Petrichor

Влажные ладошки скользят по серым спортивным свободным штанам, нервно сжимают ткань, перекатывая в пальцах. Он жуёт нижнюю губу и силится перебороть себя, осмелеть. Не то чтобы он боится подойти к другому человеку и познакомиться, нет. Всё-таки Итэр смог сдружиться со Скарамуччей и Тартальей, а это уже какой-никакой, а прогресс. Хотя он немного ещё сомневается, в каких отношениях с ребятами. Те частенько теперь зовут его присоединиться к ним во время обедов и ужинов (завтрак не стоит брать в счёт, поскольку Скарамучча обожает поспать или предпочитает пропустить трапезу в угоду курению, а Тарталья иногда пропадает невесть где, прибегая запыхавшимся и озлобленным), помогают с тренировками или просто тусуются где-нибудь у моря, наслаждаясь последними тёплыми деньками. Блондин улыбается, вспомнив, как недавно Чайльд набрал целый шар воды, переливающийся в закатных лучах солнца, и обрушил всё это добро на голову опешившему низкорослому парню, кидающему в Тарталью двусмысленные шуточки странного для Итэра формата. Однажды Гатри поймёт, что Скарамучча имел в виду. Несомненно. Погода за последнюю неделю постоянно менялась, в основном шли дожди и грозы, но вчера и позавчера светило солнце, согревая учеников, порядком уставших от беспроглядных туч и луж, застилающих дорожки и ямы, в которые подростки и проваливались на уроках боевых искусств. Некоторые дорожки завалены вырванными с корнями мелкими деревьями, выставив напоказ крупные дыры в чёрной плодородной земле. Итэр, порой, боялся, что столь ожесточённые молнии долбанут в здание или по нему самому — постоянно быстренько добегал до необходимого места, силясь угомонить трепещущее от накатывающей паники сердце, сжимая ворот футболки и оттягивая его, лишь бы нормально дышать. Он перебирает свои златые локоны, струящиеся водопадом по спине — пришлось распустить из высокого хвоста, чтобы удобнее было мыть. Всё его тело покрыто ссадинами и грязью: Итэр пару раз промахнулся и наотмашь долбанул по чучелу, не рассчитав силу, отчего и грохнулся на землю, содрав нежную кожу на внутренней стороне ладоней. Те итак были все в занозах: выдаваемое оружие до идеала отполировано, но кое-кто не умеет с ним адекватно обращаться, поэтому по всему «лезвию» появились сколы, цепляющиеся за руки. Ткань противно липнет к телу, и он пару раз шипит, пока стягивает с себя потную светлую футболку. Все остальные уже давно привели себя в порядок, помылись после уроков мистера Рагнвиндра и отправились по своим делам, даже вновь накосячивший Тарталья успел сделать несколько дел одновременно. Отчего-то рыжий разрушитель был зол, сразу же порвал несколько тренировочных манекенов, словно силился изничтожить их, отыграться, за что-то отомстить. Сидящий неподалеку Скарамучча лишь понимающе хмыкнул, зажимая меж тонких искусанных губ горькую сигарету и стреляя фиолетовыми глазами в сторону преподавателя, отчитывающего вновь выпивших учеников — в этот раз вместо крылатого юноши там оказалась девушка с короткой стрижкой, опиравшаяся на ствол дерева и сложившая руки на груди. Опознать настроение Тартальи для Итэра тяжеловато, невозможно, оно постоянно меняется: то он не в себе от счастья, то готов придушить за любую, даже слабую шутку в его сторону. Причину Гатри выяснить не удалось — они не столь близки. Да и не будут, наверно. Порой, парень чувствует себя лишним в их компании, шутить толком не умеет, а их шутки понимает не всегда, не особо разговорчив, вечно тихий и опечаленный, отстранённый. От этого больно, несмотря на то, что он сам немного виноват в своей замкнутости. Тем не менее, знакомые тянутся к нему, поддерживают беседу, интересуются жизнью. Рассказывать нечего, и все же рыжий слушает внимательно, кивает, задаёт наводящие вопросы, словно ему действительно не всё равно на Итэра. Как же прекрасно, что Итэр тогда отказался спорить со Скарамуччей. Он боится даже представить, что может натворить Чайльд за весь учебный год. И какое бы ему желание загадал его заклятый друг. Это не принимая во внимание все его скользкие шуточки и по-лисьи сощуренные узкие глазки вкупе с довольной ухмылкой. Он ещё раз проводит ладонью по слипшимся волосам и начинает развязывать завязки на штанах, снимая их и откладывая на скамейку из красного дерева. Всем прилагается собственный металлический шкафчик с замком, в который можно сложить свои вещи — это удобно, не нужно таскать с собой форму и заморачиваться. Итэру, конечно, не очень привлекательна идея переодеваться при всех и мыться, но куда он денется? Нужно привыкать, неизвестно, на какой срок он вообще на этом острове, учитывая и тот факт, что собственную силу блондин до сих пор так и не выяснил. Пора бороться со своей скованностью и нерешительностью. Люмин частенько ему рассказывала, что люди хотят сближаться с теми, кто излучает уверенность, с твёрдой походкой и прямой осанкой. А он с человеком-то познакомиться не может, теряется, пугается, руки никуда деть не может. Холодок пробегается по спине, и парень, вернувшись из размышлений, оглядывается через плечо на входную приоткрытую дверь. Он не сразу понимает, что находится в раздевалке теперь не один. Бегло