***
У границы алтарной чащи тихий шепот-зов обращается приветственным ревом: как будто все дети леса от мала до велика являются к алтарю — почтить Звяра и первого из его волхвов. Юркие тени скользят меж ветвей и корней, суетливо шуршат прошлогодней листвою, но Рысь знает: это не звери. Не такие, у которых горячая кровь, не такие, у которых заполошно стучат сердца в мохнатой груди. Это Звяровы тени. Его сторожа и защитники, плоть от плоти его; не дети — но он сам, принимающий добрую сотню обличий и одно такое… милостиво отдающий Рыси. Первому из своих слуг. — Иду, господь мой, — звериное шипенье вмиг становится хриплым человечьим словом. Один неторопливо-мягкий шаг на осторожных лапах — и Рысь оказывается уже на двух ногах. Мир тускнеет, теряя сотни своих звуков и запахов, хорошо различимых прежде, а прожитые годы снова падают на плечи — вместе с колдовскою тьмой священной Звяровой ночи. Нужно поторапливаться. Чем ближе алтарь: мрачный жертвенный стол, выросший однажды из причудливого сплетенья корней посреди чащи, — тем больше всюду старых людских черепов. Они скалятся из сердцевины бурелома, хрустят своими бледными осколками под ногами Рыси, цепко следят за его поступью с обережных шестов и ветвей. От взглядов их — даже спустя много зим и весен — тревожно и колко на сердце, словно каждый смотрящий… желает отомстить за свою смерть, за свою жизнь, принесенную в жертву Звяру… В уцелевших провалах глазниц — все та же непроглядная тьма. «Старые кости — старые тайны», — смеется когда-то Рысев наставленник; по-волчьи рычит в его лицо, лицо забранного из деревни простого мальчишки, а теперь… сколько из этих вот костей — жертвы, что приносит сам Рысь?.. Кто упомнит, кто сочтет?.. Тайная тропа открывается для Рыси маленьким просветом средь огромных высоких сосен. Шаг, другой — и он степенно входит под сень исполинских деревьев, сливаясь с тенями в одно. Звяр не любит ждать, но и торопливых тоже не любит. Торопкость — она для звонких весенних ручьев, для мышей, трусливо шуршащих в прошлогодней траве, а Рысь… Рысь старый степенный волхв. Ни одного из братьев пока не видать: к ним Звяр не взывает так, как к Рыси… Они прибудут позже: после таинства примчатся со всех уголков леса на быстрых звериных лапах, на чутких птичьих крыльях; пристанут с расспросами, чего желает Хозяин Чащи… Они — когти да клыки Звяровы, но… Никто из них, даже Филин, не способен толковать его зов.***
Лес дышит в лицо ему колючим холодом недозрелой весны. Шелестит на многие голоса, приветствуя. Звяр ждет. Он хочет говорить, хочет даровать Рыси одно из немногих своих откровений, ведь только Рысь — выдержит… Звяр смотрит на него из темноты пристальным тысячеглазым взором и в нетерпении хлещет по деревьям тысячей хвостов, безжалостно ломая стволы со страшным треском; рога же его… тянутся к черному небу бесчисленными острыми ветками. В густой темноте, пахнущей мертвым осенним листом, подтаявшим снегом и пробужденьем весенней жизни, мелькают два больших алых глаза. Звяр торопит его. — Поспешаю, господь мой… не серчай. Старый я стал… — только и может повиниться Рысь, а потом тяжелая Звярова воля толкает его в худую согбенную спину, и он едва не рушится на старые больные колени, запнувшись о большой корень. Близко уже… близко… Рысь обходит алтарь с короткой молитвою: трижды — в одну сторону, четырежды — в другую. — Черен Звяр, мой бог чащоб, Пощади мой старый лоб. Я на зов к тебе явился, Твоей воле подчинился, Тайну мне скорей открой: Знак твой добрый — иль дурной? Что ты хочешь показать? Чью нам