***
В больничное крыло стремилось яркое солнце, ослепляя профессора, проведшего здесь всю ночь. Мелла так и не уснула, непрестанно думая о двух второкурсниках и Джинни, находящихся непонятно в каком состоянии. В том числе по милости Меллы. Во всяком случае, она перевесила всю ответственность на себя. Мелла вздрогнула, когда хлопнула дверь, и очень удивилась, увидев на пороге Макгонагалл. Волосы её выбились из строгого пучка, а уставший вид явно указывал на то, что и Макгонагалл не ведала покоя. Однако она почему-то слабо улыбалась, что не соответствовало прискорбности происходящего. — Профессор Милэй, — обратилась Макгонагалл, и Мелла, с опаской поглядев на неё, почему-то начала ожидать некоторых допросов. Но Минерва сказала нечто, что не на шутку взволновало её: — Вам стоит подняться в кабинет директора. Профессор Дамблдор хотел бы видеть вас. Мелла подскочила на ноги, но голова резко закружилась, что вынудило Меллу вновь опереться на стену. Но слабость вскоре была отброшена в сторону. — Профессор Дамблдор? Неужели он в школе? Макгонагалл утвердительно кивнула, видимо, по-прежнему не веря в то, что всё ещё вернётся на круги своя. Мелла на секунду позабыла о причинах своих ночных мыслей, предавшись радости, ведь, сказать по правде, на возвращение Дамблдора почти не надеялась. Вестей от него не поступало уже достаточно давно. Мелла очень неспешно вышла из лазарета, хотя, если бы не подкашивающиеся ноги, обязательно понеслась бы бегом. Нетерпение возросло до предела, потому что Мелла вдруг ощутила странный интерес. Она не сомневалась — Дамблдор собирается ей что-то сообщить. Мелла с большой осторожностью шла по коридорам Хогвартса, боясь, что те завалены камнями, что школа превратилась в руины. Мелле по-прежнему было страшно, ведь она так и не получила никакой конкретной информации о происходящем сегодняшней ночью. Мелла, испытывая сильное волнение перед встречей с Дамблдором, бегло произнесла пароль и поднялась в кабинет. Лестница казалась ей непреодолимо длинной, а ритм сердца таким же быстрым, как и в прежние времена. Мелла, очутившись на последней ступени, остановилась, наскоро отдышавшись. Милэй, скорее, по привычке, начала осматривать кабинет, в который вот уже несколько месяцев не заявлялся Альбус Дамблдор. Не успела Мелла осмотреться основательно, как послышался старческий голос откуда-то из недр помещения. Он скрашивался теплотой и добродушием: — Проходите, профессор Милэй. Мелла, решив, что у Дамблдора с какой-то стати проявилось особое настроение, во время которого тот был горазд и пошутить, взошла вверх по ещё одной лестнице, только куда более широкой и короткой. Мелла, признаться, очень нечасто заставала Дамблдора за его директорским столом — обычно он предпочитал мягкое кресло. Но сейчас Дамблдор, видимо, захотел придать своей персоне побольше важности. И тем не менее на новоприбывшую он глядел с улыбкой. — Рад встречи после долгой разлуки, Мелла, — произнёс Дамблдор, а Мелла продолжила гадать, почему он видится ей таким чудным сегодня. — Профессор Макгонагалл предупредила, что ты попала в больничное крыло. Всё ли у тебя хорошо в данный момент? Меллу напрягало его спокойствие. Она шагнула вперёд, желая поскорее отделаться от бессмысленных расспросов. — Здравствуйте, профессор, — ответила Мелла, подмечая, что на душе стало полегче от того, что Дамблдор вернулся к себе во владения. Ей бы очень хотелось послушать, так сказать, предысторию его возвращения, но Мелла, оставляя ненадолго любопытство, отчаянно выпалила, не в силах совладать с собой: — Перейдём сразу к делу: что с Локонсом? Джинни Уизли? Вы видели их? Дамблдор с некой озадаченностью посмотрел на Меллу, которая начала постепенно увядать прямо на глазах: — Неужели… — в горле пересохло. Мелла мотнула головой, представляя себе, как и обычно, камеру Азкабана, и, ощущая, что предательские слёзы вот-вот вырвутся наружу, вновь сделала резкий шаг к Дамблдору. Осознание того, что она не возымела на достаточном уровне понимание всей ответственности, неимоверно её ранило. — Они мертвы? Дамблдор вдруг таинственно улыбнулся. Мелле же было совсем не до улыбок. Она продолжала вопрошающе смотреть на него, требуя изъяснений. Дамблдор представлял собой совершенное спокойствие. Он поправил съехавшие на нос очки и произнёс негромко: — Насколько мне известно, нет. Хотя, как знать, вдруг передо мной находились два призрака около пятнадцати минут назад, — Дамблдор растянул улыбку шире, видя на лице Меллы неподдельное удивление и догадываясь обо всех её переживаниях. Он расположил подбородок на сведённых вместе ладонях. — Они живы. Успокойся. — И Рон, и Гарри, и Джинни… И Локонс? — на всякий случай переспросила Мелла, хотя на Локонса ей было всё равно. — Да. Мистер Поттер и мистер Уизли нарушили сотни школьных правил, но ради высокой цели. С Джинни Уизли всё в порядке. А профессор Локонс… — Дамблдор пожал плечами. — Можно сказать, заново родился. — Да? — уточнила Мелла с недоверием. Дамблдор важно кивнул. — Да. Стал другим человеком. Когда потерял память. Мелла даже не знала, как относиться к этой новости. Злорадствовать было бы не слишком любезно, но у Меллы не хватало мастерства выказывать соболезнование. Она выбрала придерживаться нейтральной позиции. — Каким же образом? — спросила Мелла. Последние слова Дамблдора всколыхнули воспоминания о том, как она сама подвергла Северуса забвению, когда тот крепко спал под шатром из зелёных листьев. Мелла так и не осмелилась вернуться к плакучей иве. — Гарри немного поведал мне об этом. Наш дорогой Локонс не знал ничего, кроме заклинания, лишающего памяти. Палочка мистера Уизли, столь же… необычная, как и он сам, очутившись в руках Локонса, вспомнила о своей индивидуальности и преподала ему урок, если ты понимаешь, о чём я. — Заклинание отразилось? — Именно. Мелла сморщилась, полагая, что Локонс перестанет быть настолько напыщенным, так как забудет, что должен чем-то гордиться. Чуть-чуть поразмыслив, Мелла осознала, что поводов для гордости не существовало в помине. Судя по всему, все свои подвиги Локонс выдумал. — И где же Локонс сейчас? — Предполагаю, что в своих покоях. Мадам Помфри думает, что с ним делать. Мелла, уже от одной этой информации получив достаточно впечатлений, глубоко вздохнула. До этого ей будто что-то мешало это сделать, что-то сдавило грудную клетку в тисках. Речь Дамблдора постепенно ослабляла их. — Я хочу знать всё, профессор Дамблдор, — заявила Мелла с неким нажимом и опустила кулак на свою раскрытую ладонь, словно Дамблдор совершил что-то безнравственное. — Всё, — задумчиво протянул Дамблдор, приподняв подбородок. — Ты всегда хочешь знать всё, Мелла. Ну что