осматривает пустое, на первый взгляд, помещение и обнаруживает у шкафчика напротив того самого Мяо, с которым никак не мог пересечься в течение прошедшей недели — парень прямо-таки неуловимый, хочешь подойти — а его и след простыл. Итэр тихо наблюдает за тем, как копейщик стягивает резинку с рассыпавшегося хвоста, трясёт головой и хрустит шейными позвонками. Он и не заметил в первую встречу, что у парня темно-зелёные, как иголки у ели, волосы с выкрашенными в бирюзовый передними прядками. Видит, как перекатываются крепкие мышцы на накаченной спине Мяо, как вздымается крепкая грудь, когда тот спокойно снимает с себя обтягивающую безрукавку. Длинными тонкими пальцами он разминает мышцы на руках, круговым движением ведёт плечом и слегка поворачивает голову в сторону, вероятно, почувствовав чужой прожигающий взгляд. Гатри мгновенно реагирует, сглатывая скопившуюся во рту слюну, и пялится теперь в стенку, нашаривает рукой махровое полотенце, устремляясь в душевую и встряхивая ладошкой чёлку, чтобы спрятать покрасневшие уши. Ей-богу, как извращенец какой. Люмин бы посмеялась, если узнала. Интересно, если бы не её смерть, его сюда взяли? Или остался дома, подле сумасшедшей матери? Наверно, чокнулся окончательно в таком случае. А сестрёнка наверняка могла сдружиться со всеми, это она умела, хотя много кого раздражала своим поведением. Комок в горле нарастает, давит изнутри. Слизистую глаза покалывает, заставляя приподнять взгляд выше и часто-часто поморгать. Лишь крохотные капельки слёз застревают в ресницах, но так и не скатываются по щекам, вскоре объединяясь со струями воды включенного душа. Случившееся не изменишь, труп не оживишь. А есть ли люди со способностью оживлять? Вероятно, да. Их сила на вес золота. В голове, правда, никак не укладывается, как происходит сам процесс оживления — тело же гниёт, оно вряд ли восстановится, а душа, она что, вернётся откуда-то из небытия обратно? Холодная вода отрезвляет и заставляет вздрогнуть, вернуться в реальный мир. Он дёргает за смеситель озябшими худыми пальцами, чтобы хоть как-то настроить температуру душа, однако лишь ёжится под жгучими-ледяными каплями. Берёт гель и выливает его на жёсткую мочалку, осторожно проводя по покрытому синяками ослабленному телу, лишь бы не задеть болезненные точки и не простонать от неожиданности. Ноги начинают труситься, и он вцепляется в деревянную дверцу, утыкаясь в неё лбом. Идея сходить в медпункт уже не бредовая. Хотя россказни Тартальи о том, что методы лечащего врача крайне своеобразные, напрягают. Как там Скарамучча говорил в первую их беседу? Бай Чжу… облобызает? Что бы это значило… Блондин едва различает окружающие звуки, однако через шум воды слышит, как босыми ногами топает Мяо в соседнюю душевую, раздражённо вздыхая. «Давай, Итэр, занимайся уже делом и мойся, а то воняешь, наверно, за километр. И тебя ждут, между прочим, в столовой, » — думает парень, намыливая, наконец, всклокоченные пряди волос. Он не стал брать с собой всякие уходовые масла и бальзамы, которые ему вечно покупала сестра. По этой причине волосы стали немного жёсткими, как солома. Или же ему так только кажется, вдруг они и до этого были похожей текстуры? Кожа под руками липкая и мягкая, чересчур чувствительная. Каждое прикосновение сродни уколу иголкой, столь сильно блондин себя искалечил на очередной тренировке. Он слегка дрожит, когда трёт мочалкой колено, которым полчаса назад ударился об острый камень, раздирая тонкую плоть. Кровь хоть и засохла, но алая жидкость вновь начинает стекать мелкими змейками по икрам, а из-за попадания воды в ранку хочется зашипеть, и от этого Итэр сжимает челюсти так, что зубы скрипят. Да уж, он здесь недолго, а уже поранился раз десять. Зато владеть мечом стал получше, несмотря на такие же частые промахи и оплеухи от чучела. А вдруг его кто заколдовал? Чтобы оно своими палками зарядило по самое не горюй бедному Гатри в лицо или ещё куда. Подобная теория чудится реальной. Но… кому могло понадобиться над ним издеваться? Итэр поворачивается всем телом, наслаждаясь освежающими каплями воды и смывая с волос пену. Локоны тяжелеют, липнут к спине. Хочется убрать их в сторону. Или вовсе отстричь, но совесть и обещание, данное сестре, не позволяют. Она их так любила, посему уничтожать то, к чему была неравнодушна погибшая близняшка, — сущее кощунство. И в этот момент парень видит, несмотря на размытые очертания из-за воды, как Мяо натягивает на узкие бёдра полотенце, зачёсывает чёлку пятерней назад и направляется к выходу. Божечки, Итэр, такими темпами точно не сможешь познакомиться с искусным копейщиком. Да, ему интересны только его умения владеть древковым оружием. И ничего больше. Особенно из того, про что там наговаривал Скарамучча. Он никогда не считал себя трусом, но сейчас ему очень страшно окликнуть парня, который ненамного старше его. Года на три-четыре, вероятно. Необходимо собраться. На счёт три. Раз. Ноги скользят по кафелю, отчего блондин чуть ли не падает пятой точкой на пол. Вовремя делает выпад вперёд и опирается плечом на стенку. Два… И плевать, насколько это странно: знакомиться в душе... Совершенно