***
Северус знал, что она придёт совсем скоро. Он каким-то образом это чувствовал, а потому поспешил отложить пузырьки с зельем, приготовленным учениками. К слову, приготовленным в большинстве своём крайне бездарно. Но к этому профессору Зельеварения не привыкать. Однако к одной новой фигуре, появившейся в Хогвартсе, привыкнуть Северус не мог до сих пор. Она и явилась совсем скоро, как раз тогда, когда Снейп распахнул дверь. Профессор Милэй стояла напротив него, на удивление бесстрашно подняв подбородок и скрестив на груди руки. Зелёные глаза глядели прямо. Даже подозрительно прямо в какой-то степени. Северус приподнял бровь, оглядывая её с головы до ног. Профессор напротив выглядела даже чересчур твёрдой. Однако Северус время от времени, наблюдая за ней, допускал нелепую мысль о том, что она боится где-то внутри. Боится его. Северус не знал, прав ли он или же с ним шутит его подсознание, но дрожь, которая так часто сковывала руки его коллеги, и её глаза, нередко широко раскрытые, будто говорили о каких-то потайных эмоциях, что Милэй скрывала за стойкостью. Не то чтобы Северуса это волновало, но он, вероятно, полюбопытствовал бы насчёт этого, если бы существовало желание. Северус не хотел заниматься глубинным изучением нрава этой занозы, но выходило это само собой, стоило только услышать её ответы на свои реплики. Милэй была наглой, резкой, своенравной… Самоуверенной. Во всяком случае, по отношению к Снейпу. Ей в тягость было стерпеть хоть одну его колкую фразу — у Милэй возникала надобность тут же ответить ещё остроумнее. Сейчас она заговорила первой: — Добрый вечер, профессор Снейп, — сказала Милэй, выпрямляясь, и взгляд её стал куда твёрже. — Я пришла, чтобы напомнить о совместном ночном дежурстве. «Когда-то очередь должна была дойти и до нас обоих», — промелькнуло в голове. Северус шагнул вперёд, покидая подземелье, и закрыл железную дверь палочкой. Он тихо вздохнул, зная, что нужно найти силы, чтобы пережить сегодняшнюю ночь рядом с профессором Астрономии, и повернулся к ней, заметив, как она серьёзно хмурится, сосредоточенно смотря на него. Северус провёл мысленный анализ ещё в первую встречу с ней, как делал всегда, когда на жизненном пути ему встречались новые люди. Милэй не являлась красавицей — лицо её было чаще всего бледным, губы тонкими и сухими, нос узким и не слишком выразительным, на лбу красовалось несколько морщин, а, если говорить о фигуре, Милэй была очень худа. Она не могла похвастаться женским обаянием. Как и Северус не мог похвастаться собственной красотой, что замечательно осознавал. Северусу в работе с Милэй была совершенно не важна такая обманчивая вещь, как внешняя оболочка — какая разница, симпатична ли Милэй, имеет ли она пухлые губы, пышный бюст и румяные щёки, если котёл всё равно рискует взорваться? То, что Милэй не лезла за словом в карман, казалось, было единственным критерием, на который Северус обращал внимание в ней. Ведь иногда приходилось применять те же приёмы. Северус, к своему недовольству, замечал, что стоило Милэй начать говорить хоть что-то, в его груди поселялась еле заметная тяжесть… Северус не находил причин такого странного чувства. Будто несколько неприятные ощущения намекали на что-то. Но он никак не мог понять, на что именно. Северус не посчитал это чем-то существенным, а потому ощущения вскоре пропадали. Но мимолётные мысли ещё какое-то время посещали… Северус однажды даже предположил, будто видел где-то эти зелёные глаза. А потом его размышления перестроились на кого-то другого, и он сослался на то, что очи Милэй всего лишь напоминают ему другие сверкающие изумруды, лучащиеся добром, теплотой и нежностью… Северус тряхнул головой, резко разворачиваясь лицом к профессору Милэй. Он не желал сейчас думать о Лили. Поспешил отмести воспоминания прочь, хотя нередко такие попытки оканчивались провалом. — Я не забыл бы о таком событии, — проворчал Снейп и, не сказав больше ничего, широким шагом направился влево, дабы начать обход с главного коридора. Милэй