ж, я расскажу то, что могу назвать «всем», — Дамблдор облокотился на спинку стула, и на стене кабинета появился солнечный зайчик, что отскочил от очков-половинок. — Во-первых, меня вернули на пост. В Министерстве узнали, что дочь Артура Уизли утащило чудовище. Попечители хорошенько задумались и изменили своё решение относительно моей персоны на месте директора. По некоторым сведениям, семьям попечителей угрожали заклинанием. Подписи были оставлены по воле Люциуса Малфоя, если говорить кратко. Он, к слову, тоже совсем недавно был здесь, в этом кабинете, — Дамблдор сделал паузу, видимо, для того, чтобы Мелла осмыслила сказанное, и вскоре продолжил: — В Тайной комнате Гарри одержал победу над Василиском. И над Томом тоже. Мелла долго глядела на Дамблдора, сдвинув брови. И проронила тихо: — Это была моя обязанность. Дамблдор снова улыбнулся со всё тем же добродушием. — Не думаю. — Вы никогда не сможете понять меня, профессор Дамблдор, — сказала Мелла с сожалением. — Просто потому, что это невозможно. Чтобы понять, нужно родиться потомком Волан-де-Морта, решившим выступать за светлую сторону без ведома отца. — Да, ты права. Но мне не нравится, что ты постоянно хочешь нести ответственность за всё, даже за то, что не контролируешь. Не всё в мире зависит от твоих успехов или неудач, — спокойно, но с сочувствием, ответил Дамблдор. — Зависит многое, — осмелилась поспорить Мелла. Он, видимо, окунувшись в прошлые годы, ответил не сразу. — Иначе ты пошла бы за Гарри и мистером Уизли. Профессор Снейп доложил мне о том, что происходило. Мелла округлила глаза, глядя на редкость невозмутимого Дамблдора. — Что он сказал? — вопросила она слишком отчаянно. Дамблдор пожал плечами вновь, хотя его губы всё ещё украшали некие признаки хитрости. — Сказал, что профессор Милэй упала в обморок посреди коридора, что ты — находка для тех, кому не хватает в жизни забот, — Дамблдор лукаво подмигнул Мелле, пребывающей в напряжении. Он, вероятно, планировал сказать что-то ещё на эту тему, но передумал, внимательно наблюдая за Меллой. Голубые глаза продолжали искриться, демонстрируя то, как много в голове Дамблдора поселилось мыслей. — Ясно, — запоздало произнесла Мелла, разглядывая пол под ногами. А затем вскинула подбородок. — А дневник? Что с дневником? Дамблдор в ответ достал из-под стопки книг дневник и протянул его Мелле, чтобы она смогла решить всё для себя самостоятельно. Мелла осторожно взяла дневник в руки. Он был залит какой-то чёрной жидкостью, а на обложке виднелись внушительных размеров дыры. Мелла лишь догадывалась, откуда они взялись, но ей необходимы были пояснения. И она их получила. — Гарри вонзил в него клык Василиска. И Том исчез. Мелла, глубоко задумавшись, сжала дневник в пальцах. Она не верила, что и Тома Реддла не стало. Дамблдор столь неожиданно объявил об этом, что это тоже казалось ей иллюзией, равно как и исчезновение Волан-де-Морта. — Том Реддл… Тоже вернётся? — на всякий случай спросила Мелла, проведя пальцем по шершавому переплёту. Дамблдор покачал головой. — Не думаю. Том Реддл и Волан-де-Морт не значит одно и то же. Но, боюсь, возвращения последнего нам точно не избежать. Мелла слышала последнюю фразу не единожды, но не содрогнулась, когда та прозвучала. Так как волнение, когда Мелла услышала про то, что Гарри и остальные живы, заметно иссушилось. — Ах да, — Дамблдор, вспомнив о чём-то немаловажном, оживился ещё больше. — Гарри, являющийся довольно внимательным, не забыл спросить меня о другом наследнике Слизерина, — Дамблдор, заметив, как Меллу пробила судорога, поспешил её утешить следующим дополнением: — Я придумал незамысловатую историю. Сказал Гарри, что другой наследник — давно мёртв, и умер, судя по всему, в Тайной комнате «при странных обстоятельствах». А Том воспользовался этим, чтобы усилить своё влияние. К счастью, Гарри этого было достаточно, а иначе я претерпел бы неудобства, — Дамблдор с досадой вздохнул, неизменно схватившись за лимонную дольку. — Кажется, виртуозно врать я постепенно разучиваюсь. Мелла уже не слышала его. Одна из многочисленных глыб, водрузившихся на сердце, стала, пусть и неуверенно, исчезать. Ненадолго вернулся покой.***
Мелла весь день чувствовала облегчение. Во-первых, ей было хорошо от того, что Хагрид вернулся в школу, а во-вторых, Мадам Помфри сообщила ей, что зелье окончательно готово и что она уже применила его на пострадавших от взгляда Василиска. Гарри и Рон казались Мелле очень изнурёнными, но тем временем на их юных лицах то и дело проскальзывали улыбки. Всё же эти двое мальчиков спасли Джинни Уизли жизнь. Дамблдор в красках описал Мелле всю борьбу Гарри со змеем: был упомянут феникс Фоукс, прилетевший на выручку Поттеру и принёсший ему меч Гриффиндора, также и ожесточённая борьба Гарри с Василиском… И непосредственно «оживление» Джинни. Затем Дамблдор с заботливой гордостью говорил о том, как Фоукс излечил Гарри от смертельной раны своими чудодейственными слезами, как вытащил всех четверых — Гарри, Рона, Джинни и Локонса на поверхность, используя свои удивительные способности. Несмотря на всё пережитое, несмотря на то, что замечание Дамблдора о безвластии Меллы над некоторыми событиями никак не облегчило её бремя, она приобрела в последние несколько часов ощущение приподнятого духа. Студенты находились в ожидании результатов экзаменов, однако сильно не волновались, ибо догадывались, какая судьба грозилась настичь Хогвартс этой ночью. Судьба эта вселяла им куда больший страх, чем оценка знаний. По крайней мере, Мелла была в этом убеждена. Она направлялась в Большой зал, предвкушая торжественные речи Дамблдора. Учебный год, изрядно измотавший Меллу, близился к концу, а значит, речи эти точно предвидятся. В груди парило нечто необъяснимое. Мелла ужасно боялась, что её опасения подтвердятся, но позволила себе невиданно расслабиться, когда выяснилось, что всё обернулось по-другому. В более светлую сторону. Мелла надолго погрязла в некотором умиротворении. Мир вокруг пока перестал являться осуждающим взором чёрных глаз. Ведь каково было бы осуждение Северуса, если бы он только знал, что когда-то в его жизни всё имело шанс сложиться иначе… Мелла внезапно почувствовала, как кто-то врезался в неё сзади, как чьи-то руки крепко обняли её. Она уже успела придумать себе ужасающую теорию, возникшую на основе недавних событий: неужто Снейп?.. Но, обернувшись, Мелла с изумлением и облегчением взглянула на Гермиону. Грейнджер стиснула профессора в благодарных объятиях, забыв про принципы. Эту маглорождённую волшебницу явно что-то к этому сподвигло, и Мелле совсем скоро стало ясно, что именно: — Мадам Помфри сказала, что то зелье — ваших