Река сожалений

      Устройство башни внутри было простым и в чём-то даже примитивным: высокие каменные ступени спиралью проходящие через все уровни постройки, сгнившая от вечной сырости и вездесущей плесени мебель, уничтоженные той же сыростью карты с отметками всех дозорных башен на землях заклинателей. Только на смотровой площадке с механизмом, там же не экономили. Чем-то сами башни и их система огней напоминала маяки, которые стояли у такого далёкого моря, чтобы корабли не бились о скалы, возвращаясь из чужих земель. Один раз Лин Хунь довелось забрести в портовый город с маяком и даже поглазеть на это чудо человеческой мысли. Морские маяки простые люди придумали куда раньше дозорных башен заклинателей и Лин сильно сомневалась, что Цзинь Гуанъяо так уж сильно напрягался придумывая свои башни. Впрочем, что обычные башни, что заклинательские без постоянного ухода и отладки мелких повреждений разрушаются одинаково.       Оставалось благодарить небожителей, что каменные ступени не спешили осыпаться у них под ногами, а сам механизм не совсем заржавел. Ось вращения, к которой крепились металлические зеркала, усиливающие свет сигнального огня с трудом, но двигалась с места. По крайней мере те высокие завывания трущегося друг о друга металла не прерывал хруст лопнувших ручек для вращения, тоже металлических.       Тёмная заклинательница озадаченно рассматривала содержимое медных сосудов с порошком. Она помнила что при добавлении одной меры определённого порошка с использованием ци в огонь, тот окрашивался в цвета небесного золота, потустороннего зелёно-голубого сияния заблудших душ или кроваво-красных огней над полем боя. Эти цвета помимо очевидных сигналов: «всё хорошо», «обрати внимание», «кромешный мрак», обладали и некоторым магическим эффектом. В золотом свете тени живых существ отображали состояние их духовных оболочек, голубой отгонял слабую нечисть, а красный не позволял расслабиться побуждая бить или бежать. Лин Хунь всё это помнила, но она так давно не зажигала огни и такие важные мелочи как способность различить один порошок от другого или определение и вовсе негодной смеси — начисто истёрлись из памяти.       На ум только приходило ласково улыбающееся светлое лицо даочжана Сяо с её ярко-синей лентой вместо простой белой повязки поверх пустых глазниц. Она даже его тёплого и нежного голоса почти не помнила, только то как все добрые, правильные слова прозрачной вуалью ложились на плечи, мешая видеть за идеальной картинкой другого дивного мира, настоящее положение дел. Он с таким терпение повторял из раза в раз все эти инструкции, которые никак не ложились Лин в память. Вот просто не ложились и всё, хотя Лин Хунь нравилось зажигать огни. Это так походило на чудесную магию из сказок, красивую и чистую.       А потом Лин Хунь разругалась с даочжаном и ушла. Подсказывать больше было некому, как некому было зажигать вместе с ней огни и зыбко держащиеся в памяти зания благополучно затерялись на ленте воспоминаний. Ну как разругалась… Пришибла неприглядной правдой и сбежала куда подальше. А теперь когда они оказались в землях, чьи туманы скрыли последние известные людям следы не только Сяо Синчэня, но Сун Ланя, невольно накатывало нечто похожее на… сожаление?       Тёмная заклинательница старательно гнала от себя мысли о том насколько похожие выборы из раза в раз ей подкидывала судьба: «уйти или остаться», «спасти или погубить окончательно». Не важно что Лин Хунь выбирала, оглядываясь назад ни один её выбор не вызывал ничего кроме глухого раздражения и беспросветного разочарования. Не имело значения: ушла ли она молча, даже не попытавшись предупредить единственного человека, который мог бы действительно услышать в страшных словах плохого предсказания подсказку или наоборот разжевала всё яснее некуда. Итог был один: ничего хорошего из этих затей не вышло. — Пусть будет этот, — со вздохом выбирает первый попавшийся порошок и бросает его в чашу, жестом показывая Вэй Ину чтобы тот поджёг получившуюся смесь светлой ци.       Под рукой у Лин порция кварцевого песка, чтобы загасить магическое пламя, если она вдруг ошиблась с выбором и по нервам ударит тревожный кровавый свет, вместо других, куда более дружелюбных оттенков огня. Золотое пламя вспыхивает неожиданно ярко, мир на мгновение тонет в этом божественно-чистом свете. Отстранённо на краю сознания мелькает досадливая мысль, что стоило бы попытаться задёрнуть ветхие полотнища занавесей, дабы не искушать таящиеся в тумане ужасы заглянуть на огонёк. Об этом беспокоиться поздно, а вот побеспокоиться о том что предстанет взгляду Вэй Ина, и Вэнь Нина если на то пошло, когда они немного проморгаются — в самый раз.       