Сказки заключенной.

Я не знаю, в какой момент своей жизни я поняла, что со мной определенно что-то не в порядке. Быть может, в детстве, когда мне хотелось убить своих родителей. Я частенько представляла перед сном, как беру в руки нож, как разрезаю горло, наслаждаясь зрелищем того, как они умирают, пытаются биться за жизнь, не в силах спасти себя. Я представляла, как плещется кровь, алая, совсем как шторы в моей комнате. Мне нравилось смотреть на них, особенно перед сном, когда фантазиям можно было дать волю. И знаете, мне до сих пор нравится этот цвет. Знаете, когда моих родителей не было дома допоздна, когда они часами не отвечали на звонки, где-то внутри грелась маленькая, крошечная надежда, что что-то произошло, и они больше не вернутся. И я улыбалась и молилась, чтобы мои мысли оказались реальностью. Но родители возвращались, а вместе с тем умирала маленькая надежда, а вместе с ней и я делала шаг к смерти, к смерти моей души, к пропасти. Я ненавидела своих родителей. Нельзя сказать, что это были какие-то изверги, что-то наподобие тех, что запирают детей в кладовках и днями морят голодом. Нет, такого не было, более того я всегда жила в достатке, но в жестком достатке. Знаете, эта дисциплина, придирки по мелочам и вечные угрозы, шантаж. Я была так запугана, что и пикнуть боялась, боялась расправы и лишь молилась о спасении, а спасением могла стать только их смерть. Мои родители хотели спасти мою душу, они не понимали, что своими действиями лишь сожгли ее, уничтожили и от нее осталось ничего кроме черных обугленных остатков, которые начали перерождение, сделав шаг в другую реальность, повернув все свое существо в сторону, что уже давно так манила, но раньше были сомнения, а что же осталось теперь, когда мои родители их удалили? Все твердят как аксиому, что родители - это твое начало, вот только мне кажется, что мои были моим концом, они словно черные руки в темноте, что толкали к пропасти, в которую я все-таки сорвалась. Света больше не осталось, кругом тьма. Я не могу сказать, что у меня было невыносимое детство, нет, многие бы позавидовали мне, ведь я ни в чем никогда не нуждалась, девочка из правильной, обеспеченной семьи. И мне было гарантировано хорошее образование и лучшее будущее. Но черт возьми, как объяснить, что я променяла бы все это на простую жизнь, где мне бы не надо было бы делать каждый свой шаг с оглядкой на мать и на отца, на их реакцию. Я знаю, если я вырвусь, я убью их, вырву корни всех зол, что свалились на меня, что теперь растут во мне, и я не в силах остановить это. Мое падение началось с них, ими же и закончится. Я всегда хотела их убить. Всегда. И знаете, с возрастом наши потребности не меняются, они меняют форму, переходят в другое русло, но суть всегда будет одна. А еще, еще в детстве я покупала себе рыб, я их любила и даже давала им имена, а потом спускала их в унитаз, представляя, что так же топлю своих родителей. Даже мысли об этом были как эйфория, больное воображение было красочным и доводило до пика наслаждения, внутри что-то разливалось, как будто начинали цвести цветы и петь птицы, а вместе с ними хотелось петь и мне. Я помню, однажды я сломала своему сому позвоночник, я заплакала, мне захотелось спасти его, но он бы уже не выжил, и от осознания этого мне захотелось сгрызть свои ногти, заставить себя проглотить их, потому что я что-то сделала слишком не так. Тогда мне стало больно, что я вымещаю свое психическое расстройство, свою боль на непричастных к этому, но в то же время мне было хорошо, как будто я убила кусочек родителей, как будто скоро таких кусочков наберется очень много, и моих родителей не станет. Когда 5 лет назад я сломала позвоночник человеку, я испытывала те же чувства, мне так же было больно, но в то же время точно так же и хорошо. И знаете, я бы повторила это. Вновь. И еще раз. И еще. До бесконечности. На самом деле, когда я брежу, я часто зову свою маму, я часто хочу, чтобы она забрала меня из этого кошмара. И тогда мне кажется, что я ее люблю. Но на самом деле я люблю лишь образ, люблю лишь то, что она моя мать. А ее я ненавижу, до боли, до хруста костей, до скрежета в зубах. Это все сложно и противоречиво. Но разве у сумасшедших бывает по-другому? Знаете, когда я была в Логосе, мне казалось, что я здорова, что я в порядке, как будто бы моя сущность, мои темные уголки души, затерялись в коридорах школы, в лабиринтах подземелья. Просто все это уже не имело значения, когда вокруг происходили такие ужасы и сложно было сказать, проснусь ли я завтра. Психоз, что происходил вокруг, был сильнее моего внутреннего. Ну, вы же понимаете? Но все закончилось, а вместе с тем выползли и мои демоны, выползли из стен сожженной школы, выжили, выкарабкались и вползли назад, в меня, чтобы снова паразитировать внутри, чтобы впиваться в меня, доводить до психозов, до приступов, добивать меня. И знаете, сейчас это все поздно и не к месту. Это все глупо и как-то все не то. Осужденной по статье 115 Виноградовой Елизавете Александровой пора на отбой. Она ляжет на свою койку, на которой едва помещается, свернется калачиком и закроет глаза _ Пожалуйста, пусть мне приснятся алые шторы.