рук дело, — произнесла Гермиона, а Мелла слегка прищурилась, будто уже подзабыла этот серьёзный голос с нотками звонкости, и тем не менее обдала свою студентку радушием. — Спасибо вам, профессор Милэй. Мелла улыбнулась краешком губ, через несколько секунд легонько отстранив Гермиону от себя. Она тут же стушевалась, боясь, что позволила себе много вольности, но Мелла не ощутила неприязни из-за объятий. Она, наоборот, была рада видеть Гермиону в здравии. — Не стоит благодарности. Я всего лишь исполнила свой долг, — Мелла улыбнулась пошире. — Хорошо, что вы снова на ногах, мисс Грейнджер. Я составила для вас, мистера Криви и мистера Финч-Флетчли ускоренный план подготовки к годовому экзамену, который остальные студенты уже сдали. Вы напишите его потом. А сейчас идите к друзьям. Они, думаю, заждались. Гермиона заулыбалась, догадываясь, что Мелла права, и, окинув её доброжелательным взглядом, помчалась в Большой зал к Гарри и Рону. Мелла с теплотой усмехнулась, вновь погордившись собой. Всё же приятно знать, что благодаря твоим стараниям люди даже могут исцелиться. Мелла и правда тосковала по Гермионе всё это время. А потому гордость только приумножалась. То, что Грейнджер вновь возвратилась к жизни, так или иначе, ободряло.***
Последние деньки в Хогвартсе Мелла практически не покидала кабинет Дамблдора. Исключением являлись только ночи, что она проводила на Астрономической башне. Мелле нужен был слушатель, который знал, по крайней мере, половину из её жизни и который смог бы терпеливо выслушать все её сокрушения. Ведь отпустить некоторые вещи Мелла считала чем-то невозможным. И только Дамблдору высказывала всё. Почти всё. Дамблдор о многом не догадывался. О том, что Мелла встречалась иногда с Энтони, пренебрегая своими же принципами. О том, что она защищала Гарри от его родственничков, когда тот ещё был совсем ребенком. О том, что Мелла буквально сходила с ума при виде Северуса Снейпа ввиду некоторых обстоятельств. Меллу тяготило то, что она никому не доверяет в полной мере. Такая привилегия была попросту недоступна в данном случае. Мелла, думая об этом вот уже в который раз, направлялась с чемоданом на платформу. Совсем скоро Хогвартс-экспресс увезёт профессора в Лондон, но свежесть и родные пейзажи не оставят её, а будут напоминать о себе, и в каком ключе — положительном или отрицательном — об этом приходилось лишь гадать. Мелла выяснила, что год дался ей тяжело, а особенно его начало и конец — сперва грянуло огромное количество потрясений, а напоследок Мелла вынуждена была страдать из-за всей истории с злосчастной Тайной комнатой. Локонса будто подменили после того, как он и трое студентов выбрались оттуда. Он вообще перестал понимать, что творится вокруг, и только с искренним, даже, возможно, детским любопытством взирал на всё происходящее. Глаза совсем опустели, а улыбка из сияющей превратилась в жутко наивную. Однако имелись в преобразовании Локонса и плюсы — он напрочь забыл, кто такая Мелла и потому перестал лезть к ней. Чего говорить, если Локонс напрочь забыл о том, кем является сам. Мелла, к своему счастью, услышала лишь глупый комплимент от него, что сопровождался столь же глупым смехом, отражающим явные перемены. Локонсу, видимо, была уготована судьба вечного забвения. Как и Северусу. Мелла, оставляя дальнейшую жизнь Локонса на чужую совесть, а свой поступок прошлого, как и всегда, на свою, в последний раз поглядела на башни замка, уже и не надеясь, что сможет когда-нибудь приблизиться к небу так, как когда-то. Мелла снова отдалилась от него на ещё более немыслимое расстояние, чтобы отправиться в место, которое она называла домом, но знала, что для достижения этого статуса недостаточно крыши над головой, так как дом — в первую очередь покой и безопасность. Мелла шла по коридорам поезда, таща за собой чемодан и даже в нынешней рассеянности заботясь о выборе более-менее свободного купе. Мелла лелеяла надежду побыть в тишине и единении, ведь весь год только и делала, что волновалась. Милэй дошла до самого последнего купе, негодуя от того, что некоторые были забиты галдящими студентами, а в некоторых сидели профессора, также стремящиеся домой. Мелла заглянула в купе через стеклянную дверь, готовясь часами слушать стук колёс и упиваться безмолвием. Но её планы провалились, когда она заметила Северуса, читающего «Ежедневный пророк». Мелла отпрянула, чуть не побежав обратно к Хогвартсу. Она тут же озадачилась: стоит ли размещаться в купе при таком раскладе? Мелла, говоря по правде, стала испытывать ещё большее неудобство перед Северусом после ночного инцидента. Она рядом с ним и так не могла нормально дышать и успокоить нервы, а после того, как Северус застал её настолько беспомощной, и вовсе потеряла уверенность в том, что когда-либо сможет принять факт его нахождения в Хогвартсе. Мелла вздохнула, догадываясь, что не стоит оставаться в коридоре с чемоданом. К тому же ноги вновь подкосились и уже не держали. Она сжала кулаки и тут же разжала их, схватившись за ручку двери. Мелла потянула её в сторону, позволяя солнцу, рвущемуся в окно, залить волосы мягким светом. Купе казалось бы Мелле уютным, гостеприимным… Если бы не Северус, невозмутимо продолжающий читать новости магической Британии. «Неужели он возвращается в Коукворт?» Он не проронил ни слова, но Мелла не сомневалась, что Снейп, даже не отвлекаясь от газеты, замечательно знает, кто пожаловал в купе и потревожил его «одинокую идиллию», что стремилась в свою очередь отыскать сама профессор. Мелла села к окну, запрокинув ногу на ногу, а чемодан положила под кресло. Поезд тронулся, и пейзажи за окном стали сменяться поначалу неспешно, а затем с присущей Хогвартс-экспрессу стремительностью. Просторы, усеянные всё теми же полевыми цветами, что распустились совсем недавно, радовали глаз и являлись украшением не только природы, но и души. Особенно явно они украшали душу израненную и уставшую. Мелла глядела на красоты, что даровало ей лето, и понимала, как бы ей хотелось оказаться к ним чуточку ближе. Казалось, только там, в их окружении, есть место беззаботности и счастливому смеху. Мелла с неохотой отвернулась от окна, уперевшись взглядом в Северуса, который оставался хладнокровным. Брови его были опущены, глаза бегали от начальной строки к конечной с впечатляющей скоростью, а плечи оставались расслаблеными. Мантии на нём не было: лишь чёрный сюртук с бесчисленным количеством мелких пуговиц. Такой его внешний вид немало удивлял Меллу, так как обычно Снейп и в одежде был крайне закрытый. Мелла помнила, как они ездили в поезде с Северусом раньше: заключив друг друга в объятия и непрестанно друг другу улыбаясь. Сны, что