Наследство

Комнаты миссис Брукс, где сэр Джозеф жил до того, как ему пришлось скрываться, запомнились ему очень шумными. В них заселялись и жили, постоянно сменяя друг друга, очень пестрые личности: продавцы шерсти, йомены, батраки, монахи и другие люди, без явно определенного рода занятий. В его каморку на втором этаже из общего зала доносились звон посуды, пьяный смех, ругань, а сам воздух был наполнен чадом, голосами, запахами подгоревшей еды и кислого эля. Стрелял в очаге хворост. За стеной кряхтел и ворочался на скрипучей койке старый Стоун, бежавший из Нориджа от жены и троих детей. После шума Лондона, подобного низвергающегося водопаду, тишина поместья угнетала Джозефа, и поначалу от беспокойства он не мог найти себе места. Но постепенно он привык к птичьему пению вместо криков торговки колбасой, к широкому газону у крыльца и замшелому парку вместо узкого переулка, где крыши смыкаются над головой. Он вставал поздно, когда солнце стояло высоко, завтракал, сам убирал за собой и в своем прежнем халате с драным рукавом бродил по замку, с удовольствием покуривая трубку. Не так давно ему пришлось оставить эту модную привычку: в таком плачевном состоянии пребывали его дела. После обеда Джозеф шел гулять в парк, но там было так пусто и уныло, что ноги сами приводили к домику привратника – единственного человека в поместье кроме него самого. Однако мистер Симпсон не желал вести пространных бесед, на все вопросы отвечал односложно, а на попытки разузнать что-либо о прежнем виконте морщился, отворачивался и начинал бормотать под нос что-то неразборчивое. Через неделю похолодало, и зарядили дожди. Прогулки Джозефа прекратились, и он стал чаще бродить по замку. Крыша в правом крыле действительно протекала, и Джозеф дал зарок не ходить туда больше, чтобы не расстраиваться, тем более что места он и без того имел предостаточно. Мебель и прочие вещи по большей части оказались попорчены сыростью и плесенью, но в маленькой спальне на третьем этаже он нашел в гардеробе камзол в весьма сносном состоянии, из дорогого бархата, хотя и безнадежно вышедший из моды. А в каморке рядом – крепкий морской сундучок. Внутри, среди изрядно поношенного белья, виконт обнаружил куртку из парусины, панцирь черепахи длиной с ладонь, длинную глиняную трубку, расписанную узорами, ожерелье из продолговатых бусин, цветных перышек и, кажется, зубов какого-то зверя и завернутую в два платка крупную жемчужину. Жемчужину Джозеф сразу спрятал в карман и пошел дальше, размышляя, чем же занимался дядя и где раздобыл все эти странные вещи. Он обошел весь замок и как истинный хозяин знал теперь, в какой комнате обваливается стена, где протекает крыша, а где совершенно прогнили полы. Правда, поделать с этим ничего не мог. Той суммы наличных, которую он получил в наследство от дяди – очень скромной – едва хватило бы на то, чтобы рассчитаться с половиной долгов. Но Джозеф решил, что не годится обижать другую половину кредиторов, и все деньги оставил себе. На часть их он купил товары первой необходимости и, главное, табак. На третий день плохой погоды он обходил комнаты под галереей, которая тянулась над холлом, и вошел в небольшое помещение с множеством покрытых пылью полок с книгами. Джозеф подошел к окну, отдернул портьеру и тут же закашлялся от пыли. Комнату залил тусклый серый свет. Вероятно, когда-то это был кабинет или библиотека. У дальней стены находился массивный стол, напротив окна камин, а около него два кресла и маленький круглый столик. Джозеф обошел кабинет. Книги наверняка тоже испорчены, продать их не представляется возможным. Джозеф поморщился – ему никогда не нравилось дело отца, и книг он не любил, считая чтение тратой времени. Но времени у него теперь в избытке и книг здесь великое множество, как и старых газет. Еще один томик, обтянутый черной кожей, он нашел на круглом столике у камина. Александр Оливье Эксквемелин "Пираты Америки", прочел Джозеф на титуле, полистал желтоватые страницы с