голым... И-и-и... — Мяо! — собственный голос кажется мяуканьем, таким тихим, жалобным, просящим. Горло сводит в судороге и он оторопело выглядывает из душевой наполовину, ища глазами названного человека. Размытое пятно, постепенно обретающее чёткие очертания, медленно оборачивается в его сторону. — Как ты меня назвал? Мяо? Чужой голос грубый, хриплый, будоражащий. Итэр встречается медовыми глазами с янтарными, словно светящимися. Замечает кошачьи вертикальные зрачки, которые сужаются от падающего на них света небольшой лампы. От самой шеи по рельефному торсу стекают крохотные капельки воды, идеально очерчивая каждый кубик, на которые Итэр всеми силами старается не опускать взгляд. Копейщик сощуривает глаза, меж его густых бровей прячется складка; смотрит так, будто перед ним противенный таракан, которого он хочет раздавить как можно быстрее, вытравить, уничтожить. — Д-да. А разве т-тебя н-не?.. — неуверенно мямлит Гатри, внезапно соображая, что, возможно, Скарамучча и Тарталья над ним пошутили. Припоминает чужие ухмылки и хочет отвесить себе смачную оплеуху за то, что пошёл на поводу у двух клоунов. — Запомни раз и навсегда, я Сяо. А ещё раз услышу ересь из твоего рта — намою его с мылом, — Итэр ощущает, как ноги становятся ватными. Хочет подскочить и извиниться, но в итоге остаётся один. Итэр вырубает кран и, наспех надев полотенце, выбегает в раздевалку. Пусто. Никого нет. Досада раздирает грудную клетку, но ничего не поделаешь. Сам виноват в своей наивности и доверчивости. Чертовски стыдно... Дурак.

***

— Ты чё, серьёзно просто взял и назвал его так? Тарталья не обращает никакого внимания на друзей, двумя пальцами периодически нажимая на экран телефона и играя в незнакомую для Итэра игру. Волосы рыжего взъерошены, похожи на птичье гнездо — не причесался, что ли, после душа? На мочке уха блестит вытянутая золотая серьга с ярко-красным драгоценным камнем, пошатывается от резких движений и психов Чайльда, с сокрушённым видом кидающего айфон на стол, отчего кружки громко звякают. — Мучча, он наивный, по нему даже видно, прекращай его изводить, гляди, — Тарталья двигает ладонью вверх и указывает нехотя в сторону краснеющего блондина, который хочет встать из-за стола и уйти далеко-далеко, лишь бы над ним не смеялись. Кто мог подумать, что он клюнет на издевательство знакомого? — Как тебе его попка? Сочная, сладенькая, да? — Скарамучча стреляет взглядом в проходящего мимо паренька, выхватывает из его рук поднос, бурча что-то вроде «сорян, бро», и с довольной рожей возвращается на место. Улыбка у него широкая, как у кота, наевшегося сметаны. Он пододвигает друзьям пластиковые стаканчики с крышкой, прежде, чем продолжить: — Шлёпнул хоть? — Он его потом так шлёпнет в ответ, мало не покажется, — голос Тартальи, кажется, дрожит. Обида и стыд огромной волной прокатываются по всему телу разрядами тока, кожа покрывается мурашками, а и без того розовое лицо готово сгореть дотла, воспламениться. От досады начинает подташнивать. Итэр мечтает провалиться под землю, и ощущает чужую крепкую мозолистую руку на своём плече, неуверенно хлопает густыми ресницами, щекочущими лицо, и хмурится. Тарталья одаривает извиняющейся улыбкой, кивает на предложенный напиток. В другой руке рыжий уже зажимает стаканчик, и Итэр улавливает в фисташковом оттенке жидкости тёмные плавающие шарики. Мешает трубочкой незнакомый напиток, замечая пенящуюся текстуру. На языке крутится какое-то имя, но связующие ниточки уходят всё дальше из мыслей, расплываются мутным пятном, растворяются, как морская пена. В голове сплошная каша из различного рода имён и вопросов, которые Итэр не осмеливается задать. Молча пытается ткнуть трубочкой непонятный шарик в стакане, высовывает от усердий язык, слышит смешок подле себя и опускает голову ниже. Точно. — Кто такой Казуха? — он вскидывает голову, чёлка его топорщится в стороны, а глаза такие большущие, как у оленёнка. Приглядишься — увидишь самые настоящие звёзды. Скарамучча и Тарталья переглядываются, у первого такой взгляд, будто на него снизошло озарение. — Ёпт, я не сказал? — Гатри трясёт головой и потягивает из трубочки, как оказывается, чай. Сладкий, с лёгкой ноткой мёда или сгущённого молока, прямо-таки тает на языке. — Казуха не приехал пока в школу, не спрашивай, почему, я с ним не шибко общаюсь. Просто он тот, кто может знать ответы на твои вопросы. У рыжего оболтуса даже не спрашивай, тупица самая настоящая, у которого на уме… — Ты охуел? — не понимает Тарталья и хватает осмелевшего Скарамуччу за галстук, максимально близко приближаясь к его ухмыляющемуся лицу. У Итэра руки чешутся отомстить обоим, но он оставляет свою сладкую месть на потом — успеет отыграться, целый год впереди. Сейчас у него иные заботы. — Кхм, а как я его найду? — парни, не отодвигаясь друг от друга, косятся на подавшего голос Итэра. Он поправляет ленточку собственного галстука, ослабляя узел, и продолжает: — Ну, как он выглядит… — Белые волосы с красной прядкой, каре вот такое, — отвечает Чайльд и показывает ребром ладони длину стрижки. Отпускает Скарамуччу, который, видимо, не ожидал, что его так скоро отправят в полёт, посему падает на