обеспечивала тряска вагона и приятная обстановка, разделялись между Северусом и Меллой поровну. Она вдруг ощутила странное желание, что было поистине запретным: подойти и обнять Северуса, как она обнимала его тогда, учась в Хогвартсе, облокотиться на его плечо и уснуть, более не вырываясь из грёз. Мелла даже расположила на коленях руки, собираясь подняться, но вовремя отговорила себя. Нужно уметь не только подменять эмоции желанием мыслить здраво, но и мыслить здраво в целом. Нельзя было поддаваться глупой ностальгии. Но поддаться любопытству, что появилось ввиду прошедших событий, вряд ли что-либо могло запретить. И потому Мелла позвала осторожно: — Профессор Снейп, — Северус наконец оторвался от «Пророка», чуть нахмурившись. — О чём читаете? Северус приподнял голову, примеряя на себя признаки иронии. — Недавние события не укрылись от общественности. Для вас это новость? Мелла рассчитала риски, осознавая, что Северус, вероятно, даже непреднамеренно, стремится осечь её интерес. Модель поведения, основанная на взаимной неприязни, закрепилась, пусть и ослаблялась за счёт некоторых моментов. — Не новость, — парировала Мелла, возвращаясь в состояние задумчивости. В купе воцарилось недолгое молчание, показавшееся Милэй неловким. Северус притворялся, что читал внимательно и увлечённо, хотя она была уверена, что его не интересуют многочисленные статьи и сюжеты. Это Северус доказал, когда произнёс, всё так же холодно: — Все ли ученики сдали Астрономию? Мелла скрестила на груди руки, посмотрев на Северуса даже будто бы сверху вниз, и позволила себе сдержанно улыбнуться. Гордость за собственные заслуги взяла верх, и Мелле опять захотелось самую малость потешить её. — Мистер Крэбб и мистер Гойл, к примеру, сдали ежегодный экзамен на «Выше ожидаемого». Что касается СОВ и ЖАБА — никаких «Отвратительно» и «Удовлетворительно». А как успехи с Зельеварением? Северус стал казаться Мелле недовольным. Он, видимо, предугадывал нечто противоположное. А в своей интуиции ошибаться явно не привык. — Всё не так жизнерадостно. Но стоит учитывать сложность самого предмета и невеликие способности изучающих его оболтусов, вы не находите? Мелла с неким раздражением выдохнула, не думая, что вообще возможно угодить Снейпу. Стоило ему услышать то, что его не устраивало, он тут же выдумывал «новые условия». — Ну знаете, — начала Мелла бурно и сама же этому подивилась, — одна из основных задач профессора состоит в обучении определённой дисциплине. — Одна из? — переспросил Северус с нажимом, поджав губы. — Да, одна из, — с запалом начала Мелла. Тема «задач профессора» особенно ей располагала, так как ей всегда было, что сказать. — Профессор — это не диктующее текст параграфа лицо, пользующееся своим всевластием, а проводник студента в мир знаний и открывающий ему значение нравственных принципов. С условием того, что может завлечь своей персоной и индивидуальной подачей. Мелла долго ещё готова была распинаться и вести лекции насчёт роли преподавателя. Но замолчала, предполагая, что словесный поток рискует не иссякнуть вовсе. Северус нахмурился сильнее, осматривая лицо Меллы так, словно искал изъяны. Эти разглядывания он изо всех сил пытался спрятать, но сколь же бесполезным было это занятие. — Чем дольше я знаю вас, тем больше меня ужасают ваши заявления, — мрачно выдал Северус, демонстрируя несогласие. Мелла не захотела упускать шанс сказать нечто колкое в ответ, но, как и ожидала от самой себя, вышло что-то, о чём потом она внутренне пожалела: — А меня ужасает то, что вы не бросили меня в коридоре ночью. И ещё больше ужасает неизвестность причин такого вашего «великодушия». Мелла видела, что, как и в особо редких случаях, в глазах напротив заронились эмоции, поддающиеся какой-никакой расшифровке. То были озадаченность, следы придирчивости, даже замешательство… — А вы, очевидно, считаете, — размеренно начал Снейп, очень медленно опуская руки, в которых продолжал держать «Пророк», — что я должен был оставить вас лежать на каменном полу в судороге, а сам убраться в покои? — Вы преувеличиваете мою важность, — саркастично хмыкнула Мелла, напрягаясь и уже ощущая, как мгновенно исчезает дыхание от всех смешанных эмоций. — Важность — нередко понятие относительное. И также есть понятие «долга», — пониженным голосом ответил Снейп совершенно невозмутимо. Мелла не рассчитывала, что услышит когда-либо его неуверенность. Мелла не отыскала в себе остроумия в достаточном количестве, чтобы ответить что-нибудь ещё. Она, глядя на Северуса, снова поглощённого чтением, стала думать о его заявлениях так, как не думала ни о чём в последнее время. Шли часы, но до заката было ещё далеко. В купе стало душно, и Мелла, которую на самом деле клонило в сон, не могла предаться ему из-за этого. Дышать было попросту нечем. Мелла, ещё подумав, решила исполнить хотя бы одно своё желание, что не давало ей покоя уже какое-то время, и проронила тихо, подумав, что было бы вежливо спросить мнение её молчаливого спутника: — Профессор Снейп, я открою окно? Северус наконец оторвался от «Пророка», который неустанно изучал до сих пор, и поглядел на Меллу с откровенным непониманием. Её взгляд был по-прежнему вопросительным, но достаточно прямым, чтобы обозначить определённые намерения. Снейп смял газету, от чего она зашуршала, и хмыкнул. — Если уж вам это так важно… — протянул Северус равнодушно, готовившись окунуться в чтение вновь. Мелла, считая, что он просто отгораживается от неё таким образом, резво подошла к окну. Стоило ей схватиться за ручку, стекло тут же поднялось наверх, и в купе ворвался чистый воздух, тот самый, что сопутствовал Мелле всю предыдущую поездку. Солнце, добившееся своего, царствовало во всём купе уже полноправно, а ветер, очень порывистый, но отчего-то обворожительный, гулял по волосам профессора Астрономии и будто бы пробирался в них пальцами, очень нежно оттягивая назад. Мелла, высунувшаяся в окно, поддалась этой ласке, даже прикрыв глаза. Долгие минуты провела Мелла у окна, вообразив, будто даже счастлива, ведь ничто не беспокоило её, когда она находилась лицом к лицу с летним днём. Порыв ветра поворошил страницы «Ежедневного пророка», и Мелла под влиянием этого звука с неким сожалением обернулась в сторону недовольного Снейпа. Ветер, что залетал в купе, путал чёрные пряди, и они упрямо лезли в столь же чёрные глаза, что, конечно, глубоко внутри не устраивало их обладателя. Северус терпеливо выносил игры ветра, тщетно пытаясь отвлечься от них. Как бы он не отводил взгляд, Мелла смогла уловить в глазах блеск. Их словно насытил поток воздуха, и зрелище это перенесло её на двадцать лет назад. Когда-то Мелла и Северус были