***
Время шло очень быстро. Совсем скоро настало лето. Мелла иногда навещала Малфоев, пересказывая им свои идеи и догадки, но все они являлись какими-то далёкими от реальности. К примеру, Мелла высказывалась насчёт возрождения Волан-де-Морта посредством воспоминаний о нём. Но Малфоям, да и ей самой, показалось это абсурдным. И ей приходилось продолжать думать. Маленький Драко рос не по дням, а по часам. Вскоре он уже пытался воспроизводить какие-то слова, а топот его ножек разносился по всему Малфой-Мэнору. «Мелла! Мелла!» — потешно возвещал Драко, как только видел, что та находится поблизости, и нёсся к ней, расправив руки и стремясь обнять её. Называл он Меллу по имени со смешным детским говором. Она вслух хмыкнула, вспоминая о младшем Малфое. Сейчас перед Меллой лежали высушенные полевые цветы, что вскоре должны были стать прекрасным гербарием. Она всерьёз увлеклась этим занятием с недавних пор, ведь свободного времени у Меллы образовалась куча. Милэй порывалась выйти на работу, но Дамблдор просил её не светиться в Лондоне, по крайней мере, пока. А про Министерство Магии ей стоило забыть насовсем. Мелла вполне спокойно могла пользоваться казной Малфоев, но даже это давалось ей с трудом, ведь шло вразрез с её принципами. Меллу от гербария отвлёк телефонный звонок. Телефон в целом казался ей довольно любопытным магловским изобретением, которое сразу её заинтересовало: её почему-то удивляло, что можно слышать голос человека, находящегося на большом расстоянии. Она встала изо стола и пошла в коридор, к высокой тумбе, на которой и располагался необычный аппарат. Мелла подняла трубку, уже зная, кого услышит по ту сторону. И не прогадала. — Эй, Мелла, — раздался приглушённый, а в придачу ещё и нетерпеливый голос Энтони. — Как жизнь? Мелла хмыкнула, оперевшись спиной о ближайшую стену. — Ты выпрашивал у меня номер несколько недель осенью, чтобы потом звонить мне летом? В трубке повисло недолгое молчание. Энтони усмехнулся. — Ты же сама говорила, чтобы я звонил только по делу, аргументируя это тем, что «так надо», — он помолчал снова, даже будто в волнении. — Так вот: как у тебя дела? — Нормально, — ответила она, замечая, что ей даже было скучно. Изготовление гербариев и чтение книг тоже может рано или поздно надоесть. — У меня более-менее, — где-то в трубке Мелла услышала стук. Энтони крикнул что-то в ответ на него, заслонив нижнюю часть трубки ладонью, а затем вновь приложил ту к уху. — У меня тут к тебе предложение… — Ты что, в телефонной будке? Неужели в Лондоне? — Мелла подготовилась внимательно вслушиваться в его речь, но пока уловила лишь прерывистое дыхание. Вероятно, Энтони долго бежал. — В общем-то, да. Моё предложение с этим и связано: ты не хочешь… — он прочистил горло. — Пообедать с моими родителями и со мной? Они тоже в Англии. Вернулись недавно. Мелла ненадолго оцепенела. Она даже опустила руку с телефонной трубкой, а в голове уже стали тесниться мысли: не будет ли согласие считаться ошибкой? Мелла почувствовала, как внутри становится тепло и как губы сами собой растягиваются в улыбке. Мелла не видела родителей Энтони и Маргарет вот уже много лет. И поняла, что очень соскучилась по ним, ведь те являлись такой же неотъемлемой частью собственного дома, как и их дети. Тетчетты, так или иначе, не оставили душу Меллы без особенного в неё вклада. Тем временем из телефона донёсся глухой стук. Затем раздался ещё один, уже более громкий. Скорее всего, это Энтони послал ответ тому, кто так яро хотел воспользоваться средством связи. — Нельзя ли думать поскорее? Мелла! — позвал Энтони, и она, вздрогнув, сжала трубку в пальцах и поднесла её к уху, продолжая молчать. — В будку уже ломится какой-то джентельмен, я тут не один на всей улице, — Мелла услышала, как, судя по всему, этот самый джентельмен опять постучал в дверь «переговорного пункта», а