Я всегда буду рядом

      «Тод снова куда-то ушел, а я сижу здесь, в собственной спальне, смотрю на свежие газеты, в них написанные мною статьи — бессмысленные размышления, ошибочные догадки, необъяснимое желание сделать вид, будто я действительно что-то знаю и понимаю, жалкие надежды на то, что еще не поздно все изменить и исправить, что именно мне уготована эта участь.       Еще несколько дней назад я свято верил в то, что делаю, о чем пишу и рассуждаю, думал, что у меня хватит сил. Но сейчас я понял, что все это было ложью, самообманом. Я хотел лишь ощущать в своих руках власть, которой у меня никогда не было.       С юного возраста я много читал, много видел, много чувствовал, считал, что отец в корне не прав во всем, что он совершает ошибку за ошибкой, не желая взглянуть правде в глаза. Но я был слишком глуп, чтобы увидеть то, что за его гордой фигурой в золотой короне, стоит его же тень, а на шее сжимается его собственная рука, лишая воздуха, отнимая силы, превращая жизнь в замкнутый круг страданий, виной которым является он сам. Выбранная отцом роль, положение в обществе, которое он принял как должное, как обязанность, как рок, изменивший, искалечивший и разрушивший его жизнь, не имеет отношения ко мне. Рожденный во дворце, единственный наследник, с первых минут жизни я обречен нести на себе тяжкий груз неизбежности, который не выбирал.       Хотел ли я когда-либо такой жизни? Нет, никогда. С детства я пытался заслужить любовь матери, но она, не желая мириться с новой ролью при дворе, к которой никогда не была готова, каждый раз убегала, прячась ото всех, даже от своего ребенка. Позже, я хотел заслужить уважение отца, стал проявлять интерес к политике, принимал участие во многих встречах, сформировал свое личное мнение, пытался высказать его. Как кронпринца и наследника меня поддерживали многие, но отец никогда. Что мне оставалось?       Утешением для меня стал мой единственный друг, которого я не искал, он сам нашел меня, и я все еще не знаю, как и почему. И пусть иногда Тод ранил меня не меньше, сейчас я ему безумно благодарен. Когда я был маленьким мальчиком, он научил меня легко и беззаботно смеяться, рядом с ним, таким большим и с виду грозным, я знал, что в безопасности. Видеть его тень, чувствовать его поддержку, где бы я ни был — для ребенка это бесценно. Я полюбил его больше собственного отца.       Но наступил момент, когда я вырос. И мне пришлось ощутить горечь такой дружбы. Тод хотел большего, но не знал, как попросить об этом. Он привык брать то, что хочет силой. Так было и со мной. Тогда я впервые испугался, не понимал, что происходит, но до боли в груди не хотел терять того, в ком видел что-то похожее на любовь.       Лишь только пару лет спустя мы смогли поговорить об этом и тогда я понял, что любить мы учились вместе, я — впервые в жизни, а он — вновь, после десятков лет одиночества. Я простил ему все ошибки, а Тод стал меняться. Я чувствовал это, видел в его поступках и в особенном блеске серых глаз, слышал в его голосе.       Когда впервые он предстал передо мной спящим, то показался мне таким беззащитным и уязвимым. Позже я понял, что, будучи самой Смертью, он не мог мне открыть душу и предпочел оголить тело. Тогда, лежа рядом с ним ранним утром на одной постели, я впервые захотел прикоснуться к нему, но не так как делал это раньше, как-то иначе. Мои кисти дрожали, а сердце вылетало из груди. Я боялся его разбудить, потому что испугался, что Тод увидит это новое чувство, которое необъяснимо для меня самого появилось в груди.       С каждым днем я все больше понимал, что моя жизнь без него не имеет смысла. Ничто не приносило мне столько удовольствия, сколько время, проведенное вместе. А разлука после ссор, пусть даже недолгая, казалась невыносимой.       Но сейчас, поддавшись мимолетному соблазну, желанию выиграть развязанную мною войну против отца, я могу лишиться свободы, свободы быть рядом с тем, кого люблю. Стань я императором, моя жизнь больше не будет принадлежать мне самому, и я вряд ли смогу разделить ее с тем, кому нет места среди людей. Как же долго я не мог этого понять. Поэтому я выберу сдаться, опустить руки, проиграть в бессмысленной и разрушительной войне, которую сам начал, но которой никогда не хотел, даже не взяв оружия.       Моя любовь жертвенна, и была такой с самого начала. Но я сам выбрал ее. Хотел ли я чтоб было иначе? Конечно. Но также я отчетливо понимаю, что пока не могу этого изменить».       Отложив перо, Рудольф посмотрел на еще мокрые чернила написанных строк. Каждая буква была идеально выведена на бумаге. Он взял со стола свечу, подошел к открытому окну. Через мгновение, краткая исповедь кронпринца вспыхнула обжигающим, но очищающим огнем и превратилась в пепел, который унес за собой холодный ветер. Юноша опустил взгляд, поставил потухшую свечу. Рядом лежал заряженный револьвер. Он мягко и бережно взял его в руку, был необычайно спокоен, но уверен в том, что делает. Поднес его к виску, почувствовал собственный пульс, гул которого набатом раздавался в голове. Нажал на курок.       Тода охватил необъятный необъяснимый ужас, это абсолютно человеческое чувство, что не было ему знакомо ранее. Да, он видел его в глазах многих, ощущал на коже, улавливал в неровном дыхании и наслаждался каждым моментом. Но, теперь, когда он увидел Рудольфа с револьвером в руках, ему стало поистине страшно. Это сковывающее сердце чувство впервые коснулось его с такой силой. Конечно, мужчина знал, что заберет его, когда придет время, ждал этого момента, но не думал, что причиной тому станет сам мальчишка.       Смерть, оказавшись рядом с Рудольфом в момент нажатия на курок, не понимая, что делает, подхватил его на руки. Они вместе упали на пол, из уголка рта парня потекла тонкая изящная алая струйка крови. Он больше не дышал. Казалось, что в тот момент, остановилось и черное сердце Тода. Он склонил голову над телом любимого, закрыл глаза. Его окутала непроглядная тьма, бесконечная пустота вокруг, время для него остановилось. Не было больше ничего.       Один среди необъятной черной пустыни, стоя на коленях над пропастью собственной души, он услышал шаги, но сил обернуться не было. За спиной послышался до боли любимый голос Рудольфа, а нежные руки коснулись обессиленных плеч:       — Я всегда буду рядом.