стул с громким «блять». Потирает задницу и прожигает потемневшими глазами Аякса. К слову, об Аяксе. Итэр не ожидал, что у того окажется так много имён. Какое вообще из них настоящее? Рыжий всегда просит звать его либо Тартальей, либо Чайльдом, а третий вариант Гатри слышит лишь от преподавателей, в особенности — от мистера Рагнвиндра, имеющего, судя по всему, разногласия с парнем. — Ты можешь обратиться к Соре, — выводит из потока мыслей парня Тарталья, открывающий крышку стаканчика и залпом выпивающий содержимое. Морщится и кашляет — попал тот комочек непонятно чего в горло. — А Сора кто? — Никто, — резко чеканит Скарамучча и подпирает кулаком лицо. Похоже, что Скарамучча не собирается ничего пояснять, а Чайльд как-то странно хмыкает и спешит перевести тему. Но блондин уже не собирается доставать лишними расспросами и больше никого не слушает, его глаза удивлённо расширяются, а на губах возникает намёк на улыбку, слабенькую, но искреннюю. Он видит её. Высокую, с уверенной прямой поступью, величавую и невероятно красивую, грациозную, как будто в столовую зашла принцесса или даже богиня. Богиня с длинной тугой косой, переливающейся аметистами; некоторые прядки имеют сиреневый оттенок, выбиваются из всеобщего образа, однако же прибавляют девушке аристократичности и благородства. Свободные лиловые штаны-клёш обтягивают узкую и аккуратную талию, скрывающуюся под складками заправленной внутрь блузы молочного цвета. Ослабленный галстук болтается на груди. Единственное и жирное отталкивающее но: суровый взгляд свысока. Ни тени улыбки, ничего. Пустой взгляд, будто бы Макото находится где-то в прострации, не существует. Одним словом — кукла. Ни на кого не смотрит, окружённая двумя девушками. Итэр всё пытался отыскать её по школе, но не получилось. Не теряя ни секунды, он вскакивает с места и пробивается через толпу щебечущих маленьких девочек, начавших возмущаться от столь дерзкого действа. Гатри теряет из виду Макото, а когда находит, та скрывается за дверьми на улицу. Выскочив наружу, блондин едва ли не кричит: — Макото! Подожди! Ищет её глазами, силясь отдышаться. Воздух раздирающим холодком пробивается в лёгкие, заставляет схватиться за грудь и прокашляться. Он оторопело осматривается, видит, как Макото тормозит изваянием, плечи её подрагивают, весь величественный вид растворяется в дымке застилающего всё вокруг тумана. Итэр нагоняет девушку, заглядывает ей со стороны в лицо, натягивает на подрагивающие губы улыбку, но встречается лишь с расширенными от удивления или, скорее, страха глазами. В фиолетовой радужке мечут молнии, сомнение и ощущается некое марево всепоглощающей пустоты. Действительно, стеклянные, как у куклы. Гатри мажет взглядом по побледневшему лицу, натыкается на родинку под глазом, отчего в голове сразу возникает японская легенда. Люмин читала около двух лет назад, что те, у кого так, обречены на несчастье и горе. Теперь Итэр не особо уверен, стоит ли дальше тревожить девушку. Прочищает горло и растерянно здоровается, не понимая, рада ли видеть его Макото или же хочет, чтобы он ушёл восвояси? — Меня зовут Эи, — довольно-таки грубо проговаривает девушка, поворачиваясь, наконец, и выпадая из прострации. Дымка отчуждения сползает с неё, и глаза наполняются раздражением и толикой чего-то ещё. — Откуда ты знаешь имя Макото? Кто тебе сказал? — Ты?.. — Я тебя впервые вижу, не ври, — Итэру чудится, что Эи вот-вот замахнётся на него рукой или схватит за шею и начнёт душить. Губы, покрытые фиолетовым полупрозрачным блеском, дрожат, ровные зубы жуют их, грызут, практически рвут. Она убирает за ухо выбившуюся прядку из косы и смотрит сверху вниз — девушка и так выше Итэра, а у неё и туфли на высоком каблуке. — Пошутишь так снова, я найду тебя и вмонтирую в стену. Не стоит играться с огнём, парень. Сегодня, что, день угроз? То Мяо, оказавшийся Сяо, говорит о том, что начистит ему рот мылом, то эта Эи в стену угрожает впечатать. Вторую неделю в школе! Только вторую! И его уже ненавидят два человека. Молодец, Итэр. Так держать. Хотел завести друзей, а завёл врагов. И всё же, внешность Эи сильно отличается от загадочной Макото. Как два разных человека, но в то же время — две капли воды. Одна улыбается, добрая, отзывчивая, а другая — полная противоположность, воинственная и чопорная. У Итэра от такого диссонанса коленки подкашиваются, и он думает, что не очень-то хочет возвращаться в столовую к новоиспечённым знакомым. Не дай бог, прознают про ситуацию. Всю жизнь клеймить ведь будут. Ладно, преувеличенно. Все учебные годы. Божечки, что за череда неудач? Как же он хочет попасть в объятия Люмин… Не выплакаться, нет, просто почувствовать тепло её ухоженных мягких рук, резкий запах волос, от которого чуть побаливает голова, как от аромата лилий; ощутить её губы на своей макушке и то, как нежно и любовно она перебирает его длинные волосы, ласково расчёсывает пальцами прядки, заплетает аккуратную косу. Парень неосознанно теребит кончики своих рассыпавшихся по плечам волос, а также краешек манжет рубашки. Крутит мелкие пуговки, словно намеревается оторвать их — так он остервенело дёргает одну из них, и она с треском