Игра без правил

Финляндия. Март. 2017 год. (Женя) Иногда самое трудное — это начать исполнять принятое решение. Легко было сказать себе «забудь, не думай, не вспоминай». Но моя память упорно отказывалась выполнять мною же задуманное, то и дело подкидывая моменты из прошлого. Его улыбку, тихий смех, наши разговоры, тепло его руки, когда он поддерживал меня там, на стадионе в Ливиньо или когда уверенно вёл по камням, держа за руку. Или те поцелуи в Осрбелье. Да и этап IBU в Отепя так же навевал ностальгию. Я вздохнула и перевернулась на спину, посмотрела на соседнюю кровать — Маринка спала, укрывшись с головой одеялом и оставив снаружи только лицо. Я улыбнулась. Так она была похожа на бабушку, укутавшуюся очень большим и толстым платком. Я тихонько подтянулась и уселась, оперевшись на спинку кровати и подложив себе за спину подушку. Очертания номера становились всё более и более отчётливыми. Я осторожно взяла с тумбочки телефон. До привычного времени подъёма оставалось ещё полтора часа. Я вздохнула и потянулась за наушниками. Открыв и запустив плейлист, привычно нашла расположение другой паки. Ещё один клик и я смотрела в голубые глаза. И только шевеление на соседней кровати заставило меня оторваться от просмотра его фоток малодушно закачанных месяц назад. Движение сбоку привлекло моё внимание, я подняла голову и увидела Маринку, сидевшую в кровати и с интересом рассматривающую мою персону. Закрыв папку с фотками, следующим движением я выдернула наушники. — Привет. — Привет, — ещё хрипловатым после сна голосом ответила Маринка. — Ты устала вчера, наверное. Я тебя будить и не стала. Я кивнула. — Да, перелёты вымотали. Ты не знаешь, случаем, почему нас снова сюда вызвали? — В сборную? — нахмурилась Маринка, и я невольно рассмеялась. — Спишь ещё что ли? В Контиолахти. Мы могли бы улететь напрямую в Осло. — Наверное, поэтому вас сюда и вызвали, — проговорила Марина, глубоко вздыхая и мотая головой, чтобы окончательно прогнать сон. — В смысле? — теперь и я, выключив всё ещё играющую музыку, отложила телефон в сторону и, отбросив одеяло, уселась на кровати, обратила всё внимание на подругу. — Марин, объясни мне, пожалуйста, что тут вообще происходит? Почему ты мне за эти три дня ни разу не позвонила и не сказала про сюжет Трифонова? — Мне Ильич запретил. У тебя старты были, не фига было нервную систему раскачивать. Я потому и не звонила: боялась проболтаться. Ты ж меня знаешь, я информацию внутри долго удерживать не могу. Я кивнула, соглашаясь с её объяснением. Её молчание мне теперь было понятным. Так же как становилось понятным молчание отца. Того тоже, наверняка бы прорвало, и прежде всего на ненорматив. — Кстати, поздравляю, — улыбнулась Маринка, — вы с Лёхой классно выступили в Отепя. Я пожала плечами. — Про меня не сказала бы. — Да ладно. После такой гонки здесь и перелёта ещё бежать микст и выиграть его, заметь, а затем связку спринт-пасьют. — С четвёртым и двенадцатым результатом? — Жень, зачем гневить кого-то свыше? Ты пробежала четыре гонки практически без перерыва. И потом, давай признаем, что контактные гонки не твоё. Я прикусила губу и кивнула. Что верно, то верно. — Исключение разве что микст. Но в нём вам с Лёхой нет равных. — Спасибо, конечно. Весьма лестно. Но мы отклоняемся от темы, не находишь? — Короче, — вздохнула Марина, — после вашего отъезда, здесь целые дебаты о тебе развернулись. — По поводу? — поинтересовалась я. — По поводу твоей связки с Марион Тенбер. Если бы это был кто-то из наших, я думаю, вопросов не возникло бы. Ну. Так поговорили бы насколько эта тактика себя оправдала. А здесь… Ты сюжет видела? И снова лишь кивнула. — И давно? — Вчера. — Так вот. Там были представлены лишь негативные отзывы наших гуру биатлона. А есть и другие мнения. Антон, к примеру, говорит, что парни вообще только рады взаимодействию с норгами. Они типа из всей «биатлонфэмили» на настоящий момент самые адекватные. — Антон? — Бабиков, — улыбнулась Маринка, и эта улыбка заставила меня задуматься о том, что дела в отношениях Марины и Игоря, видимо, совсем швах. — Да и наши девчонки на твоей стороне. По юниорке, — пояснила Марина в ответ на мой вопросительный взгляд. — Здесь вообще многие на твоей стороне. Я вновь прикусила губу и задумалась. Было что-то такое в голосе и всех словах Марины, что заставляло думать. Ильич, запретивший мне что-либо говорить, Леший, утаивавший информацию. Вот не думаю я, что они просто сидели и помалкивали. — Ты так говоришь, как будто мы воюем. Марин, а Трифанов живой? — Чего ему сделается? — голосом, от удивления ставшим на октаву ниже, ответила Марина. — Живой — живёхонек ходит… от нас за версту. — Та-ак, — протянула я, похоже, что про боевые действия я угадала, — а вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. — Жень, — вздохнула подруга, — я правда многого не знаю. Так, отрывками. — А что знаешь? — Знаю, что вашу с Марион связку многие обсуждали. Мнения, как я уже сказала, разные. Знаю, что на следующий день, после вашего отъезда, перед мужской гонкой, вышла программа Губерниева, с сюжетом Трифанова. Кроме сюжета было ещё интервью в прямом эфире с Иваном Черезовым. И речь там тоже шла о тебе, твоей гонке. Мне кажется, что Черезова эта тема очень удивила. Он больше хотел поговорить про предстоящую мужскую, но… — Маринка пожала плечами, — музыку как говорится, заказывал не он. Ещё знаю, что в этот же день Слепцова убыла из расположения сборной. По официальной версии она завершает сезон из-за предстоящей операции на плече. — А по неофициальной? Марина снова вздохнула и пожала плечами. — Я не знаю. Может, никакой неофициальной и нет. Антон говорит, что они эту тему вообще не затрагивают. Прошла гонка и прошла, чего зря мусолить? — Антон? — повторилась я. — Антон, — кивнула Марина. — А что? — Ничего, — поспешила я предотвратить какие-либо претензии со стороны подруги. — Что ещё знаешь? — Ничего, — замотала головой Маринка. Слишком быстро и слишком активно. — Марина! Я уже как бы здесь. Всё равно узнаю! — Мы им устроили бойкот. — Что? — Опешила я. — Бойкот, — повторила Марина, смотря на меня с самым невинным выражением лица, которое только я у неё видела. — Это я поняла. Я хотела спросить, кому. — Матч ТВ, — также невозмутимо отрапортовала Марина. Та-а-ак, вот чуяла моя попа, что тихо моё семейство не отсидится. — Чья идея? — спросила я, в принципе, уже не сомневаясь. — Касперовича, — беспечно пожала плечами Марина. — Ох.