Лин Хунь сама не знает какой предстанет её тень в магическом свете огня, но подозревает что ничего хорошего там не окажется, только убийственная правда, которую она сама-то не уверена, что готова узнать. Лин многое успела сотворить в гордом одиночестве, действуя по наущению презрительно кривившихся призраков более-менее вменяемых тёмных заклинателей. Озверевшие от внезапно свалившейся на них свободы призраки лишь жестоко усмехались, наблюдая как их то ли неудавшаяся повелительница, то ли весьма бесполезная и бесперспективная ученица, силится исполнить их безумные теории и опробовать на себе ритуалы, весьма сомнительной пользы.       Не то чтобы все затеи были провальными, всё же именно призракам принадлежала идея позволить отпустить земные обиды А-Юаню.       «Кто тебе, идиотка, виноват, что эта мелкая дрань чуть не загрызла тебя насмерть?! А ты и рада всякой мелкой нечисти это позволить! Как есть идиотка!» — мерзко смеялся главный советчик размытым, практически бесцветным силуэтом маяча перед пустым мёртвым взглядом тёмной заклинательницы, пока его более миролюбивые «коллеги» понося «дурную бабу» на чём свет стоит, пытались заставить Лин Хунь хотя бы остановить сочащуюся из глубоких ран кровь.       Хреновые из призраков были советчики и учителя, но за «науку» Лин отплатила призракам сполна. Выпытала у них все полезные знания, нашла все оставшиеся со времён их телесного существования тайники и без малейших сомнений мерзкие рукописи сожгла, а души призраков изничтожила. Лин Хунь никогда и ничего не делала совсем уж бездумно, особенно, спрашивая совета у злобных мертвецов, но простить грязные языки призраков, их бесчеловечные и болезненные опыты было никак нельзя, как нельзя было и забывать о том как мерзко будут выглядеть следы тех «опытов» в нежнейшем золотом сиянии магического огня.       Вэнь Нин, как мертвец, прекрасно мог видеть грубые рубцы на духовных оболочках Лин Хунь и без дополнительных ухищрений, как и кровавые вязи желаний мертвецов, удерживающих куски распадающейся души от окончательного разрушения, но Призрачный Генерал не понимал что видит и только озадаченно хмурился, не рискуя открывать рот после недвусмысленного приказа: «Молчи!»       В юности Лин постеснялась воспользоваться своей маленькой властью над лютым мертвецом. Было бы странно обижать того, кого Вэй Ин называл своим другом и выказывал вполне дружеское расположение, впрочем, Вэй Ин и главу Цзян упрямо называл своим «старым другом». Лин никогда не понимала как можно называть человека вспоровшего тебе живот с очевидным желанием если не убить, то покалечить «другом». Усянь ничего толкового не говорил и часто злился, если Лин слишком доставал его вопросами о главе Цзян и других заклинателях, а точнее об отношениях Вэй Усяня с ними. А Вэнь Нин…       Вэй Усянь старался улыбаться всегда, но он не был идиотом и не сильно обольщался на счёт Призрачного Генерала. Возвращённый в мир лютым мертвецом Вэнь Цюнлинь невольно стал рабом и слугой Старейшины Илин, он мог выражать свои чувства, имел некоторую вольность действий, но он не был свободен. Незримый поводок от новой сущности Вэнь Нина тянулся к рукам Старейшины Илин, сковывая запястья Усяня не хуже кандалов и намертво связывая основателя Тёмного пути с Призрачным генералом. В худшие дни: поводок натягивался, жёстко одёргивая беспощадную нечисть, загоняя исковерканную смертельной обиду натуру под личность робкого младшего брата Вэнь Цин. В лучшие дни: о поводке не вспоминали и тот мягко скользил по каменистым склонам Луаньцзан и бледной траве Илина, волочась за Лин Хунь следом.       Спорить с Усянем на счёт конвоя в виде разумного лютого мертвеца было бесполезно. Лин шипела и ругалась с упёршимся другом до хрипоты, но отвертеться от сомнительного «счастья» иметь неубиваемую стражу за спиной во время вылазок в окрестные деревни так и не смогла.       «Если ты не разрешаешь мне тебя сопровождать, то Вэнь Нин будет это делать за меня! И не спорь со мной!» — впервые так гневно припечатал Усянь.       Лин совсем не понравился этот командный тон и невысказанный почти приказ. Лин кажется впервые серьёзно обиделась на Вэй Ина, разъярённой фурией выскочила из пещеры Фумо. Будь там дверь девушка с удовольствием ей хлопнула со всей силы, но в пещере была только занавеска из тяжёлых шкур. Её дёргать Лин даже в порыве чувств не рискнула, в последний момент пожалев нечеловеческие усилия по прилаживанию занавески и просто выскочила на улицу. Ярмарок в ближайшую неделю не предвиделось и Лин бесцельно шаталась по улицам, рассеянно предсказывая праздным зевакам всякую малоосмысленную околесицу.       