отлетает в сторону. Поиски пропажи не увенчались успехом — беглянка упала куда-то в густую высокую траву, куда лезть ой как не хочется. Там с большой вероятностью скопление всяких жучков. Итэр по своей натуре арахнофоб, да и не только. Многие насекомые с длинными тоненькими или крупными многочисленными лапками наводят на него дикий ужас, такую панику, что он может попросту упасть в обморок или откинуться на тот свет. В детстве такого не было, он их, относительно, любил. Но когда ему однажды в ухо залез паук, уже было не до игр с ползучими «монстрами». С болью в ухе парень припоминает, как ему этого самого паука оттуда доставали и как он там шевелился. Люми пугала брата тем, что паук доберётся до его мозга, и он либо станет человеком-пауком, либо начнёт есть мух, либо… Итэра передергивает всего от одной лишь мысли о последнем, господи, и он в это верил! Трава под ногами шелестит, и, споткнувшись о камешек, Гатри внезапно осознаёт, что всё это время шёл по дорожке вглубь леса. Складывает тонкие светлые брови домиком, силясь сообразить, что он тут забыл. Вокруг тишь да гладь, крупные стволы деревьев, отбрасывающие на окружающее пространство большущую тень. Благо, сумерки будут нескоро, можно и прогуляться. Итэру в нос ударяет сладких аромат хвои, и он озирается по сторонам, трогает шероховатую поверхность секвойи и кусочки зелёного мха на ней. Под ногами — гигантские корневища, ластящиеся и вьющиеся, как змеи. Он скребёт ногтями по коре, соскабливает мелкие частички и сдувает с пальцев. Сам не знает, зачем. Это… успокаивает? Внутри плотных брюк вибрирует телефон, однако парень на это не обращает никакого внимания, нажимая на кнопку блокировки и направляясь по тропинке дальше. Она обрывается через пару метров, далее либо идти на свой страх и риск, либо возвращаться. Новая порция издевательств не самая приятная перспектива, посему блондин пробирается сквозь витиеватые и крючковатые ветви низкорослых деревьев, периодически поглядывая под ноги — хватило уже разбить колено и наподдать себе деревянным мечом. На растущих по правой стороне кустарниках красные пухлые ягодки, столь манящие и сладко пахнущие, что во рту образуется вязкая кисловатая слюна — Итэр её сглатывает и всячески отводит взгляд. Отравится какой волчьей ягодой, и его таким полудохлым найдут в лесу? Даже звучит глупо. По мере продвижения Гатри размышляет о том, что случилось с Эи, кто такая Макото и почему это его могут «вмонтировать в стену», если он ничего — абсолютно ничего! — плохого не сотворил? Одно дело, если бы он обозвал её как или оскорбил всю семью, тут да, можно и придушить запросто, но чтобы такое? Итэр хотел отблагодарить за булочку, но осознает одно: булочки-то и не было. То ощущение пустоты в руках до сих пор пугает. Неужели Макото ему почудилась? И угощение тоже, ну не растворилось же оно? Или это тоже своего рода шутка? Не то чтобы Итэру обидно, но… его сердце вновь болезненно сжимается, а к уголкам глаз подступают обжигающие слёзы. Горло дерёт от непрошеных эмоций, ему необходимо прижаться к чему-то, чтобы не грохнуться на землю, на разодранную коленку. Он присаживается на негнущихся ногах на толстый корень, трёт пальцами глаза, сильно-сильно, чтобы слёзы перестали литься. Гатри обещал себе быть сильным. Обещал на похоронах Люмин стать лучше, увереннее, не плакать просто так. Пообещал себе стать машиной без эмоций, не вестись на всякий бред, учиться хорошо и поступить в престижный университет. Берут ли в высшие заведения людей с особенностями? Допустим, с крыльями? Итэр решает, что их, скорее всего, человеку бы отрезали, начиная проводить всевозможные опыты, тем самым выкачивая все силы из бедняги. Куда… куда они потом деваются все? Где живут, если в обычном мире им нельзя появляться? Их… убивают? Отправляют куда-то в другое место? Что он тут вообще забыл, боже… Ему страшно. До истерии, до трясущихся коленок, до судороги в горле и раздирающихся сердцем рёбер. Перед глазами — пляшущие яркие пятнышки, застилающие весь обзор. В висках стучит, ушами он слышит писк или звон, не может разобрать, что это такое. Паника нарастает изнутри, вцепляется в него острыми когтями, старается разорвать в клочья, довести до изнеможения. Он держится ладошками за худые ляжки, впиваясь в них ногтями, чтобы привести себя в чувство. Если он тут действительно сляжет, фиг его найдут. И Итэр даже не в курсе, есть на острове дикие животные или нет. Вдруг его потом по кусочкам будут искать по лесу? Например, найдут его лодыжку в кроссовке в кустах, а косточки бедра где-нибудь вдали… Шипение. Громкое, но для паникующего Итэра отдалённое, прерывистое. Оно все ближе и ближе. Итэр снова трёт вспотевшими ладонями глаза, замечая маячащий неподалёку комок шерсти, выгибающий спину. Не сразу понимает, что это такое. Поначалу оно чудится страшным диким зверем, невиданным простому человеку. Затем — котом, крупным, возможно, размерами немногим меньше мейн-куна. И цвет шерсти необычайно красивый, переливающийся изумрудами. Хвост распушён, будто током шарахнуло, и дрожит в негодовании. Пасть угрожающе приоткрыта, обнажая длинные острые клыки. Оттуда капает багровая