ть… в смысле, удивительно, — смогла, наконец, выговорить я, после некоторой паузы, а потом откинула одеяло и стала нащупывать свои шлёпки. — Ты куда? — насторожилась Марина. — К Ильичу. Хочу услышать его версию о происходящих событиях. В первую очередь, как наш главный тренер до такого додумался. — Женька, — удержала меня Маринка. — Не нужно никуда идти. Бойкот не совсем Касперович придумал. — И? — я села на кровать в ожидании продолжения. — Сразу после эфира мне начали звонить девчонки с вопросами о том, что за фигня здесь происходит и почему журналисты на тебя так взъелись. В общем, мы посоветовались, и я решила сходить к голосу всея биатлона и потребовать объяснений. — По поводу? — спросила я. — Жень, я, конечно, понимаю, чего на тебя Трифанов взъелся, вернее, предполагаю, но поливая тебя грязью, он в твоём лице всю юниорку оскорбляет. И я очень хотела донести это, если не до него, то до его начальства. Вот только не нужно так возникать. — Остановила Марина мои возмущения, и я заставила себя промолчать. Мне очень не хотелось, чтобы во всё это кто-то вмешивался, но видимо, теперь уже ничего не изменить. Оставалось только осознать размер развернувшейся операции. А в то, что это почти военная операция, я не сомневалась. У Маринки во всём был вселенский размах. — Игорь с Лёшкой вообще хотели ему физиономию набить. — Продолжала между тем подруга. — Спасло то, что Лёха к этому моменту был с тобой в Отепя, а у Игоря гонка в этот день была, а после неё он… на мой взгляд немного расстроился. От меня не укрылось в этот момент выражение лица Марины, которое, как и интонация, показали, что Игорь, не смотря на ссору и постоянное упоминание о Бабикове, остаётся ей небезразличен. Это обнадёживало. — Я узнала, в каком номере проживает Губерниев и направилась как представитель всей женской юниорской сборной на беседу. Но когда я подошла, оказалось, что в номере уже кто-то есть. Я не хотела подслушивать, правда, просто дверь была не до конца закрыта. Вернее, Ильич уже собирался видимо уходить, и потому стоял у приоткрытой двери. Маринка в который раз за этот разговор вздохнула. — В общем, последними словами Ильича в адрес Губерниева были о том, что если журналисты его команды не прекратят тебя травить, то вы, то есть ты, от лица которой, как я поняла, он в тот момент выступал, просто подадите в суд на канал по статье «Оскорбление чести и достоинства», а также клевета. Я молчала, обдумывая ситуацию. — Ты об этом не знала, — скорее утвердила, чем спросила Маринка. — Впрочем, это следует уже из просьбы Ильича ничего тебе не говорить о репортаже. Он у тебя классный мужик. Ты не злись. — А я и не злюсь, — опровергла я Маринкин вывод. — Мы с самого начала обговорили, что все вопросы, связанные с прессой, Иван Ильич берёт на себя. А при чём здесь Касперович? — усмехнулась я, отмахиваясь от грустных мыслей. — А-а-а, Касперович, — теперь уже улыбалась Маринка. — Я быстренько убралась из коридора, едва вернулась к себе, как заходит Таня Акимова и передаёт просьбу зайти в тренерский штаб. Я поначалу думала, что это что-нибудь на счёт предстоящей гонки. Стучусь, захожу, а там Касперович передаёт мне просьбу журналистов команды Губерниева, в частности, того тёмненького, с которым ты в обнимку по пути сюда в автобусе спала, о содействии по вопросу освещения в их программе юниорской сборной. Типа интервью, съёмки на гонках, до и после, и в повседневной походной спортивной нашей жизни. И тут меня торкнуло, как можно поставить этот вопрос. — И как ты его поставила? — Просто. Я такая говорю: « Спасибо, Александр Палыч, но мы уже в курсе, КАК канал Матч ТВ и в частности команда Дмитрия Губерниева освещает жизнь юниорской сборной. И упаси нас Всевышний от такого освещения. А потому никаких интервью мы давать не будем, так же как и разрешения на съёмку не даём. И выступаю я сейчас от лица всей юниорской сборной. Женской по крайней мере. И вообще, нам, говорю, о гонках нужно думать, а не интервью раздавать. — А не много ли на себя обязательств взяла? — улыбнулась я. — В самый раз, — выставив вперёд раскрытую ладонь в утверждающем жесту, «успокоила» меня Марина. — Я потом с девчонками посоветовалась, и они меня поддержали. Отступников не было. — Спасибо, — благодарно сказала, прикусывая губу и стараясь сдержать набежавшие на глаза слёзы. В груди стало как-то сразу тепло-тепло. — Ути моя хорошая, — Маринка быстро пересекла комнату и села рядом, крепко меня обнимая. — Ты только не реви. И не расстраивайся. Мы никого в обиду не дадим. У нас тут знаешь, какое мушкетёрское братство оказывается. — Какое? — насторожилась я, отстраняясь от Марины и попутно вытирая слёзы. — Такое. Вот уже два дня с ребятами с Матч ТВ не общаются не только девчонки из юниорки, но и мальчишки. — Ты и Игорь? — рассмеялась я. — Вообще-то вчера сюда Лера с Настей приехали, ну и Мишка. Их на последний этап в Осло вызвали, но команду формируют уже здесь, чтобы мы ехали одной командой. Но не в том суть. Нашу идею поддержал кое-кто ещё, — улыбнулась Марина и замолчала, смотря на меня. — Ты предлагаешь нам с Лешим присоединиться? — Дурочка. Леший с самого начала был в курсе. Я говорю о Лизе и Доминике. Они приедут на этап в Осло. Я улыбнулась энтузиазму Маринки и не стала говорить о том, что вряд ли Губерниев и его соратники мечтают взять интервью у кого-то из итальянской сборной помимо Доротеи Вирер, или на крайний случай Доминика Виндиша, но расстраивать подругу не стала. — Ты молодец, — я снова обняла подругу. — Просто настоящий боевой товарищ. — Вообще-то это ещё не всё. — Только не говори мне, что ты насыпала им слабительного в еду и, совершив ночной бросок, вымазала зубной пастой. — Нет, — хихикнула Маринка, — всё менее масштабно. Я просто позвонила Марион, так…поболтать. — Марин, а её-то зачем было впутывать? — вздохнула я. — Я позвонила Марион, — продолжила Марина, как будто и не слыша меня. — И теперь с журналистами Губерниева не общается половина норвежской сборной. Вот теперь я реально напряглась. — Марин, Тенбер, да пусть она на это не обижается, но она не является тем человеком, кто может оказать влияние на норвежскую сборную, — говоря это, я встала с кровати и начала потихоньку собираться. Марина вернулась на свою кровать. — А она и не повлияла, — без тени какой либо шутливости сказала Марина. — Она просто присоединилась к нам в вопросе бойкота и рассказала об этом Хильде. Хильда нас тоже поддержала. А потом ко мне подошёл Тарьей. Не знаю, кто ему рассказал о сюжете, вернее кто перевёл содержание, но он хотел узнать как ты. — И что ты ему сказала? — тихо спросила я, невольно садясь на краешек кровати и стараясь не замечать странную дрожь в коленях. — Правду, — вздохнула подруга и внимательно на меня посмотрела, — что я тебе не звоню, боясь проболтаться и тем самым расстроить, что Ильич просил меня молчать и что ты, не любительница смотреть отзывы и комментарии о гонках, скорее всего ещё не в курсе. — А он? Маринка пожала плечами. — Поблагодарил за информацию и больше мы с ним не пересекались. Это было позавчера. А вчера мне Мари позвонила и сказала, что братья Бё и …Свендсен отказали Трифанову и как там его… ну,. — Занин, — подсказала я. — Точно, блин, всё время забываю его фамилию, так вот они отказали им в интервью и участии в съёмках в каком-то там сюжете. Чего молчишь? Да уж было от чего замолчать. Я пожала плечами и неопределённо махнула рукой. Марина меня поняла и больше вопросов не последовало. Я бросила взгляд на часы. Семь утра. Да. Утро выдалось ранним и бурным. Наскоро умывшись, я собралась на пробежку. Организму нужен, не смотря на загруз последних дней, привычный распорядок. Так он быстрее успокаивается и начинает восстановление. Я выбрала незамысловатый маршрут, уже проверенный несколькими днями ранее, а потому позволявший параллельно бегу размышлять. В ушах привычно уже звучала музыка, но я её не слышала. Я пыталась осознать, как быть с тем, что произошло. Информация, полученная от Маринки, можно сказать, огрела обухом по голове. Все эти противостояния, вражда, ответные действия. Я понимала, что это нужно прекратить. Так же, как понимала, что нельзя вот так просто оставлять действия Трифанова без