Энтони, не выдержав, неясно прикрикнул: «По голове себе постучи!». В этой фразе содержалось раздражение. А затем Энтони обратился уже непосредственно к своей собеседнице. — Ну? Мелла зажмурилась и, в последний раз взвесив все «за» и «против, ответила: — Думаю, я согласна. — Приходи сегодня же, — ответил Энтони и почти сразу положил трубку, вероятно, готовясь тут же понестись куда-то вперёд по родным лондонским улицам. Мелла несколько минут стояла в коридоре, слушая тишину, что устоялась в доме. Тишина и покой. Именно они заполняли всё пространство вокруг. Угрызения совести ненадолго притупились. В голове воцарилась какая-никакая ясность, а от сердца будто бы даже отлегло. Мелла ещё немного поразмышляла, а потом с необычной целеустремлённостью направилась на второй этаж, намереваясь выбрать, что же надеть.***
Мелла, наверное, никогда не испытывала волнения сродни настолько сильному, какое испытывала, стоя на крыльце напротив входной двери дома Тетчеттов. Пальцы Меллы потянулись к вернувшемуся на своё законное место молоточку и обхватили его рукоятку, снимая с крючка. Молоточек эффектно блеснул на солнце, когда Мелла поднесла его к двери. Она неуверенно постучала по её поверхности, а время словно замедлилось… Казалось, совсем недавно Мелла и Маргарет вместе стояли на этом крыльце и ждали, пока кто-то откроет им. Тогда на лице последней расцвела искренняя улыбка от того, как её обладательнице не терпелось встретиться с воспоминаниями и с теми, кто дарил ей их на протяжении всей жизни. Мелле стало тоскливо. Просто невыносимо тоскливо. Иногда ей не верилось, что человек, когда-то хранивший в себе столько чувств, превратился в образ, увековеченный в родных сердцах. Мелла услышала шаги, что раздавались всё отчётливее и отчётливее. Дверная ручка опустилась, и сама дверь осторожно отворилась, приоткрывая для Милэй обзор на знакомые помещения. Миссис Тетчетт, одетая в летнее зелёное платье, с ошеломлением глядела на Меллу, приподняв брови. Мелла погладила ладонью локоть левой руки, помня, что на предплечье красуется метка, и виновато опустила глаза. — Здравствуйте, миссис Тетчетт… — полушёпотом произнесла Мелла, замечая, что брови женщины теперь уже начали опускаться. Она в недоверии смотрела на неё, а уголки её губ начали слабо приподниматься. — Мелла… Неужели это ты, Мелла?.. — Надеюсь, что хоть что-то от меня прежней всё ещё осталось со мной, — пробормотала она, чувствуя себя всё более неловко. — Энтони, видимо, себе не изменяет: он так и не потрудился вам сообщить, что позвал меня, да? Иногда мне кажется, что с ним невозможно… Мелла не договорила, потому что её плечи отчаянно обвили тёплые руки. Она судорожно вздохнула и обняла миссис Тетчетт в ответ, пробираясь мурашками. — Ты знаешь, как я волновалась? Как… — Клэрети запнулась, но после завершила: — Как Маргарет волновалась?.. Где ты была, Мелла?.. Мелла догадывалась, насколько волновалась Маргарет. Она видела это волнение в её глазах перед самой её смертью. — Я знаю, миссис Тетчетт… — ответила Мелла. Она на минуту вообразила, будто отчитывается перед собственной матерью, чего, конечно же, ей на самом деле никогда было бы не понять. — Но я ничего не могу сказать вам… Я пришла, потому что Энтони мне предложил. Мне захотелось встретиться с вами, чтобы больше не держать вас в неведении о моей судьбе. Я и так рискую, очень рискую… — Мелла подумала, что пора было бы уже высвободиться из объятий, но сделать этого она не могла, как бы ни старалась: этот жест обрёл для неё огромную значимость в свете последних событий. Мелла снова услышала шаги и, подняв голову, увидела и того, кому они принадлежали. Мистер Тетчетт глядел на неё с искренним недоумением, зажав в руке кружку с чаем. А затем без лишних слов поставил её на столик в гостиной и направился вперёд с нехарактерной ему нерешительностью. Мистер