***
— Почему никого нет? Чжань стоит посреди танцевального зала, удивленно оглядывается по сторонам. — Наверное, потому что вечер субботы, — пожимает плечами Ибо, бросая спортивную сумку на стол и принимаясь включать ноутбук. Хранитель лениво осматривает просторное помещение, оборудованное большими зеркалами во всю стену, проходится по ряду мягких стульев по другую сторону, по расположенному рядом столу, за которым Ибо перебирает плейлисты в поисках подходящего, и чуть прикрывает веки от лучей заходящего солнца. Макушка карамельных волос подопечного купается в теплых переливах света, пробравшегося в полуоткрытое окно. Они густые и шелковистые так приятно вчера ощущались меж пальцев. Сяо Чжаня пробирает мелкая дрожь, сопровождая картинки свежих воспоминаний. Всего один вечер без обязательств перед небесами, только для себя и того, кому беспечно отдал звание родной. С Ибо все по-другому: эта связь гораздо глубже и прочнее тех, что когда-либо были с людьми. Находясь рядом с ним, беспокойным каналам передач свыше попросту не заглушить биение сердца. Настолько оно бывает оглушительным. Вчерашнее — лишь одно из немногих подтверждений, коих за двадцать с лишним лет накопилось больше, чем сомнений за всю свою жизнь. — Ты вроде бы собирался На Верх, — вытягивает из мыслей голос Ибо. Чжань смотрит прямо на подопечного, вновь стараясь встретиться глазами. Не получается. Весь день, паршивец, бегает от него. И не то чтобы Чжань не понимает причины такого поведения: учащенный пульс и недвусмысленные прикосновения послужили доказательством тому, что это не разыгравшаяся фантазия вторит внутреннему «хочу». После трепетных поцелуев и опаляющего дыхания сложно придерживаться той или иной линии поведения. Все они кажутся неверными. — Ничего, что останешься один? — Для практик не обязательно нужен кто-то еще, — приземлившись на стул, Ибо достает сменную пару кроссовок. — Мне даже на руку, никто не будет отвлекать. Полная свобода действий, все как я люблю, — утвердительно хмыкает, крепко завязывая шнурки и пряча те вовнутрь. Оставлять Ибо вне дома приходилось нечасто. Хранитель, слегка нахмурившись, повторно сканирует помещение. Желание укрыть от целой Вселенной слишком часто стало брать над ним вверх. Казалось, еще немного — и Чжань сдастся, припадет к ногам подопечного, будет просить прощение за то, что не смог его сохранить. Не от бед или несчастий, а от себя самого. — Постараюсь вернуться через пару часов, но если задержусь, не жди меня, — наставляет прежде, чем уйти. — Ибо, ты услышал? Сразу иди домой. Парень недовольно цокает, затем достает из сумки бутылку воды и делает пару глотков. — Так говоришь, будто есть вероятность того, что не вернешься, — плотно закручивает крышку, но, словно почувствовав что-то неладное, замирает, устремляя на него настороженный взгляд. Чжань встречает его мягко, с нескончаемой нежностью. Она в нем росла на протяжении всех шестиста лет, не растрачивалась попусту, будто бы с самого начала знала, кому принадлежит. Хранитель протягивает руку к Ибо, взъерошивая непослушные волосы на голове. — Хорошо, я понял, понял, — слегка смущенно уходит от прикосновений Чжаня, больше не поднимая головы, старательно застегивает молнию на сумке. — Не впервой. В случае чего, сразу домой. — Вот и договорились.***
Вдоль длинного светлого коридора раздаются неторопливые шаги. По обе стороны ангела-хранителя располагается бесчисленное количество неприметных дверей, однако ни окон, ни картин, разбавляющих скуку белых тонов, нет. Каждый здесь — идеальная мишень, неспешно передвигающаяся бесконечным лабиринтом. Чжаню никогда не нравился белый цвет. У людей он чаще всего ассоциируется с чистотой, праведностью, неким совершенством. Что ж, за столько лет, проработанных хранителем, для Сяо Чжаня цвет стен соответствует только одному — безразличию. Как минимум тех, кто день ото дня сидит за этими дверьми. Будучи сыном архангела с востока, ему необходимо присутствовать на всех особо важных совещаниях, мило улыбаться и кивать головой каждому отцовскому слову, выказывая тем самым поддержку от лица всех младших хранителей. Сам в них участвовать, дискутировать давно перестал, даже не помнит, когда был заинтересован в собраниях в последний раз. Его скучающий вид порядком раздражал присутствующих, а новые проекты, которыми прежде горел, пару сотен лет назад сжег до единого. Потому что банально некому их представлять. К своему большому разочарованию, Чжань познал очень важную истину всех, кто грел жопу на небесах: советникам не нужны новые идеи, особенно те, что напрямую касались людей. «Здоровые личности нужно разбавлять больными для того, чтобы сберечь гармонию во всем мире». И лучше бы он этого не знал, являясь одной из единиц, которым запрещено даже приближаться к тронному залу. Наверное, поэтому он предпочитает больше общество людей: падких на грешное, слабых, глупых, порой безобразных, трусливых, храбрых, красивых, эрудированных, сильных, добросердечных. Какими бы они слабыми ни были, войны кровавыми, победа ошеломляющей, у людей есть хотя бы цели. И зачастую те куда важнее небольшого круга, вмещающем в себе половины черного и белого, что давным-давно перестали граничить, слившись в единое целое. Наверное, поэтому он склонен больше к обществу тех, кто придерживается своей линии жизни, не соблюдая условных границ, с разнообразным мышлением и широкими возможностями. А еще потому, что у людей все до банально просто: у этих общественных существ, обладающих разумом и сознанием, высшей силой является любовь. Оказавшись у нужного кабинета, Чжань нажимает на ручку двери, которая тотчас загорается зеленым, и проходит внутрь небольшого помещения — зал ожидания. Вокруг те же раздражающе чистые тона, только и того, что мебель из сандалового дерева, да пара горшков с цветами по обе стороны дивана, на котором склонившись над книгой сидит девушка. — Здравствуйте, — присаживается рядом. — Надеюсь, не помешаю. Брюнетка поправляет длинную прядь волос за ухо и, отвлекаясь от чтения, поворачивает голову к Сяо Чжаню, с интересом его рассматривая. — Давненько не виделись, сын Сяо Яна, — лукаво ему улыбается. Чжань сразу выпрямляется в спине, когда понимает, кто перед ним. Где-то внизу живота тугой узел напряжения постепенно отпускает: встреча с давней подругой поприятней той, что ждет впереди. — Действительно, — Чжань неловко чешет затылок и поглядывает на часы над дверью архангела. — Что привело сюда? — Лучше не спрашивай, — отмахивается, закатывая голубые глаза. — Благодаря моему безголовому подопечному, торчу тут через день, по несколько часов выслушивая угрозы о штрафах от твоего отца. Благо, только угрозы. Ангел за долю секунды раздражается, нервно поправляя длинные ровные волосы — привычка. Чжань помнит еще с учебных времен. Тогда он и сам частенько любил подолгу зарываться пальцами в густые пряди волос, чем запутывал те лишь сильнее. Данное занятие казалось интереснее некоторых дисциплин, а Сын Ин всегда мило бурчала и дула губы, собирая копну волос в хвост. — Чего улыбаешься? — локтем слабо пихает Чжаня в плечо. — Неужто твой весь из себя ангелочек? Не из-за него ли здесь? — Такой же святоша, как ты, — отвечает девушке тем же, но вместе с чем исправляет: — Не из-за него, причина в нем. Сын Ин тотчас награждает пристальным взглядом, выискивая в Чжане лишь ей одной известное. И, видимо, отыскав, уже без тени улыбки озвучивает свою мысль: — Неужели нашел? Чжань безмолвно подтверждает кивком головы, устремляет решительный взгляд на золотую ручку двери. Сын Ин этого более, чем достаточно. Еще со времен первой сотни лет будущие хранители часто рассуждали о службе, мироздании и, конечно, чем-то мелочном, совершенно незначительном. Подобные споры никогда не перерастали в конфликты, напротив, это помогло сформировать индивидуальное мнение, точку опоры в дальнейшем. Уже на службе взгляды подкрепились реальностью, непосредственно жизнью среди людей. И если Чжань, постигая суть существования, мог позволить овладеть собой грезам мирских забот, Сын Ин несчастья человечества не разделяла. Она приверженка того, что в мире нет проблем, глупцы создают их себе сами. — Честно говоря, я всегда считала, что таким, как ты, здесь не место, — брюнетка деловито скрещивает руки на груди. — Каким таким? — Идеалистам, — вздыхает Сын Ин и, оставляя закладку на открытой странице, убирает позабытую книгу с колен в сумку. — Ты веришь в то, что можно изменить систему на одном лишь энтузиазме и грезах о безоблачном будущем. Однако упорно не хочешь признавать, что оно же является катализатором происходящего в теперешнем времени, — хранитель поворачивается к Чжаню, убеждаясь в том, что ее слушают. — Это автоматически перечеркивает безоблачность. Будущее запятнано решениями прошлого. Чжань тянет один уголок губ вверх, заинтересовано спрашивая: — И какой же, по твоему мнению, выход из этого замкнутого круга? Сын Ин выдерживает паузу, намеренно не замечая в голосе скептицизма, после чего со всезнающим видом тычет в плечо друга. — Жить в