ответа. Только вот, что делать и как себя вести никак не приходило в голову. Обдумывая сложившуюся ситуацию, я не сразу поняла, что бегу по дорожке не одна. Я остановилась и привычным жестом выдернула наушники. — Знал, что режим не изменишь, — стараясь отдышаться, а потому с паузами произнёс Ильич. — Я приходил вчера, ты уже спала. Нужно поговорить. Я кивнула. — Пройдёмся? — Не, — мотнул головой Ильич, — но темп снизим. Мы медленно побежали дальше. — Я с Алексеем уже поговорил. Я очень рад, что ты не торчишь в соцсетях и прости, что мы тебе не сказали. Но так было нужно. — Иван Ильич, — я остановилась, но посмотрев на тут же нахмурившееся лицо тренера, медленно продолжила бег, — я понимаю, что вы хотите меня защитить, но именно сейчас считаю, что в данном случае я должна была знать. У меня сейчас просто каша в голове. Я абсолютно не в курсе, что происходит и что мне делать. Всё свалилось большим комом практически в один день! И нет никакого времени на акклиматизацию ко всему этому! — Ладно, стой, — бросил Ильич. — Дыхание всё равно сбила. Давай пройдёмся. Я поэтому тебя и перехватил, чтобы обо всём обстоятельно поговорить. В данной ситуации я действительно считаю благом, что до сего момента ты была не в курсе всей этой грязной истории. И вовсе не потому, что боялся, что ты сорвёшь старты. Для этого ты достаточно устойчива, но ты мастер принимать скоропалительные решения, Женька. Хотя нет, не скоропалительные. Здесь я ошибся. Необдуманные и непродуманные на несколько шагов вперёд. — На тот случай намекаете? — обиделась я. — Во-о-от, — протянул Иван Ильич и, взяв меня под руку, повёл по дорожке, — уже обиделась. А я не о твоём решении уйти из биатлона после провальной гонки. Скажи-ка мне лучше, что сподвигло тебя устраивать скандал у Касперовича, требуя поставить тебя в гонку? Я остановилась. — Я не устраивала скандал. — Ты так думаешь? А ты не пробовала посмотреть на это со стороны? Тренеров? Других спортсменок? Марина тоже в неплохой форме, но не помчалась в тренерский штаб с ультиматумом. Я прикусила губу и почувствовала, что к щекам прилила кровь. Ильич заметил мою реакцию и уже более мягко продолжил. — Ты от меня сейчас лицо-то не вороти. Я всегда помогу тебе советом, всегда, и по возможности буду рядом, но ведь не всегда. Евгения?! Это обращение заставило меня подчиниться и посмотреть на тренера. — И не смотря на то, что мы банда, и навсегда останемся таковою, если, Бог даст, всё сложится, в следующий сезон вы пойдёте с моей, конечно поддержкой, но уже без непосредственной опеки. И именно эта опека многих здесь раздражает, — уже более тихо проговорил Ильич, но потом видимо опомнился, — но я не о том сейчас, Жека. Вот скажи мне как на духу: почему ты так рвалась в эту гонку? Я вновь остановилась и посмотрела на Ильича. А ему за эти дни тоже несладко пришлось, вон круги под глазами. Я вздохнула. — Правду? — А может быть иначе? — саркастично спросил Ильич. Всё понятно. Про оптимальную форму можно даже не начинать. Не поверит. Более того: обидится. — Меня Слепцова в коридоре задела. Словесно задела, намекнув про меня с Марион. — И это стало последней каплей в череде произошедших к этому моменту событий, — философски протянул тренер и снова потянул меня за собой. — Хотела побить её на лыжне? Я кивнула. — А решение поставить тебя в гонку вместо неё стало сюрпризом? Таня Акимова отказалась бежать только следующим утром, на сборе женской команды, на который тебя как бы забыли пригласить. Не подскажешь, почему? Я чуть не до крови прикусила губу. — А потому, Женька, что женской свары не хотели, потому и развели по разным углам. Или ты действительно считаешь, что никто не в курсе ваших непростых отношений со Слепцовой, которые тянутся ещё с четвёртого этапа IBU? Я второй раз за эту беседу окрасилась румянцем. Да давненько мне не бывало так стыдно. — И к слову сказать, Жека, хоть я и не любитель затрагивать данную тему, но уж коли угораздило взять девку под опеку, — Ильич как-то странно крякнул. — В общем, в тренерском штабе ходят слухи, что конфликт между вами не просто на пустом месте возник. На пустом месте, как ты знаешь, и прыщ не вскочет. А потому что у тебя, Евгения, завязались романтические отношения с одним небезызвестным тебе персонажем. — С Кюном что ли? — опешила я, в очередной раз притормаживая. — И.ть твою через коромысло, — раздалось с боку, и я посмотрела на возмущённого тренера, — я вообще-то думал, что ты девка не ветреной породы. — А я не знала, что у Слепцовой с Кю… — в этот момент до меня дошло и мне захотелось выругаться вслед за Ильичом на мою тупость, но окончательно разочаровывать тренера не хотелось. Не дожидаясь Ивана Ильича, я побрела по дорожке, пиная небольшие комья снега. — Не хотел я затрагивать эту тему, но пришлось. Я потому и попросил ребят молчать, — со вздохом продолжил Ильич нагоняя меня. — Побоялся, что этот сюжет станет очередной каплей, которая переполнит твою чашу терпения. А просчитать твои шаги у меня не всегда получается. На лыжне могу, а вот за её пределами… Ты извини, Жень, но порой вне лыжни, как впрочем, иногда и на ней, ты бываешь просто неуправляема. — Простите меня, Иван Ильич, — сдержать слёзы было очень трудно. И увидев это, Ильич быстро притянул меня к себе, прижимая голову к плечу. Я уткнулась носом в его куртку. — А ну не реветь. Платок дать? Я утвердительно кивнула и в следующую секунду уже утирала слёзы. — Я хочу, чтобы ты мне поверила. — Я вам верю, — возмутилась я и… высморкалась. — А доверяешь? Я замерла на секунду и кивнула. — Тогда иди и слушай. То, что вы уехали в Отепя, вышло для нас как нельзя лучше, при том что ситуация в общем-то отдавала дерьмецом. Сюжет прошёл. Мне о нём рассказала Марина, потом позвонил Алексей и я узнал, что ты пока не в курсе. Его задачей было сделать так, чтобы ты по возможности и дальше оставалась в неведении, что, в общем-то, по его словам оказалось легко… почти. А моей — сдержать напор твоих защитников из числа родни. — Папка почему не звонит? Ильич развёл руками. — Видимо, ещё не успокоился. — Сильно злой? — Не на тебя. На, цитирую: «ушлых журналюг и недобитых фрицев». Я усмехнулась. Похоже на папку. — И что нам делать сейчас? Что МНЕ делать? — Ничего, — невозмутимо сказал Ильич. — Пойми, то, что ты в этой ситуации промолчала, пусть даже это молчание было немножко подстроено, — Ильич улыбнулся, но тут же посерьёзнел, — это показало, что ты выдержанный, адекватный человек. Теперь уже улыбалась я, только весьма скептически. — Ты не стала оправдываться или нападать в ответ, поднимать шумиху. Ты просто делала то, зачем приехала — соревновалась. — Правда результаты подкачали, — вздохнула я. — Евгения, давай ты не будешь вести себя как пятилетняя девочка. Будем считать, что последней фразы я не слышал. Об этапе в Отепя мы с тобой поговорим отдельно. — Извините. Хорошо. — Вот и ладушки. Поверь мне, в сборной посмотрели и на результаты, но прежде всего они посмотрели на твою реакцию на всё это. — Которой не было, — прервала я тренера, и в который раз остановилась, поражённая догадкой. — Иван Ильич, почему нас вызвали сюда? — На этапе в Осло хотят попробовать обкатать юниоров. Сегодня прилетает ещё несколько ребят. — Знаю, Марина говорила. Я говорю о том, почему нас с Лёшкой вызвали СЮДА. Сегодня же последняя гонка этого