наедине друг с другом и высью, которую открыл им гиппогриф. Мелла, естественно, навещала Клювокрыла, неосознанно пытаясь пробудить тёплые воспоминания, но начала ощущать, что самого Северуса, счастливого и способного улыбаться, ей не хватает, чтобы высота казалась столь же восхитительной, как раньше. Более того, Мелла больше не позволяла себе летать под облаками. Она закрыла окно, резко опустив его вниз. И, подавив нежелательный смешок, что мог вырваться из груди благодаря маленькому преобразованию Северуса, вернулась в удобное сиденье. Северус, дыша равномерно, как и при любых обстоятельствах, встряхнул смявшуюся газету. Он собирался и дальше производить впечатление полной непоколебимости, но не справился с этой задачей в полной мере. — И с какой целью вы это сделали? — вопросил Северус, жаждущий понять, ради чего Мелла долгие минуты тревожила его покой. Она медленно пожала плечами, по-прежнему переживая невесомое трепетание в груди после встречи с прекрасным. Оно ослабило некоторые переживания. — Было слишком жарко, — Мелла помедлила и добавила: — Да и ветер не так плох, как о нём иногда отзываются. Она догадывалась, какие мысли роились в голове у Снейпа. Вероятно, теперь он счёл Меллу ещё и до ужаса сентиментальной. — Есть вещи более впечатляющие, профессор Милэй, — ответил Северус на удивление бесцветным голосом. Обычно в нём звучали различные тональности, нотки, Северус умело управлял им, но ныне речь не была снабжена ничем. Будто Северус не знал, каким образом стоило обогатить свой говор в этот раз. Поезд скоро прибыл в Лондон, на родной для Меллы Кингс-Кросс. На платформе собрались родители первокурсников, радостные, готовившиеся расспросить своих детей про их впечатления. Мелла почувствовала неприятный укол, зная, что её никто не встретит. Она уже давно усвоила, что каждому своё, что одинокий путь до Тисовой улицы — не приговор, но… Потребности, даже смахивающие на детские, Мелла никак не могла искоренить из сердца, как бы не рвалась. Она мотнула головой, вновь предприняв попытку сделать это. И подскочила с сиденья, желая поскорее очутиться дома и подумать обо всём произошедшем лишний раз. Северус никуда не торопился — он очень осторожно достал из-под сиденья свой чемодан, что был ещё меньше, чем чемодан Меллы, свернул «Ежедневный пророк» и положил туда. На фоне всей суматохи, что творилась на платформе, Северус смотрелся даже как-то горделиво. Мелла уже стояла в дверях купе с чемоданом. Она хотела уйти, но кое-что её останавливало. И Мелла предполагала, что именно. — Знаете, — произнесла она после непродолжительных раздумий. Северус выпрямился и выгнул бровь, возможно, ожидая услышать очередную нелепость. — Я вам так и не сказала в тот раз, а ведь… — Мне вполне ясно, что вы хотите сказать, — оповестил её Северус, поселяя в душе Меллы некую тревогу. Наверное, Северус надеялся её прервать, но Мелла закончила с завидным упрямством: — Спасибо, профессор Снейп. Фраза эта давалась Мелле с огромным трудом, равно как и в те разы, когда она благодарила взрослого Северуса. Потому что являлась какой-то неестественно не колкой. Мелла всё ещё боялась пересечь черту, которая создавалась в мыслях много-много лет, и выдать себя каким-то образом. — Это было ожидаемо, — произнёс Северус без толики изумления. Мелла вздохнула, решив, что её долг, так или иначе, исполнен. Она прочистила горло и организованно выпрямилась, готовясь ретироваться уже окончательно. — Ну, — Мелла усердно боролась с желанием протянуть ему руку. Слишком уж противоречивым, непозволительным оно было. Ведь выполнялось по собственной инициативе Милэй, которую от любого соприкосновения с Северусом пробирал холод. И тем не менее Мелла внутренне ухмыльнулась и в заключении сказала: — Процесс приготовления зелья я записала. Могу поделиться. И протянула-таки руку, не совладав с собой. Меллу озарило само постижение всей надобности сделать это. Хотелось попрощаться со Снейпом на более-менее хорошей ноте. — Я переживу отсутствие ваших заметок, — ответил Северус, будучи скрытно уязвлённым. — Надеюсь, в следующем году не выдастся причин, по которым вы разнесёте подземелье, — он с неким любопытством посмотрел на вытянутую руку, а потом и на Меллу. — Прошу извинить меня заранее, — съязвила она, но слишком беззлобным тоном, предполагая разочарование в собственных действиях. Но в этот раз предположения не оправдались, потому что Северус ответил на рукопожатие, пусть и очень запоздало. На Меллу вновь ополчились мурашки. Весь год она потратила на настрой зрительного контакта со Снейпом, но к некоторым касаниям привыкнуть так и не сумела. Мелле порой казалось, что давно уже зажившие порезы всё ещё раскалены до предела. Помимо мурашек Меллу продолжал окутывать холод. Из-за того, что она прекрасно помнила, что давным-давно рукопожатие, положившее начало её с Северусом знакомству, было осуществлено почти так же: являлось некрепким, больше даже официальным, не предполагающим ничего важного… Ныне любое проявление Северуса донельзя неоднозначно отражалось на его коллеге. — Что ж, — Мелла, постаравшись прогнать хрипотцу из горла, резко замолчала, но вскоре заставила себя продолжить говорить, чтобы не вызывать никаких подозрений: — До следующего года, профессор Снейп. Северус промолчал, заменив ответ серьёзным кивком. Мелла кивнула в ответ и почти сразу поспешила к выходу из поезда, размышляя о том, что Снейп во многом прав. В том, что она подменяет истинные эмоции чем-то совершенно другим. Не только тем, о чём говорил Северус. Но и поступками, что были противоположны особым установкам, некой морали. Мелла перестала ощущать принадлежность к Хогвартсу, в котором провела целый год. Она вновь попала в огромный мир — страшно несправедливый, но чем-то поистине прекрасный для тех, кто умеет видеть. Мелла оказалась в окружении множества людей, в сотый раз вспоминая о том, что она не более, чем дочь Волан-де-Морта. Что никто об этом не подозревает и никому не дано подозревать. Мелла предавалась всяческим терзаниям до тех пор, пока не увидела до боли знакомую фигуру. Её наличие заставило улыбку подобраться к бледным губам. Мелла не могла поверить, что Энтони пришёл встретить её. Даже учитывая то, что он знал, когда поезд прибывает на вокзал. У Меллы из груди вырвался счастливый возглас вместе с небезызвестным ей именем, источающим самим своим звучанием энергичность, и она ускоренным шагом пошла другу навстречу, словно убегала от всего того, что пережила в этом году. Энтони, что очень удивило Меллу, держал в руках скромный букет ромашек и счастливо улыбнулся. Губы его обрели ещё большую яркость, чем обычно. Мелле иногда казалось, что Энтони их