Свет моих звезд

      «Лондонские улицы, окрашенные непроглядной серостью, мелькали по сторонам. Свет фонарей был настолько тусклый, что сливался с царящей вокруг темнотой чуть ли не полностью. Ливень, представляющий собой сплошную стену, только сильнее ухудшал видимость.        Девушка, облачённая в длинный плащ тёмно-зелёного цвета, неслась по сырой брусчатке, крепко прижимая к себе укутанного в плотную ткань новорождённого ребёнка. Тот громко кричал, сотрясая воплями находящиеся поблизости жилые дома.        Голова девушки была скрыта под капюшоном, и, несмотря на то, что большая часть светлых волос пряталась под ним, несколько прядей, вымокших под дождём, всё же обрамляли бледное, исхудавшее лицо.        На нём виднелся лишь ужас, который и заставлял Мередит бежать всё быстрее и быстрее. Она не позволяла себе остановиться, пусть и непрестанно задыхалась. В приоритете у неё явно стояло не собственное здоровье.        Когда Мередит преодолела несколько улиц, еле держась на ногах, наконец-то показалось здание, источающее настоящую безрадостность. В ней вынуждены были жить тысячи детей-беспризорников.        Из изумрудных глаз Мередит текли слёзы сильнейшего отчаяния, но она, видимо, предпочитала не отвлекаться на них. Вероятно, потому, что времени оставалось крайне мало. Да и цель была почти достигнута.       Дождь, будто желающий погубить Мередит, не собирался заканчиваться. Он только яростнее поливал, и ей удалось укрыться от него только под старым навесом, что расположился над дверью, ведущей в приют миссис Розмари. Об этом свидетельствовала медная табличка.       Мередит забарабанила в дверь свободной рукой со всей оставшейся силой. Секунды шли для измученной девушки крайне медленно, будто приближали её конец.        Мередит под их влиянием ещё заметнее угасала. Глаза, наполненные слезами, источали не юношескую любовь к жизни, а страдания, что были схожи с теми, какими изнуряют себя одинокие старики, задумываясь о прошлых поступках.        Мередит, которой, судя по всему, уже нечего было терять, склонилась над дочерью, непрестанно всхлипывающей и взывающей к ней, и осторожно, будто даже боясь навредить, коснулась её лба холодными потрескавшимися губами».        Мелла открыла глаза, глядя в ту же точку, в которую глядела до того момента, как закрыла их: впереди располагалась маленькая клумба, которую украшали дивные пионы. Они тянулись нежно-розовыми лепестками к голубому небу и солнцу, представлялись жизнерадостными и даже улыбчивыми. Мелле нередко приходилось задумываться, что множество вещей, казалось бы, неспособных улыбаться, тем не менее, дарят всему окружающему миру нечто, очень схожее с улыбкой.        Мелле, несмотря на все усилия определённых лиц, так и не удалось понять своё отношение к «персональному дню». Каждый год четырнадцатого июля Мелла наблюдала совершенно разные торты, которые представляли её вниманию мистер или миссис Тетчетт. Свечи, так же, как и когда-то, приковывали взгляд Меллы, являясь символом некой надежды, что так недоставало дочери Волан-де-Морта.         С одной стороны, четырнадцатое июля стало для неё поводом встретиться со значимыми людьми лишний раз, а с другой… Нередко в этот день Мелле приходили в голову различные мрачные мысли. И посещали сны.       Одним их таких снов являлся тот, что Мелла вспомнила сейчас. Он снился ей ещё несколько раз до этого.       Она не верила тому, что видела — сны всё же способны искажать и приукрашивать действительность — но нередко делилась ими с Дамблдором. Он не скупился на догадки и открытия.       К примеру, однажды Дамблдор предположил, что Мередит приняла решение отдать Меллу на чужое попечительство после того, как обнаружила мужа мёртвым от рук Волан-де-Морта. И поспешила унести дочь туда, где она, хотя бы временно, будет оставаться в безопасности.       Мелла после пробуждения, как и несколько раз до этого, ощутила прикосновение губ к своему лбу, вновь посчитав, что эту деталь добавила в сновидение фантазия.        Мелла давно, уже очень давно не нуждалась в родителях. Попросту потому, что не зависела от них вообще, а уж тем более в своём-то возрасте. Судьба не позволила ей даже привязаться к тем, кто подарил ей жизнь.        В детстве Мелле в тягость было думать об этом, знать, что у детей, живущих за пределами приюта, есть рядом некто очень важный. Сейчас же Мелла лишь изредка задумывалась о том, что произошло ещё до её рождения. Отсутствие родственников она приняла ещё во время учебы в Хогвартсе.        Ещё один факт, касающийся дня рождения — это воспоминания Меллы о времяпрепровождении с Северусом. Она чувствовала в воздухе сладкий аромат персиков и горячего шоколада, ощущала на своих плечах лёгкие руки, ласково обнимающие её… И всё в определённый день.       Мелла не знала, кому повезло меньше: ей, всё помнящей и изнуряющей себя из-за этого, или Северусу, лишившемуся по её милости памяти и потерявшему верное представление об этом неоднозначном периоде — подростковом.        Мелла помнила, что в доме Тетчеттов, помимо прочих его ценностей, хранится и образ Северуса пятнадцатилетней давности. Она всё это время не решалась вернуться к портрету Северуса: причиной этому послужила всё та же одержимость пагубностью собственных деяний. Но теперь, когда Мелла прожила бок о бок с Северусом весь учебный год, она могла поручиться, что глядеть на портрет и вполовину не такая сложная задача, как смотреть в глаза взрослого Снейпа.        