пошла за ним, пребывая в присущей ей сильной задумчивости. Северус, фыркнув про себя, решил, что думает она о своих картах звёздного неба. Снейп ненароком заглянул в лицо, которое медленно превращалось в настоящий камень, думая, сильно ли оно переменится, когда он преподнесёт Милэй одну вещь. Северус уже собирался исполнить свои намерения, как голос, чуть грубоватый, но довольно звучный и как нельзя кстати подходящий преподавателю, раздался по округе: — Вы и в этот раз знали, что я приду? Северус испытал раздражение. Казалось бы, обычный вопрос… Но с него могла начаться очередная склока. А Северус предпочитал тишину ненужной болтовне. Поэтому он сказал коротко и как можно более уклончивым тоном: — Да, профессор Милэй. Северус, когда с его губ срывалась эта фамилия, ловил себя на том, что её некая неблагозвучность даже горчила на языке. Милэй. Так странно. В голове почему-то возникали башни Хогвартса, одетые в толстый слой снега, в окружении которых холодно, но чувствуется некий подъём где-то внутри. Чувствуется одиночество, позволяющее насладиться им, преисполниться покоем. Ведь как часто Северус только и делал, что скрытно грезил о нём. Имени зеленоглазого чуда, что ворвалось в его жизнь несколько месяцев назад, Северус не знал — торжество в начале учебного года он благополучно пропустил, вовсю отчитывая Поттера и Уизли за их проступок в своей резко-холодной манере. Дамблдор, возможно, и сообщал информацию о Милэй когда-то, да вот только Северус, меньше всего заинтересованный в беседе о новых коллегах, не предал имени профессора Астрономии значения. В Хогвартсе было тихо. Северус рыскал грозным взглядом по каждому углу, чтобы ни одному наглому студенту не удалось спрятаться. Что-что, а уличение учеников в чём-то, противоречащем школьным правилам, являлось чуть ли не его талантом. — Профессор Снейп, — вновь обратилась к нему Милэй, не сбросив с себя состояние сосредоточенности. Она глядела куда-то вперёд, разглядывая каждую стену, словно готовясь созерцать новую кровавую надпись. Бдительность, что выражалась почти в каждом телодвижении Милэй, была достойна даже одобрения Северуса. — Когда вы предлагаете встретиться, чтобы продолжить варить отвар? Северус даже слабо удивился, что она сказала это так решительно после долгого молчания. Даже не заламывая пальцы. Он хотел бы заявить, что займётся исцелением пострадавших сам, но Дамблдор ясно дал понять, что остаётся верен своим распоряжениям. «— Просто предоставь профессору Милэй возможность проявить себя, Северус. Я верю, что она сможет тебя удивить». Северус сильно нахмурился, меряя шагами каменный пол. Вероятно, если позволить Милэй руководить процессом, никакого успеха точно ждать не стоит. — А когда предлагаете вы? — решил перевести Северус стрелки. Она помолчала, поджав губы и стараясь сделать выбор, будто тот мог всецело изменить её судьбу. Милэй на выдохе, что был сродни тяжкому, ответила: — Завтра у меня урок с когтевранцами и гриффиндорцами, послезавтра со слизеринцами и пуффендуйцами… После мне нужно проверить чертежи и составить план по подготовке к СОВ и экзаменам в конце года, — сказала она, так и не дав конкретного ответа. Северусу не понравилась эта неопределённость, но сейчас он обратил внимание на то, с какой гордостью была произнесена фраза об экзаменах. Северус ждал конца учебного года не только потому, что избавится от студентов, но и потому, что предвкушал неудачу Милэй. Северус не славился своей компетентностью, но её подход к преподаванию был ему непонятен. — И вы уверены, что сможете подготовить студентов к экзаменам? — вырвалось у него с недоверием. Она не подняла на Северуса головы, но всё же ответила отстранённо: — Вы же уверены, что сможете, профессор. Милэй подколола его не так искусно и без некой самоотверженности, что присутствовала в её репликах до этого. Сейчас она была крайне задумчивой. Заявление о том, что Милэй не училась в Хогвартсе, смутило Северуса. Он не знал, так это или нет, ведь почему-то был уверен, что от неё