этапа, мужской масс старт и Лёшка его не бежит. Потом ведь всё равно лететь в Норвегию. — Завтра, — подтвердил Ильич. — Вот я и говорю, зачем? Это же лишние перелёты и трата денег. А насколько я знаю, в сборной считать умеют, на днях напомнили. — А ты подумай, — пристально посмотрел на меня Ильич. И я озвучила свою догадку. — Посмотреть на мою реакцию? И по молчанию тренера я поняла, что попала в точку. — Значит, хотят, чтобы мы столкнулись лбами? Со Слепцовой и Трифановым? Хотя, скорее всего с ним, её же здесь нет. — И вот здесь, — Ильич тронул меня за рукав, — я попрошу тебя ещё кое о чём подумать. Я ведь не так просто тебе рассказал про слухи о причине вашей ссоры со Светланой. — И о чём тут думать? — раздражённо спросила я. — Например, о том, что ты зря объединяешь происходящие события в единое целое. — В смысле? — В смысле, — передразнил меня Ильич, — что мы с тобой увязали в один узел и фотографии и репортажи. А что, если они звенья разных цепей и их скрепляющим элементом являешься только ты? — Поясните, — честно попросила я, всё ещё не въезжая в сказанное. — Я так думаю, Жень, что фотографии и сюжеты Трифанова связаны, только совсем не так, как мы подумали вначале. Есть Светлана, которая в последнее время переживает не лучшие времена в своей карьере. Её карьера подходит к завершению и этот сезон её последний шанс попасть в основной состав сборной на следующий сезон, а значит и на Олимпиаду, последнюю в её карьере. И есть ты, для которой этот сезон тоже может стать возможностью попасть на Олимпиаду, первую. И она… выбрала не совсем спортивный метод, чтобы решить… этот вопрос. — Вы с ней разговаривали, — больше сделала вывод, чем спросила я. — Не с ней, — признался Иван Ильич, — с Валерием … Медведцевым. И сейчас я скажу тебе то, что кроме нас не должен больше знать никто. Даже Алексей. И говорю я тебе это, потому что доверяю и верю в то, что ты выше того, чтобы использовать эти данные. Я выдержала суровый тренерский взгляд и лишь кивнула, соглашаясь. — Светлану Слепцову действительно связывают близкие отношения с Ильёй Трифановым, но она не просила его устраивать тебе публичную казнь в прессе. Более того, именно из-за этого у них сейчас очень натянутые отношения. Я не просто остановилась. Я встала как вкопанная и в немом изумлении уставилась на Ильича. Наверное, так выглядит рыба, выброшенная на берег, почему-то подумалось мне, когда я нашла в себе силы захлопнуть рот. — И что тебя так сильно удивило? — Зафига тогда он это делает? — Я думаю, что во всём опять виновата пресса. И норвежцы, которые порой любят поэпатировать биатлонную публику своими выходками и заявлениями. Шесть лет назад в российской прессе было полно слухов. Я не буду сейчас лезть на этот скользкий лёд и обсуждать то, что было или не было тогда. Скажу о том, что есть сейчас. Трифанов увидел фотографию с тобой и Тарьеем у Светланы. Потребовал объяснений. А она не смогла сказать ему, зачем ей нужны эти фото. И, похоже, что он сделал свои выводы о том, почему вы с ней собачитесь. — Я не понимаю, — я замотала головой. — Если я правильно поняла, то он подумал, что она следит за нами, потому что ревнует меня к Бё? Нафиг тогда ему гнобить меня по полной программе?! — Давай мыслить логически. Он ревнует свою девушку к другому. Насильно, как говорится, мил не будешь. И что он может сделать? Тут даже по морде не съездишь. Уж слишком соперник фигура особая, скандал же может случиться. А сделать больно как-то хочется. И если он не может причинить эту боль ему, то… ему вполне по силам достать ту, кто сопернику близок. — То есть, мне? Офигеть! Ревнует он к Слепцовой, а достаётся мне! — Ревность вообще штука сложная, Женька. Мужская особенно. Ильич замолчал, и я получила некоторое время обдумать услышанное. Всё это сплошь догадки. Хотя… если Ильичу сказали правду и Трифанов приревновал Слепцову к Тарьею, какая ещё может быть причина для его нападок на меня? Ну не хочет же он, в конце концов, поссорить нас с ним, чтобы свести свою обоже с норвежцем? Или хочет, чтобы мы с Тарьеем поссорились, как он со Слепцовой? Глупости всё это. Я пнула ногой очередной снежный комок. Просто тайны и заговоры биатлонного закулисья. Я усмехнулась. А я дура, если иду и выстраиваю тут всякие версии. Какой в них смысл и что мне это даст?! — До чего додумалась? — поинтересовался Ильич. — А она сама уехала или попросили? — спросила я. — Маринка говорила что-то про операцию. — Женя, — вздохнул Ильич. Я была просто спецом в разборке вздохов своего тренера. Такой вздох означал, что он хочет попросить меня о том, что мне не понравится. — Светлане действительно предстоит небольшая операция. И она собирается продолжить выступать … в следующем сезоне. Понятно, значит, ещё встретимся. — … Знаешь, жизнь ведь она… разная, — продолжил Ильич, — и не всегда в ней всё нужно делить на чёрное и белое. Поверь старому дядьке — серого цвета больше. Света ошиблась, но… она сожалеет об этой ошибке. И обещает, что будет соревноваться честно… я надеюсь. Тренер смотрел на меня очень внимательно, и я знала, что он искал на моём лице. Принятия этой ситуации. — Я не буду первой идти на конфликт… но если она примется за старое… — Вот и ладушки, — выдохнул Ильич. — Второй вопрос. Деликатный… Жень, что у тебя с Тарьеем Бё. И желательно тоже честно. Я пожала плечами. — И как это понимать? — спросил сзади подотставший Ильич. Я развернулась к нему. — Я…не…знаю… что … у … меня… с Тарьеем Бё, — почти по слогам проговорила я и подождала, пока Ильич подойдёт вплотную. — Можно сказать почти ничего, кроме того поцелуя в Осрбелье, который так удачно запечатлели для истории. — Сарказм лился из меня, скрывая неловкость, что я сейчас ощущала. — Парень, с которым у тебя почти ничего, не выйдет на трассу, чтобы вести тебя по гонке, рискуя нарваться на освещение этого момента в прессе. А он, насколько я понял, не любитель выставлять личное на показ. — Значит, он всё же там был, — выдохнула я, вспоминая СМС-ку, которая и навела меня на эту мысль. — Был, был. Так что? — Ничего, — я снова развернулась и пошла дальше. — Мы сейчас не стремимся к общению друг с другом. — И кто конкретно из вас не стремится? Этот вопрос я оставила без ответа. — Понятно, — раздалось совсем рядом. — Я так понимаю, что эту тему нам сейчас стоит закрыть? — Угу, — кивнула я. — Ладно. Просто, если Трифанов хотел через тебя достать Бё старшего, то мне хотелось бы знать какого накала может быть ответная реакция. — Вы что-то знаете? — развернулась я, удерживая Ильича за рукав. — Ничего я не знаю, Евгения. Я просто видел, как Бё разговаривал с Антоном Шипулиным. И, судя по лицам обоих, разговор был не из приятных. — Ильич снова вздохнул, на этот раз расстроено. — Ещё бойкот этот. Мне Касперович всю плешь проел о том как не кстати сейчас ругаться с прессой. — А мы и не ругались, — «удивилась» я. — Или нет? А расскажите как вы, Иван Ильич о своём визите к голосу нашего биатлона. — Маринка натрещала? Сорока белохвостая. Я лишь рассмеялась. — Да ничего там интересного нет, Жень. Я после того, как сюжет посмотрел и успокоился малость, крепко подумал, что в этой ситуации можно сделать серьёзного, чтобы как-то осадить парня. Тут как раз Валера Медведцев подошёл, мы с ним долго проговорили, — Ильич на несколько мгновений замолчал. — Понимаешь, Жень, я вообще — то