***
Мелла читала книгу, сидя за столом и нагло закинув на него ноги, оперевшись спиной о спинку стула. Настольная лампа освещала маленький кусочек читального зала, а всё остальное его составляющее погрязло во тьме. Такой облегчающей душу, тихой, одинокой тьме. Никого. Никто не видел, как изумрудные глаза скользили то по одной строке, то по другой. «Глупая. Какая она глупая, — билось в голове негодование при чтении сцены ссоры двух главных героев. — Так унижается перед ним, аж тошно». Но книга вызывала эмоции, неповторимые эмоции относительно самих персонажей и их противоречивых в некоторых моментах характеров. И прекращать чтение не хотелось. Вообще, Мелла, неожиданно для самой себя, не страдала от этой маленькой должности, что попалась ей на пути. Рабочий день начинался в восемь утра, а заканчивался, как правило, в восемь вечера. Людей приходило, к счастью Меллы, немного: школьники разъехались на каникулы, им не было дела до высокой классики; студенты тоже оставили это занятие на время: им ещё предстоит начитаться всякой чепухи в следующем учебном году; взрослые люди умирали среди гор отчётов и в окружении офисных стен — другие миры на тот момент их не волновали. Миры. Мелла перелистнула страницу, наблюдая очередную эмоциональную сцену ревности. Казалось бы, какая обыденная тема. Но, чёрт возьми, её воплощение вызывало определённые чувства, даже пробуждало воспоминания. «Та самая ревность. Когда Северус в прошлой жизни целовал кого-то. А потом так же целовал меня. И какая разница имелась в обоих случаях…» — Мелла сжала уголок страницы в пальцах. Главное не возвращаться к плохим мыслям, хотя бы сейчас. Мелла не могла унять внутреннюю бурю, которая беспощадно кружилась в сердце — брало восхищение, что некоторые люди способны внести столько смысла на пустой лист. Это ж как много вещей нужно было организовать! Нужно было вдохновиться, придумать, составить, прочувствовать, изложить, проанализировать, проститься с историей… Мелла перечитала множество произведений — и знала, где присутствует эта сладостная одержимость писателя своим же творением, а где она всего лишь таковой выставляется. А на деле представляет собой ложь. И как много параллелей можно было провести с реальностью. И никто не мешал забываться в такой же, чуть более идеализированной обыденности, ненадолго оставляя аромат полыни позади. Но, к сожалению, очень ненадолго, потому как каждый поступок невольно соотносился с поступками в прежней жизни. По прошествии ещё получаса Мелла поняла, что начала уставать. Она напрягла мозговые импульсы, и книга, последние пару часов покоящаяся у неё в руках, воспарила над столом, а затем пролетела по залу библиотеки и приземлилась на нужную полку. Что ж, в данном случае можно было посчитать, что усиленная, ежедневная практика в ЗОТИ дала свои плоды: Мелле были подвластны те техники, предрасположенность к которым она познала не сразу, но которые позже стали ей полезны. «Полезны, потому что я…» — нить обрывалась — не было сил признать, кем она является на самом деле, и какие разрушительные последствия несёт её статус, связанный с тесным отношением к Волан-де-Морту. Мелла закрыла дверь библиотеки, вглядевшись в традиционную красную табличку «Закрыто», установленную ею самолично. Ещё не совсем стемнело, но ночь уже прибирала окрестности маленькой американской улочки в свои объятия беспросветности и долгого сна. Осознание нахождения на улице радовало, приподнимало упавший дух. Лёгкий ветерок. Когда он обитает вокруг, ища себе желанное пристанище, появляется иллюзия, будто ты повидал все ужасы жизни и направляешься всё ближе к моральному покою. Будто минувшие годы только укрепили опыт, а не изранили. Мелла с того момента, как в её жизни всё кардинально поменялось, начала ценить странствующий по свету ветер. Он значил, что уж, по крайней мере, её дух заточить ничто не способно — ничто не способно оградить её от чего-то прекрасного и простого. Но вспомнить об этом удавалось не