длинными готическими буквами и небрежно бросил в кресло. Пираты! Америка! Какие глупости. Кому нужна эта Америка? Джозефу стало тоскливо. Сегодня пятница, значит, в кофейне «У Уилла» на Рассел-стрит соберутся его приятели-писаки – неудачливые горлопаны и пьяницы, с которыми Джозефа свело в свое время дело отца. Он бы выпил с ними кофе, после – джина, покурил трубку, послушал, как они обсуждают более удачливого коллегу и, конечно, ругают почем зря его книгу. Это поношение всегда развлекало Джозефа, хотя с предметом обсуждения он и не был, как правило, знаком. Потом он бы прошелся по Стрэнду… и там его сцапал бы какой-нибудь бейлиф и отправил прямиком во Флитскую тюрьму ко всем прочим должникам…. Черт! Он остановился посреди кабинета, раздумывая, не остаться ли здесь, чтобы скоротать все же день за чтением какой-нибудь книги, и в этот момент услышал стук в дверь. Он вспомнил, что мистер Харди обещал прислать к нему посыльного, и поспешил открыть дверь. Первой реакцией Джозефа, когда он увидел гостей, было желание бежать. Он даже дернулся было назад, но потом взял себя в руки и, радушно улыбаясь, будто хозяин на званом вечере, приветствовал гостей. Впереди стоял Кнут. За ним на ступенях еще шестеро. Один из них Бык Джек, остальных Джозеф не знал. Он заискивающе улыбнулся. – Кнут, дружище, я не ждал гостей! Тот щербато ухмыльнулся. – Ну, еще бы! – у него недоставало едва ли не половины зубов, при разговоре он страшно шепелявил. – Еще бы ты нас ждал! Ты стал важной птицей. Виконт, черт тебя побери! – он визгливо захихикал, его поддержала его свита. – Не предложишь нам войти? – Пожалуйста, прошу вас. – Джозеф распахнул дверь. – Да уж, – заметил Кнут, оглядывая холл. – Шикарно живешь. Он снова захихикал. Джозефу стало обидно за фамильное гнездо. – Здесь не так уж плохо, это замок XVI века. И у меня шесть арендаторов… – А, так ты, значит, разбогател? Готов расплатиться? Ты нам должен двести тридцать три фунта. Потряси уж своих арендаторов… – Но арендная плата уже получена сэром Томасом… – Ну, так получи еще одну. – Но… Джозеф не успел договорить. Острый тощий кулак Кнута врезался ему в живот и слова застряли в глотке. Его согнуло пополам, и какое-то время он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кнут склонился к нему, положил руку на шею сзади и зашепелявил в самое ухо: – Ты нам должен двести тридцать три фунта. Все сроки давно прошли, дружок. Если не расплатишься через две недели, будешь висеть на собственных воротах, милорд. Не вздумай никуда бежать, я тебя здесь нашел, найду и в другом месте. Джозеф медленно выпрямился. Кнут отвесил ему поклон, и шестеро за его спиной снова засмеялись. – Всего хорошего, милорд. И не играйте больше в карты. Вам определенно не везет. Карты! Если бы только они! Сэру Джозефу не везло еще и в игре в кости. И в лотерее тоже. А со ставками на скачках и вовсе была беда. Кнут развернулся, его свита расступилась, чтобы освободить ему дорогу, а затем, снова сомкнувшись, последовала за ним. Джозеф выждал около двух минут и бросился к двери, чтобы запереть ее на все запоры. Потом он побрел в кабинет, в изнеможении рухнул в кресло и вскрикнул от боли – в поясницу ему уперлось что-то острое и твердое. Он пошарил за спиной и вытащил книгу. "Пираты Америки". Он с досадой швырнул ее на столик. Книга распахнулась, явив ему сложенную конвертом пожелтевшую бумагу со следами сургуча. Джозеф бездумно взял ее и повертел перед глазами, думая о своем. Потом также бездумно раскрыл – в руках оказалось несколько листов бумаги, исписанных по-французски неуверенным круглым почерком с помарками и кляксами. "Здравствуй, мой сын Филипп…" гласила первая строчка. Джозеф не стал читать дальше, полистал письмо и на последней странице обнаружил коряво нарисованную карту острова или чего-то в этом роде. А наверху слева какие-то цифры и буквы, в столбик. Он сложил листы как прежде и бросил их на столик рядом с книгой. Что же делать с долгом Кнуту? Денег взять