Наследство

Джозеф провел в Лондоне еще два дня – в поместье возвращаться не хотелось. На Феттер-лейн он заложил жемчужину, найденную в Брейсфилде. Выручить удалось сущие гроши. Но спорить с ростовщиком Джозеф побоялся – тот в любой момент мог свистнуть бейлифа. Джозеф лишь с тоской взглянул на отцовские часы, лежавшие в витрине, взял деньги и ушел. Идя по Холборн, он задумался и чуть было не свернул в одну из любимых кофеен. И вдруг увидел знакомые ливреи – два лакея несли портшез, в окне которого виднелся милый сердцу точеный профиль. Мелинда! Он бросился туда, лакеи остановились. Мелинда чуть повернула голову. – Мистер Рейнольдс, – Джозефа передернуло от ее холодного тона. Прежде она никогда так не разговаривала с ним. – Я рада видеть вас в добром здравии. Я слышала, вы попали в неприятности, и боялась, что вы явитесь навестить меня. Моя матушка огорчена. Она была более лестного мнения о вашем положении дел. Теперь она оскорблена, что вы смели просить моей руки. – Мадам, – Джозеф хотел поцеловать Мелинде руку, но его движение осталось незамеченным. – Фортуна временно повернулась ко мне спиной. Поверьте, на мне нет никакой вины. Я стал жертвой происков недобрых людей. Однако, есть и хорошие новости. Я получил наследство, скоро поправлю свои дела и вернусь в свет. Мелинда наконец прямо взглянула на него. – Что ж, я буду рада видеть вас. Она отвернулась, портшез двинулся дальше, а Джозеф стоял, смотрел ему вслед и понимал, что будь он теперь хоть виконт, хоть сам король, Мелинда для него потеряна навсегда. Как жаль! Он много времени и сил потратил на то, чтобы добиться ее. Это была блестящая партия: красива, богата, двадцать тысяч фунтов приданого! Джозеф с досадой вздохнул. Лучше бы он приударил за Полутороногой Эйби – хромоногой дурнушкой, горбатой к тому же, но с тридцатитысячным приданным и не имеющей матушки, способной так легко оскорбиться. Она сдалась бы куда быстрее, и теперь у Джозефа была бы жена и тридцать тысяч, которые решили бы все затруднения с бейлифами и Кнутом. Джозеф уныло побрел назад, коря себя за тщеславие, что заставило выбрать красивую Мелинду, а не хромую Эйби. На углу с Флит-стрит заиграла шарманка. Стайка оборванных детей пустилась в пляс. Молодая продавщица клубники поставила пустой лоток к стене и, приподняв грязную, заштопанную юбку, присоединилась к ним. Ее глаза сверкали, полные груди прыгали под перекрещенным, завязанным на спине платком. Джозеф подошел, подхватил ее и закружил в танце, любуясь чистой бархатистой кожей. Она радостно засмеялась. – Милый, куда же ты пропал? – шепнула она. Джозеф чувствовал мягкость ее груди, глядел на ее нежные губы. Он слишком долго был один. При новом повороте он заметил темную тонкую фигуру, прислонившуюся к углу дома. Человек, казалось, не обращал никакого внимания на происходящее и на Джозефа в частности, но у того омерзительно засосало под ложечкой, а возбуждение тут же сменилось желанием сбежать. Что он и сделал, выдав очередное па, он отпустил девушку и будто бы все еще танцуя и вертясь проскользнул в переулок, послав ей на прощание воздушный поцелуй. А уж там, за поворотом, припустил во весь опор. На Стрэнде Джозеф окликнул извозчика, запрыгнул в экипаж и, свернувшись калачиком на сиденье, велел ехать на Корнхилл. Он купил на рынке пирогов с угрями и вина, вернулся домой, сел на пол у пустого камина, давно заросшего паутиной, и приступил к трапезе, запивая пироги вином прямо из бутылки. Было время, когда в камине горел огонь, он также сидел на полу, а позади него в кресле сидел его отец, не слишком удачливый книготорговец. Что ж, и здесь ему не повезло – он умер полгода назад, а мог бы стать виконтом и счастливым владельцем груды камней и тысячи акров болот. И еще земли на шесть арендаторов. Сказочное богатство. Джозеф пошарил за пазухой, надеясь в душе, что карты там не окажется, и еще одна его проблема решится сама собой. Но проблема была здесь – замызганный листок бумаги, с кругами от донышек стаканов. И что же с ней делать? Забыть? Махнуть на все рукой и дальше жить в своем разваленном поместье, пока не придет Кнут и его дружки? Плыть в Панаму? Денег нет. Занять. Никто не даст ему такой суммы. И какая нужна сумма? И что делать, окажись он все же в Панаме? На кой черт он вообще поехал к Бэйлу? Зачем взял карту? Может сжечь ее, как первую? Без нее он мог спокойно похоронить дурацкую мечту о сокровищах, а теперь она беспокоила и манила его. И посоветоваться не с кем. Все его родственники умерли. Есть дядя в Уорикшире, но мать не общалась с братом после свадьбы, и Джозеф ему человек чужой. Все друзья, точнее приятели, растворились, едва у него кончились деньги. С товарищами по Оксфорду он поддерживал связь полгода после ухода, затем переписка прекратилась сама собой. Харди! Боже праведный, как он раньше про него не