Тетчетт, вероятно, ожидал, что пожалует именно Энтони, но был очень удивлён, когда это оказалось неправдой. А ещё больше его удивила та, которая оказалась на пороге его дома спустя многие годы. Мелла плавно отстранилась от миссис Тетчетт и на эмоциях обняла и отца подруги. Милэй знала, что, даже когда он и его жена не являлись ей родственниками, тоска от расставания с ними была не менее сильной. Мистер Тетчетт обескураженно постоял, раскинув руки, а после успокаивающе похлопал её по плечу. — Я глазам своим не верю, — негромко сказал он, слабо улыбнувшись. Но в улыбке этой продолжала таиться грусть. Мелла заметила, что у него и миссис Тетчетт немного увеличилось количество морщинок на лицах. Что времени в действительности прошло немало. И что произошедшее оставило след, который запечатлелся в мимике и движениях, в речи… Абсолютно во всём. После новых, безуспешных попыток расспросить Меллу о том, что же с ней происходило, Аристид и Клэрети провели её на веранду, усадив за стол. Они несколько разочаровались от того, что их любопытство не было удовлетворено, но донимать вопросами не стали, когда поняли, что Мелла и вправду не намерена объясняться. Мистер Тетчетт, когда все необходимые для трапезы блюда наконец стояли на столе, обречённо изучал взглядом пустой пергамент. Аристид поднял на Меллу глаза, совершенно серьёзно и проницательно смотря на неё. — За всё то время, что ты отсутствовала, Мелла, столько всего случилось… — проговорил он с нарастающей горькой грустью. — Ты, должно быть, не знала, а Энтони, возможно, не успел сообщить, но… Маргарет больше нет. Стоило ли говорить, что Мелла знала о смерти Маргарет больше кого-либо другого. Стоило ли говорить, что Мелла и Энтони обсудили это всеми возможными способами. Стоило ли говорить, что она приняла на себя всё то сожаление, всю ту боль от прощания с миром и людьми в нём от Маргарет в последние минуты её существования. Мелла заметила, как посуровел мистер Тетчетт, как лицо его в одночасье побледнело. Как его пальцы с зажатым в них пергаментом опустились на деревянную поверхность. — Я знала. Уже давно… — Мелла замолкла, глядя на пустующий стул напротив. Когда-то на нём сидела Маргарет и живо рассказывала о том, как же волнительно было проводить досуг с Регулусом. Сердце заболело. Будто раскрылась рана, старая и неизлечимая… Миссис Тетчетт, разливающая по чашкам чай, смахнула подступившие слёзы. Она поставила чайник на стол и присела рядом с мужем, сплетя пальцы с его, таким образом заключая в этом жесте так много того, чего иногда нельзя передать словами, и тот с большой любовью прижал её к себе. Ничто, даже смерть дочери, судя по всему, не могло выжечь особое чувство из сердец этих людей. — Она, думаю, сказала бы, чтобы вы продолжали делать то, что дарит вам успокоение, — осторожно проронила Мелла, вспомнив о последних словах Маргарет и о пустом пергаменте, что лежал перед мистером Тетчеттом сейчас. — Не прекращайте рисовать. Он лишь пожал плечами, теряясь в неуходящей скорби. Сказать можно было всё что угодно, а вот взяться за любимые увлечения прошлого, не имея при этом настроения и огня внутри… Для этого нужно было уметь бороться с горем, с чем родители Маргарет и Энтони справиться были способны. По крайней мере, Мелла хранила веру в это. Они, во всяком случае, всегда могли положиться друг на друга и всегда могли быть уверены в взаимоподдержке. В коридоре раздался ненавязчивый звон. Он исходил от панели. Даже не смотря на неё, можно было определить, кто наведался в дом Тетчеттов. Мистер и миссис Тетчетт очень быстро покинули столовую, стремясь встретить сына, с которым не виделись уже много месяцев. Встретить теперь уже единственного своего ребёнка. Энтони зашёл в дом уверенно, стараясь растянуть губы в той самой сияющей улыбке, что украшала его лицо до похорон сестры. Но что-то подсказывало Мелле, что