неоткуда. Он теперь наследник поместья. Толку от этого! Его нельзя даже продать, да и кто купит эту развалину? Сырость, пыль и тлен. А еще болота. Мечта, а не поместье. Джозеф слышал, что аристократы обычно тратят больше своего дохода, но как им это удавалось, он понятия не имел, а посоветоваться было не с кем. Никто не даст ему в долг. Его никто не знает, вид он имеет несолидный, да если он даже скажет, я, мол, виконт, его подымут на смех. На улице потемнело, дождь застучал стеклу. Опять в восточном крыле протечет крыша, с тоской подумал он и зябко передернул плечами. Хорошо, что еще есть дрова. Куда как веселее, когда в камине горит огонь. Но, черт возьми, разве должен виконт сам разжигать его? Разве должен готовить себе завтрак? Разве виконты ходят в халатах с драным рукавом? Он отделил наружный лист письма, поджег его от свечи и подсунул под поленья. Вскоре в кабинете полыхал огонь, поленья трещали, выбрасывая из камина искры. Но веселее, вопреки ожиданиям, не стало. Джозеф взял письмо и, намереваясь бросать в огонь листы по одному, развернул его. "Здравствуй, мой сын Филипп…" А отец этого Филиппа был многословный малый, вон, сколько страниц исписал. Джозеф пробежал глазами первую страницу, вторую и после уже не мог остановиться. "Здравствуй, мой сын Филипп. Я видел тебя в последний раз, когда тебе было шесть лет. Но уверяю, не проходило и дня, чтобы я не вспоминал тебя и твою мать. За это время ты стал взрослым мужчиной и сможешь понять все, что я пишу тебе. Я стал слишком стар, я болен и плохо справляюсь с работой. И если не отдам душу Богу в ближайшее время, то верней всего меня вскоре спишут на берег. Я только надеюсь, что успею отправить тебе это письмо. А лучше бы и самому мне вернуться домой, но надежды на это мало. Я ушел из дома больше тридцати лет назад, ушел на поиски жизни лучшей, нежели жизнь клерка в портовой конторе. Но россказни о далеких островах, приключениях и несметных сокровищах привели меня в кабалу. Пять лет я выращивал табак на плантации Эспаньолы. После этого с несколькими моими товарищами мы пошли матросами на старый баркас. Некоторое время мы носились по морю туда-сюда, но добыча наша была скудна, и едва хватало на пропитание и выпивку. Но однажды мы узнали, что Генри Морган собирает флот для большого похода на испанцев. Мы слышали, что Морган ловкий и удачливый пират и тут же записались в его флот. Лишь потом мы узнали, что идем на Панаму. Многие зароптали, ведь все мы думали, что Панаму нам ни за что не взять. Но Морган был уверен в успехе, к тому же он заявил, что вздернет любого, кто вздумает дезертировать. Да и что скрывать – баснословные богатства этого города и слава манили нас. Итак, на тридцати шести кораблях, в количестве более полутора тысяч человек мы отплыли с Эспаньолы. Мы высадились на панамском берегу и направились вглубь страны. Местные жители, прослышав о нашем приближении, бросали свои дома, сжигали или прятали припасы и уводили скот. Мы терпели голод, летучие гады жалили нас и пили нашу кровь. Мы продирались сквозь заросли или гребли против течения по реке, которая извивалась по равнине, будто змея. Через десять дней мы добрались до города и, несмотря на сопротивление, захватили его. И пока город горел, грабили и убивали его жителей Я надеюсь, ты не будешь слишком строго судить своего отца. Я был добропорядочным французом, глупцом и бесполезным мечтателем, но не убийцей и грабителем. Но здесь, в жарких водах Испанского Мэйна, вдали от короля и его законов, где только дерзким смельчакам улыбается удача, и где все твои товарищи бегут грабить, и ты среди них, что остается тебе, как не бежать вместе со всеми и делать то же, что и все? Так вот, мы захватили Панаму и несколько недель грабили окрестности. Но главное сокровище ускользнуло от нас. Галеон, груженный добром богатейших жителей и серебром, предназначенным для испанского короля, скрылся, едва мы вошли в город. Морган послал за ним барк, но тот вернулся почти ни с