можно ожидать всякого. Северус задал тогда свой вопрос, потому как ему представилось необычным то, что разные критерии, по которым определяется принадлежность студента к тому или иному факультету собрались в одном человеке — в Милэй. Эта извечная и даже раздражающая жажда справедливости, тяга к пренебрежению чужих просьб… Нет, ей обязательно нужно было бросить безоар в котёл и наплевать на предостережения опытного зельевара! А ещё Милэй совершенно толерантно относилась к слизеринцам. Другие преподаватели, пусть и тайком, недолюбливали их, а Милэй… Она без лишних колебаний снимала с Гриффиндора по пятнадцать, а то и по двадцать очков, если оболтусы того заслуживали. И стремилась уровнять чаши весов — поумерить соперничество двух факультетов. Северуса несильно обрадовала новость о том, что эта наглая особа сняла со Слизерина двадцать очков по милости Малфоя, но всё же… Как ни крути, это было заслуженно. И, несмотря на всё сквернословие Малфоя, несмотря на то, что тот поджёг фитиль свечи правосудия внутри Милэй, она без раздумий спустилась к Снейпу с трибуны и помогла ему дотащить Драко с поля для квиддича до лазарета, терпя все выпады мальчишки. Для кандидата на обучение в Гриффиндоре к Слизерину Милэй относилась даже чересчур лояльно. Но откуда же она явилась в таком случае? Разумеется, чтобы узнать это всё, с ней нужно было разговаривать. А Северусу не хотелось этого. Его сущность в большинстве своём представляла вихрь бесконечных мыслей, что заточился в образе холодного, не слишком приятного мужчины. И предать этот образ было почти невозможно. — Наши методы слишком разнятся, — произнёс Северус всё так же коротко. Милэй раздражала его. Но он признавал, что, при взгляде на неё, в голове самостоятельно возникали некоторые вопросы. Милэй поглядела на Снейпа даже с вызовом. В зелёных глазах пробежал проблеск. Северус опять вспомнил о Лили, пусть между ней и Милэй существовала просто колоссальная разница, пусть о Эванс ему обычно напоминали глаза её сына… Милэй автоматически наталкивала Северуса на мысли о прошлых ошибках. — Что вы имеете в виду? — металлическим голосом спросила она, глядя на него из-под густых светлых бровей. Северуса даже внутренне позабавил этот жест, и Снейп одарил её новой порцией сомнения. — Вы стараетесь угодить студентам, стать им приятельницей. А я трачу время только на тех, кто заинтересован в моём предмете. Северус увидел, насколько сильное возмущение овладело Милэй, хотя она изрядно постаралась его скрыть. Снейпу такие вещи, как чужие эмоции, часто были доступны. Он внимательно относился к каждой детали, даже когда искренне не желал этого делать. — Вы ничего не знаете о моих методах. Моя цель — воспламенить интерес, который помогает при подготовке к экзаменам куда лучше, чем принуждение к этому. Такие тонкости, конечно, меркнут перед вашим преподавательским опытом. Северус даже не удивился тому, что Милэй опять попыталась уколоть его. В период их странного, нечастого, даже, скорее, вынужденного общения, разговоры между ними шли подобным образом. Северус догадывался, что ей, как и ему, это не по душе, но такая вещь, как привычка, взяла своё. В конце концов, он и Милэй друг другу никто, зачем любезничать лишний раз? Особенно учитывая взаимную неприязнь, возникшую чуть ли не с самого начала. — Кажется, вам не встречались студенты, интерес которых не воспламенить ничем, — произнёс Снейп, уже предугадывая ответ. Он, впрочем, практически совпал с его ожиданиями: — Таких не бывает. Просто нужны определённые навыки. Северусу показалось, что Милэй говорила с такой убеждённостью, будто работала профессором не один десяток лет. Он не понимал, почему с таким желанием доказывать ему свою правоту она всё ещё не поставила Дамблдору соответствующие условия, чтобы тот дал добро на прекращение сотрудничества двух недружелюбных друг к другу профессоров. Милэй, как Северус успел выяснить, во многих случаях готова была идти напролом к своим целям. А это относилось больше к слизеринским качествам. Северус