красит, хотя тот над этим её предположением только смеялся. Мелла врезалась в грудь Энтони и прижала его к себе, выпустив из рук чемодан. Мелла отчаянно зажмурилась, расположив подбородок на плече, уткнувшись носом в русые кудряшки и вдохнув знакомый аромат вишни, что исходил от них. — И тебе привет, Мелла, — усмехнулся Энтони, обняв её тоже. — Я надеялся, что ты заметишь меня раньше. Только Энтони собрался отстраниться, как Мелла стиснула его в объятиях так сильно, как только могла. Она корила себя за так называемую слабость всякий раз, стоило ей контактировать с Энтони. Ведь никогда не забывала про то, кем является. Не забывала, но была слишком, по своему мнению, жалкой, чтобы бороться в первую очередь с собой. Мелла мечтала, чтобы её родственные связи никому не навредили, чтобы хоть кого-то ей можно было обнять… Но одно с другим точно не вязалось. Энтони, как Мелла заметила, не привык обнимать кого-то в достаточной мере долго, хотя по его же рассказам родители никогда не обделяли его этим. Возможно, Энтони просто не осознавал, насколько люди в его окружении нуждаются в его обществе. — Я так скучала… — прошептала Мелла. От всего накала эмоций при иных обстоятельствах у неё вполне могли потечь слёзы. Ведь Мелла жила без объятий почти год. — Вижу, всё ещё хуже, чем я думал, — тепло улыбнулся Энтони. Мелла захотела пихнуть его в бок, но не стала, прижавшись плотнее. — Я тоже вижу, — хмыкнула Мелла, но без издёвки. Энтони, поняв, о чём она говорит, качнул головой. — Мой день рождения ведь только через две недели. — Я не смог удержаться. Не хотелось находить для подарка повод. Видишь ли, меня всегда учили, что для доставления радости значимым людям он не нужен. Цветы можно купить за бешеные деньги или нарвать на чьей-то клумбе. Волшебники способны наколдовать цветы. Цветы могут быть полевыми и самыми редкими. Но они всегда по-настоящему необыкновенны, — сказал Энтони так, как ни разу до этого не говорил. — К тому же, Мелла, отнюдь не многие удостаивались чести наблюдать за моей рыдающей физиономией. Так что, — он отстранился и вручил ромашки Мелле, которая не уставала улыбаться. На протяжении всего учебного года она почти этого не делала и навёрстывала упущенное. — Не дивись такой щедрости. Скажи лучше, как твои дела. Мелла переняла цветы и коснулась их кончиком носа, чувствуя очень лёгкий, сладкий запах. Белые нежные лепестки пощекотали щёки, и Мелла прикрыла глаза, позволяя себе насладиться мгновением. А затем вновь открыла их, встречаясь с карими глазами Энтони. «Хуже быть не может — мило беседовали со Снейпом в купе!» — вертелось на языке, но Мелла, дабы не продолжать этот разговор, ответила: — Нормально. Умирала весь год со скуки. — Ну и талант, — с иронией произнёс Энтони, недоверчиво глядя на неё. — Умирать со скуки в одном здании с огромным змеем. Даже я подобному не научился. Мелла, в легкомысленной эйфории даже позабыв о Василиске, поджала губы. — Ты читал?.. — Да, Мелла, это я умею, как ни странно. Однако в данном случае читал мой папа. Он любезно поделился со мной новостями и слухами, что гуляли по Министерству. А мама поделилась переживаниями Молли Уизли, чуть не потерявшей дочь, — Энтони выдержал паузу, вероятно, подумав о том, что миссис Тетчетт, как никто другой, могла понять всё то, что испытывала миссис Уизли. — Короче говоря, осведомлён я достаточно. Мелла знала, что Энтони устал от секретов. Что он в лучшем случае догадывается об их наличии, а в худшем до сих пор размышляет о том, почему она была нужна Волан-де-Морту, почему Мелла оказалась в ту ночь на кладбище с ребёнком Поттера на руках… К слову, о дне, когда Энтони заявился к Мелле в Нью-Йорке, они оба хранили молчание. Мелла не решилась бы признаться Энтони, что она подвергала его и его семью опасности все пятнадцать лет из-за «своего эгоизма». — Я об Астрономии, — нашлась Мелла, продолжая видеть недоверчивую усмешку в каждой морщинке румяного лица. С Энтони Мелле почти никогда не приходилось гадать, что с ним происходит. В отличие от Северуса. — А так, конечно, год немного потрепал нервы. Но всё обернулось хорошо. — Будь я на твоём месте, когда всё происходило прямо под носом, я, вероятно, без умолку трещал бы об этом, — сказал Энтони и поднял чемодан подруги, готовясь вновь взвалить на себя тяжкую ношу. — Я сама понесу, — высказала протест Мелла, проигнорировав последнее замечание. — Всё же я преподаватель, не хочу сплетен о личной жизни. Энтони неожиданно засмеялся, ввергая Меллу в замешательство. — Это не помешало тебе стиснуть меня в объятиях на виду у всех, — сказал Энтони, возвращая Мелле чемодан. — Хватка у тебя, между прочим, покрепче, чем моя. Ладно, возьму чемодан после того, как покинем вокзал. Полагаю, идти мне тоже лучше позади? — Было бы очень кстати, — с наигранной обидой ответила Мелла и стиснула чемодан в руке, протянув ромашки обратно. — Спасибо, но цветы пока пусть побудут у тебя. Пока Мелла и Энтони шли к особенному порталу, с ней то и дело прощались студенты. Она вежливо прощалась с ними в ответ, не теряя свой серьёзный образ вплоть до того момента, пока не покинула платформу «9¾». Энтони нагнал Меллу довольно скоро. Он услужливо перехватил её чемодан, вручил ей цветы и уже открыл рот, чтобы спросить о чём-то, как Мелла, остро на него посмотрев, его опередила: — Мне интересно послушать тебя. Энтони немного нахмурился. У него обнаружилось немало возражений, но он, глубокомысленно помедлив, вероятно, ненадолго опустил их. — Ну что ж, — начал Энтони невольно. — Мне-то есть, что рассказать. За эти месяцы я побывал в четырёх штатах, съездил к знакомым в Мадрид, создал кучу чертежей, самих изобретений… Совершенствовал навыки игры в теннис. Разумеется, бег никуда из моей жизни не ушёл. В Нью-Йорке бегал по утрам в Центральном парке, а в Калифорнии по побережью. Так хорошо бегать под шум прибоя по камешкам босым… Специально вставал раньше, чтобы увидеть рассвет. Он особенно прекрасно смотрится над морской водой, — Энтони предался восхищению, а затем схватился за новую мысль, непомерно ему импонирующую. — Представь, после поездки, я наконец приобрёл телефон, который можно носить в кармане, а также начал осваивать, пока только на какой-никакой теории, такую вещь, как компьютер. Столько новых впечатлений, ты бы знала, как меня воодушевляют маглы, — Энтони улыбнулся, а Мелла расслышала в его речи настоящую свободу. Духа, самовыражения, выбора… — …Они столько всего изобретают. В то время как прославленные чистокровные волшебники до сих пор используют сов в качестве средства общения. Зато успевают принизить тех, у кого «грязная кровь». Мелла, прятавшая руки в карманы, смотрела на пример