пацифист, но за такие вот методы решения своих личных проблем наказывать надо. И делать это так, чтобы можно было пронять, до глубины души так сказать. — Вы поэтому и пригрозили Губерниеву, что если он не угомонит Трифанова, то в суд на канал подадите? — усмехнулась я. — А я ему не грозил, — совершенно спокойно ответит Иван Ильич, — я поставил его перед фактом, что известил его руководство, что если не прекратится эта «охота на ведьм», их ждёт судебный иск. Ну, что глазёнки –то вытаращила? — И что он сказал в ответ? — Не знаю, мне его ответы как-то недосуг слушать было. — Вы страшный человек, Иван Ильич, вы знаете об этом? — спросила я, шагая рядом с тренером. — Угу, каждый день себя в зеркале рассматриваю. — Но я рада, что мы с вами в одной банде. — Пошли завтракать, банда. Потом вещи собирать, а потом на раскатку. Рабочий режим никто не отменял. *** За два дня до этого*** Голос всея биатлона смотрел на экран и не верил своим глазам. Хотелось ещё раз потереть глаза кулаком и постучать ладонями по ушам. Он ещё во время эфира по шквалу вопросов и комментариям зрителей в сети понял, что что-то не так. Да, Дмитрий не мог не признать, что порой он был резким, через чур эмоциональным. И порой даже сам не мог предсказать, куда его эти эмоции уведут в репортаже, но то, что он сейчас видел… Губерниев всё же потёр глаза кулаком. Как всегда после накала эфира, организм требовал отдыха, но этого как раз комментатор и не мог себе организовать. И всё происходящее определённо его вина. За всю свою комментаторскую карьеру Дмитрий Губерниев привык отвечать за себя, за свои действия, поступки и слова. Однако в последние годы, его программа обрела популярность и как следствие расширилась. Теперь под его началом было несколько ребят, которые на данный момент выступали не только репортерами, берущими интервью, но и создателями своих авторских сюжетов. И если сначала Губерниев продумывал с ним концепцию каждого сюжета и отсматривал материал, то на данный момент всё сводилось лишь к обсуждению идеи, которую подавали на рассмотрение. И вот… Как говорится…приплыли. Дмитрий вздохнул, потёр виски, пытаясь предсказать дальнейшую волну последствий сегодняшнего эфира. А то, что последствия будут, можно даже не сомневаться. Но беспокоило Губерниева совсем не это… нет. Сейчас его душила обида, к которой присоединялась начинающая зарождаться злость. Прежде всего, на самого себя. Не увидел, пропустил, просмотрел что-то, что заставило Илью выдать свой опус, по-другому сказать не получалось, в эфир. И ведь не мог он не понимать, что тем самым подставляет своего начальника. Губерниев встал и начал мерить шагами небольшой номер, делимый с Криворучко, который одновременно являлся и «штаб-квартирой» их журналисткой команды. А ведь намёки на нечто подобное были. Дмитрий припомнил ситуацию, когда возмущённый Занин жаловался на коллегу за фото в Инстаграмме Трифанова. « А ты по чужим Инстаграммам не шныряй», рассмеялся тогда Губерниев. Всё ушло в шутку, да и не до того тогда им было. Только-только стали улегаться страсти после смешанной эстафеты, продолжала нарастать допинговая истерия в отношении наших спортсменов. А вот сейчас комментатор не поленился залезть и в Инстаграмм Трифа, а также просмотреть его статьи и сюжеты на сайте Матч ТВ. И всё это время он ждал, визита или звонка, в общем-то, и не важно. И звонка и визита дождался. Только вот не от тех. К девяти часам вечера у него в активе было два разговора с Тиной Канделаки и визит Ивана Ильича Вязинцева, тренера спортсменки, о которой Губерниев немало узнал и вспомнил за последние два дня. Именно визит, разговором это назвать было трудно. Вернулся с ужина Лёша Криворучко, неся поднос с едой. — Тебя не было на ужине. Я подумал… — Криворучко запнулся, смотря на выходящего из ванной комнаты Губерниева. -Всё не настолько плохо, — усмехнулся Дмитрий на такую заботу. — Сложно, неприятно, местами стыдно, но не катастрофично. Спасибо за ужин, я, пожалуй, пройдусь. Выйдя в коридор, Губерниев целенаправленно направился к номеру Трифанова, ни звонка, ни визита от которого он так и не дождался. Постучал и тут же зашел, не дожидаясь разрешения. — Ну, просто репродукция картины «Не ждали», — с усмешкой сказал комментатор, рассматривая и замершего посреди номера Антона Шипулина и сидящего за столом Трифанова. На столе кроме стакана и бутылки водки ничего не наблюдалось. По пути к столу Губерниев пожал руку Антону и уселся с другой стороны, как раз напротив Трифа. Они перебросились с Шипулиным парой предложений относительно гонки, однако их беседа была прервана раздражённым трифановским «А может быть хватит?» — Ладно, обойдёмся без аперитива, — согласился Губерниев, беря в руки бутылку с водкой. Именно в этот момент дверь ванной открылась, и оттуда вышел Занин в одном полотенце, повязанном на бёдрах. — Ой, — выдал парень, делая шаг назад и прижимаясь спиной к двери ванной. — Димыч, ну чё ты так испугался? Здесь все свои. И вроде как с нормальной ориентацией. Или Илья мы чего-нибудь о себе не знаем? — осторожно поинтересовался Губерниев. — Да идите вы, — вскипел Трифанов и, резко встав так, что стул грохнулся на пол, направился к двери. — Сядь на место! — громогласно разлился по номеру голос, на который жаловались, пожалуй, все спортивные комментаторы, работающие в сфере биатлона. И от этого возгласа сесть захотелось всем, даже Шипулину. Трифанов вернулся за стол. Шипулин, повинуясь кивку комментатора, взял стул и присоединился. Занин быстро прихватив свои шмотки, скрылся в ванной и вернулся через минуту, правда, в футболке одетой наизнанку. Пока он исправлял этот просчёт, Губерниев попросил его, как самого молодого, смотаться к ним в номер и притаранить поднос с едой и лишние бокалы захватить. Занин управился минут в пять. Разлив водку по трём стаканам, и подвинув Шипулину бокал с минералкой, Губерниев строго сказал, взглянув на Трифанова: «Рассказывай». Спустя какое — то время трое слушателей выражали весьма разные эмоции. Занин сидел, зажатый между Губерниевым и Шипулиным и, кусая губы хмурился. Губерниев вздыхал и время от времени выдавал философское «н-да». И только Шипулин, уперевшись локтями в стол и уткнувшись лбом в сплетенные руки, вслух высказал то, о чём думали все трое «Дура-а-ак, ой, дура-ак!» Трифанов же молчал, смотря в темноту за окном. — Давайте ещё по одной, — вынес вердикт Губерниев. — Может, хватит? — заикнулся, было, Шипулин. — Цыц, я же не учу тебя, как бежать и стрелять нужно? — Вообще-то, — тихо начал, было, биатлонист, но поймав предостерегающий взгляд Занина, решил промолчать. Ребята выпили, выдохнули, закусили. Губерниев в который раз за этот вечер потёр виски. — Ладно. В личных делах я тебе не советчик. Тут уж давай сам. Это первое. Второе, Илья, — Губерниев внимательно посмотрел на Трифанова, — очередного косяка мне не простят. Вылетим с канала оба. И это я сейчас без угроз, на полном реале говорю. Поэтому не дай бог тебе тронуть эту девочку ещё раз хотя бы полусловом. Ты меня понял? Они встретились взглядами и Трифанов через пару секунд задержки кивнул. Посидели ещё пару минут, и Шипулин засобирался уходить. Губерниев пошёл вслед за ним, окликнув, как только вышел в коридор. — Антон, на минутку. Шипулин остановился возле своего номера, но Губерниев повёл его дальше по