Ножом по сердцу

События разворачивались перед взором Энакина, сменяясь на всё более невероятные и в самый ответственный момент он не выдержал, до того невозможным казалось то, что тот сейчас видел. Вот он наклонился к Асоке, положил руки ей на плечи, она в ответ опустила поверх его ладоней свои, а потом Скайуокер нагнулся чуть ниже и... Он жёстко оборвал то, что начало приходить в сознание и сказал себе резко и строго: "Нет, Эни, ты думаешь ни о том! Думай о Падме, о том, как ты её любишь, а это... Этого не было... Ты столько месяцев не вспоминал. Забудь и сейчас, не зря тогда Отец стёр тебе память. Незачем и возвращать это, есть вещи, которые нельзя вспоминать и даже вредно!" Но механизм уже был запущен и вместо мыслей о Падме, что юноша так упорно призывал на память, в голову лезли мысли о совсем другой девушке, которая спустя пару месяцев после этого случая ушла из Ордена. Она выглядела тогда очень грустной и подавленной, а ещё бледной и вялой. Ещё совсем некстати Энакин вспомнил, что пару раз видел, как Асока едва не теряла сознание и резко срываясь с места, уходила в санузел. Почему-то тогда Скайуокеру это не показалось странным. А сейчас... Но углубиться в это помешала новая боль, которая ворвалась в мозг ещё более решительно, чем прежняя, начисто стирая всё, что было там в эту минуту, заставляя направить все резервы на то, чтобы защититься от неё и не дать себе умереть. Это было связано с тем, что закончив внешний разрез, целитель взял какой-то странный инструмент, который через секунду начал рассекать хрящи и кости, полностью раскрывая грудную клетку, чтобы можно было достать до сердца. Но всё равно поверх густого красного тумана, заложившего слух, Энакин продолжал смутно улавливать голоса врачей. И заметил то, как рука Тру отчего-то дрогнула и в ответ на это раздался чуть слышный хруст. - Что это такое? - спросил у него кажется Рэнли. - Похоже, это было ребро, - с лёгкой иронией сказал Тру - И сейчас оно слегка треснуло. - Завтра будет болеть, - мрачно констатировал Рэнли, а Энакин понял, что больше не в силах этого выносить и терпеть эту боль, позволяя себе так мучиться. Нужно было срочно дать понять этим извергам с благими намерениями, что он вовсе не спит. Но каким образом, когда из всего, что было, доступны остались лишь слух и ощущение? "Давай же, Энакин, сделай, хоть что-то," - нетерпеливо подтолкнул себя Скайуокер - "Подними руку, покачай головой, сорви пластырь с глаз, встань и скажи им!" И всё равно ничего, шли минуты, а Энакин всё продолжал безучастно лежать под бестеневой лампой, пока в какой-то момент не догадался, скорее инстинктивно, что можно попробовать иначе. Да, его тело сейчас неподвижно, но вот дух свободен и Сила поможет ему. Осталось только напрячься и высвободить его, позволив Силе направить себя туда, куда нужно и после попытаться дать окружающим понять, что он здесь. Он вспомнил навык медитации и попробовал отрешиться от настоящего, задав самому себе одну-единственную команду. И вот уже через несколько мгновений Скайуокер увидел, как он резко встал с операционного стола, одной рукой вырывая из горла дыхательные трубки, другой - снимая с глаз полоски пластыря. И встав наконец на пол, не ощущая босыми ногами холод кафеля, Энакин заметил висевшую на крючке в стене голубую пижаму хирурга, машинально натянул её и стремительно вылетел в коридор, прежде оглянувшись на оставленный стол, где с его телом продолжали вытворять невероятные ужасы, которые визуально смотрелись ещё страшнее, чем казалось по ощущениям. Не в силах на это смотреть, дух Энакина покинул операционную и медленно пошёл по коридору, по которому его везли на каталке, не совсем понимая, что ему тут надо. Всё равно, лишь бы не оставаться в этой камере пыток, хватит того, что его тело продолжало выносить невероятную боль. Но вот коридор остался позади и Энакин вышел в холл. Его никто не видел, за то он сам мог рассмотреть каждого, кто попадался на пути. Например, сидящие на банкетке Оби-Ван, Асока и Падме, но если первые двое сидели рядом друг с другом и молча смотрели вниз тревожным взглядом, то Падме то и дело косилась в сторону дверей и, казалось, чего-то напряжённо ждала, явно не только исхода операции, так же поглядывала на датапад, что лежал на её коленях. При виде любимой, Скайуокер испытал видимую радость и облегчение от того, что она здесь, рядом с ним, волнуется