кровь. Глаза кота блестят злобой и страхом, в шипении слышится нотка мольбы о спасении. Почему животное так себя ведет? Из ниоткуда, как ответ на поставленный вопрос, выскакивает чёрная тень, сгусток тьмы, если быть точнее. Она приобретает форму жуткой собаки, изо рта которой стекает чернющая жидкость вперемешку с чужой вязкой кровью. Кот жмётся к дереву, готовясь, вероятно, к своей участи. Тем временем хищник с кровавыми глазами медленной поступью подбирается ближе. Меж трепыхающейся дымки-шкуры просвечивается багровое нечто, напоминающее окровавленные рёбра. Не понимая, что творит, Итэр бежит к чудовищу, махая подобранной палкой. Херачит наотмашь по псине, отчего её тело размывается тёмным облаком. Монстр рычит, щёлкает рядом клыкастой вонючей пастью, и Гатри еле-еле уворачивается, падает, отбивая себе плечо о торчащий из земли тупой камень. Но не ощущает боли — адреналин пульсирует по всему телу. Что это за херня?! Его никто и не предупредил о таком! Почему оно находится рядом со школой, где, мать его, дети учатся?! Кот, попав в чужие цепкие руки, жалобно рычит, нехотя ластится ближе к груди Итэра, и он всячески прикрывает бедное животное от клыков мистической псины. А у нее тем временем вырастает ещё две теневых головы, глаза горят адским пламенем, губы дёргаются вверх-вниз, пока с них капает противная жидкость, за версту воняющая гнилью. Гатри надеется, эта субстанция не ядовитая и не заставляет тело разлагаться. Всякое бывает, и даже такое! Теперь он точно готов поверить во всё. Он собирается с духом, ослабевшими ладонями силится удержать огромного кота, мчится куда глаза глядят. Ветки бьют по лицу, царапают, цепляются за одежду, но всё, что может делать Итэр — бежать. Бежать как можно быстрее и дальше, и всё равно он ощущает горячее дыхание в самую шею. Мистический зверь словно и не отстаёт вовсе, ожесточенно преследуя жертв и щелкая пастью у самого уха. Пусть хоть волосы откусит, но не тронет их обоих. Итэр молится всем богам, которых знает, плевать, что он не верующий, в данную минуту он готов поверить во что угодно, даже в то, что земля плоская и стоит на слонах и черепахах или плавает в космосе на огромном ките. В последний момент парень успевает пригнуться, чтобы не влететь на всей скорости в крупную острую сломанную ветку. Сердце прыгает из одной точки тела в другую, учащённо бьётся и одновременно не бьётся вовсе. Кот в руках как будто и не весит ничегошеньки, пригнул уши и смотрит назад огромными глазами золотистого оттенка. Итэр чувствует что-то горячее на своих ладонях, решает, что это они вспотели. Но машинально опустив взгляд, замечает бордовую вязкую жидкость, так некрасиво покрывающую внутреннюю сторону руки, она стягивает кожу, пахнет металлом. Господи, да этот кот и умереть может от потери крови! — Прости-прости-прости! Если мы умрём здесь, это из-за моей медлительности, — приговаривает блондин, прижимая животное к себе ещё ближе, слезливо утыкаясь ему в жесткую шерсть и огибая новое препятствие в виде валуна. Он уже позабыл, где находится школа, и ему до белых пятен перед глазами жутко. Если бы не кот в руках, Гатри уже распластался на земле, подставив шею объявившейся псине, сотканной из самой тьмы. Слабая догадка яркой лампочкой светится в мыслях, и он, осмотревшись, бежит на поляну, освещённую солнечным светом. Молится и желает, чтобы эта собака отвалила-таки, оставила в покое и ушла по своим делам. Чтобы они выжили. Прыгает в гущу цветов, на спину, лишь бы животное в его руках не травмировалось сильнее, зажмуривает веки и готовится покинуть этот мир. Камни больно впиваются в спину, голова бьётся о валун, слышится жуткий хруст. Слезы брызгают из глаз, он жалобно простанывает, жмурится, шумно дышит и силится хватать ртом воздух. Жар и холод пронизывают тело одновременно, заставляют содрогнуться. Кот обмякает на груди, и он испуганно разлепляет слипшиеся веки. На ресницах скопилась влага, размывая всё перед глазами. Итэр пялится на окровавленные руки, на большое багровое пятно на белой рубашке, на кота, раскрывшего пасть. Тот без сознания, и всё же его тельце мало-мало, да движется. У него рваная рана на задней лапе, а на животе мелкие-мелкие дырочки от клыков. Гатри смотрит вперед, высматривает тварь среди деревьев, но, кажется, та отстала. Пронесло. Божечки… Стон облегчения срывается с губ Итэра, однако он не расслабляется. Наоборот, ищет, чем забинтовать раны страдающего животного, чтобы остановить хотя бы чуть-чуть поток крови. Останавливается на своей рубашке, тянет за ткань рукава, руки напрягаются, дрожат. Не получается. Тогда блондин находит острый камень и быстрым движением пальцев проводит по рукаву, слышит звук рвущейся ткани и победно улыбается. Переворачивает кота на спину, осторожно и мягко покрывает его тряпкой, завязывает. Не шибко крепко, ну да ладно. На белой ткани тут же проступает кровь. Спасибо, что его не тошнит от её запаха и вида, но если вот вспомнить тело Люмин… Надо возвращаться. Никаких воспоминаний. Коту нужна помощь. А можно ли держать животных в школе?.. Откуда он вообще взялся? Вставая на ватных ногах, Итэр подбирает раненое животное и осторожно уходит.