подумал! А ведь он человек поживший, опытный и, чего греха таить, не лишенный известной предприимчивости. Джозеф живо собрался и уже через десять минут подбегал к углу конторы «Харди и сыновья». И только тогда подумал, что уже вечер, контора закрыта, и хозяин ее, скорее всего, давно ушел. Но в окнах горел свет, дверь оказалась не заперта, и Джозеф вошел. За столами, заставленными стопками бумаг и письменными принадлежностями, никто не сидел. В неуютной, казенной тишине слышно было, как жужжит и бьется о стекло лампы поздняя осенняя муха. Наверху хлопнула дверь. А, так значит Харди еще здесь, в своем кабинете. Джозеф быстро прошел к лестнице, встал на нижнюю ступеньку и тут же столкнулся с невысоким крепышом, который так спешил покинуть контору, что чуть не сбил его с ног. Из боковой двери появился молодой клерк, нахмурился, но узнав Джозефа, приветствовал его, хотя и не слишком любезно. – Мистер Харди на месте? Я поднимусь? – спросил Джозеф, в нетерпеливой горячке не отвечая на его приветствие. Тот неуверенно кивнул, и Джозеф взбежал по лестнице. Он заглянул в приоткрытую дверь, но мистера Харди не увидел. Два раза стукнул в косяк и вошел. Сальная свеча на столе едва освещала стол и пустое кресло. Дубовые панели, шкафы красного дерева и камин едва виднелись в полутьме. Джозеф направился к столу, но левая нога его поехала по полу, за ней правая, он шлепнулся на зад, встал на четвереньки, ощутил руками липкую теплую жижу и неосознанно вытер ладони о живот. Черт возьми! Приличная контора, весь пол залит, черт знает чем! Джозеф почувствовал на губах привкус металла и распознал смутно знакомый запах. Он оперся о стол, рука соскользнула, угодила по подсвечнику, тот грохнулся на пол, и свет погас. Пока Джозеф чертыхался на полу, глаза привыкли к темноте, вернее, он понял, что в комнате не так уж темно: осенняя луна светила прямо в незакрытое портьерами окно. Джозеф поднялся, повернулся к двери и увидел молодого клерка. Тот замер на пороге, сжав руки у груди, будто собирался молиться, и остановившимся взглядом смотрел куда-то вправо от Джозефа. А вот и мистер Харди. Лежит сбоку у стола, шея перерезана от уха до уха, кровь стекла в лужу в середине кабинета. «Полы неровные, – подумал Джозеф. – А приличная контора». Он сделал шаг к клерку, тот по-девичьи взвизгнул и захлопнул дверь. Ключ повернулся в замочной скважине, а затем раздался топот ног по лестнице и крики внизу. «Я пропал, – подумал Джозеф, внезапно трезвея. – Теперь мне не Флит светит, а Тайберн». Он метнулся было к двери, но вспомнил, что она заперта. Окно! Джозеф распахнул створки и тут же отпрянул – он до смерти боялся высоты, но шум голосов на лестнице избавил его от сомнений. Джозеф неуклюже взобрался на подоконник, повис на руках, не решаясь прыгнуть. В кабинете распахнулась дверь, ударив о стену, и, скорее от неожиданности, чем по решению Джозефа, руки его разжались. Пятки и позвоночник прострелило болью, он опрокинулся на спину, поднялся и побежал. Улицы были пусты. – Вон он! – раздался чей-то крик. Джозеф не мог не обернуться. Кричали из окна конторы, откуда он выпрыгнул минуту назад. Там собралась толпа людей. Толпа отхлынула назад, и Джозеф припустил по темной улице. Мимо мелькали здания, фонари и редкие прохожие. Потом он почувствовал запах затхлости и тины. Он уже обессилел, кровь стучала в висках, легкие рвало от каждого вздоха. Но на набережной спрятаться было негде, и он побежал вдоль Темзы. – Эхой! Сэр Жозеф! Вы передумали? – раздался со стороны реки веселый голос с французским акцентом. – Не торопитесь так, мы подождем. Шлюпка уже отошла от берега почти на три фута. Джозеф, не раздумывая, прыгнул, попал на кого-то, чуть не свалился за борт. Шлюпка закачалась, зачерпнула воду. Несколько матросов выругались, но веселый голос приказал им замолчать и браться за весла. Судно двинулось дальше. Вскоре на берегу показалась группа вооруженных людей с фонарями. На фоне темноты образовался пузырь света, в котором виднелись соринки человеческих фигур. Джозеф съежился на дне шлюпки. Ему в нос упиралось колено в засаленной, протертой штанине. Француз что-то сказал, и огонь на корме погас, остался лишь тусклый фонарь на носу. – Стой! – крикнули с берега. Француз поднял руку и шлюпка остановилась. – В чем дело? – Кто в лодке? Назовитесь! – Кристоф Бертран – штурман «Лилии»! И мои матросы! – Есть кто-нибудь еще? – Нет! Никого! Только свои! На берегу произошла заминка, потом кто-то махнул в их сторону рукой, пузырь света лопнул, люди разделились и бросились в проулки между складов и контор. – Весла на воду, – спокойно сказал француз. Джозеф по-прежнему сидел на дне между чужих колен в драных штанах. – Почему вы меня не выдали? – спросил он тонким голосом. – О чем вы, сэр Жозеф? Я всего лишь сказал им правду! Здесь только я и мои матросы.