сразу — каждый фактор упрямо напоминал о том, что произошло. И было глубоко безразлично, что ждёт впереди. Так и проходила жизнь Меллы последние недели — она сокрушалась о невозвратимости былого, ненавидела настоящее и отметала в дальний угол грядущее. До дома она добралась быстро — новое место работы находилось совсем неподалёку, именно так, как одобрил бы Дамблдор. «Одобрил бы Дамблдор, разумеется, — Мелла, уже ухватившись за перила одной рукой, устало подняла голову, с унынием замечая, сколько лестничных пролётов ей вновь предстоит преодолеть. — Всё, что я делаю — в угоду Дамблдора». Она начала неспешно переставлять ноги и через мучительно долгих десять минут добралась до своей двери. Из соседней квартиры миссис Смайт доносился замечательный аромат корицы и свежей выпечки. Мелла даже остановилась, вдыхая этот чудесный запах и разбирая всё новые и новые оттенки, распознавая среди имеющихся ещё и аромат шоколада, яблок и даже только что заваренного кофе. Она уже давно не ела ничего более изысканного, чем сырные сэндвичи. Но нельзя было стоять в коридоре всё время. И Мелла, упрямо игнорируя искушение, отперла дверь и нырнула в единственное место, что спасало её от ничего не значащих лиц, встречающихся на улице и редко встречающихся в библиотеке. Мелла повернула замок и изолировалась от внешнего мира полностью. Была бы возможность — она с удовольствием изолировалась бы от будоражащих пустой желудок «благоуханий», распространившихся по всему седьмому этажу. Мелла опять погрузилась в свой семнадцатый день рождения, в Рождество, во все те разы, когда гостила в так полюбившемся ей доме, когда самолично пробовала все чудесные творения миссис Тетчетт. Миссис Смайт, вероятно, взялась за готовку именно сегодня, чтобы пробудить в своей соседке всепоглощающую ностальгию. Через минут пять послышались решительные шаги. Раздался короткий звонок в дверь. Мелла спохватилась, ведь знала, кто это, и мало того, где-то внутри ожидала, что старушка из квартиры рядом обязательно пожелает навестить её именно сейчас. Мелла довольно долго пыталась разобраться, стоит ли открывать. Повторный звонок побудил её к действию: она подлетела к дверной ручке. «Я не хочу никого видеть, — Мелла схватила саму себя за руку, тем самым останавливая. Но после того, как мелодичный звон заполнил прихожую в очередной раз, Милэй не сдержала себя в руках. — Чёрт. Ну сколько можно». Дверь она попыталась открыть как можно спокойнее. Даже почти получилось. Мелле предстала та самая старушка, которая во второй день её пребывания в Нью-Йорке подарила ей розу. Широкая улыбка вновь украсила румяное лицо. Миссис Смайт почему-то пребывала в неплохом расположении духа. — Добрый вечер, — сказала она бодро. — Прости, если беспокою. Я услышала, как хлопнула твоя дверь. Сегодня мне представилась возможность приготовить булочки с яблоком и корицей, а сама я бы не съела их все. Я подумала, может тебе было бы приятно перекусить ими с чаем. Мелла заметила в её руках поднос и задумалась: «Если она услышала хлопок двери, значит, слышит она хорошо. Неужели у меня выходит устанавливать нужные чары, даже не задумываясь об этом?» Булочки были выполнены профессионально, были красивые и очень вкусные даже на вид и хорошо сочетались с небольшим позолоченным подносом. Мелла даже испытывала желание поесть — того сэндвича, коим она пообедала в свой маленький перерыв, оказалось недостаточно даже для утоления грусти. — Спасибо, — кивнула Мелла. Опять чувствовалось неудобство, хотя сегодня молодая волшебница контактировала с людьми, пусть и минимально. Один мужчина попросил её о помощи — отыскать на необъятных полках так необходимую ему «Гордость и предубеждение». Миссис Смайт протянула ей поднос, и Мелла дрогнувшими руками переняла его. Ей нельзя было с кем-либо говорить — ладно люди в библиотеке, которые как только переступят её порог, исчезнут из жизни навсегда. Но подобные любезности, как угощение выпечкой, нехотя могли вывести на