он не обладал настроем улыбаться, а просто помнил те слова, которые она передала ему осенью. Энтони крепко обнял мать, поцеловав её в щёку, вероятно, испытывая трепет в груди — обычно волнительный и лёгкий, а ныне горький и долгожданный. — Я так рада, что ты наконец-то вернулся домой, Энтони… — тихо сказала Клэрети, не выдержав и обняв сына снова. — Ты не удосужился предупредить нас о визите кое-кого важного. — Я тоже рад, мам, — ответил он, явно соврав. Всё же дом его семьи превратился в хранилище воспоминаний, невольно омрачающих душу. — Я посчитал, что явление Меллы будет неплохой для вас новостью. — Да уж. Мне казалось, что уже ничто меня не удивит, — высказался мистер Тетчетт, раскрывая для сына объятия. Энтони с благоговением проследовал им навстречу, радуясь, что видит родных ему людей после долгого расставания. — Она даже меня удивляет порой, — Энтони негромко усмехнулся, а потом крепко прижал к себе и саму Меллу, по которой, как ни странно, успел соскучиться. — Так и знала, что ты не предупредишь, — с упрёком сказала она, чувствуя, как кислорода поступает всё меньше и меньше. Какая же сильная у Энтони хватка, просто удивительно. «А внешне так и не скажешь», — пронеслось в голове у Меллы. Он неожиданно приподнял её над полом, продолжая обнимать, а Мелла схватилась за его плечи, лишь бы ненароком не свалиться вниз. Всё же Энтони и правда был выше. — А ну пусти, — недовольно бросила она, и Энтони, усмехнувшись опять, исполнил её волю. — Ничего не изменилось, — он бережно поворошил её волосы, а Мелла вздёрнула в негодовании нос. Мистер и миссис Тетчетт искренне улыбнулись. Зрелище это немного всколыхнуло надежду, медленно умирающую глубоко внутри Меллы. Она и Тетчетты долго беседовали, сидя за столом на солнечной веранде и любуясь нежными розами в саду. Нашлось множество тем для разговора, ведь имелось желание «возместить урон», что нанесли годы. Мелла успела многое прояснить для себя: например то, что Эрнест взялся за доработку идей Маргарет по поводу непереносимости волшебства, используя её заметки. И то, что миссис Смайт чувствовала себя довольно плохо и хотела поговорить с дочерью, насчёт чего последняя ощущала различного рода сомнения. Мелла в основном слушала, пусть разговорить её пытались сразу три человека — Энтони, видимо, был озадачен ещё с осени. А для его родителей внезапное появление пропавшей подруги дочери оказалось столь огромной неожиданностью, что они не могли удержаться от вопросов, как бы ни старались. Энтони рассказывал что-то, силясь придать тону задора и жизнерадостности, но получалось у него плохо. И для всех присутствующих это было заметно. Мелла воздерживалась от каких-либо подробностей, наслаждаясь мгновением: в саду щебетали птицы, словно создавая особую музыку, что подходила бы пробуждению всего живого от долгого сна в холодном зимнем забвении; а цветы, совершенно разные и наделённые жизнью, будто бы даже давали надежду на что-то хорошее, веру в то, что всё тепло, витающее вокруг, сможет сохраниться надолго. «Пусть ненадолго, но хотя бы на несколько часов», — подумала Мелла, подставляя лицо нежному свету. В тот день она наконец-то забрала свой портрет с собой, на Тисовую улицу. Он хранил черты непутёвой девочки, не ведающей когда-то, какие несчастья ожидают её на пути. Но с некоторыми из них она справилась.***
