Проклятие избранного

      За спиной — кровавая река, в полубреду чудится, как вишневые потоки текут вниз, по длинной, длинной лестнице. Под ногами мокро, может, от недавнего дождя... Или от нее, да. Азарат не знает. У него нет времени и сил думать об этом — нет вообще никаких сил, только желание подгоняет, пиная в спину ногами в тяжеленных сабатонах.       Связь с Нереваром, если и существовала на самом деле, была неправильной. Может, осколок его души был слишком маленьким, чтобы обладать собственным разумом и возможностью общаться с кем-то извне. Впрочем, с самим Азаратом этот «великий герой» тоже никогда не говорил, больше напоминая скулящую на затворках сознания псину. Но никому не объяснишь, что ты не Возрождённый, что от Возрождённого осталась только псина, нет, они почитают мёртвого. Они думают, что он слышит их. Азарат не понимает, как можно игнорировать его, настоящего, живого мера.       А они все игнорируют, но кто-то превращает это в спектакль. Азарат догадывается — АЛЬМСИВИ были близки с Нереваром, псина в сознании машет хвостом, видя Вивека. Глупая, никчёмная шавка, волей случая являющаяся осколком некогда великого хортатора. У Азарата нет сил перемотать ей морду верёвкой и надеть мешок на голову. У него на себя-то сил не остается.       О, он чувствует это давно знакомое напряжение в слепом глазу, тянущую боль — еще слабую, медлительную. Губы сжимаются — будет хуже, ты же знаешь. Тело не предназначено для того, чтобы в нем были две души, одна искалеченнее другой. Но Азура, о Азура, она решила иначе и теперь наверняка наблюдает за происходящим, видя в Нереварине — будь проклято это слово! — инструмент для отмщения. Азарат презирает всех, на кого только хватает собственной клокочущей в груди ненависти и обиды. Но более эгоистичных по природе своей даэдра, Клинков, хамоватых ординаторов и расистов, прописавшихся на Вварденфелле, он ненавидит Неревара.       Из-за него это всё. За «Возрожденным» никто не видит Азарата, никто не хочет этого. Эшленд стал противен только из-за него, всё пошло наперекосяк с началом исполнения пророчества, написанного на бумаге, в которой до того наверняка лежал лишь чёрствый батон хлеба. Одни — заядлые торчи — стали его превозносить, другие — ненавидеть. И Азарат почувствовал себя брошенным всеми.       И он знал, как отомстить. Не по зову Азуры и совсем не ради неё, месть Неревару, пускай он был куском не совсем разумной души — все равно всё чувствовал. И боль они разделяли, приумножая до той степени, что сравнить можно было бы лишь с излюбленной всеми казнью вампиров.       Тебе больно, Неревар? Больно ведь, не молчи, это слишком очевидно — ведь Азарат тоже чувствует эту боль. Он знает, как сделать больнее, даже если то будет его собственная жертва.       Что думает Вивек, видя полубезумного, расколотого надвое данмера, вжимающего пальцы в глазницу с такой силой, что, надави чуть сильнее, слепой глаз просто лопнул бы, как желток? Думает о чем-то своем, божественном? Азарат дёргает головой, перед глазами плывет, и теперь он видит что-то совершенно другое. Другого мера, с другим лицом, взглядом — целиком другого. Но будто по губам читает мысли Неревара — этот мер ему дорог. Этот мер хорошо знаком и Нереварину.       Оказывается, Вивек способен ходить и его левитация — только для красоты и статуса. Азарат скалится, нанося удар за ударом. Прежде чем войти сюда, он глотнул немало зелий, благодаря им — или все-таки подкрадывающемуся со спины сумасшествию — он не чувствует боли, кроме той, что раздирает его разум.       Кто-то мог бы предположить, что это месть предательски убитого хортатора, пронесённая через века, ледяная и острая, как морозное заклинание. Может быть, сам того не понимая, он исполняет волю даэдра. Только чужой страх и ужас, что он чувствует в глубине собственного сознания, своё Я, что он доказывает здесь и сейчас, терзая тело смертного бога по-животному голодно — всё это заставляет Азарата убеждаться, что он поступает правильно. И лишь маленькая услуга, от которой станет больнее даже не Неревару, что разбит и уничтожен уже очень и очень давно. Вивек ведь знает, что такое боль?       — Не он выбрал убить тебя. Он не хотел. И не хочет.       Кинжал, вонзенный под подбородок, божественно-смертная кровь, булькающая в горле — Азарат полностью осознает, что сделал. Но после всего уже не чувствует ни мук совести, ни страха перед убийством. И если потребуется, он убьет каждого, кто будет сомневаться в нем.       Кто будет видеть Неревара.