чем. Они смогли захватить лишь шлюп с матросами этого корабля, и те сообщили, что на галеоне нет пресной воды, и потому он не может выйти в море. Что он здесь, где-то недалеко, ждет, когда мы уйдем, чтобы вернуться. Тогда Морган приказал снарядить все корабли, какие мы сможем найти. В погоню пустились четыре барка и на них сто двадцать человек, в числе коих был и я. Восемь дней мы рыскали в море, но никого не встретили. Надежды догнать корабль уже не осталось, и мы решили отправиться на пару близлежащих островов. Там мы захватили судно груженое серебром и тканями и взяли много пленных и вознамерились уже возвратиться в Панаму, но тут увидели еще одно судно, которое попыталось удрать от нас. Мы на двух барках погнались за ним, а остальные вернулись к Моргану. Судно, как ни старались, мы не смогли догнать, оно, то показывалось на горизонте, то снова исчезало, а ночью окончательно скрылось. Тогда мы тоже решили вернуться в Панаму, но на пути пристали к безымянному островку. Пока мои товарищи запасались водой и плодами, я решил пройти немного вдоль реки. Берег в этом месте был заросший, трава доходила до шеи высокому мужчине, я же высоким не был, и она полностью скрыла меня. Я чувствовал себя неуютно в этом зеленом лабиринте, который шелестел и двигался от ветра. Ничего стоящего внимания, кроме нескольких птичьих гнезд, в тростниках я не нашел. Я собрался повернуть назад, и тут услышал впереди отзвуки голосов. Сначала я решил, что мне показалось, потом, что мои товарищи обогнали меня, невидимые в траве, но затем я различил испанскую речь. Подкравшись ближе, я наблюдал как испанцы, их было человек двенадцать, наполняют бочки водой и катят их вниз по течению. Берег здесь был не такой травянистый и последовать за ними я не мог. Но когда они скрылись, я пошел вдоль русла реки и тут же вышел к морю. Каково же было мое изумление и радость, когда я увидел наш потерянный галеон! Он стоял в укромной бухте за крутым изгибом берега, совсем недалеко от наших барков. Я как можно скорее вернулся к своим товарищам и все им рассказал. Нас было сорок девять человек на двух кораблях. На галеоне же, как мы знали от матросов шлюпа, было всего семь пушек и двенадцать мушкетов. До вечера корабль не ушел в море, и капитан не решился в темноте миновать опасные скалы, что как зубы акулы охраняли выход из бухты. Нам же сам дьявол был не страшен. Ночью мы подкрались к ним с кормы. Испанцы не ожидали нападения, и мы быстро захватили корабль, потеряв всего двух человек, еще трое были ранены. Капитана схватили прямо в его каюте, пока он спал. Испанцев мы заперли, а сами занялись поиском ценностей и довольно быстро нашли их. Горы ящиков с серебряными слитками, сундуки с золотыми монетами, изумрудами, украшениями. Мы толпились вокруг всего этого, задние ряды напирали на передние и никто не мог оторвать взора. Однако, в конце концов, нам пришлось подняться на палубу и решать, что делать дальше. Вот тогда-то все и пошло прахом! Команда разделилась. Одни говорили, что мы должны возвращаться в Панаму, к Моргану, и отдать нашу добычу в общий котел. Другие, что надо поделить ее между собой. Третьи же утверждали, что столько серебра и золота за пазухой не спрячешь, стало быть, нас все равно раскроют, и Морган всех перевешает, а значит, надо спрятать сокровище на острове, а потом вернуться за ним. Я был на стороне тех, кто решил поступить по-честному. Ведь все мы дали клятву не утаивать добычу, а поделить все согласно договоренности. Мы все бы стали богачами, даже получив лишь причитающуюся нам долю. Да и шутка ли спрятать на острове такую кучу серебра и сундуки с золотом и камнями! Уже начало светать, а пираты все спорили, никто не хотел уступать. Наш спор неминуемо перерос бы во всеобщую резню, если бы вдруг не пожаловали гости. В тот самый момент, как мы уже похватались за ножи и пистолеты, в бухту вошел военный галеон с, по меньшей мере, тридцатью пушками и тремястами человек солдат и команды. Сначала, увидев