своей полной противоположности с завистью, пагубность которой прекрасно осознавала. Мелла, признаться, крайне дорожила Энтони, любила его слушать, но не могла пересилить в себе желание обладать хоть чем-то из того, чем обладает он. Она винила себя за то, что отнюдь не такой хороший друг, каким Энтони был для неё сам. Мелле было доступно немало разрушительных чувств. Они порой крепчали так, что она не ведала, как им противостоять. — … Недавно друзья попросили меня посидеть с их ребёнком. Я очень не хотел этого делать и честно сказал им об этом. Друзьям отказывать порой тяжело, хотя я убеждён, что за слово «нет» в таких случаях нельзя осуждать. Но… Всё же я пошёл на уступки. И это тоже выбор, — Энтони, судя по его выражению лица, до сих пор не считал детей кем-то, вписывающимся в рамки его мира. Он усмехнулся. — Я успел увлечь этого наглеца своими творениями до того, пока тот не сломал парочку из них. А малец порывался. Полагаю, за услуги «няньки» мне следует брать деньги, слишком уж непростое это занятие, да и спрос на меня в этом у моих друзей большой. И то, далеко не у всех есть дети. — Видимо, дружба с Энтони Астером Тетчеттом — удовольствие не из дешёвых, — пробормотала Мелла, на что последовал оживлённый, искренний хохот. Энтони даже смеяться умел до крайности свободно. — Да, кстати, — он взял себя в руки, однако остаточные смешки всё также просачивались в речь. — Я запланировал поездку в Колорадо. Может, всё же согласишься поехать со мной? Мелла с сожалением опустила подбородок, сдвигая брови ближе к переносице. Отказаться Мелла собиралась по той же причине, что и всегда, выдавая её за нечто безобидное: — Я только приехала, Энтони. Не могу. Энтони предпринял попытку скрестить на груди руки, но вовремя вспомнил о чемодане в одной из них. — Ты говоришь так всегда. Путешествия замечательны, Мелла. Я временами поражаюсь тому, как велик наш мир. Неужели тебе не хотелось бы посмотреть его? Мелла с упрёком поглядела в его сторону, уже давая самой себе ответ на этот вопрос. Он, признаться, больно задевал. — У меня такое ощущение, Энтони, будто ты американец не наполовину, а целиком и полностью. Как насчёт твоего письма, где ты упомянул про то, что «жизнь — не эстафета»? — Верно, — подтвердил Энтони, несомненно, гордясь своей мудростью. — Но для меня движение — наоборот, наслаждение жизнью. Я не спешу, а живу в том ритме, в котором могу это прочувствовать. Мне не нужно гнаться за «стандартами и нормами», я и без этого замечателен, — Энтони заулыбался со всё той же теплотой и положил руку на плечи Меллы, аккуратно прижав её к себе. Мелла, которой должно было стать легче от этих «полуобъятий», наоборот, ощутила укол совести. Ведь понимала, что не может быть честной с другом. Вероятно, Мелле вообще не стоило сближаться с кем-то. В её представлении она несла лишь вред, который возник не только из-за её происхождения, но и моральных недостатков. Она была убеждена, что тот, кто презирает себя, не может любить других и быть любимым. Но Мелла не видела возможности исправить что-либо. Потому что никогда не перестанет являться дочерью Волан-де-Морта. И никогда не простит себе убийства. — Мелла, что с тобой? — в глаза Энтони, неизменно лучащиеся мягкостью, закрались искорки подозрения. Мелла помолчала, а Энтони убрал руку, видя, что Милэй направляется к тёмному переулку, из которого готовилась трансгрессировать прямо к своему дому. Сердце Меллы неприятно запульсировало в груди — это факт собственной гнусности давал о себе знать. — Извини, — прошептала Мелла, переживая великое сожаление — невозможно было изменить ровным счётом ничего. Она настроилась на трансгрессию и зажмурилась, но тут её взяли за руку. Энтони таким образом указал на свои намерения — остаться с подругой. Его прикосновение отличалось от прикосновений Северуса — ладонь Энтони всегда оставалась тёплой, она крепко, будто защищая, обволакивала собою ладонь Меллы. А Северус касался её очень легко, с присущей ему прохладой. И прохлада эта разжигала внутри профессора Астрономии настоящий пожар, который пламенел многими значениями. Она тихо вздохнула, а в голове всплыл домик на Тисовой улице, что выступал для неё в роли места жительства. Оно было хорошо освещённым и просторным для одинокой души, но так и не стало пристанищем, в которое хочется возвращаться. Мелла не раз задумывалась о переезде. Ещё и потому, что появился риск того, что она и Гарри столкнутся в внешкольное время. Мелла и Энтони, сцепившийся с нею пальцами, очутились напротив. По улице витала почти полная тишина — нарушал её только шелест листьев, звучащий, как нежный шёпот. За этот шёпот, который, ко всему прочему, сопровождало проникновенное солнце, Мелла любила лето. Она вошла в сад, а Энтони, притихший, шёл за ней поначалу безмолвно. Но стоило Мелле остановиться у двери и выудить из кармана палочку, он произнёс с пониженной интонацией: — Скажи мне, в чём дело. Пожалуйста. От прежнего задора не осталось ни следа. Мелла остолбенела на несколько секунд, а затем осторожно поднесла к замочной скважине палочку, собираясь отворить дверь. Мелла поклялась, что никто не узнает о том, кто она. Но держать это в себе становилось с каждым годом всё сложнее. — Есть ли тот… — Мелла сглотнула, боясь, что поступает неправильно. Но возникла тяга поделиться небольшим количеством сокрушений, что Мелла тащила на своих плечах слишком долго. — Кого ты ненавидишь больше всего? Энтони, видимо, был сбит с толку. Он явно не ожидал подобного вопроса и не отвечал, пока не оказался вместе с Меллой уже непосредственно в доме. Она прикрыла дверь и сняла ботинки, а Энтони медленно поставил чемодан на пол, глубоко задумавшись. — Ну… — протянул Тетчетт, немного нахмурившись снова. — Я не вижу смысла кого-либо ненавидеть. Помню, раньше испытывал ненависть к дедушке со стороны мамы, и если бы он проявлял себя каким-то образом и по сей день, то, думаю, продолжал бы испытывать. Но дед давно умер. Вместе с прошлым. А если говорить о ином претенденте… — Энтони, очевидно, было очень больно даже упоминать о «ином претенденте». И отнюдь не из-за страха. Энтони прокашлялся, но голос всё равно казался чуть охрипшим. — Я в то время не жаждал убить Волан-де-Морта. Я лишь мечтал вернуть Маргарет. И желание это никуда не делось, но главное, что оно приобрело другой характер. Я живу безусловно счастливо, однако моя душа никогда не перестанет любить Мег. А о Волан-де-Морте позаботились вместо меня другие обстоятельства. Мелла поспорила бы с тем, что обстоятельства позаботились о Волан-де-Морте окончательно, но не стала. Всё-таки, если Волан-де-Морт возродится действительно, Энтони сам всё для себя решит. Мелла