Таскалась она так дней пять, больше просто не смогла. Непонятная ей самой обида улеглась, она дико соскучилась по привычному лёгкому общению и вообще ей ужасно хотелось оказаться дома. Снова неожиданно оказываться пойманной в такие тёплые и надёжные объятия, радостно и так по-детски легко смеяться над тем вздором, который иногда несёт Вэй Ин.       Они помирились, не могли не помириться. Слишком сильно Вэй Ин нуждался в ком-то за кого он мог зацепиться в этом бесконечном падении в пучину безумия неправедного пути. Слишком нравилось Лин утопать в поразительной вседозволенности в общении с Усянем, получать такое непривычное но желанное внимание, которое не приходилось делить ни с кем другим.       Кажется именно после той ссоры Усянь почти вскользь упомянул о о том что он помимо подчинения его, Усяня, приказам буквально вплавил в Призрачного Генерала подчинение приказам Лин. Тогда его потери контроля были редкими, но было бы наивно думать, что Тьма так просто отступится от попыток пожрать разум и подчинить Старейшину Илин себе.       «Я хочу чтобы… Если со мной что-то случится был ещё кто-то, кто будет в состоянии удержать Призрачного Генерала от буйства. Вэнь Нин — не оружие, но заклинатели видят в нём именно что оружие, не такое опасное как Печать, но достаточно сильное, чтобы страстно желать его заполучить. Кроме меня и тебя Призрачный Генерал не подчинится никому, не знаю сработает ли моя защита. Но он должен взбеситься и уйти в состояние безграничной ярости при попытке других его подчинить, пока он не получит от кого-то из нас другой приказ.»       Лин помнила о том разговоре и использовала право приказать лютому только один раз, когда отпустила цзэ-цзэ и Вэнь Нина. Она не надеялась что жадных Цзиней это успокоит и по отношению к друзьям, к своей семье, бездействие Лин было хуже предательства. Ей было очень страшно и она не хотела принимать какое-то решение в той ситуации, она просто хотела чтобы надвигающая на них буря так и не разразилась.       «Достань всех кого сможешь!» — почти прошептала Лин с трудом выдавливая из себя слова, а потом было прощание с цзе-цзе и камнем повисшее желание мертвеца.       Вэнь Цин сознательно шла на смерть. Когда она прижимала Лин Хунь к себе, проявлял такую редкую для обычной Вэнь Цин ласку, целительница считай уже была всё равно что живой труп и просьба обнять за неё Вэй Ина легла на душу Лин первым желанием мертвеца. Это обещание осталось так и не выполненным, слишком быстро всё развивалось после и сейчас темп событий прошедших дней был немногим медленнее. — Цзэ-цзэ попросила тебя обнять за неё, — произнесла Лин, удачно переключая внимание Вэй Ина с золотого огня на себя.       От неё не укрылось как Усянь напрягся, собираясь отстраниться, но расслабился стоило упомянуть их старшую сестрицу. Что-то ощутимо хрустнуло у Лин внутри, напрягая внутренний слух и царапая болезненно подрагивающие внутренности. Вэй Усянь никогда не реагировал на неё так и ей совершенно не нравилась перемена в его отношении. — Прости… — «Мне стоило бы извиниться за много другое…» — Я не должна была так поступать, но… Это же немного лучше чем если бы я ударила?       Лин Хунь ненавидит себя за то так болезненно-неуверенно звучал её голос, скатываясь до какого-то кошачьего мяуканья. Заискивающе заглядывать в глаза Лин не стала — хватило гордости не так стремительно деградировать до состояния влюблённой дуры, напуганной до чёртиков возможной немилостью объекта обожания. Впрочем, так она Вэй Ина не любила. Даже думать о чём то подобном казалось противоестественным и мерзким. Просто все эти «невинные» обжимания, возня на простынях — всё это приведёт Вэй Ина, как человека воспитанного, к идее о необходимости надеть красное.       Красное Лин катастрофически не шло. Кланяться предкам было противопоказано, те за отречение от них могли её только проклясть, а не благословить. Жестокой земле и равнодушным небесам она сама не захочет поклониться. Да и стара она для красного и поклонов, слишком стара…       Как донести все эти размышления до Вэй Ина и благополучно разрешить возникшее недопонимание Лин Хунь придумать не успела. Она успела только испуганно пискнуть, ноющим копчиком чуя надвигающиеся непритяности от лисьей улыбки Вэй Усяня. — Так будет честно, не находишь? — вкрадчиво произнёс Усянь, щекоча дыханием щёку. — Нет! — Лин в панике отвернулась и мягкие губы мазнули по запылавшей от этого мимолётного касания скуле.