испанский флаг и не разобравшись, в чем дело, испанцы приблизились к нам, но потом капитан понял, что судно захвачено пиратами, и начал обстреливать наши барки. Один за другим они загорелись, все окуталось клубами дыма, а когда ветер ненадолго отнес их в сторону, мы увидели, что к нам приближаются несколько шлюпок. Пираты стали стрелять по ним, но оружия у нас не хватало и мы нанесли испанцам весьма незначительный урон. Они же, добравшись до нас, набросились, будто стая диких собак. Пираты сдались, однако некоторые вояки униматься не хотели. Огромный испанец с ножом напрыгнул на меня и хотел зарезать, но один из моих товарищей ударил его веслом по голове. Товарища моего тот час же заколол другой испанец. А на моего противника удар не возымел почти никакого действия и лишь немного отвлек. За это время я переместился к фальшборту, но он не отставал. Он взмахнул ножом. Я отскочил, он приблизился, отступать мне больше было некуда, и следующий удар пришелся в грудь. Нож рассек мою плоть, заскрежетал о ребра, и я опомниться не успел, как уже летел вниз головой в волны бухты. Я услышал выстрелы, и пули, пущенные мне вдогонку, плюхались в воду совсем рядом со мной. Однако Бог миловал меня, и ни одна из них не попала в цель. Прилив вынес меня на мелководье, где я некоторое время лежал в полузабытьи. Придя в себя, я поднялся и поплелся к берегу. В моей груди зияла рана, и морская вода терзала ее огнем. Я увидел, что галеоны ушли, а от наших барков остались лишь почерневшие остовы. Я сел на берегу в отчаянии, не зная, что делать дальше, ведь я остался один на этом неизвестном острове. Но тут из зарослей вышел мой приятель Кривой Джо и велел следовать за собой. Он повел меня через лес, в гору и через полчаса или около того мы вышли к скале, нависающей над землей, вроде человеческого носа. Под скалой было достаточно места, чтобы стоять десятерым мужчинам. С берега ее надежно укрывали густые кусты и деревья, и даже вблизи казалось, что это цельный камень, растущий из земли. Это было прекрасное место, чтобы спрятаться и при этом наблюдать за всем, что происходит на море. В тайнике оказалось еще трое моих товарищей: Рыжий Барт, а также Пит и Кит – близнецы, носатые и тощие, похожие друг на друга как две капли воды. Их так и называли Пит и Кит, не разбираясь, кто из них кто. Мы называли так даже каждого из них в отдельности. Рыжий Барт сидел на большом сундуке, еще два, поменьше, стояли позади. Можешь представить себе Филипп, мое удивление, а потом радость, когда я узнал, что я не только не один здесь, но в перспективе мы еще и сказочно богаты. Оказалось, как только Барт увидел входящий в бухту галеон, пока остальные пираты были заняты этим зрелищем, бросился в трюм к сокровищам и нашел там Пита и Кита и Кривого Джо. Вчетвером они погрузили три сундука в шлюпку со стороны борта, обращенного к острову, и не замеченные ни испанцами, ни своими товарищами причалили к берегу. Сперва меня возмутило это предательство, но потом я вспомнил, какая участь постигла остальных пиратов. Эти четверо ничем бы не смогли им помочь, но они сумели спасти свои жизни. К тому же ограбили испанцев, что без сомнения можно считать благим делом. Эти доводы примирили меня с их неблаговидными поступками. Так мы оказались впятером на острове. Моя рана плохо заживала, и порой я думал, что Бог спас меня тогда, только чтобы я дольше мучился. На острове водилось множество черепах и одичавших коз, так что мы не знали нужды в еде. Сундуки наши были под замком, и мы не стали отпирать их, как ни хотелось нам увидеть, что находится внутри, дабы избежать соблазна прикарманить монету-другую или какой-нибудь камушек. И дня не проходило, чтобы каждый из нас не поднялся под Висячую скалу и не проверил на месте ли они. Исподтишка мы следили друг за другом. А стоило кому отлучиться по нужде, его провожали четыре подозрительных взгляда. Через два месяца мы увидели, как в бухту входит еще один галеон. Мы спрятались в своем