решил перестать заниматься бессмысленными исследованиями. Всё-таки собрались они в коридорах школы совсем не для этого. — Жаль только, что они никак не сработали бы в прошлом году, — произнесла Милэй чуть пониженным голосом. Северус с неким непониманием уставился на неё. Его впервые заинтересовало то, о чём она говорит. — О чём вы? — спросил Северус так нейтрально, как только мог. Милэй сложила за спиной руки, сильно выпрямившись, и стала выглядеть почему-то донельзя важной. — О том, что профессор Дамблдор не отдал победу Слизерину в соревновании факультетов тогда. С ним попросту не договориться. Северус теперь и вовсе ощутил истинное удивление. Он даже не до конца поверил в сказанное. — А вы пытались? — спросил Северус, почти зная, что Милэй найдёт способ съязвить. Но она сказала то, что он меньше всего ожидал услышать: — Я старалась донести до него, что, возможно, Гриффиндор победил не совсем справедливо. Конечно, я понимала, что, говоря это… — она задумалась, но тут же ухватилась за нужную мысль. — Осенью, тем более ничего нельзя добиться. Я и профессор Дамблдор знакомы достаточно давно, вот он и поделился со мной результатами прошлогоднего соревнования. Северус даже испытал к ней неожиданное уважение. Он помнил своё негодование относительно победы львиного факультета, которое, конечно, было тщательно скрыто, но от того не потеряло силы, и, честно говоря, поразился, что кто-то, а особенно Милэй, мог разделить его мнение. — Слизерин упорно трудился и зарабатывал очки весь год. А Гриффиндор одержал вверх благодаря успехам Гарри Поттера. Не разумно ли было наградить его и друзей отдельно? — произнесла она так же негромко, как и всегда. Северус приподнял теперь уже обе брови, когда услышал собственные мысли в более смягчённом формате. Правда, предложение награждать Поттера отдельно совсем ему не располагало, но для Дамблдора в любом случае проигнорировать его подвиг являлось бы чем-то недопустимым. Торжествующие взгляды Макгонагалл давили на больное, радость Дамблдора тоже непомерно раздражала. Северус, искусно владеющий невыразимостью на лице, и тогда не проявил признаков негатива, который на самом деле бил внутри ключом. Северус поджал губы, обдумывая всё сказанное. И, решив проверить своё новое предположение, поинтересовался всё с тем же безразличием: — Недолюбливаете Поттера? Милэй, не изменяя себе, посмотрела на Снейпа с несильной издёвкой и ответила с горделивым видом: — Нет. Я ко всем студентам отношусь одинаково. И вам есть, чему поучиться. Северус хмыкнул, однако уже без пренебрежения. На его памяти впервые кто-то отзывался о Слизерине даже с какой-то чуткостью. Снейп, переваривая короткий разговор, то бишь, как обычно, анализируя его, решил воспользоваться возникшей паузой. Он запустил руку в неглубокий карман сюртука и выудил оттуда маленькую фигурку, которую обнаружил однажды в коридоре. Северус, как и было указано выше, очень хорошо запоминал мелкие детали, и от него не укрылось украшение, что висело на запястье его коллеги. Он заметил браслет ещё с самой первой встречи при рукопожатии, на которое его вынудил требовательный взгляд Дамблдора. Северус почти сразу определил, кому принадлежал маленький норвежский горбатый и, взвесив все «за» и «против», решил вернуть его владелице. Всё же ему он был даром не нужен. — Кажется, это ваше, — обратил её внимание Северус, наблюдая за тем, как Милэй поднимает решительный подборок и с поражением смотрит на собственную вещь, расположенную на вытянутой ладони. Снейп, глядя на Милэй сверху вниз, дёрнул уголками губ, подумав, что точно не стал бы носить на себе такие глупости, как браслеты. Но к язвительности пока не прибегнул. — Для вас это важно, не так ли? Милэй вздрогнула, и Северусу показалось, будто она побледнела ещё больше. Профессор округлившимися глазами глядела то на фигурку, то на Снейпа, будто не намереваясь забирать её обратно. Северус с впечатляющим терпением стоял на месте и ожидал, пока Милэй предпримет что-то. Она будто остолбенела, стала