***

Комната встречает запахом порошка и древесины. Солнечный свет практически не попадает в помещение, лишь лучиками пробивается изредка за трепыхающейся от ветра шторкой. Стол забросан мазями и бинтами, стащенными из медпункта. Врача там не оказалось, и пофиг. Главное — втихую стырить всё необходимое. Кот, не подающий никаких признаков того, что он проснулся, лежит на кровати. Его тельце кажется маленьким от того, насколько оно скрючено и дрожит. Большие лапы поджаты к самому животу, только раненая вытянута вперед, оголяя место укуса. Итэр осторожно отодвигает остальные три конечности, чтобы можно было обработать живот и перебинтовать. Честно — он смыслит в медицине ровно сколько и в ракетостроении, но припоминает, как ему ранее помогала с болячками сестра. Перекисью обрабатывает ранки на впалом животе, слышит шипение и жалобное мяуканье. Поглаживает по жесткой шёрстке кота, лишь бы ему не было так больно и страшно. Мягкими движениями блондин проводит по дырочкам ватной палочкой с дезинфицирующим раствором, дует, приговаривает хорошие слова. Неважно, что кот не слышит. Так скажем, видимость заботы для самого Гатри, так он успокаивается. Закончив с обработкой, Итэр подумывает, что кот, наверно, захочет поесть после пробуждения. «Надеюсь, не выгонят, если узнают, что я подобрал к себе кота». Он проскальзывает взглядом по всему телу животного, отмечая, какой же всё-таки чудесный цвет шерсти, невероятный. Итэр ни разу в жизни такого не видел, в детстве у него была кошка, но трехцветная. На ум приходит мысль, которая уже не кажется бредовой: может, кот тоже какой-то «волшебный»? Не став размышлять о ее дальнейшей судьбе, чтобы не расстраиваться, парень поднимается на ноги, поглаживает повреждённые спину и плечо и выглядывает в окно, отодвинув шторку. Солнце уже заходит за горизонт, а на небе персиковое марево с перистыми редкими облаками. У моря, сто процентов, неописуемая красота. Только Гатри не будет рисковать и оставлять страдающее животное одного. Сходит за едой, да, но не бросит. Надо присмотреть хотя бы парочку дней, а потом уже решать, что с ним делать. Да, так он и сделает. Холодная металлическая ручка двери обжигает содранные в кровь руки, и он сводит челюсти, выходя наружу. В коридоре никого, совсем пусто. Лишь из соседней комнаты слышится протяжный храп. Итэр не хочет смущать соседа, посему не смотрит, кто там проживает. Натягивает на ладони посильнее вязаный свитер и мягкой поступью направляется к лестнице, посматривая на развешанные картины. Он всегда мечтал стать художником, подобному этим известным творцам. Но никуда не выкладывал работы, да и не будет. В столовой парень осматривает буфет, спрашивает даже у поваров, есть ли кошачья еда. Ему жмут плечами, тыкают в сторону варёного или жареного мяса, рыбу и молоко. Насколько Итэр знает, котам нельзя молоко, оно вроде как не усваивается и не переваривается в их желудках. Блондин оглядывает предложенный ассортимент, накладывает в пакетик кусочки куриного филе и спешит вернуться к жилому корпусу. Солнце уже успело окончательно спрятаться за горизонтом, отчего очередной коридор и без того угнетающего здания встречает парня ночным полумраком. Итэр смело делает несколько шагов, пока не улавливает в, казалось бы, опустевшем коридоре какое-то движение. Капли адреналина ещё булькают где-то в венах, но всё тело ломит от ушибов и ссадин. Встречи с ещё одним монстром он, понимает, не перенесёт — он готов ожидать чего угодно, не до конца ощущая себя в безопасности в стенах этой загадочной школы. Замерев в нескольких метрах от источника движения, Итэр напрягает зрение, пока в расплывчатом очертании странного пятна не вырисовываются два силуэта. Двинуться с места не позволяет уже чувство лёгкого шока. Подобно тому, когда на тебя на всех парах движется скоростной поезд: ты знаешь, чётко осознаёшь, что стоит уйти, но ноги упрямо не слушаются. И потому Итэр становится свидетелем страсти двух молодых людей, слившихся в жарком поцелуе. Но в больший ступор погружает осознание того, что тёмная фигура, вжимающая чьё-то хрупкое тельце в стену, принадлежит Скарамучче. Не давая сделать лишний вдох, он продолжает измываться над чужими губами, придерживая стройную ногу в светло-серых брюках, закинутую на его бедро. Другая рука сжимает белоснежные, уже порядком растрёпанные волосы где-то до середины шеи. «Белые волосы с красной прядкой, каре...» — мелькает в памяти. Однако зрение уже достаточно привыкло к темноте, а красных прядей в волосах не наблюдается. Да и фигурка выглядит слишком женственно. Не стал бы Скарамучча целоваться с парнем. Ведь так? Гатри одёргивает себя, будто мысленно отвесив самому себе