кивнула в сторону маленькой кухни, приглашая его туда. Через пару минут в абсолютной тишине на столешнице появились две кружки, одна из которых была с кофе, а другая с чёрным английским чаем. Над обеими приятно клубился пар. Ромашки же Мелла пока положила на подоконник. Тот был широк настолько, что на нём она без труда могла удобно устроиться утром или вечером, наблюдая за живописным рассветом или закатом. Энтони облокотился на столешницу спиной, схватившись за кружку, но к кофе так и не приступил, терпеливо ожидая, когда же Мелла решится продолжить мысль. Мелла, постукивая по своей кружке пальцами, ещё долго сомневалась, стоит ли сообщать о своих чувствах. Но всё же собралась с духом, ведь уже обнадежила Энтони. — А я ненавижу себя, — прошептала Мелла сдавленно, думая, что не будь сами её деяния скрыты по столь оправданным причинам, о них можно было бы поведать кому-то. Даже, возможно, Северусу. В параллельной вселенной. «Я уже давно никто для него. И всегда буду никем», — остудила себя Мелла. Ей приходилось сталкиваться с прошлым и долгие годы бороться с ним. Но прошлого не изменить, и Мелла изрядно старалась вбить себе это в голову, но не усвоила урок так, как подобает. Таким ошеломлённым Мелла, кажется, Энтони ещё не видела. Он даже фыркнул, с течением секунд обретая и негодование. — По-моему, ты с ума сошла, — заключил Энтони с нервной усмешкой, вероятно, надеясь, что Мелла знатно преувеличивает. Она тяжело вздохнула, в сотый раз задаваясь вопросом, нужно ли было сообщать об этом. Энтони с настороженностью наклонил голову набок, требуя подробностей: — Почему?.. Мелла выдержала многозначительную паузу, ведь не в праве была сказать что-то большее. К тому же назрел даже какой-то интерес, как же Энтони будет развивать беседу. Он убрал вьющиеся волосы подальше от лица, открывая лоб, разглядывая каждую морщинку на лице Меллы. — У тебя нет причин, — успокаивающим тихим голосом произнёс Энтони. — Мелла, ты столько пережила… Росла в приюте, терпела издевательства в школе, даже… Стала жить дальше после смерти подруги. Мелла мысленно поправила его на «принуждала себя жить дальше». Звучала бы эта ремарка с явной горечью и беспросветностью. Энтони поставил чашку с кофе на столешницу и шагнул вперёд, положив руки Мелле на плечи. Она безнадёжно посмотрела в его глаза, ставшие для неё такими же родными, какими были глаза его сестры. — Ну это уже перебор, — с упрёком начал Энтони, недоумевая, как Мелла умудрилась докатиться до такого. — Мелла, в мире так много слабых и по-настоящему мелочных людей, которые возвышают себя до небес… Думаешь, мысли, схожие с твоими, проскальзывают им в голову? — Энтони с пренебрежительным отрицанием вздёрнул подбородок, взглядом стремясь оказать на Меллу влияние. — А ты сильная и должна любить себя за это, как ты не понимаешь. И вообще, должна в любом случае. Я лично тобой восхищён и ценю тебя, и всегда, когда тебе нужно будет напомнить о том, почему стоит относиться к себе с наибольшей любовью, я буду рядом, — у Меллы даже защипало в носу. Она весь год не слышала ничего подобного, и потому эффект от речей, что несли в себе немало поддержки, был особенно заметен. Энтони многого не знал. Не знал того, как Мелла осуждала себя за общение с ним, как она убивала людей… Он не был бы столь мягок, если бы ему открылась правда. — Разве сильный человек чувствовал бы неполноценность, наблюдая за чужой жизнью? — задала Мелла риторический вопрос. Энтони не выказал никакого отвращения, не оттолкнул её, хотя, очевидно, понял, что Мелла вполне ясно донесла, за чьей жизнью наблюдает и с кем себя сравнивает. — Ты всерьёз считаешь, что я ни разу никому не завидовал? Это чувство так же естественно, как грусть, но мне бы не хотелось, чтобы мои друзья испытывали его по отношению ко мне. Потому что зависть развивается и нужно уметь справляться с ней вовремя. Расскажи мне, чего ты желаешь, и мы вместе подумаем, как этого достичь, — Энтони добавил глубоким полушёпотом: — Мне больно слышать, что ты ненавидишь самое драгоценное, что у тебя есть. Не нужно, Мелла. Энтони был готов на многое, чтобы значимые для него люди не страдали. И Мелла только больше ощущала накал собственной слабости, сокрушений о том, что никогда не справится с ней. Ведь никогда не перестанет быть дочерью Волан-де-Морта. И Энтони оставался бессильным. Поскольку не умел воздействовать на генетику, не умел переписывать прошлое. Она беззащитно упала в его лёгкие объятия. Энтони с тем же успокоением, с каким звучал его голос, погладил её по спине, забравшись носом, как и Мелла на Кинг-Кросс, в светлые волосы. — То, что мне нужно, получить невозможно. Поверь мне, даже пытаться нет смысла, — шепнула Мелла, содрогнувшись при воспоминаниях о минувшем годе и о периодах своей жизни в целом. Нервы пребывали не то что в расшатанном состоянии — они словно полностью уничтожились. — Такого просто не… — начал Энтони, но Мелла прервала его: — Прошу, просто поверь. Мелла осознавала, что несправедлива. Что Энтони хотел как лучше. Но её полномочия ограничивались несколькими заявлениями и этими объятиями посреди практически пустой, скудно обставленной кухни. То, в чём Мелла нуждалась — элементарный покой — никто не обеспечил бы ей, а уж тем более она сама. Нередко Мелла задумывалась о том, что покой подступил бы ближе, если бы она услышала от Северуса: «Я тебя прощаю». «Но этому не бывать», — говорила себе Мелла всякий раз, когда эта абсурдная в её случае фраза звучала в голове. Мелла давно смирилась с тем, что картинку, которая предстала перед ней в зеркале Еиналеж, ей не воплотить в действительность. Мелла расспрашивала о свойствах зеркала Дамблдора. Тот сказал лишь одно: «— В него никто не должен смотреть, Мелла. Это зеркало показывает самые потаенные и мощные желания. И чаще всего они неисполнимы. Но стоит создаться иллюзии, которая это опровергает, и человек способен потерять связь с реальным миром, сидеть у зеркала часами, позабыть, что жизнь невозможна без потерь и горести. Просто нужно помнить, что, даже после самой разрушительной печали, свет обязательно забрезжит вновь». В руках Мелла держала весы — стабильность, спокойствие, равновесие. А Северус, взрослый и изменившийся…улыбался. И нежно обнимал её сзади. Мелла не представляла себе улыбки на серьёзном и непроницаемом лице Северуса ныне. Но зеркало показывало её по-настоящему волшебной, даже немыслимой. Однако Мелла уже не питала чаяний. Потому что зеркало с тем же успехом могло выдавать за правду то, что Маргарет жива. Мелла даже в нежных объятиях Энтони не переставала думать о своём поступке. Он волновал её всё сильнее с каждым днём, отнимая и сон, и благополучие.