данный момент и не печалиться о том, что не поддается влиянию. Мы не всесильны, Чжань. Некоторых это настолько затягивает, что совершенно теряется смысл существования в целом. Ну и, конечно же, не родиться дебилом. Но это, пожалуй, отдельная каста, в которую определенно и точно входит мой подопечный, — устало трет переносицу, вновь вспоминая о проступке своего бестолкового человека. Дверная ручка на миг загорается зеленым, привлекая к себе внимание. Высокая фигура совсем юного ангела появляется всего в пару метрах от них, кивает головой старшим и быстро проскальзывает в другой конец залы. Чжань задумчиво улыбается, проследив за парнем до самого выхода. Судя по опущенным плечам и поникшему взгляду, руководство отчитало неслабо. На протяжении длительного промежутка времени он и сам частенько покидал кабинет отца с поджавшимися крыльями и хмурым взглядом: невероятно сложно определится с позицией, когда по одну сторону долг, по другую — совершенно неподходящие стремления для подчиненного небес. Сын Ин даже спустя годы не изменила своего отношения ни к одной из сторон. Участь созерцателя ближе всего, чтобы упустить возможность купаться в бесконечных сомнениях. И Чжаню бы держаться того же, но… Но быть человеком — значит следовать своим желаниям. Хранителя ничего не прельщает сильнее той опции, что отродясь не имел. — Тогда какое место в этом всем занимает любовь? — Предпочтения, которые время от времени сменяют друг друга. Озвучив нечто столь очевидное для себя, Сын Ин встает с пригретого места и, повесив через плечо сумку, нехотя подходит к кабинету архангела. — Исходя из твоих суждений, я скорее безнадежный романтик, чем идеалист, — уже дважды за встречу исправляет ее Чжань. Спиной опираясь о дверь, Сын Ин расслабленно соединяет руки перед собой, глядя на него сверху. — Но ты ведь веришь в ее существование. — Я не верю в существование без нее. Любовь — чувство, свойственное человеку; универсальное умение, заложенное с рождения, которому не учат На Верху. Это не высшая сила, которая снисходит на человека, и не долг, налагаемый на него; она — его собственная сила, с помощью которой он приобщается к миру и делает его по-настоящему своим. Поэтому Чжань держится людей. Все до банального просто. — Тогда что тебя держало здесь столько времени? — Наверное, все же надежда на изменения. Сын Ин понимающе мычит, бросая взгляд на ручку двери в ожидании сигнала войти. Обязательства в Чжане с самого рождения. Положение душило, отец давил. Проще было закрывать глаза и тихо протестовать где-то глубоко внутри, чтобы никто не слышал. И стараться жить, храня человека так, как по его мнению было бы правильно. — Разрыв шаблона получается, к чему Сяо Ян вряд ли готов. Повезло, что я иду первой, — беззлобный смешок срывается с губ девушки. Чжань грустно улыбается, представляя, что будет ожидать ее в кабинете отца. И что его самого. Заметив зеленое свечение, негромкий смех Сын Ин вмиг растворяется в воздухе. — Знаешь, все больше и больше уходят, — скользит взглядом по двери. — Представь мир, в котором нас не существует: человек просыпается, а рядом нет ангела-хранителя, некому уязвимую душу беречь. Только бесчисленные рассказы о том, что оберегают невидимые силы, — тянется ладонью к ручке, но не спешит нажимать на нее. — И ведь все потому, что ангелам тоже хочется свободы, тоже могут уставать от одинокой жизни… С другой стороны, кто, если не мы? — хмыкает девушка и напоследок, прежде чем скрыться в кабинете, оборачивается на Сяо Чжаня: — Надеюсь, еще свидимся, безнадежный романтик. Дверь закрывается с характерным щелчком, и в груди Чжаня что-то резко падает вниз. Гул от удара молниеносно разносится по организму, возвращая неприятное чувство, преследующее железной цепью из века в век. Сяо Чжань знает его наизусть, с детства с ним живет, в какой-то момент перестав замечать. А сейчас бряканье кандалов как никогда ощущается ярко, словно увеличились в несколько раз, и крылья за спиной не спасают. «…просыпается, а рядом никого нет… не существует… некому беречь…» — крутится в голове непрестанно. Разве этого он желает Ибо? Чжань, не раздумывая, подрывается с места и покидает выедающее глаз помещение, чтобы обещано пораньше вернуться домой. Ответственность хранителя не оставит Ван Ибо без защиты. Его позиция, стремления и приоритеты попросту не могут позволить подобному произойти. В конце концов, собственное сердце не разрешит ошибиться. Точно не сейчас. Последующие лет семь. И явно не без согласия на то своего подопечного.