Наследство

В каюте капитана снова шла ссора. Визгливый голос помощника звучал подпевкой глубокому истеричному баритону штурмана. Она началась с взаимных обвинений и упреков, а затем пришел черед невразумительных оскорблений и выкриков. Слава Богу, у них хватило благоразумия и выдержки, дождаться, пока минует шторм. Теперь «Лилия» шла в полный бакштаг, делая шесть узлов, тело капитана лежало в его каюте, накрытое простыней, а Симонса забрал доктор, потому что Браун хотел сейчас же выбросить его за борт. Теперь можно было спокойно предаться выяснению отношений. «Только бы не подрались», – думал Джозеф. Внутри что-то разбилось, потом послышался звук, с каким стул падает на пол. Джозеф переглянулся с Макарони и боцманом. – А они не поубивают друг друга? – спросил Билл. – Может, и поубивают, – ответил Янг. – А мы-то что можем сделать? Билл гневно засопел и распахнул дверь. Штурман смотрел в окно, сложив руки на груди, совсем как в тот день, когда Джозефа обвинили в краже кольца. Браун стоял, сгорбившись, опираясь на край стола, и тяжело дышал. Оба обернулись. – Что это значит, мистер Харди? – Браун выпрямился, его ноздри гневно раздувались. Джозеф выдвинулся вперед. – Сэр, ветер меняется! – Мистер Янг! – рявкнул Браун. – Вы не знаете, что делать? – Знаю, сэр, – подал голос боцман из-за спины Билла. – Я хотел уточнить насчет курса… – Курс на Барбадос! – заорал помощник, схватил лежащий на полу стул и замахнулся на них. Бертран подскочил сзади и взялся за ножку. Джозеф кинулся назад, наткнулся спиной на Макарони, оттоптал ему ноги. «Господи, и чего мы полезли? – думал он. – И пусть бы они поубивали друг друга. Лишь бы не нас». – Я сейчас поднимусь, мистер Янг, – сдержано сказал штурман, мягко отнял стул, поставил его на место, и Браун тут же тяжело опустился на него, будто его не держали ноги. – Так что с ветром? – спросил штурман, поднявшись, оглядев реи, вымпел и напоследок сверившись с компасом. – Ничего, сэр, – ответил боцман, живо приняв форму рыболовного крючка. Штурман покосился на Джозефа. – Вы же сказали, что он меняется. Джозеф пожал плечами. – Наверное, обратно изменился, сэр. – Сейчас не время для шуток, мистер Рейнольдс. – Простите, сэр. Штурман ничего не ответил. Он сильно изменился с ночи смерти капитана. Лицо осунулось и похудело, а сам он был необыкновенно серьезен и сдержан. Он повернулся к Джозефу и посмотрел ему в глаза. «Что теперь будет?» – молчаливо спрашивал взгляд Джозефа. «Ничего хорошего», – мрачно отвечали ему темные глаза Бертрана. На следующее утро, после склянок, колокол не замолк, как обычно, а продолжал звонить, медленно и печально. На верхней палубе собрался весь экипаж и пассажиры, некуда ступить. Все подавлено молчали. Джозеф старался не смотреть на два продолговатых парусиновых свертка и стал разглядывать окружающих. Стэн Колби терзал свою шапку и все время качал головой, будто спорил сам с собой. Мисс Эдвардс была прекрасна в своей печали и как никогда походила на мадонн Боттичелли. Доктор ван Арле разглядывал штурмана и помощника, стоящих рядом, плечом к плечу. Джозеф тоже посмотрел на Брауна, у того были красные опухшие глаза и все лицо такое, будто он пил ром неделю напролет. Помощник прочитал несколько молитв. Под конец голос его задрожал, и штурман – Джозеф не поверил своим глазам – взглянул на него с сочувствием. Потом четыре матроса взяли один из свертков, а еще четыре другой и понесли на корму. Раздался громкий всплеск, Браун вздрогнул и на несколько мгновений прикрыл глаза. – Джентльмены, – сказал он затем, совладав с чувствами. – Нас постигла тяжелая утрата, но сейчас не время предаваться скорби. У нас есть важное дело. Мы должны добраться до Барбадоса, доставить груз и наших пассажиров. А затем отвести корабль в Сен-Мало, где месье Мартен решит его дальнейшую судьбу. Я, как помощник капитана, принимаю командование судном. Надеюсь, ни у кого не возникло возражений по этому поводу. Нас всех здесь собрал капитан Сеймур, но его больше нет. Однако это не означает, что нас больше ничего не связывает. Я не потерплю разброда и распущенности. Мы все должны добросовестно выполнять свой долг, служить общему делу – от этого зависят наши жизни. Штурман, стоя рядом, кивал на каждое его слово. Просто поразительное единодушие между этими двумя. Вчера вечером, после вахты, Бертран снова зашел к Брауну. На этот раз из-за двери не донеслось ни звука. Видно, им все же удалось договориться. Браун был прав: им надо добраться до земли, а потом еще вернуться. Это дело и так непростое, если же еще и стульями бросаться…. Помощник замолчал, штурман заглянул ему в лицо, чтобы убедиться, что тот сказал все, что хотел, и взял слово. – Из-за шторма мы немного сбились с курса, но скоро будем на Барбадосе. Хотя и подойдем к нему с другой стороны. На подходе к берегу нас ждут отмели. Я хочу! Чтобы глубину измеряли каждые полчаса, начиная с третьего дня! При этих словах поникший Браун выпрямился и высокомерно взглянул на него. – Спасибо, штурман, – сказал он с прохладцей в голосе и шагнул вперед, оставив Бертрана за своим плечом. Вопреки прогнозам штурмана и опасениям Джозефа, все шло не так уж плохо. Браун взял утреннюю вахту капитана, а Бертран – вечернюю. Так что теперь у них тоже были «подвахты». Капитана больше не было, не было совместных обедов и ужинов в его каюте, не было лишнего повода встречаться. Дул устойчивый попутный ветер, работы поубавилось, только время от времени звучал приказ брасопить реи. Ночи стали теплыми, а ночные вахты спокойными. В начале вахты Джозеф с лотом садился на руслень и дремал там. – Глубина, сэр Жозеф! – будил его каждые полчаса голос штурмана. Джозеф бросал лот, докладывал и снова дремал. Бран О’Кифф, ирландец-юнга, сидя на полуюте, распевал колыбельные, какие на его родине матери поют своим детям. У него был красивый тонкий голос, и когда Джозеф в полудреме слушал его песни, смешанные с песнями моря, ему казалось, что «Лилия» скользит по этому хрустальному голосу и поднимается прямо к звездам.