за него и мысленно пообещал выжить. И очень жалел о том, что не может подойти к ней и обнять, а ещё лучше, сесть с ней рядом. Ничего, это успеется, сейчас важнее дать всем понять, что он не спит. И в эту секунду датапад Падме сверкнул зелёным огоньком и она, прочитав сообщение, встала и сказав Оби-Вану, что скоро вернётся, пошла в коридор, что вёл к операционной. Сам не зная зачем, Скайуокер отправился за ней следом, бесшумно скользя по кафельному полу. Очевидно, решил, что её присутствие поможет ему пережить оставшиеся испытания. Однако, то, что он увидел через некоторое время, заставило его замереть и едва не лишиться чувств от новой боли, на этот раз, моральной. Падме остановилась возле дверей операционной и тотчас же из неё вышел Тру, который, увидев её, подошёл чуть ближе границы, допустимой для старых знакомых, никогда не бывавших близкими. Вернее, Тру так и не стал ничего менять, за то Падме немедленно обняла его и едва ощутимо коснулась губ своими, после чего заговорила: - Ну как, всё готово? - Да, у меня всё, сердце уже готово, осталось только закончить, а ты сделала всё, что нужно? - спросил на это Тру. - Ещё вчера, - быстро ответила Падме с улыбкой, странной и непривычной, Энакин такой не знал - Он оформил наследство в собственность и в случае его смерти, оно станет моим. - Ты точно уверена, что проблем не будет? - решил уточнить на всякий случай Тру - Вдруг Оби-Ван что-то заподозрит? Он же тебя явно недолюбливает. - За то не переживай, - успокоила Падме, касаясь ладонью его щеки - Кеноби уже почти считает меня своей дочерью. - Ты точно уверена, что готова идти до конца? - задал новый вопрос Тру - Ведь он же тебя так любит, больше своей жизни. - Доходы моего поместья минимальны, состояние семьи истощилось, у меня нет иного выхода, - спокойно и уверенно произнесла Падме - И я хочу увидеть всё сама. Тру не возразил, лишь велел надеть хотя бы халат и утянул за собой в операционную. Пока разговор в коридоре входил в завершающую стадию, внутри операционной Рэнли уже готовил всё для пересадки. Второй разрез был закончен и теперь он старательно отсоединял сердце, пришедшее в негодность, ожидая, пока Тру подготовит донорское. Энакин не стал ждать, пока Падме наденет халат и войдёт следом за Тру, а остался в коридоре, не в силах поверить в то, что сейчас услышал и принять это как данность. И вдруг, даже не видя этого, чисто физически ощутил, как прежнее сердце покинуло его организм. И не просто так. Его вырвали. Резко, грубо, пугающе небрежно, как то, что уже не нужно и подлежит утилизации. Тут была уже не боль, а огромное чувство острой потери и опустшения, которое и заставило Энакина издать оглушительный, рвущий душу крик, который никто не мог услышать. Сколько он так кричал, прижимая ладонь к тому месту в груди, что прежде вмещало сердце, было неясно, однако, хлопок двери операционной заставил Скайуокера вернуться в реальность, а точнее, самому войти туда и увидеть своими глазами, как его любимая и лучший друг исполнили то, что давно замыслили за его спиной. Контейнер с донорским сердцем стоял на столе для инструментов и Тру уже вскрывал его, а потом вдруг сказал своему ассистенту: - Рэнли, принеси второй комплект инструментов, скоро придёт время их менять. Тот согласно кивнул и передав пост возле стола Эвелин, вышел за дверь. Тру, посчитав момент подходящим, достал из кармана шприц, полный какого-то жёлтого раствора, и уже приготовился ввести его в полость донорского сердца, но отчего-то медлил. Падме стояла рядом, возле стены, и ей совсем не понравилось увиденное. - Хватит копаться, давай уже вводи! - сказала она тихо, но очень нетерпеливо. - Не могу решиться, - неожиданно признался Тру, заставив Падме нахмурить брови и решительно шагнуть к нему, почти выхватывая шприц из его руки. - Вечно всё самой надо! - бросила она недовольно - Отойди, сейчас я это сделаю! И не став больше тратить слова, девушка, не дрогнувшей рукой, ввела иголку в холодную плоть и молча смотрела, как раствор из шприца переходит туда и после, выдернув иглу, отошла, уступая место Тру и прежде, чем покинуть операционную, на секунду подошла к столу и окинув равнодушным, мнимо сочувствующим взглядом распростертого на ней Энакина, сказала, говоря, как бы, последнее слово: - Прости, милый. После чего вышла и невозмутимо вернулась в коридор, на прежнее место, не подумав о том, что там оставила.