жизнь тебе отдать?.. Рысь надрезает себе ладони заговоренным когтем-амулетом и оставляет ярко-алые следы на черных корнях алтаря. Звяру нужна кровь, как вот любому древу — вода, но в дни, когда не приносят жертв, пищей для Хозяина Чащи становится кровь его волхвов. Сгрудившиеся у алтаря тени жадно пьют красное, втягивая его кромешной темнотой своих призрачных тел. Слабые седые виски сдавливает очелье пылающей боли, колени предательски подгибаются, и Рысь, рухнув подле живого жертвенного стола, видит его откровение. Видит все, что знает о грядущем великий Звяр. У города, большого и богатого, что сытым довольным зверем разлегся посреди равнины — десятки дорог-хвостов. По одному из таких, размеренно опуская деревянный посох в желтую пыль, медленно идет Рысь. Гридница, высокая и светлая, полная гордых глупых людей, считающих Звяра лишь старыми сказками. Дерзкие речи, насмешки, ругань — и упавшая резко тишина, стоит только Рыси высечь белые искры из каменного пола железным наконечником своего посоха. Стяг с головою черного оленя упруго плещется на ветру — над темною чащей, над лентою быстрой реки. Подле серых волховских одеяний рыбьей чешуею сверкают кольчуги княжьих людей. Черный волк бежит впереди черной несметной рати, а позади нее — лишь дым, пепел и вытоптанная, сожженная, стонущая земля. Когда Рысь с кряхтеньем встает с колен, никаких видений уж нет. Вокруг — только лес. Притихший, испугавшийся тайн грядущего… и большой крови, что вскоре прольется здесь. Придет время — и пред ликом Звяра, пред ликом тысячи его воплощений Рысь схватится с Волком в этом священном лесу. Он не обращается зверем вновь: слишком слаб. Слишком много отдает Звяру за милость его. Вскоре отовсюду слышатся шорохи, привычные уху того, кто жизнь целую прожил в лесу, но Рысь знает: это не звери. Сюда спешат его братья во служении. Филин. Куница. Лось. Пес. Глухарь. Кот. Сбросив шкуры да перья, они оборачиваются в стариков и молодых. Кланяются алтарю, бормоча молитву. Кланяются Рыси. — Что сказал Великий Звяр? — обращается к нему Филин, второй по старшинству из братьев. Щурит желтые совиные глаза, оглаживает бороду нетерпеливо, словно бы хочет вытрясти из нее приставшие перья. — Великий Звяр прочь меня отсылает. Говорить с равнинными людьми, запершимися в своих деревянных городах. — Убийцы леса! — рычит яростно Пес. Ему простительна такая горячность: Пес — еще мальчишка, каким когда-то был и сам Рысь, только взятый в услужение. — Да, они убийцы леса и всех, кому лес дает жизнь. Но коли не пойдем в союз с этими людьми… не станет ни леса, ни полей, ни этих глупых городков, кичащихся своим богатством, своими женщинами и войниками. Ни-че-го не станет, братья… Сила… злая сила идет с восхода — вот что показал мне Звяр. Сила, которой нет числа… — Не послушают они тебя, — качает головою Лось. — Не послушают. Нет меж нами согласия, пока великого Звяра они темным богом считают… Верно ли ты истолковал, старейший, что тебе в дальний путь собираться?.. — Верно, — ярится Рысь, смотрит пристально: и на Лося, и на всех прочих — и братья его умолкают, покоряясь, как волчья стая покоряется вожаку. Помедлив и помолчав, продолжает: — Виденье то было ясным, как отраженье звезд в лесном пруду. Встанут равнинные люди вместе с нами в самом сердце чащи, дадут бой страшному ворогу, что волком придет на нашу землю!.. А Звяр… Звяр сбережет. С перемогой вернусь. С союзниками. Не поминайте лихом, братья!.. Да за лесом приглядывайте хорошенько, славьте великого Звяра, кормите досыта своею кровью… С рассветом уйду.