какой-то другой уровень взаимодействия. Новые приятели, даже безобидная, лучезарная старушка, были противопоказаны. И Мелла решила так не из-за наставлений Дамблдора, а из-за ощущения ответственности, что так неожиданно обнаружилась у неё в руках. — Я не помню, чтобы ты называла своё имя, — вдруг произнесла миссис Смайт, а Мелла уже начала генерировать новую ложь. Даже на работе она присутствовала, ведь называлась Мелла другим именем, соблюдая все «меры предосторожности». — Я Мариам Бриджер, — ответила она, а воспоминания о детстве бок о бок с так ненавистной ей девчонкой нахлынули в который раз. Миссис Смайт поправила седые, но тем не менее пышные волосы, чуть завитые ближе к концам. Волосы у неё в действительности были в очень хорошем состоянии, что было довольно удивительно, учитывая её преклонный возраст. Она протянула руку, и Мелла осторожно её пожала. — Помощь ни в чём не нужна? — Нет-нет, спасибо, — быстро отозвалась девушка, и миссис Смайт, фирменно улыбнувшись, удалилась. Булочки действительно составили неплохую компанию крепкому чаю. Мелла, после того как убедилась в этом, прошла в спальню и прилегла на кровать. Хотелось попробовать поспать здесь и сравнить преимущества и недостатки и кровати, и дивана. Пока сон ещё не успел подобраться основательно, но его шёпот уже был отчётливо слышен. И под его говор, медленно погружаясь в сказочные дебри, Мелле в голову поступила одна странная догадка. Однако почти сразу нашлось опровержение: быть такого не может. Всё самое невероятное из того, что произошло, было в состоянии с лёгкостью переплюнуть всё поистине странное.***
В комнате было темно, слышались только неясные всхлипы. Мисс Маргарет Тетчетт оперлась руками о стол и, забыв про все церемонии, предалась своему горю, которого накопилось много после выпуска из Хогвартса. Ничто не могло её утешить: лучшая подруга бесследно пропала и не выходила на связь, работа в Министерстве стала ей ненавистна, а Гидеон и Фабиан попали в Мунго. Казалось, что совсем недавно всё шло как надо. Всё было прекрасно. До того, как создался Орден Феникса. Маргарет шмыгнула носом, закрыв лицо руками, как делала всегда. Чёртовы Пожиратели смерти. Из-за них оба Пруэтта находились на грани жизни и смерти. Они вступили в ряды Дамблдора. И поплатились. Приспешники тьмы выслеживали своих врагов. И жестоко наказывали. Маргарет видела перед собой только две совершенно бледных физиономии, скорченных в мучениях. Два рыжих близнеца, таких искренне задорных и живых, стали постепенно умирать под гнётом больничных стен. Маргарет не единожды навещала своих друзей, ведь страшно за них переживала. Молли Уизли недавно посетила их с Регулусом пригородный домик и высказала собственные волнения. Бедная Молли, думала Маргарет. Каково ей было при виде родных братьев в таком ужасающем состоянии?.. Она увядала на глазах. Артур только и делал, что постоянно её утешал. «Что же будет дальше?» — только этот вопрос сейчас поглотил сознание целиком и полностью. Раздался неуверенный стук. Маргарет вытерла слёзы и произнесла, громко и наигранно беспечно: — Заходи. В комнату просочился тоненький луч света извне. Мистер Тетчетт слабо улыбнулся и подошёл к столу, с любовью поставив тарелку с печеньем на поверхность. — Это мама специально для тебя сделала, — объяснил отец, внимательно рассматривая светло-голубые глаза дочери, которые, вероятно, померкли безвозвратно. Мистер Тетчетт положил на плечо Маргарет руку. — Мой Цветочек, неужели всё так плохо? Маргарет не сдержалась от рваного выдоха. Давно уже она не слышала чего-то более душевного, чем это так полюбившееся обращение. Оно возвращало в беззаботное детство, в игры с Энтони в саду, в рассказы бабушки, в то, как мистер Тетчетт небезрезультатно набивал руку в рисовании. С каждым рисунком у него получалось чуточку лучше. Пусть и несущественно, но лучше. — Эрнест сказал, что… — Маргарет замотала головой, безуспешно сопротивляясь действительности. — Гид и Фабиан потеряли