укромном месте и сидели там четыре дня, покуда испанцы не убрались. Тогда-то нам и пришло в голову, что надо бы спрятать наше добро получше. Пит и Кит предложили поделить содержимое сундуков, а потом каждый спрятал бы свою долю в одному ему известном месте. На это Рыжий Барт рассмеялся и сказал, что Питу и Киту положена лишь одна доля, поскольку они все равно, что один человек. Кривой Джо поддержал его. Я думаю, это была лишь шутка, но близнецы разъярились и сказали, что в таком случае мне вовсе ничего не причитается, поскольку я не принимал непосредственного участия в добывании сундуков. Я ответил, что это не важно, ведь я такой же участник похода, а в походе каждый занимается своим делом и получает затем равную долю. "Вот и иди за своей долей к Моргану", рассмеялся один из близнецов. Второй раз мы делили сокровища, и второй раз они стали яблоком раздора между нами. Признаться честно, Филипп, в тот момент, глаза мне застила жажда наживы, и я и подумать не мог ни о чем другом. И я готов был творить страшные вещи, дабы вырвать добычу из рук ставших вдруг врагами, бывших моих товарищей. И, судя по всему, все они чувствовали то же самое. И когда каждый осознал, что чувствуют другие четверо, руки наши опустились. Поостыв, мы решили отложить дележ до лучших времен и спрятать сундуки. Земля под Висячей скалой была мягкая и прямо там, орудуя палками, острыми камнями, а то и руками мы выкопали яму, куда поместились три наших сундука. После этого жизнь наша стала немного спокойнее, но все же мы продолжали следить друг за другом, хотя и знали, что вытащить из ямы сундук одному будет не под силу, такими тяжелыми они были. Да и двое бы не справились наверняка. Так что сокровища наши оставались в неприкосновенности, покуда мы все не решили бы выкопать их. Однако этому не суждено было случиться, и лишь я один покинул остров. Все мои товарищи погибли той или иной смертью один за другим. Я прожил в одиночестве полтора месяца, пока однажды в бухту не вошло китобойное судно. Не раздумывая ни минуты, я вышел на берег с просьбой о помощи, ибо оставаться далее одному на острове мне было невыносимо. Морякам-китобоям я сообщил, что потерпел здесь крушение, и они забрали меня с собой. От них я узнал, что остров, который был нам домом семь месяцев, называется Кокос. От них же я узнал координаты, и, пока свежа была моя память, нарисовал план острова, бухты и путь к Висячей скале. Я надеялся вернуться сюда в скором времени с добрыми товарищами, но прежде всего я попал в плен к испанцам и пробыл в рабстве у них шесть лет, пока пираты не разграбили городок, в котором я жил и я не ушел на их корабле. Но я и тогда был уже не молод, а рабство окончательно подкосило меня. Я чувствую, что смерть крадется за мной по пятам и дышит холодом мне в затылок. Я умру, и никто не узнает о нашем кладе, спрятанном на острове. Потому я и пишу тебе, Филипп. Ты мой сын, кто, как не ты, должен получить то, что останется после меня. Найди надежных людей и отправляйся в Панаму. Оттуда плывите на остров Кокос. Если найдешь наши сундуки, будешь обеспечен до конца своих дней. Но будь осторожен, Филипп! Этот райский остров всюду таит в себе опасность. Отвесные скалы, скорпионы, кишащие в траве, ядовитые яблоки, рифы, поджидающие корабли на подступах к берегу.… И самая главная опасность – это сокровище, зарытое под Висячей скалой. Этот остров забрал всех моих товарищей и отпустил меня одного. Уж не для того ли чтобы я привел к нему новые жертвы? Прощай, Филипп. Мы вряд ли снова свидимся, но я надеюсь, отсутствие отца в твоей жизни скрасит наследство, которое он тебе оставил. Возьми его и распорядись им с умом. Твой отец, Николя Алькан. Карибское море, шхуна "Фурия", 18.8 северной широты -75.5 западной долготы. 13 февраля 1690 г." Холодный пот прошиб молодого виконта. Он отбросил письмо, схватил кочергу и, не обращая внимания на жар, принялся яростно ворошить горящие поленья. Но карта острова Кокос давно превратилась в пепел.