выглядеть для Снейпа крайне беспомощной. Замерла, словно на долгие годы. Северус, постепенно теряя самообладание, вздохнул, и со всей тактичностью, на которую только был способен, невольно взял Милэй за запястье и вложил в её холодную ладонь фигурку. Однако на несколько секунд Северус всё же задержал запястье в пальцах, чувствуя, как оно подрагивает от напряжения. Оно было настолько сильным, что передалось и Северусу, пропустив через всё его тело разряд тока. Ему это не понравилось, но он даже не шелохнулся, продолжив задавать самому себе множество вопросов. Почему запястье настолько тонкое? Почему подушечками пальцев так отчётливо ощущаются кости? Почему оно такое холодное, лёгкое, будто не знающее ласковых касаний? Северус очень скоро отпустил Милэй. Она медленно сжала дракона в руке, неосознанно прижав его к себе и исподлобья поглядев на того, кто любезно принёс ей её собственность. — Откуда вам известно, что он принадлежит мне? — спросила Милэй с ледяным подозрением. Северус ответил ей, сначала внутренне поколебавшись: — Я прекрасно видел его и раньше на вашем запястье. — И решили вернуть? Северус чуть наклонил голову, разглядывая её лоб, на котором проявились две эффектные складочки, отображающие мыслительный процесс. — Я не нашёл ему применения, знаете ли, — ответил Северус с сарказмом. Милэй, пристально осмотрев его с головы до ног, будто подозревая подвох, дёрнула уголками губ на его манер. Северуса заинтриговало это зрелище — ему вдруг стало интересно, преобразилось бы омрачившееся непонятными событиями лицо, стало бы оно более выразительным, если бы губы растянулись в искренней улыбке? На Милэй Северус мог представить только величественную, несколько покровительственную полуулыбку, которой удостаивались, скорее всего, лишь её ученики. Ничто большее не освещало лицо профессора. Северус вспомнил тотчас искрящееся эмоциями румяное лицо Лили, на губах которой цвело тёплое проявление её счастья, что потухло навсегда много лет назад. Воспоминание больно засаднило душу, и потому Северус поспешил выселить его из головы всеми силами… Были вложены неизмеримые усилия для осуществления задуманного. Милэй тем временем вернула себе серьёзность. Она не позабыла сосредоточиться и, не выпуская фигурку из рук, вернула их за спину. — Спасибо, профессор Снейп, — голос её отразился от каменных стен, обретя тон, который ранее в нём не появлялся. К всепоглощающей твёрдости добавилось чуточку мягкости. Северус развернулся по направлению к коридору, почти сразу окунувшись в исполнение своих обязанностей и изредка думая, что Милэй является тем ещё индивидом, действительно способным своими умозаключениями его изумить. Её мнение о результатах соревнования впечатлило его, как ни странно, больше в хорошую сторону.***
Мелла сидела в своей комнате перед исписанным листом пергамента, вспоминая недавнее ночное дежурство. Она из кожи вон лезла, чтобы не выдать своего состояния, когда Северус представил её взору фигурку дракона, которая на протяжении какого-то времени была потеряна. И Мелла волновалась, что ей не удалось сохранить непоколебимость. А когда Северус сжал её запястье в пальцах и расположил в ладони дракона, Мелла боялась, что по полу или потолку побежит трещина — показатель закопанных глубоко в сердце страхов и тревог. Но этого, к счастью, не случилось. Хотя Мелла догадывалась, что находилась на грани. Она дотронулась до фигурки, что уже висела на браслете вновь. Мелле дорогого стоило прицепить её обратно. И дорогого стоило перенести прикосновения, которые она тщательно стремилась забыть, надеялась, что никогда больше их не почувствует. Мелла надеялась, что никогда больше не увидит Северуса Снейпа. А ещё её тяготило, что ровно через месяц и три дня настанет его день рождения. Что она вновь вспомнит, как сидела с Северусом в Выручай-комнате, наслаждаясь горячим шоколадом, и слушала его переживания насчёт состояния мамы. Мелла тоже беспокоилась за Эйлин. И сделала всё, чтобы помочь ей. Правда этого оказалось