Невинность монстра

      Бал как бал, но школу никто не отменял. После четырех уроков, следующих у нее не было, Атти вернулась домой. Чувство неистовой радости охватило ее. Она узнала, что на бал приглашены многие чиновники, шериф, мэр, полгорода. Братья Сальваторе, Елена Гилберт, Кэролайн Форбс и Мэтт были приглашены из числа тех, кого она знала. Джереми не пригласили, но, насколько она поняла, он не горел желанием идти на бал, устроенный первородными вампирами. Событие следующего дня казалось ей сказкой, и девушка была уверена, что все будет замечательно.       Единственным тихим местом была библиотека, а поскольку Майклсонов дома не было, Атти могла рассчитывать на уединение. Ей нравилась семейная атмосфера, несмотря на частые ссоры между братьями, она чувствовал себя частью этой довольно сумасшедшей, бессмертной, но настоящей семьи. Однако было немного утомительно с таким количеством людей вокруг. Она всегда жила только с отцом, потом только с Элайджей. Пять вампиров и ведьма, плюс армия гибридов занимали много места.       Среди бесчисленных книг она искала роман на французском языке, что-то, что отвлекло бы ее от реальности, пока Ребекка не придет с уроков. Десятки слов в минуту, одежда, которую ей нужно было померить, и советы заставляли ее, как обычно, прийти в себя. Несколько часов она была просто Атти, которая ходила по магазинам с подругой.       Ей не позволили долго читать Дюма в одиночестве. Сильная аура матери первородных ощущалась на расстоянии нескольких метров. Поэтому перед тем, как Эстер вошла в библиотеку, она почувствовала ее поблизости и услышала шаги. Атти заставила себя вежливо улыбнуться, манеры никто не отменял. Ведьма вошла в комнату с выражением глубокого разочарования.       — Ой, прости… Я не знала, что здесь будет кто-то еще, — извинилась женщина, едва взглянув на нее.       — Все в порядке, это единственная изолированная от людей комната.       Женщина вошла в библиотеку полностью, доказав, что не спустится на первый этаж особняка даже в случае апокалипсиса. Несколько мгновений Атти с любопытством наблюдала за ней. Эстер, мать пятерых первородных вампиров, жена вампира, охотившегося на вампиров, ведьма, совершившая то, что не удавалось никому до нее, превратившая смертных в бессмертных, убитая собственным сыном и вернувшаяся из мертвых по желанию духов. Конечно, Атти было любопытно.       — Как ты со всем этим справляешься? — спросила Эстер. — Ты воскресила меня из мертвых, ты потеряла столько сил, плюс ссора с моим сыном. У меня уже кружится голова.       — Я в порядке, — ответила девушка с улыбкой на лице. — Немного ослаблена заклинанием, но все в порядке. И ссора с Элайджей уже исчерпалась. Но спасибо за вопрос.       — Точно? Я слышала вас вчера, ты казалась такой расстроенной, и мой сын накричал на тебя.       Почему Эстер спрашивает про ссору? Почему она вообще вмешивается? С таким же успехом она может задаваться вопросом, почему Кол и Клаус чуть ли не каждый день убивают друг друга. К чему эти вопросы? Какую цель может преследовать ведьма? Атти поругала себя, не все чего-то добиваются скрываясь за красивыми словами. Это уже называется паранойя. Может, Эстер просто хочет быть вежливой?       — Ничего страшного. Я совершила ошибку, Элайджа вспылил, но потом мы помирились. Я не сержусь на него, он хочет для меня лучшего.       — Ты говоришь о нем с такой нежностью — заметила Эстер. — Большинство подростков всегда хотят быть независимыми. Что в моем сыне, что вместо того, чтобы стремится быть независимой, ты тянешься к нему?       Атти нахмурилась в замешательстве. Что хочет Эстер? Почему так много внимания уделяется ее отношениям с Элайджей? Атти с трудом скрыла смущение. Такой вопрос смутил ее и заставил покраснеть.       — Элайджа — самый близкий человек, который у меня когда-либо был.       Она получила странный взгляд от Эстер. Тот, который взвешивал ее и пытался прочитать ее душу. Атти с достоинством смотрела на ведьму, ей нечего скрывать.       — Прости меня, — наконец сказала ведьма. — Я не хотела казаться слишком любопытной. Просто, после тысячу лет, я чувствую, что потеряла своих детей. Они так сильно изменились, и твое присутствие рядом с ними заставляет меня задуматься.       — Прошла тысяча лет, — напомнила ей Атти. — Они изменились, они, конечно, другие, но они все еще ваши дети. Клаус по-прежнему рисует, Ребекка любит всем сердцем, Кол… он веселый, а Элайджа, я думаю, всегда был таким же ответственным. Я не знаю, каким был Финн, но я заметила, что он обожает вас.       — Они ненавидят Майкла. Ненавидят ли они и меня?       И в эту секунду она поняла, что это настоящая Эстер. Вопрос был адресован не Атти, вопрос был риторическим и беспокоил женщину, которая боялась, что потеряла своих детей.       — Трудно не ненавидеть того, кто пытался тебя убить, особенно если это твой родитель.       — Говоришь из своего опыта?       — Да.       — Даже если твой отец думал, что поступает правильно, даже если бы он поступил правильно?       — Неважно, — ее голос напрягся, глаза опустились так, что бы боли в них не было видно. — Он пытался меня убить. Я никогда не прощу его.       На несколько минут повисла тишина. Атти не вернулась к своей книге. Ее настроение определенно было испорчено. Ее отец, смерть, гибридная сторона, ее сердце каждый раз сжималась от боли при воспоминание. Она никак не отреагировала, когда Эстер села рядом с ней. Лучше бы она покинула библиотеку в первую же секунду, когда вошла ведьма.       — У тебя очень красивые волосы. Ты всегда носишь эту прическу?       Атти холодно улыбнулась.       — Да. Других я не знаю.       Собранные в хвосте, оставленные на спине, редко небрежный пучок. Прическа для нее не была важна, она не обращала на нее никакого внимания, да и прически ей делать было некому. И почему-то она даже не пыталась научиться делать прически.       — Когда Ребекка была маленькой, я заплетала ей косички по-разному. Я всегда хотела дочку. Большинство матерей хотят девочек. Кто-то, кто похож на них, кто-то, кто является их сообщником и партнером, их лучшим другом.       — Возможно, — пробормотала Атти.       — Хочешь, я сделаю тебе прическу?       Это предложение застало ее врасплох, но что-то в словах Эстер заставило ее смягчиться. Она кивнула и повернулась на другую сторону дивана, чтобы женщине было удобнее делать прическу. Мама… Была ли ее мать счастлива, когда узнала, что у нее будет девочка? Может быть, она нашла покой или, может быть, она наблюдает за ней каждый день? Пожалела она о решением забеременеть? Одна жизнь в обмен на другую, разве судьба не обладает прекрасной иронией? Атти вспомнила фотографию, которую дал ей Элайджа. Ее мать, беременная ею, такая счастливая, такая красивая, казалась такой доброй. Девушка прикусила нижнюю губу, сдерживая эмоции. Почему у ведьмака, пытавшегося завладеть ее телом, была фотография ее матери? Какая между ними может быть связь? Достаточно. Ей больше не нужно об этом думать, если она не хочет разозлиться и что-то взорвать случайно.       Эстер начала говорить медленно, проводя пальцами по волосам. Ее действия расслабили ее, вызвав легкую улыбку на ее лице.       — Как сильно изменились времена. В мое время девушки носили платья, сейчас в штанах, в коротких юбках. Я в шоке от моды.       — Штаны намного удобнее, — отстояла новую эру Атти. — Мода развивается, все одеваются по-разному. Я думаю, это хорошо, потому что у каждого есть выбор носить то, что он хочет. Общество не имеет права запрещать что-то людям.       — Хорошо будет смотреться с косичкой на лбу. Или с локонами в объеме. Мама научила меня делать кудри из кусочков ткани, в мое время это было модно в деревне.       — Можете заплести косичку на лбу? — спросила Атти, интересуясь, как она будет выглядеть с новой прической.       — Конечно, это не так сложно.       Разговор казалось таким легким, таким простым. Атти часто чувствовала необходимость вести такие обыденные дискуссии. Ты как будто ни о чем не говоришь, как будто ничего не получаешь от обсуждения, а на душе почему то легче. Когда шаги Ребекки эхом раздались за дверью, прическа Атти была готова.       — Спасибо, Атенаис, — тихо сказала Эстер. — Спасибо, что напомнила мне, что значит иметь дочь.       — И вам спасибо за то, что показали мне, какого это иметь мать, хотя бы на пять минут.       — Итак, дорогая, у нас есть ровно шесть часов до закрытия магазинов в Мистик Фоллс, раздался голос первородной. Шевелись!       Она заметила печаль в глазах Эстер. Ребекка едва взглянула на мать. И что-то проснулось в Атти, то что, как она думала, уже давно нет. Это было такое же чувство, как когда ей было девять лет, и она подарила букет тюльпанов старухе, которая всегда сидела в парке. Сострадание. В ее душе проснулось сострадание к женщине, которая тысячу лет назад потеряла детей и не знает, как их вернуть.       — Эстер, почему бы вам не пройтись с нами по магазинам?       Глаза Ребекки расширились, она не могла ответить, и радость появилась на лице Эстер. Первый шаг был сделан, ведьме оставалось только не испортить день.       Через три долгих часа у Бекки уже было выбранное платье, и платье Эстер обсуждалось. Атти и Бекка настояли на зеленом платье, облегающем тело, но сохраняющая строгий стиль. Атти считала ее идеальной для дамы средних лет, но Ребекке хотелось чего-то более смелого, ее мать была такой же красивой, как и тысячу лет назад. Одной только Эстер хотелось бы надеть что-нибудь потемнее. Десять минут подряд девушки спорили, пока Ребекка не согласилась с Атти, не забыв добавить:       — Он должен гордиться тобой. Даже Клауса сможешь убедить.       