Годы заставляли Меллу думать об очень обширном количестве вещей. К примеру, она часто думала о том, что эти самые годы ослабили печаль и чувства, которые так её угнетали. Северус сейчас являлся образом былого, что возникал в голове и приносил множество зловредных воспоминаний. О том, как когда-то Мелла была счастлива. Сейчас её жизнь и вовсе превратилась в рутину. Лишь редкие-редкие встречи с Энтони и его родителями немного скрашивали времяпрепровождение. Недавно Мелла поздравила Энтони по телефону с его двадцать седьмым днём рождения, недавно отметила с ним, его родителями и Эрнестом Рождество… Всё было не как раньше: было ясно, что частичка души каждого родного человека для Мег была опасно ранена, не имея шанс на исцеление. Но позже родилось умение жить с этим фактом. Слабое, очень хрупкое, но что ни на есть спасающее от вечной кручины. Мистер Тетчетт вернулся к рисованию. Он задаривал портретами и рисунками жену и Энтони, вымещал на холсте и бумаге все свои эмоции, обрёл мало-помалу уверенность в том, что Мег не исчезла навсегда. Энтони даже рассказывал, что увидел однажды, как отец и мать стояли на крыльце дома и глядели вверх, на звёзды. Мистер Тетчетт держал в руках старую абстрактную картину, что была залита болотной зелёной краской. И рассказывал жене о том, что Маргарет так же смотрит на них с высоты, с бескрайнего, тёмного неба. А рядом с ней находится и Регулус, который питает к ней чувства великой силы. « — Ты представляешь, Клэрети, я будто слышу, как она смеётся и говорит, что там, где она живёт, много раздолья и свободы. Но ещё она, должно быть, говорит нам, что очень скучает. Я отдал бы жизнь за то, чтобы продолжала жить Мег, но на самом же деле она продолжает: в наших сердцах, в нашей памяти, там, в небесной выси, где не существует никаких невзгод…» В тот момент мистер Тетчетт улыбался, но по щекам его градом текли слёзы. По щекам жены, прижавшейся к нему, они струились тоже. И оба понимали, что Дамблдор был прав. Мелла уже долго тешила себя его речью на похоронах, чтобы увериться в том, что Северус рядом с ней. Что Маргарет и Регулус также рядом, молодые, счастливые, не страдающие больше… С этими мыслями Мелла заполняла личный дневник, чтобы излить на страницах всё то, чего не дано было знать больше никому. С этими мыслями она прогуливалась по Тисовой улице, наблюдая за тем, как росли Гарри и Дадли. С этими мыслями Мелла пересказывала Малфоям свои неудачи, что переживала в попытках возродить Волан-де-Морта, пытаясь оттащить от себя уже немного повзрослевшего Драко. Мысли эти слились с Меллой в единое целое. Она старалась лишний раз приглядывать за маленьким Поттером, которому с каждым годом всё меньше подходило это прозвище, лишь бы погубить внутри себя вину за убийство его отца. Гарри очень доставалось от каждого из Дурслей понемногу: тётя заставляла его постоянно работать в саду, дядя вечно на него срывался из-за всякой мелочи, а Дадли… Дадли был очень похож на своего папашу — был таким же полным и неповоротливым, таким же любящим поиздеваться над кузеном. «Мелла однажды проходила мимо дома номер четыре и услышала беспомощный крик Гарри, валяющегося на траве. Дадли тем временем с большим удовольствием поливал его водой из так называемого садового шланга. Напор был настолько сильным, что Гарри даже захлёбывался, а очки, такие же круглые, как носил когда-то Джеймс, и вовсе слетели с его лица. Мелла помнила, как Энтони делился с ней воспоминаниями о том, что он и Маргарет часто играли в саду. Энтони брал палочку отца и применял «Агуаменти», чтобы немного развлечь страдающую от непереносимости волшебства сестру. Она переносила болезнь гораздо серьёзнее, но это не мешало потом родителям отчитать за безалаберность их обоих. Отцу и матери пришлось даже прятать от детей волшебные предметы. Энтони, будучи ребёнком, понял всю опасность своей болезни только после того, как магия вернулась обратно и прошла сквозь его грудь с такой силой, что его пришлось госпитализировать в Мунго в срочном порядке. Энтони потом долго извинялся за свою безответственность после того случая. В тот раз напрасно: родители чуть не лишились ребёнка и не могли негодовать. Он никогда не обидел бы Маргарет. Все его действия были направлены лишь на то, чтобы они вместе повеселились. А вот Дадли совершенно не хотел знать границ. — Прекрати сейчас же! — вырвалось