недостаточно. Мелла помнила всё. И помнила замечательно. Ей было жаль Эйлин, очень жаль до сих пор. Принц относилась к ней с несправедливой добротой, которую немногие могли себе позволить. Вероятно, если бы не смерть, Эйлин успела бы многое поменять… Эрнест до сих пор часто говорил о ней, и Мелла распознавала звенящее в его голосе одиночество. Пусть у него имелась любимая работа, пусть друг всегда готов был его поддержать, даже спустя столько лет, ничто не могло исчерпать прежнюю грусть. Мелла нередко думала, что тот, кто ни разу не переживал ухода близкого человека, попросту не может судить, насколько смерть, бывает, перекраивает или даже ломает чужую жизнь. Или жизни вовсе. А Мелла по её мнению судить очень даже могла. Она, мотнув головой, постаралась отвлечься от всех воспоминаний. Иногда они слишком овладевали мыслями. Мелла вышла из комнаты, намереваясь пройти в совятню и отправить одно письмецо. Оно хранило в себе немного поздравлений, идущими под руку с дружеским ехидством: «Ну привет, дремучий старик. На момент написания письма ты ещё не именинник, но до седьмого декабря не так уж и долго. Угораздило же тебя родиться в такой холодный месяц. Не то чтобы ты сильно изменился за последние пятнадцать лет. Возможно, только постарел, но это некритично. Лазать по скалам ты ведь всё ещё можешь. Тридцать пять лет… Люди к такому возрасту часто меняются, но ты не меняешься, Тетчетт, за что большое тебе спасибо. Хоть ты и правда старик, но всё такой же хвастливый, и это отнюдь не бесит меня, как в случае с кое-кем из преподавательского состава. Мне за многое стоит поблагодарить, если честно. Ты умудряешься порой и возмутить меня, и заставлять ждать твоих объятий. Вот серьёзно, тебе может показаться, что я шучу, но я скучаю. Некоторые факторы мешают мне расслабиться, мешают вернуть сердце в тёплый покой. Жду встречи, короче говоря. Мне недостаёт твоих глупостей, которые со временем только набирают обороты. Поздравлять я не мастер. Но мне хочется пожелать тебе иметь ещё большее счастье, чем ты себе создаёшь и чем создавали для тебя те, кто тебе дорог. Пусть у тебя будет побольше терпения и возможностей посетить ещё больше мест в твоей родной Америке. Да и во всём мире. Как я понимаю, в нём не существует для тебя неродного уголка. Главное, не забывай об Англии. С днём рождения, Энтони. Надеюсь, в этот день ты повеселишься на славу. Мелла Мередит Милэй, достопочтенный профессор Хогвартса». Мелла уже находилась в маленькой башне Хогвартса, где обитали школьные совы. Лестница на неё тянулась с наружной стороны, а на саму башню с улицы рвался снег, застилая пол белым ковром. Мелла, выпустив сову из клетки, вручила ей письмо. Птица совсем скоро выпорхнула из башни, еле превозмогая сильный ветер и снежную бурю. Мелла прикрыла глаза, прислушиваясь. Вместе с рокотом ветра она улавливала и тот бархатистый голос, что приятным низким тоном, чуть ли не шёпотом, вопросил её: «Для вас это важно, не так ли?» Однако тон этот только сильнее отдалил Меллу от Северуса. Она боялась, страшно боялась, что чувство вины поглотит её целиком… Ведь вряд ли Северус был счастлив после выпуска из Хогвартса. Мелла до сих пор не посетила плакучую иву. Это место она обходила стороной, чтобы не предаться слабости и не забыться горькими слезами. Чтобы не вспоминать о прошлом счастье и горе, отказывающемся уходить нынче.***
Школа Хогвартс ожидала один из самых важных праздников — Рождество. В Большом зале поставили огромную ёлку, которую притащил Хагрид на своих могучих плечах и которую искусно украшали студенты, когда выдавалось свободное время. Мелла совершенно не обладала нужным настроением даже в преддверии рождественских каникул. Казалось бы, можно было немного отдохнуть от вездесущих детей… Но её изводило множество раздумий и длительное присутствие Северуса рядом, с коим состоялось ещё несколько встреч, во время которых предпринимались безуспешные попытки открыть новое зелье. Северус и Мелла по-прежнему препирались между собой, однако ей