятельно, а не с помощниками! - Ты ревнуешь к игрушке? - Это не игрушка! – он отшвырнул его не на постель, а на стул – подальше от постели. – Это мужской член! - Искусственный. - Я, конечно, не Шива Вандана, но зачем искусственное, когда есть натуральное? - На случай, когда натурального не будет. - А-а, подстраховка? - В своём роде. - Но, если мы будем спать – выкини его, пожалуйста. - Лежит и лежит, есть не просит, что ты привязался? - Да я с ним в одной комнате не могу находиться! - Хосок, у тебя паранойя? - А тебе бы понравилось искусственное влагалище под кроватью? - Ну-у… - Хана представила себе его. Видела на сайтах. И представила мужа, который бы им воспользовался. Извращение. – Ты прав, наверное… На расчленёнку похоже, да? - Это похоже на чужой мужской член в моей жене. И это самое отвратительное. - Хосок… - Если тебе хочется попробовать в два смычка – у меня есть рука. Две руки. Язык. Я очень многофункциональный… - Какие ещё два смычка! – стукнула она его по плечу. – Дурак ты, Чон Хосок. - Хана, - взял он её за плечи и развернул к себе, - я очень тебя прошу, если мы будем спать, и тебе что-то не понравится, или тебе будет недостаточно, или что-то будет как-то не так – скажи мне об этом, хорошо? Не беги искать что-то или кого-то, а мне скажи, ладно? - Хосок, ты стягиваешь с меня полотенце. - Прости. Рука сорвалась. - Иди спать в зал. - Точно? - Точно. - Ладно… ладно, - покивал он сам себе. Пригладил к груди Ханы полотенце там, где хотел снять. Вышел из спальни. Вошёл в зал. Он спал на матрасе на полу, который скручивал на весь день. На диване не мог, ещё вспоминалось порой, как застал на нём Юнги с женой. Вообще бы выкинул этот диван, но все эти недели не чувствовал себя полноценным хозяином здесь, чтобы распоряжаться. Почему он не хозяин в собственном доме? Как это исправить? Приручить хозяйку?        Взявшись за матрас, Хосок застыл. Хана там, в десяти шагах, через стенку. Наверное, сняла с себя полотенце. Что она надевает на ночь? В чём спит? Быстро уснёт? Надо было выбросить вибратор, зачем он его там оставил на видном месте? Хосок будет лежать тут, сворачиваясь в знак бесконечности, а она – расслабляться? Развернувшись, мужчина быстро прошагал обратно и распахнул дверь в супружескую спальню. Хана вздрогнула, сидевшая на кровати и заклеивающая пластырем натёртые места ступней. Полотенце всё ещё было на ней. - Знаешь что?!.. – поднял он палец и, задыхаясь от невысказанных слов, опустил руку. Двинулся на Хану. - Хосок… Хосок? Хосок! – попятилась она на кровати от него, но он настиг её и, завалив на лопатки, впился поцелуем. Его ладонь легла ей на бедро и сжала до синяков. «Тут будут мои отпечатки!» - подумал он молниеносно, потому что с каждой секундой соображал всё хуже. Хана вскрикнула. - Ты моя жена! – зло посмотрел он ей в глаза. – Любовники! Ещё чего? Ты меня с кем-то перепутала, если решила, что я буду тобой с кем-то делиться! И резинового друга твоего в мусорку на хер!       Хана и без того, когда он вышел из их комнаты, чувствовала, что на грани. Но теперь, когда он налетел вот так, жаждущий, жёсткий и требовательный, её затрясло от возбуждения. Ноги разъехались сами, стискивая бока Хосока. - Если… если ты не забудешь больше, чей ты муж, - ультимативно произнесла она, - я сама его выброшу. - Святые бодхи… - не договорил он и опять властно поцеловал жену. Терзал её губы, пока не перешёл на шею и не оставил там засос. Ещё один след. И печать. Из вредности. Расстегнул брюки и рывком вошёл в неё, заставив вскрикнуть. Полотенце само распалось. Свет никто не выключал, и Хосок увидел обнажённое тело жены, от головы до пят, полностью. Миниатюрное, мягкое, светлое, с женственной грудью, выкормившей двух его детей, с салонной гладкостью между ног. «Даже так?» - промелькнуло в голове Хоупа, знавшего, что прежде такого не было. Он никогда не видел ничего прекрасней и не хотел ничего сильнее, чем обладать этим телом. И знать, что больше оно никому не достанется. Знать, что Хана не захочет никого, кроме него. Что для этого нужно было сделать? Продать душу дьяволу? Где подписать? Он был здесь первым, будет и последним! Остальное – не в счёт!        Вынув себя из жены, Хосок расположил её на кровати поудобнее и, покрывая поцелуями от шеи, по груди, животу, всё ниже и ниже, дошёл до конца. Женский аромат манил и дурманил голову, но он плавно двигался к цели языком по внутренней стороне бедра. - Хосок! – ахнула Хана, приподнявшись на локтях. - Что? Опять попытаешься запретить мне что-то? – грозно посмотрел ей в глаза он. - Нет. - Тогда что? – видя непривычный азарт в лице жены, поинтересовался он. - Можешь… пожёстче? - Мо… по… что? - выпал на мгновение из адекватности Хосок, пока убеждался, что не ослышался, и не ошибся дверью. Да, вроде перед ним Хана, его жена. Не подменили. - Пожёстче, - чуть громче, но так же уверенно повторила она. – Я… я не сломаюсь. Не хрустальная.        Перезагружая старую информацию и заменяя её новой, Хоуп моргнул пару раз. Услышал. - Если я перестараюсь – скажи. - Тебе придётся постараться перестараться, - повела она бровью. - Это вызов? - А ты испугался? - Я?! Ты сейчас по заднице получишь. - Уверен, что я расстроюсь? Он подтянулся назад к её лицу. Провёл по длинным волосам, разметавшимся по сторонам, ладонью. - Из моего котёнка выросла дикая кошка? - У меня были пациенты с бешенством – покусали. - Пациенты у неё были… думаешь, муж не найдёт, чем удивить? - А ну-ка? - Ты в курсе, что на клиторе бывают синяки от засосов? - Что-о-?! – округлила Хана глаза, не зная, верить или смеяться. – Хосок… Хосок! Хосо-ок! – закричала она, не в состоянии остановить его. Да, впрочем, и совершенно этого не желая.