Наследство

Только за ужином Джозеф узнал, что фрегат идет на Барбадос. – А далеко ли от Барбадоса Панама? – спросил он у Колби. Тот пожал плечами. – Да как сказать. Если тебе Панамский перешеек нужен, дней за десять при хорошем ветре доберешься. А уж если город Панама, можешь и за год не доплыть. А можешь и вовсе сгинуть. Мыс Горн пускает не всех. Джозеф почти ничего не понял, кроме того, что до Панамы можно добраться за десять дней. Что ж, все идет не так уж плохо. К столу подошел высокий мужчина. Он не садился, а стоял напротив Джозефа и внимательно наблюдал, как тот с аппетитом поглощает горох с кусочками говядины. – Ты не молишься перед едой? – обвиняющее проговорил он. – Попадешь в ад, как и все остальные. – Отстань от него Симонс, – буркнул Колби. – Это судно проклято… – Господи, да заткнись же ты, мать твоя каракатица! – И каждый, кто не будет молиться и просить Господа о прощении, попадет в ад. Горох застрял в горле у Джозефа. Он внимательнее присмотрелся к Симонсу. На первый взгляд в нем не было ничего необычного, вот только глаза… под кустистыми бровями они горели яростным огнем одержимости, как два волчьих фонаря среди еловых ветвей. Симонс ушел в угол, бухнулся там на колени, состроил самую благочестивую мину и стал неистово молиться. – Проклято? – принужденно рассмеялся Джозеф, но его никто не поддержал. – Это что еще значит? – А то и значит! Ты, наверное, удивился, с чего это штурман отправился на берег ловить пополнение? Джозеф неуверенно кивнул. На самом деле ему и в голову не приходило удивляться этому. – На торговом судне обычно нет недостатка в матросах, – продолжал Колби. – Просто у «Лилии» не очень хорошая репутация, сэр Джозеф. Она принадлежит французскому арматору, месье Мартену, но в Сен-Мало все приличные моряки обходят ее стороной. Джозеф почувствовал себя очень неуютно. – И почему же? Колби, сощурившись, смотрел на него. – А дело тут вот в чем. Лет пятнадцать назад, в самый первый рейс, "Лилия" шла из Бенинской бухты с партией черных рабов для американских плантаций. Но ее так и не дождались в Новом Орлеане. Через восемь месяцев капитан Дюран, зять месье Мартена, привел "Лилию" в Сен-Мало. Один капитан встретил ее в океане. Паруса сорваны, на борту ни одной живой души. А в трюме – порядка трехсот мертвяков. Мертвяков закопали, паруса починили, и "Лилия" снова пошла в Бенинскую бухту. Вернулась через полгода – без товара, без денег. Из сорока с лишком человек, что уходили, осталось шестеро. В их числе – помощник капитана. Он и рассказал, что случилось. Поначалу все шло хорошо. Дошли до Африки, встали на рейде. Отправили три шлюпки к берегу – дошла только одна. Как и когда утонули две другие, никто не видел. Даже с "Лилии". Только что вот все три были на виду и вдруг не стало. Одну потом вынесло на берег, но капитан запретил ее подбирать. Послали еще одну. Раз все вояки утонули – набили ее матросами. Экспедиция ушла за товаром, их ждали месяц. Когда уже все сроки прошли, и капитан хотел давать приказ к возвращению, на берегу появились четверо людей. Двое были ранены. Когда их подняли на борт, они рассказали, что племя, у которого они покупали рабов, поссорилось с соседями, началась маленькая африканская война, и экспедиция оказалась меж двух огней. Многих убили, человек десять схватили и увели, и Бог знает, что с ними случилось потом. На судне осталось слишком мало людей, но делать было нечего, "Лилия" пустилась в обратный путь. Дул встречный ветер, пришлось лавировать, рук не хватало. Потом начался шторм, и "Лилия" снова потеряла паруса. Судно носилось по морю, куда гнал его ветер. Наконец, удалось войти в спокойную бухту, перевести дух и подлатать паруса. "Лилия" двинулась на север вдоль африканского берега и добралась-таки до Европы. В Гибралтаре взяли на борт пополнение, но когда проходили Бискай, снова попали в шторм, и почти весь экипаж вместе с капитаном разом смыло за борт. Осталось шесть человек. Они-то каким-то чудом и привели корабль в Сен-Мало. Джозеф с недоверием смотрел на Колби. – Что же дальше? – Дальше? Дальше месье Мартен напрасно пытался набрать команду на "Лилию". Никто не хотел служить на ней. Моряки народ суеверный. Вот тогда-то и появился капитан Сеймур. Он согласился стать капитаном "Лилии" с одним условием – она больше никогда не пойдет в Бенинскую бухту и не будет перевозить рабов. – И Мартен согласился? – Согласился. Куда ему было деваться? С тех пор "Лилия" торговое