казалось, что Снейп стал ещё более загадочен в своей непроницаемости. Он так же, как и Мелла, всегда был крайне задумчив и погружён в себя. Конечно, не меньше изводили и бесконечные волнения. Василиск давно не давал о себе знать, и Меллу всё чаще посещал порыв спуститься в Тайную комнату, понять всё происходящее досконально. Но Мелла пока медлила, не хотела поступать опрометчиво. Да и Дамблдор пребывал в напряжении, но успешно прятал его за фирменным спокойствием. Ситуация пока не располагала к немедленным действиям. И что говорить, даже ответное письмо Энтони не облегчило душу надолго: «Прочитав первую строку, я сразу понял, кто же мне написал. Так странно в один день получать два письма, в одном из которых тебя называют «дремучий старик», а в другом «наш дорогой мальчик». Не переживай, Мелла, тебе до меня недалеко, скоро оба будем людьми преклонного возраста. Я тоже очень рад, что ты не меняешься. Иногда хочется вспомнить былые времена, и о светлости некоторых моментов напоминает даже стиль общения. А по скалам я ещё не лазал — пока даже не знаю, когда же это сделать. Если хочешь, можем съездить в Колорадо вместе, как появится возможность. Я тебя всему научу. День рождения отметил в Нью-Йорке, куда ты и отправила письмо. Меня почтили своим присутствием многие мои знакомые и друзья — половина из них уже женаты и замужем, растят детей, а я предпочитаю уделять внимание своему главному детищу — чертежам и изобретениям. Некоторые этого не понимают, но для меня жизнь, как ты знаешь, это не какая-то эстафета. Я никуда не тороплюсь и не считаю нужным. Не суечусь и тебе не советую. Спасибо за то, что нашла нужные слова. Ты будто в курсе обо всём, что я думаю. Я тоже скучаю, чего греха таить! Вообще, как ты могла мне недоговаривать, если это связано с твоим благополучием… Я имею в виду, что значит «некоторые факторы»? Неужели тебя что-то тяготит? Ох, Мелла, почему бы просто не быть честной. Всегда задаюсь вопросом, сколько же я о тебе не знаю? Ответь мне, пожалуйста. Ну что ж, а скоро грянет Рождество. Планируешь остаться в Хогвартсе или вернуться? Я правда надеюсь, что твою жизнь ничто не усложняет. Энтони Астер Тетчетт, твой хвастливый старик». Мелле пришлось многое приукрасить в ответном письме в свою очередь для друга. Она до сих пор и представлять не желала его возможную реакцию на тот факт, что его подруга на самом деле дочь Тёмного властелина… Это вечное клеймо никогда не сойдёт с Меллы, будучи запечатлённым меткой на руке. Милэй догадывалась, что вряд ли вздохнёт когда-нибудь полной грудью, вряд ли проснётся когда-нибудь без чувства вины. Какое могло быть Рождество, когда Мелла ощущала такую беспомощность и бесполезность? Она как раз шла мимо туалета Миртл, полностью утонувшая в размышлениях. Но кое-кто её остановил. Рон Уизли, на лице которого читалась одна лишь растерянность, вылетел из уборной. Рыжие волосы его будто бы больше взъерошились, делая вид их обладателя только забавнее. — Профессор Милэй, — полувопросительно-полуутвердительно, да ещё и запоздало, позвал Рон. Он замешкался, а потом, хорошенько поразмыслив, выпалил: — Нужна ваша помощь, профессор! Меллу даже заинтриговала эта спешка. Мелла исполнительно кивнула, вырываясь из мира самобичевания, и направилась за мальчишкой, что вёл её в недры туалета всё дальше. Рон словно сомневался, правильно ли поступил, что попросил о подмоге. Но, видимо, решил в конечном итоге, что профессору Астрономии доверять можно. Мелла увидела столь же растерянного Гарри, стоящего напротив последней кабинки. Совсем скоро Мелла поняла, что же случилось — там, внутри, пряталась кошка, в которую по не совсем понятным причинам обратилась Гермиона Грейнджер. Мелла, размышляя об этом позже, обрела чёткое убеждение, что оборотным зельем трое друзей воспользовались неспроста. В голове всплывало только одно слово, которое, словно эхо, распространялось в мозгу: Вернуться. Вернуться. Вернуться. И с каждым часом намерение вернуться в Тайную комнату превращалось в наваждение.