у Меллы. Дадли лишь ехидно поглядел на неё, не собираясь слушать. — Он съел мой шоколад! — бросил он, готовясь обрушить новую облаву на мученика. — Отойди от него, живо, пока я не приняла меры! Но Дадли вместо того, чтобы поостеречься, направил шланг в сторону Меллы, окатив ту водой с головы до ног. И Мелла, ни секунды больше не медля, зашла на территорию Дурслей, схватив того за ухо. Дадли весь искривился и побледнел, принявшись давиться воздухом, будто его душили. — Я очень не люблю повторять дважды, — уже спокойнее произнесла Милэй. Она, конечно, знала, что не ей учить чужого ребёнка, но предоставленная ему вседозволенность вынуждала идти на крайности. К тому же с Петуньей Мелле не было страшно разбираться: она взаимодействовала когда-то с самим Волан-де-Мортом, а тот представлял куда большую опасность, чем эта женщина, пекущаяся о своём сыночке сильнее всего. Дадли с неистовым воплем побежал домой жаловаться мамочке, а Мелла подняла с земли очки, обмотанные скотчем посередине, и подала их Гарри, пытающемуся отдышаться. — С-спасибо, — робко выдал он своим детским, очень тихим голосом. Она кивнула, подавая ему руку. — Тебе стоит быть с ним осторожнее, — ответила Мелла, виня себя в том, что не выполняет обещания, данное Дамблдору: общается с мальчиком. Но иначе поступить она просто не могла». Конечно, потом Мелла долго выслушивала возмущения и угрозы Петунии, но это не особенно её подавило. Да и, вообще, честно говоря, то, что говорила Петуния, не имело для Меллы веса. Какой-то вес имело лишь благополучие Гарри, который по вине Меллы остался без отца. За это она до сих пор не простила себя. Время не старило дорогих Мелле людей изнутри, что заставляло её жить дальше. Даже когда она встречалась с Тетчеттами раз или два в год, она могла сделать такой вывод. Мелла всё ещё видела Энтони девятнадцатилетним парнем, что вылез из шкафа в комнате Мег ей навстречу, а его родителей теми мужчиной и женщиной, что оказали одинокой девочке радушный приём тогда, на шестом курсе Хогвартса. Эрнест же оставался тем серьёзным колдомедиком, важно восседающим в кресле. Мелла запомнила их такими. Любящими, необыкновенными, родными. Клэрети и Аристид по-прежнему кружились в чувственном вальсе, так же, как и в их семнадцать лет. Энтони по-прежнему обожал свои чертежи. Эрнест по-прежнему дорожил чистотой и порядком. А Северус, должно быть, так же любил Зельеварение. Мелла, живя в практически сплошном одиночестве, находила в осознании этих вещей какой-то покой. Она знала, что когда-то выдастся денёк, и она вновь окажется в объятиях членов семьи Энтони и его самого. И от этого становилось немножко легче. Несколько переломным стал момент, когда Энтони сообщил о том, что миссис Смайт покинула этот мир. Это повергло Тетчеттов в ступор, ведь Клэрети смогла поговорить с матерью только совсем недавно. И итоги этого разговора, судя по всему, представляли собой нечто неоднозначное. Похоронили её подобающим образом. Но никто не плакал, как рассказывал Энтони: присутствовало напряжённое, тяжёлое молчание, потому что Тетчетты и не понимали, как следует реагировать, когда речь шла об этой старушке. Одно Мелла знала точно: Энтони было жаль. Но маму ему было жаль ещё больше. Его отец, вынесший неодобрение миссис Смайт, не показывал никакого злорадства насчёт смерти тёщи. Всё же он догадывался, сколько противоречий терзали его жену, и проявлял высшую степень эмпатии, какую проявлял всегда, когда это нужно было близким ему людям. Мелла нередко вспоминала обо всех тех, кто только у неё остался, и на её губах возникала лёгкая улыбка. Что-что, а многое отложилось в памяти Леди Тьмы. Светлые воспоминания продолжат выручать её, а тёмные продолжат напоминать о том, насколько силён и многосторонен человеческий дух. Воспоминания о людях и событиях не уйдут никогда. Сколько бы лет не прошло.