судно. Только сильно удачливее оно не стало. Во время последней стоянки у Южноамериканского берега половину экипажа скосила желтая лихорадка. Потому-то штурман и отправился в Лондоне на берег за матросами. Правда, ему там не шибко повезло. Колби хлопнул Джозефа по спине, отчего тот чуть не ткнулся лицом миску, и расхохотался. – А год назад или около того, – продолжал Колби, отсмеявшись, – стояли мы у Барбадоса. Капитан послал шлюпку на берег, и та, представь себе, перевернулась и все потонули. Правда, волны в тот день были, что надо. Так что удивляться тут нечему. Но репутации "Лилии" это на пользу не пошло. Джозефу стало здорово не по себе. А он еще смеялся над неудачами дядюшки Томаса. На таком корабле он, пожалуй, его переплюнет. – Странно, Колби, – сказал кто-то из матросов, – ты суеверный, как старая бабка, а сам служишь на "проклятом корабле", где только и тонут шлюпки. Колби хитро усмехнулся. – А я утонуть не боюсь! Я родился в рубашке. Мне предлагали за нее кучу денег! Но я не продал. Кто в рубашке родился, тот утонуть не может. Это всем известно. И тому верная дорога в моряки. – Не обращай внимания на этих болтунов, – сказал Джозефу старый моряк с короткой седой бородой в вязаной шапке, надвинутой на самые брови. – Все, что тут наговорили – обычное дело, а не какое-то проклятие. Шлюпки переворачиваются, паруса рвутся, черномазые воюют меж собой. Да «Лилию» сам Господь хранит, если после всего этого она смогла вернуться домой! Но Джозефа это не успокоило. Проклятие или нет – от этого не легче. Не хотел бы он утонуть, помереть от лихорадки или быть плененным и съеденным африканцами. Когда подвесили все койки, в кубрике почти не осталось свободного места. Джозеф несколько минут ходил возле своей, примеряясь, пока какой-то здоровяк, схватив его одной рукой за шиворот, а второй за пояс штанов, под общий смех не закинул его в гамак. Джозеф, зажатый между стеной и неизвестным ему пока соседом-матросом, долго не мог уснуть. Он почувствовал, как возвращается боль в спине, про которую он, со всеми событиями и треволнениями прошедшего дня, уже успел забыть. Как присоединяется к ней ломота в натруженных помпой плечах и как саднят намозоленные ладони. «Нет, – подумал Джозеф, качаясь в койке под храп своих товарищей и шум волн. – Все-таки я здесь умру. Самое большее через неделю я здесь умру». Когда он все же уснул, ему снились десять матросов «Лилии», которых схватили и увели с собой африканские дикари. Так и началась его служба на французском торговом фрегате «Лилия». Вахта, подвахта, отдых, вахта, подвахта, отдых – вот и закончился день. Джозефу было тяжело, но от этой монотонности душа его успокоилась. Ему просто некогда стало переживать и беспокоиться. Как и вспоминать о сокровищах. Ему, как новичку, доставалась самая простая и в то же время самая грязная работа. Порой он, как слепой щенок, тыкался во все углы, одуревая от сонма незнакомых слов, раздражая и без того вечно раздраженного боцмана и веселя и без того вечно веселого штурмана. Он научился отличать брасы грот-марселя от фор-брам-шкота и чрезвычайно гордился этим. Ему казалось странным жить после города в своем поместье. Теперь же было стократ хуже. Над ним до сих пор смеялись, когда он, уцепившись руками за бимс, неуклюже подтягивался, чтобы лечь в койку. Он каждый раз клокотал от бешенства, подумав о том, что надо прилагать такие усилия только для того, чтобы лечь спать. В кубрике пахло специями, которые «Лилия» везла до того в Лондон, немытыми телами, смолой, затхлостью и гальюном. На палубе воняло тоже, но не так сильно. Пища была однообразной и пресной. Вода мутной и тухлой. И главное – море было совсем рядом. Он было везде. Поднявшись на палубу, Джозеф видел бескрайнюю водную ширь, но и спустившись в трюм, чувствовал, что вот оно, рядом, бьется в обшивку, обнимает "Лилию", обхватывает со всех сторон, и только тонкие доски не дают ему добраться до Джозефа. Паруса хлопали на ветру, клятые склянки отбивались каждые полчаса и не давали ему спать, куры кудахтали, как одержимые, видно, тоже не любили морские путешествия. За каким-то чертом на судне был даже петух, который орал каждое утро, будто его уже резали, и тоже мешал Джозефу спать. Но к третьему дню он так измотался, что не только не слышал ни одного удара колокола за всю ночь, но и проспал свою вахту, за что получил от Брауна внушение, а от боцмана обещание в следующий раз выдрать его так, что кожа слезет со спины.