Девушка широко улыбнулась, схватила выбранное себе платье и побежала в примерочную. Вот тут-то и возникла еще одна проблема. Настала очередь Эстер спорить с Ребеккой. Первородная вампирша демонстрировала самые смелые наряды под одним предлогом:       — Ты молода, ты красива, чего скрывать?       — Именно что она молода, Ребекка, — возразила ее мать. — Она такая юная, нежная, как бутон розы, который еще не цветил. И эти платья вульгарны для ее юности.       — Пожалуйста, физически мы ровесники, какая разница?       — Ты прекрасна как королева, любое платье подходит твоему телу. Но Атенаис, чиста как ангел. Такие платья не для нее.       — Эмм… Может быть, посмотрите? — сказала Атти, услышав их ссору.       Они оба посмотрели на Атти. Наряд девушки идеально подходил ей. И не только подходил, словно создан для девушки.       — То что надо, — взволнованно сказала Ребекка.       — Прекрасна, — согласилась Эстер.       Сделав покупки, все трое вернулись домой. Только у дверей особняка Атти вспомнила маленькую деталь, своей картой она вообще не пользовалась. Девушка спросила скептически:       — Бекка, кто заплатил за наши платья?       — Как кто? Ник, конечно. Ему еще придется заплатить за все, что он сделал.       Она нерешительно покачала головой, но настаивать не стала: пусть будет Клаус. Не то чтобы она заботилась. Ей лучше составить планы на следующий вечер, это будет волшебный вечер. Все первородные вампиры были обнаружены в гостиной. Клаус рисовал, Элайджа читал, Финн листал книгу, а Кол играл в телефон. Обычный вечер в обычной семье?       — Вот и наши девочки, — сказал Кол. — Потратили все наше состояние или оставили копейку на карте?       — Не волнуйся, Кол, твоих несуществующих денег мы не трогаем, — не менее иронично заметила его сестра.       — Какое счастье! Моя мама хочет быть добренькой. Воскреснешь отца, чтобы он помучил нас, или ты это сделаешь? Ты же не вернулась только что бы нас объединить?       При этих словах Эстер побелела, а остальные замерли в нерешительности. Финн с сожалением посмотрел на мать, а глаза Элайджи опасно сверкнули. Клаус не стал переставать рисовать, а Ребекка крепко сжала пакеты, не зная, что сказать брату. Только глаза Атти расширились от неверия. Она смотрела, как Эстер взяла пакеты у дочери и вышла из гостиной в полной тишине.       — Кол, — сердито рявкнул Элайджа.       — Не начинай с морали. Она это заслужила. Пока Майкл бил Никлауса и угрожал нам, она сидела в стороне и смотрела. Пусть скажет спасибо, что еще…       — Как ты можешь быть так жесток к своей матери? — возмутилась Атти, повысив голос. — Она дала тебе жизнь, она тебя воспитала, и вот как ты о ней говоришь?       И с вампирской скоростью исчезла наверху. Ребекка открыла рот, снова закрыла его, затем пристально посмотрела на Кола и ушла. Недовольство Кола было безграничным. 17-летняя девчонка учит его жизни? Девчонка заставляет его чувствовать себя плохо? Пробуждает в нем совесть?       — Элайджа, — обратился он к старшему брату, — похоже, твой маленький гибрид набирается смелости. Позволишь мне преподать ей несколько уроков, как держать язык за зубами?       — Прикоснешься к Атенаис, гроб покажется раем.       Это была не угроза, а констатация. Как будто Элайджа всегда знал, что если кто-то обидит Атти, он заставит его заплатить. Как будто он всегда знал, что сделает все для Атенаис. Клаус только поднял брови. Когда Элайджа и Финн вскоре вышли из комнаты, Кол не выдержал и с дьявольской ухмылкой прошептал Клаусу:       — Ник, ты не хочешь повеселиться?       — У тебя проблемы со слухом? — Клаус озадаченно посмотрел на него. — Элайджа ясно сказал, она неприкосновенна.       — Да ладно, с каких это пор тебя интересует, что говорит наш брат? Или ты очарован девушкой?       — Наш брат слишком привязан к этому маленькому монстру. Может быть, в конце концов, она не такая уж и надоедливая. Но это не позволяет тебе прикасаться к Атти. Оставь ее в покое, если не хочешь навсегда поссориться с Элайджей.       Клаус не сказал и десятой доли того, что думал. Если Кол причинит вред Атенаис, будет иметь дело и с ним. Нет, он не считал себя очарованным девушкой с огненными волосами. Он бы с удовольствием свернул ей шею в горах, но после того, что случилось в доме ведьм, передумал. Ее сила, ее желание помочь, ее верность его старшему брату изменили его отношение к ней. Он также видел заботу Элайджи о ней, привязанность, которую он явно испытывал. Это не было похоже на его привязанность к другим женщинам, это было что-то другое. Беспокойство, нежность, желание защитить ее и последнюю, которую он находит в себе. История их жизни похожа. Девушка, как и Клаус, — гибрид, не признаваемый ни одной из фракций. Отец, который пытался ее убить, двойная природа, отсутствие семьи, они почти одинаковы. И он не хочет, чтобы кто-то стал таким, как он, особенно маленький гибрид Элайджи.