пощёчину. Пора бы валить! Втянув голову в плечи, он надеется просто прошмыгнуть мимо, боясь получить пожизненный абонемент на издевательские шуточки Скарамуччи. Но низкий смех, нарастающий всё больше, всё громче, вновь заставляет замереть на месте. Итэр не остался не замеченным и уже раз двадцать проклял себя за то, что не прошёл мимо сразу. — Ну как? Понравилось? — сбившимся, предательски дрогнувшим голосом интересуется парень, а Итэр, видя, как светловолосая фигурка продолжает тянуться к губам Скарамуччи, будто прося продолжения, не сразу осознаёт, что вопрос адресован именно ему. — А... Э... — глупо кряхтит Гатри, пятясь спиной вперёд к комнатам. Скарамучча выпутывает свои пальцы из чужих волос и отстраняется подальше. Объект его страсти словно приходит в себя, упирается тонкими руками ему в грудь. — Ты что, совсем идиот? — голос сильно дрожит, от нехватки воздуха чуть хрипит, едва не срывается на высокий вскрик. — Прямо здесь? Оттолкнув довольного собой Скарамуччу и, похоже, сильно смутившись, хрупкая, невысокая девушка — в чём окончательно уверяет себя Итэр — сбегает. Сам Итэр хочет поступить так же, но Мучча уже пристально смотрит на него с лисьей ухмылкой, кажущейся слишком широкой, слишком угрожающей в полумраке. — Ну? — Я... Я, пожалуй, пойду... — только и может выпалить Итэр, по искрящимся глазам заклятого друга осознавая, во что только что вляпался. — Ну иди, — на удивление быстро и просто хмыкает Скарамучча, нашаривая что-то в кармане. — Но, знаешь, я не обижусь, если ты разболтаешь о том, что видел. — Да зачем мне?.. — Это и ему на пользу пойдёт. Итэр не понимает, что имеет в виду Скарамучча, а тот окидывает его небрежным взглядом и, зажав зубами сигарету, продолжает растягивать губы в привычной ухмылке. И вдруг резко меняя тему (что, как считает Итэр, ничем хорошим не грозит): — Что, перекусить решил? — кивает он на пакетик с вареным мясом, отчего Итэр хмурится и кивает, лишь бы отстал со своими приколами. Но тот лишь пожимает плечами и молча выплывает из коридора, но с слишком самодовольным видом. Итэр, придя в себя, бегом направляется к комнате — как бы не вляпаться во что ещё. Оказавшись в комнате, он тут же падает лицом в подушку, стараясь выкинуть из головы всё, что увидел несколько минут назад. Ему стыдно и неловко. И единственное, что помогает отвлечься: изумрудный шерстяной комок, который, к счастью, жив и глубоко, размеренно дышит, лёжа на запачканном одеяле. И всё-таки живой! Усталость мощной, внезапной волной накатывает на парня, накрыв с головой, и он проваливается в дрёму, так и не раздевшись. В свитере тепло и уютно, он пахнет лилиями, столь привычными для носа блондина. Ощущение, будто подле него лежит Люмин, обнимает брата и греет его пребыванием рядом. Мысли перестают путаться, а воспоминания прекращают назойливо мозолить взор. И он расслабляется, расплывается в улыбке, не замечая этого. Обнимает шёлковую подушку обеими руками, прижимая ещё ближе, причмокивая. Жаль, что сон длится недолго. Стойкое тревожное ощущение того, будто за ним пристально кто-то наблюдает, пощипывает кожу и заставляет разлепить сонные слипшиеся веки. Мутным взором оглядеть комнату, понять, что не закрылся балдахином и наткнуться на жуткое нечто. Тело пробивает ознобом, а сон как рукой снимает. Сердце останавливается, во рту резко пересыхает, глаза боязно сомкнуть. Полуразложившаяся плоть на бледном сиреневатом лице. Ниточки вен, похожие на молнии или змей, расчерчивают весь череп страшного незваного гостя. Глаза навыкат, без век, ресниц, смотрят, не моргая. Они выпучены, вот-вот выпадут из глазниц; по всему глазному яблоку расползлись лопнувшие капилляры. Вместо рук — длиннющие костлявые конечности без мяса и мышц, иссушенные, с такими же дорожками чёрных вен. Пальцы крючковатые, с огромными когтями, держащимися за потолок. Оно свисает, мать его, с потолка. У него открыт рот в полуулыбке, зубы острые, как бритва, кучкуются в несколько рядов, видно и окровавленные дёсны. Волос практически нет, но они чёрные, длинные и всклокоченные, как будто приклеенные к оголённому черепу. Нос отсутствует, вместо него — зияющая дыра. Тело вытянутое, с выступающими рёбрами и впалым животом. Существо не шевелится, изучает. Итэр тоже не шевелится. Боится, что оно нападёт. Его всего трясёт, он прячется за куском бесполезного одеяла. Удушающая паника оседает в горле и груди, его неебически колотит, ему хочется выброситься в окно или вскрыть себе вены, лишь бы эта дрянь не тронула его. Зубы незваного гостя внушающе растут. Улыбка становится всё шире и шире, Итэр улавливает едва различимое движение и то, как оно перебирает когтями по потолку, отчего слышится жуткий скрежет.