коридору. — У меня к тебе просьба. — Присмотреть за Илюхой? Это я и так понял. — И не только. Ты… можешь пообщаться с норвежцами? Прозондировать почву? Пожалуйста, Антон. Тебе же с ними проще пересечься. — За рейтинги переживаете, товарищ комментатор? — прищурился биатлонист. — Не хочу отношения испортить, Антон, — честно ответил Губерниев. — Простые человеческие отношения, без привязки к спорту. — Хорошо, — кивнул Шипулин. — Я попробую. Дмитрий кивнул и пошёл по коридору, попутно доставая из кармана звонивший телефон. Он посмотрел на экран. — Боже, женщина, — с раздражением проворчал комментатор, — ты когда — нибудь спишь? — И принял звонок. — Да, Тина Гивиевна. Следующий день не принёс Губерниеву хороших новостей с одной стороны, а с другой — не ухудшил ситуацию до состояния катастрофы. Больше всего в печали ходил Занин. У него была задумка сделать пару репортажей о женской юниорской сборной, собирать о них материал и довести тех девчонок, которые пройдут отбор в сборную, до Олимпиады. Задумка интересная. Теперь задвинутая в ящик на неопределённый срок: Занин получил отказ. Официальный. Дима рискнул было обратиться напрямую, но вернулся с «переговоров» бледный и весьма расстроенный. — Ты чего? — удивился их оператор Дима Востриков, смотря на тёзку. — Вы не могли предупредить, что они подруги? — Кто? — к парню повернулись все, кто на этот момент был в «штабе». — Марина Семёнова и Женя Дёмина. — Послали что ли? — спросил Востриков. — Лучше бы послали, — буркнул Занин. — А так, посмотрели как на кучку дерьма и дверь закрыли перед носом. Губерниев вздохнул, и всем присутствующим в номере потребовалось немало сил, чтобы не посмотреть в этот момент на Трифанова. — Ладно. Забудь пока об этом. Ну, нет и нет. Придумаем что-нибудь другое. Как там насчёт сюжета с норвежцами? — Есть интервью с Бьорндаленом. — И всё? — И всё, — тихо сказал Криворучко. — Ребят, вы извините, — Трифанов поднялся и снова, как и вчера, направился к двери. — Куда?! — зычный голос комментатора «всея Руси» слышал, наверное, весь этаж. Занин ойкнул. — А работать кто будет?! Совсем расслабились, черти! Кроме комментирования гонок нам что, больше в эфир не нужно выходить? Дальше на приличных телеканалах в таких случаях идёт запикивание. Слушая шефа кто-то, более матёрый, лишь усмехался, кто-то закурил, Трифанов больше морщился. Интеллигентный Занин и морщился и продолжал ойкать. — Занин, твою мать, прекрати свою интеллигентную истерику. Берёшь на себя женскую сборную. Интервью, подводки к гонкам, работа в микст зоне. Ясно? До конца сезона эта сфера за тобой. Юниорку не трогаем. Не хотят с нами сотрудничать, ладно, перетерпим. Но информацию собирать нужно, я в эфире что? Порожняк гнать буду? Белочек — ёлочек описывать за неимением инфы? Первый тренер, первые выступления, учёба, семья, короче всё по обычному маршруту. Завтра сюда прибывает молодняк, а у нас про них ни слова. — Давай этим я займусь. Мне проще будет, — вздохнул Криворучко. — Ладно, — выдохнул Губерниев. — Илья. Трифанов поднял на шефа взгляд с изрядной долей неверия. — И что так смотришь? Надеялся, что погоню отсюда в три шеи? Зря. Ты у меня теперь как крепостной работать будешь, пока вольную не выдам. На тебе мужская сборная. Всё по списку Занина, и тоже до конца сезона. С иностранцами общаться буду я сам. — А получится? — сыронизировал Востриков. — Попробую, — скорчил рожу Дмитрий. — Чё расселись? По местам! К концу дня команде Губерниева пришлось сделать ещё несколько неутешительных выводов: норвежская тройка отказывалась сотрудничать наотрез, что и подтвердил Шипулин, добавив, что к норвежским дамам тоже лучше не соваться. Особенно к новеньким. — Откуда такие вести? — поинтересовался Губерниев. — Тарьей сказал, — со вздохом пояснил Шипулин. — Нелёгкий разговор был? Прости. — Да ты тут причём? Вот Илюхе дать бы по шее, да сам себя уже наказал. — Слушай, если норги осерчали из-за этой истории, то Бё реально… Увидев, как посуровел сразу биатлонист, Губерниев замолчал. — Ладно. Извини, — произнёс комментатор. — Я слышал, Лёша Волков завтра с IBU возвращается и не один… Значит, побегут всё же юниоры в Осло? — Увидим, — пожал плечами спортсмен, прекрасно понимая, что сказать комментатор хотел не только это. Шипулин усмехнулся. В кои-то веки у Губерниева подходящих слов не нашлось. Придётся помочь. — Я сам с ней поговорю. Дмитрий кивнул, сразу поняв о ком речь. — И к брату её с тренером лучше не лезьте. Мне Бабиков сказал, что он мужик понятливый, но суровый. Если что не так, в бараний рог согнёт. — Это я уже понял, — вздохнул Губерниев. На этом они и разошлись. Губерниев отправился давать очередной разгон своей команде, а Шипулин готовиться к гонке. *** (Женя) После разговора с Ильичём, я вернулась в номер и приняла душ. Марины в номере к моменту, как я вышла из ванной, уже не было. Закрутив изрядно отросшие кудряшки в пучок на затылке, я подхватила спортивную куртку и пошла на завтрак. Столовая к этому моменту уже гудела голосами, словно улей. Взгляд выхватил свободный столик, добраться до которого можно было лишь минуя стол, занятый нашими биатлонистами, а так же стол, занятый норвежцами. В соседнем ряду болтали чехи, ещё невдалеке итальянцы с несравненной Вирер, как всегда в окружении мужской кампании. Наших девчонок ещё никого не было. Вот блин! Я взяла свой поднос и, выдохнув, направилась к примеченному столику. Садиться к своим как-то не хотелось. Особенно с учётом того, что за их столом рядом с Шипулиным сидел ни кто иной, как Илья Трифанов. И хоть Антон Бабиков и махал мне рукой, чем привлёк и норвежцев, я отрицательно покачала головой. Нет, как говорится в одном советском фильме, уж лучше вы к нам. Проходя мимо, я словила на себе парочку внимательных взглядов в исполнении Бабикова и, как ни странно, Шипулина, и один хмурый от Трифанова. — Привет, Джинни, — раздалось с другой стороны, и я чуть не споткнулась, а потому сердито обратилась в сторону норвежцев. Кристиансен радостно помахал мне ладошкой, но улыбка на его лице становилась всё более блеклой по мере того, как он видел мою реакцию. — Удачный этап в Отепя, поздравляю, я за тебя болел, — сиял как солнышко Йоханнес Бё. И эта сияющая улыбка, с учётом того, что мы с ним были как бы ни в слишком дружеских отношениях, заставила меня подсобраться.  — А ты придёшь поболеть за меня сегодня? — продолжал тараторить мини Бё, в то время как его старший брат просто смотрел на меня с улыбкой чеширского кота от уха до уха. Всё обаяние пустил в ход, засранец. И ведь работает же! Я снова чуть споткнулась и рыжий Бё, который сидел с краю на это тут же среагировал. — Тебе помочь? — парень начал подниматься из-за стола. Но я уже подошла к ним почти вплотную, что позволило мне внятно, но негромко прошипеть. — Сядь на место и заткнись, ради Бога (норв.). Кристиансен удивлённо на меня уставился, а Тарьей тихо рассмеялся. — Так ты придёшь за меня поболеть? (норв) — не унимался Рыжий. — Угу, могу даже дать стартовый пинок под зад, (норв) — негромко пробубнила я, но норвежцы похоже услышали, так как за спиной раздался громкий смех. Я села за стол и уткнулась в свой поднос, стараясь не смотреть на окружающих. Благо, что столики с нашими парнями и норвежцами оказались у меня за спиной. А ведь все наши наверняка видели сюжет Трифанова. Я нахмурилась и вновь уткнулась в свою тарелку. А потому вздрогнула, когда на противоположной стороне стола возник другой поднос, заваленный всякой съдобной снедью. Я подняла глаза и увидела Марион, которая сияла, словно солнце. Блин, от Бё младшего что ли подзарядилась? — Привет! — громогласно объявила Тенбер, плюхаясь на стул. Я покосилась по сторонам. — Кого-то ищешь? — Ваш тренерский штаб, (норв) — пояснила я. — И зря, — оптимистично объявила Мари, так же переходя на свой родной язык. — Их тут нет? — Мне на них пофиг. Правда, — Марион мягко улыбнулась. — Знаешь, я тут подумала, что соглашаться на их ультиматум, значит облить нашу дружбу всем этим дерьмом. Джинни? Я лишь прикусила губу и старалась смотреть в сторону. — Вот только не реви, — тут же предупредила Тенбер, поняв, в чём дело, — Не нужно доставлять им такой радости. — Спасибо, — хрипло сказала я. — И за эти слова спасибо. И за поддержку вообще. Мне Марина всё рассказала. — Не нужно благодарностей, на то они и друзья. Я уверена, что для меня ты сделала бы тоже самое, если не покруче. Я вообще — то тоже предлагала Марине отстрелить этому как бы журналисту что-нибудь пониже пояса, ну может же случиться несчастный случай? Но меня как назло больше не ставят в гонку. Я рассмеялась. — А как у тебя отнеслись к индивидуалке? — А у тебя? — вопросом на вопрос ответила Мари. Я пожала плечами. — Повздыхали, поохали и … сплавили на IBU. — Вот и у меня. Поохали и повздыхали. А ведь было здорово, правда? Мы обе замолчали, вспоминая моменты той гонки. — Слушай, я спросить хотела. У самой как-то всё в тумане. Ты случайно возле трассы никого не видела? — Видела, — кивнула Марион. — Деревья, болельщиков, фотографов, журналистов опять же. Тренер наш мелькал то и дело. Ты в курсе, что во время гонки он ругается. Весьма нецензурно, кстати. Думаю, его спасает только то, что почти никто не понимает по-норвежски. — Мари! Тенбер посмотрела на меня и рассмеялась. — У тебя сейчас лицо, как будто я твою любимую игрушку отобрала. — Моя любимая игрушка с девяти лет винтовка БИ -7. Хочешь поиграться? — Да пожалуй, поостерегусь, — усмехнулась Марион. — Он там был. Уточнять кто нужно? Я отрицательно помотала головой. — Корректировал по времени. И я не думаю, что его заставила выйти на трассу именно я. Мне Хильда говорила, что у неё кое-кто интересовался, а не состоим ли мы с ним в амурных отношениях. — Интересовались из вашей сборной? — прищурилась я. — Нет. Марион хотела сказать что-то ещё, но тут раздалось «Привет девчонки» и к нам присоединилась соратница Мари по команде. Хильду я знала по юниорке и по близкому знакомству с Каролиной, девушкой Лешего. Кстати, помяни его, он и появится. Брат поцеловал меня в щёку и привычно стал перетаскивать себе еду с моего подноса. Это было нашей старой фишкой, существовавшей с детских лет: кто первый приходит в столовую, берёт еды на двоих. Вместе с Лёшкой пришёл и Игорь. Разговор потёк рекой. Я перестала коситься по сторонам и дала себе волю насладиться общением с друзьями. Взрывы хохота, то и дело зарождавшиеся за нашим русско-норвежским столом растекались по всей столовой. Помрачнела я только на один миг, когда повернув голову, заметила, что к нашему столику с подносом в руках направляется Йоханнес Кюн. В том, что идёт он именно к нам, можно было не сомневаться уж слишком радостно он заулыбался, поняв, что я смотрю на него. — Отстой какой-то, — выдохнула я, заставив Лешего, рассказывающего в этот момент какую-то историю резко замолчать. Брат проследил за моим взглядом и начал подниматься из-за стола. В этот момент в столовой раздалось громогласное «Подождите! Подождите! Я уже иду». Мне оставалось только смотреть, как летящая по проходу Маринка чуть не влетает в наш столик и, успев таки вовремя затормозить, с размаху плюхается на последний свободный стул, издавая «Фух, успела!» Лёшка сел обратно, разведя руками в жесте «ну, извини», но Кюн этим не разочаровался, и продолжил движение, остановленное Маринкиным забегом. Я снова нахмурилась, и в этот момент в столовой раздалось «Йоханнес! Кюн!». Я заскрипела зубами, сдерживая стон, рвущийся из груди. Голос я узнала. Просто не могла не узнать. Я повернула голову, смотря на Тарьея, который уже поднялся и сейчас, ярко улыбаясь, махал рукой Кюну, зовя за свой столик. Кюн остановился в явном недоумении. Происходящее уже начало привлекать внимание спортсменов за соседними столиками. Пару секунд потоптавшись на месте, Кюн пошёл на разворот и двинулся к норвежцам. Улыбка Бё стала ещё шире. Именно в этот момент я поймала его взгляд и осторожно помотала головой в отрицательном жесте. Я не знала, что он задумал, но явно ничего хорошего. Тарьей тоже покивал, только положительно и усмехнулся. В этот момент твёрдая рука брата развернула меня к сидящим за столом и Лёшка как ни в чём ни бывало продолжил рассказывать свою историю. Все предпочли сделать вид, что не заметили произошедшего. Только Игорь, приподнимая голову, осматривал столовую, что не ускользнуло от Маринки, которая среагировала тут же. — Хочешь, схожу, возьму автограф, если сам стесняешься? Игорь фыркнул в ответ. — Да ладно, тебе это ничего не будет стоить, а мне даже самой интересно стало. Их разговор происходил на русском, потому Мари и Хильда вопросительно переводили взгляды с одного на другого. — А давайте соберёмся сегодня вечером? (англ) — предложила я, стремясь предотвратить ещё одну надвигающуюся ссору. — Ну, как раньше. Никто же из нас сегодня не бежит. Уладим все дела и соберёмся часиков в восемь. Посидим, чаю попьём, поболтаем, а? Так надоела вся эта суета. — Хорошая идея, — кивнул Лёшка, обнимая меня за плечо и прижимая к себе. — Лады, — Маринка наконец-то отвела свой взгляд от Игоря. — Только с тебя гитара. И никакие отказы не принимаются. — Хорошо, — усмехнулась я. — Где собираемся? — уточнила Хильда. — А давайте ко мне, — предложила Марион. — Я всё равно одна в номере. Сумок меньше. Места больше. Меня не привлекало идти на этаж к норвежцам, однако этот вопрос можно было решить и вечером. — Подумаем, — бросила я, и мы начали собираться. К этому моменту наших биатлонистов в столовой уже не было. — Джинни, — окликнул, было, меня Кюн, зажатый между Тарьеем и Эмилем. Я тут же ощутила на плече руку брата. — Извините, спешим, — бросил он по пути немцу и повёл меня к выходу. Дальше всё шло по установленному Ильичём плану. Я немного покаталась, посмотрела, как готовят лыжню к масс — старту, на пристрелку наших парней, где на глаза тут же попалась Маринка о чём-то болтавшая в сторонке с Бабиковым. Я повернулась, чтобы продолжить не столько тренировку, сколько необходимые организму занятия на свежем воздухе и увидела уже привычно- хмурого Игоря. — А ну иди сюда, — сказала я, подъехав к парню и уводя его на одну из боковых дорожек. — Так и будешь бирюком стоять в сторонке и смотреть, как у тебя девушку уводят? — Да ладно тебе, — буркнул Игорь, — тоже мне, советчица нашлась. — Это ты верно сказал, — вздохнула я, — в этих вопросах советчик я херовый. Только я знаю, что ты Марине очень дорог, и она переживает и за тебя и за всю эту ситуацию. — Ага, так переживает, что другого парня у всех на виду кадрит, — съязвил Игорь. — Думаешь, мне приятно всё это видеть? Я, между прочим, с другими девчонками нигде не дефилирую. — Ага, ты у нас всё по иностранкам