много крови и… Слёзы заструились по исхудавшим щекам. Никаких моральных сил уже не осталось. Аристид Тетчетт только вздохнул и чмокнул Маргарет в макушку. Девушка не прекращала плакать. Она лишь обессилено уткнулась в его плечо. Он провёл по русым волосам рукой и легко обнял некогда маленькую девочку, выросшую на его глазах. Вряд ли Аристид забудет, как он, зайдя в свой кабинет, с ужасом обнаружил, что его любимая абстрактная картина была изрисована болотным зелёным цветом. А на полу перед ней сидела никто иная, как «его милая Дейзи». Всё было перепачкано краской, даже щёки виновницы всего беспорядка. Маргарет в тот день впервые пробовала себя в искусстве, как мистер Тетчетт позже рассказывал Клэрети. По правде говоря, ни он, ни она не были от этого в восторге: Аристид ещё долго страдал от потери такого значимого для него объекта, а миссис Тетчетт очень беспокоилась, что Мег могла проглотить краску, тем самым подвергнув себя множеству различных рисков. Только мистер Блейк умудрился заверить Клэрети в том, что с её драгоценной дочерью всё в порядке. Но вывод был сделан один: мастерскую нужно держать закрытой всегда на всякий случай. «— Мне жаль, что Мег испортила картину. Ты ведь её так любил, да?» Мистер Тетчетт мысленно усмехнулся, вспоминая, как его жена успокаивающе и нежно дотронулась до его пальцев. Что ж, она преувеличивала значимость утраты: своей Дейзи он простил бы многое. После того, как малость реабилитировался бы от её выходок. — Я не знаю, где Мелла. Я так волнуюсь за неё. Да ещё и недавно… — Мег замолчала, но продолжила: — С Регом поссорились. Мистер Тетчетт напрягся, а между его бровями пролегли две тоненькие морщинки. — Если он тебя обижает, сразу говори мне. Маргарет горько усмехнулась. — Просто он такой странный в последнее время. Я боюсь, что у него есть другая. Последовало молчание, но негодование отца Мег чувствовала очень отчётливо. Поведение Регулуса её очень изводило своей загадочностью. Вот и приходилось устраивать допросы с пристрастием. Только было это пустой тратой времени: от Блэка-младшего мало чего можно было дождаться. — Всё будет хорошо, слышишь? — подбадривающе сказал мистер Тетчетт. — И с Меллой, где бы она не была, — руки Маргарет дрогнули. — И с твоими взаимоотношениями с Регулусом. Вы должны разобраться с этим, понимаешь? Стремление к компромиссам и решениям должно оканчиваться только тогда, когда он пересечёт черту дозволенного. Пусть только попробует чем-то тебя обидеть. Ты знаешь, что заступаться за тех, кто мне дорог, я умею мастерски. Маргарет была осведомлена об этом. Давно — и по рассказам, и по одному случаю тогда, на кладбище Кенсал-Грин. Собственно, так мистер Тетчетт и заговорил впервые с Клэрети: защитил её от тех нелюдей, что обзывали её грязнокровкой, хотя и сам частенько слышал это слово в свой адрес. — Попробуй выведать у Дамблдора, где она, пожалуйста. Он, я уверена, в курсе. — Дамблдор молчит. — Какой ужас… Ни её, ни Северуса… Их нет. Я писала ему письма. Ответов не получала. И вчера я трансгрессировала в Паучий Тупик. Пыталась достучаться до него. Затем взломала заклинанием замок. Северус просто испарился. Так же, как и Мелла. Я боюсь за этих двух ненормальных. Очень сильно боюсь. Мистер Тетчетт тяжело кивнул. Что говорить, ему и самому было тошно от всех тех событий, что превращались в сплошное кошмарное облако, нависающее над Великобританией. — Пойдём, мама передавала, что Энтони написал письмо. Выпьешь свой любимый чай и ненадолго отвлечёшься. Маргарет, пусть и с усилиями, взяла себя в руки. Она не хотела являться к себе домой поздно, но желание побыть рядом с семьёй подольше и поговорить — имелось. К тому же единомышленники по поводу адской работы в Министерстве у Мег имелись тоже. Она и Аристид покинули комнату, направляясь по лестнице в гостиную. Оба молчаливые и мрачные. А самое главное, что они и не догадывались, где скрывается мисс Мелла Мередит — основная причина переживаний её дорогой подруги.