сохнешь, — не удержалась я. — Да иди ты! — процедил Игорь сквозь зубы. — Давай ещё мы с тобой пацапаемся. Вообще блеск будет! — Да не хочу я с тобой цапаться, — тихо сказал Игорь. — И с Мариной помириться хочу. Давно хочу. Только она этого не хочет. Всё в штыки принимает. — В раж вошла, — сделала я вывод и Игорёк снова кивнул. — А пока она из него выходит мне её закидоны терпеть? Я всего — то и сказал, что Габриэлла классная. Чего она завелась-то? — Вот сейчас пропустим причину вашей ссоры, а? Давай лучше о примирении. Маринка любит широкие жесты. — На широкие жесты я пока ещё не накопил, — хмыкнул парень. — Какие вы мужики всё же меркантильные. А ещё нас в этом обвиняете. Поясняю, Игорь, широкий жест не обязательно должен быть дорогим. Главное в нём — привлечь её внимание. — я похлопала Игоря по плечу. — Короче, думай, Чапай, думай. Сроку тебе до этапа в Осло. Лёху привлеки. — А ты? — с надеждой посмотрел на меня Игорёк. — С претворением в жизнь помогу, а вот с придумками давай сам. Из нас двоих Марину лучше знаешь ты. Потом была мужская гонка. Лёшка с Игорем были уже на стадионе, а мы приехали позже из-за долго собиравшейся Маринки. На парковке у стадиона, в момент, когда Марион с Хильдой ушли за горячим чаем и булочками, а Маринка как всегда где-то в очередной раз застряла, у меня над ухом раздалось громкое «Бу». Я подпрыгнула от испуга и развернулась под аккомпанемент громкого смеха. — Скорее уж «Бё», — раздражённо сказала я, глядя на рыжего норвежца. — Ты всё же пришла за меня поболеть? — состроив жалостливую мордочку, поинтересовался парень. Я же в этот момент оглядывалась вокруг, а потому немного заторможено ответила. — Дать стартовый пинок под зад. На что Йоханнес лишь усмехнулся и, наклонившись ко мне, заговорщицки произнёс. — Он уже ушёл в предстартовую зону, но я передам, что ты за него переживаешь. — Не надо, — вырвалось у меня, и я замерла, испуганно глядя на Бё младшего. — Ты права, — произнёс Йоханнес, задумавшись. — Не надо. Разволнуется ещё, а перед гонкой это ни к чему. — Я облегчённо выдохнула. — Лучше скажу после неё. Последняя фраза заставила меня поднять на Йоханнеса взгляд, каким я обычно смотрю на незакрытые мишени. Однако, похоже, на норвежца это впечатления не произвело. Или произвело, но не такое, как мне хотелось бы. — Пока. Мне пора. Рад был увидеться. Не переживай, брату привет передам обязательно, — беспечно произнёс норвежец, разворачиваясь и направляясь в подтрибунные помещения. — И вообще, я приехала поболеть за своих! — мстительно бросила я ему в спину. Парень развернулся и, улыбаясь, покачал головой. — Незачёт. Мне оставалось лишь молча чертыхаться на себя, потому что Йоханнес был прав. Кому я вру? Я пришла сюда именно из-за него. А потому я постаралась побыстрее выйти со стадиона по завершении гонки. Вернее, я уже стала уговаривать девчонок свалить, как только он финишировал, прекрасно видя, как после финиша он подошёл к ожидавшему его у бортика брату, который финишировал третьим, и как Йоханнес, обнимая, что-то сказал, после чего Тарьей завертел головой, явно осматривая трибуны. Я была очень рада, что в этот раз Тарьей был хоть и не в цветах, но в первой десятке, но показывать эту радость ему лично, в мои планы не входило. Подождав для приличия, пока финишируют ещё спортсмена четыре, я начала канючить, что пора уходить. — А как же Антон? — удивилась Марина. — Алё, гараж, Шипулин уже финишировал. — Я про Бабикова, — настороженно пояснила Маринка, явно озадаченная моей реакцией. — А Бабикову бегать быстрее нужно, — зло высказалась я, замечая другую долговязую фигуру, поднимающуюся по ступенькам к выходу со стадиона. Блин, и как это я его раньше не заметила. — Все на пол! — скомандовала я девчонкам. — Я ничего не имею против, но ты не думаешь, что люди вокруг этому удивиться? — Хильда смотрела на меня своими голубыми наивными глазами. А потому я ничего не стала объяснять, просто схватив Хильду одной рукой за шиворот, Маринку другой и утянула их за собой. У последовавшей за нами Марион было либо понимание лучше, либо коллективное чувство разума. А как выяснилось позже, она просто тоже заметила Кюна. Стоит ли объяснять, что вечером мне пришлось сделать две вещи: 1) перенести наши посиделки из номера Марион в наш. Чему способствовала пришедшая СМС –ка от отправителя «Белк Т.»: «Мне приятно, что ты за меня переживаешь». И я до сих пор ругала себя за ответную «Учись стрелять, мазила», на которую тут же пришло: «В ученики возьмёшь? Я очень прилежный. И ОЧЕНЬ СКУЧАЮ». Блин, я тоже скучала. Но… это он накосячил. А потому, сжав губы, я заставила себя отложить телефон в сторону. А потом вообще спрятать его под подушку. Да, я совсем забыла про 2) Пришлось сказать девчонкам, что я не испытываю к Кюну никаких романтических симпатий. Мари на это лишь вздохнула, и вопрос был закрыт. В этот вечер произошло ещё кое-что. Когда я провожала девчонок до лифта, на обратном пути меня остановил Шипулин. — Мы были слишком громкими? — спросила я. — Извини, мы старались тише. Нужно было просто зайти и сказать, мы бы… — Нет, всё нормально. Успокойся, — улыбнулся Антон. — Я просто хотел поговорить с тобой… об Илье. Вот здесь я удивлённо посмотрела на парня. — … Трифанове, — продолжил Шипулин и я, кивнув, медленно пошла по коридору. — Женя, — осторожно обратился Антон, — мы с тобой практически не знакомы и мне весьма неприятно, что наше знакомство начинается с такой ситуации. А вот с Ильёй мы дружим очень долгое время. Я надеюсь, что ты меня поймёшь. Нет, я его не оправдываю, ни в коем случае. И он знает моё отношение к произошедшему. Я лишь… хочу сказать, что больше с его стороны такого не повторится и … принести извинения. — Потому что он этого не сделает, — договорила за него я, остановившись и повернувшись к парню. — Не удивляйся, я просто знаю, что есть такие люди… которым очень сложно признавать, что в чём-то они не правы. И видимо твой друг из их числа. Честно? Мне его извинения не нужны, так же как и ему, моё прощение. — А ты не простишь? — Шипулин внимательно на меня посмотрел. Я медленно побрела дальше по коридору в направлении номера, и Антон пошёл рядом. — Дело не в его извинениях и не в моём прощении. Дело в том, что это никому из нас не нужно. Он был не прав. Это знаешь ты, это знаю я, знает он. Мы с ним виделись всего один раз и разговаривали меньше пяти минут. Может быть, знай мы друг друга лучше, мне были бы нужны его извинения, потому я бы тогда чувствовала обиду, что это сделал не кто-нибудь, а именно он. А так, — я пожала плечами, — я не хочу больше касаться этой истории, но и общаться с твоим другом тоже не хочу. И была бы очень благодарна, если бы наша деятельность с ним шла параллельными курсами, никак не пересекаясь. — Я понял, — усмехнулся Шипулин. — Я слышал, что юниорка устроила Матч ТВ бойкот. — Вот к этому я не имею никакого отношения, но… думаю, что они вскоре успокоятся. Мы улыбнулись друг другу. — И норвежцы тоже? Мою улыбку как ветром сдуло. — Понял, — поднимая руки в обезоруживающем жесте, тут же среагировал Шипулин. К этому моменту мы дошли до моего номера, и Шипулин ушёл, не забыв пожелать спокойной ночи. Заходя в номер, я лишь вздохнула, мне бы больше подошло пожелание спокойного дня, а то дни у меня в последнее время пошли как в той сказке «всё страньше и страньше».