Спонтанная идея, появившаяся в голове, побудила Меллу направиться к веранде, чтобы пройти через неё непосредственно в сам дом. Пришлось оставить пионы на совесть тёплого ветра, колыхающего их и будто бы убаюкивающего.        Мелла взошла на веранду, а затем и в сам дом через стеклянную дверь, испытывая неловкость, так как на собственном празднике отлучилась ради разглядывания цветов вместо того, чтобы поспособствовать уборке со стола, пусть и не совсем по собственной инициативе:       «— Мелла, неужели ты собираешься в свой день рождения мыть посуду?» — заявила миссис Тетчетт с безобидным укором на её предложение помощи. Мелла исчерпала все аргументы, которые применяла вот уже на протяжении многих лет, и потому, сдавшись, сообщила, что выйдет в сад.       А теперь она вернулась снова, но, признаться, уже с конкретной целью.       Уборка со стола и приготовление новой «партии» чая шли полным ходом. Переносом посуды на кухню, а заодно и чаем, занимался Энтони. Он был особенно воодушевлён сегодня, будто отмечал собственный день рождения.       — Как тебе пионы? — спросил Энтони, хотя не сажал их самолично. Он, конечно, говорил, что не питает особенных чувств к цветам, но посчитал нужным осведомиться о мнении подруги.        — Очень красивы, — ответила Мелла, не слишком заботясь о подборе слов. Всю её голову сейчас занимали бесконечные мысли. Милэй потянулась к чайнику, что Энтони держал в руках, но Тетчетт лишь покачал головой и выдал то, что напомнило Мелле о словах его матери:       — Мелла, ты весь год работала, я хотел бы, чтобы ты нормально отдохнула хотя бы в этот день.       Мелла фыркнула, не считая, что любая мелочь способна её затруднить.       — Не думаю, что ты вёл бы себя соответствующе.        Энтони ухмыльнулся, очевидно, сообщая, насколько он — другое дело. И продолжил невозмутимо разливать чай по чашкам.       Мелла с раздражением вздохнула, замечая, что её упрямство иногда несравнимо по силе с упрямством других. Её это не обижало, но вселяло негодование.       Мелла, решив ненадолго оставить Энтони наедине с его неиссякаемым ехидством, прошла на кухню, чтобы, проявив тактичность, исполнить своё желание, которое возникло на основе контраста настоящего с прошлым.       На кухне гремела посуда и слышались бодрые голоса, что стали для Меллы чуть ли не символом этого дома.        Мистер и миссис Тетчетт вместе мыли посуду, бурно обсуждая всё, что только можно, и весело смеясь. Мелла плохо представляла себе, чтобы кто-либо, занимаясь столь унылым занятием, как бытовые дела, мог пребывать в таком настроении.       Мистер и миссис Тетчетт, естественно, несколько изменились за много лет. Проявились морщинки в уголках глаз и губ, а вьющиеся волосы мистера Тетчетта даже тронула седина, которую тот крайне не выносил и чаще всего скрывал заклинаниями.        На предплечьях миссис Тетчетт венки стали ярче, и руки казались более худыми в целом. Но даже несмотря на то, что мистер и миссис Тетчетт с течением лет приближались к пожилому возрасту, Мелла по-прежнему считала, что им до этого периода ещё очень далеко. Они так же светились энергией.       — …И всё по старому сценарию: «Мистер Тетчетт, я видел несколько ваших картин, что думаете насчёт того, чтобы изобразить меня?» — мистер Тетчетт засмеялся так, будто услышал самую большую глупость в своей жизни. Клэрети, заразившись от него смехом, произнесла:       — Но ты же говорил, что Фадж смотрелся бы на холсте лучше, чем предыдущий министр, — она улыбнулась, посмотрев в сторону мужа. Он лишь добродушно хмыкнул, тщательно вымывая салатницу, и, повернувшись к миссис Тетчетт, вернул ей столь же мягкую улыбку.       — Мне иногда кажется, что невозможно вложить эмоции в портреты таких личностей, как министры, — ответил мистер Тетчетт, а затем мотнул головой: — Нет уж, лучше я с радостью напишу тебя в двухсотый раз. И помогу тебе с посудой, конечно же.        Миссис Тетчетт заулыбалась теперь уже несколько смущённо и подарила мужу нежный поцелуй. Через несколько секунд послышался новый совместный смех, оснащающий дом, где Мелла провела немало своего времени, чем-то неповторимым, индивидуальным.        Мелла, стоящая в дверях, вслушалась в чужую радость и беззаботность, понимая, насколько тяжело было вернуть их сюда, в пристанище, которое душа самостоятельно выбрала. Ведь для Меллы не было секретом, как ранит смерть, и потому Милэй догадывалась, что мистер и миссис Тетчетт до сих пор отчаянно ждут, когда на волшебной панели появится имя «Дейзи».       Каждая комната и каждое помещение пропитались этим ожиданием, неспособным оправдаться. Мелле становилось даже больно от этого.       Ведь родители никогда не выселят из памяти дочь, несмотря на присутствие любимого сына. А тот также поддавался сокрушению, пусть скрытно, так, чтобы не тревожить наиболее опасную рану.        Мелла робко прочистила горло, указывая на своё присутствие. Мистер и миссис Тетчетт отвлеклись от бытовых дел, участливо повернувшись в сторону Милэй, пришествие которой доселе попросту не услышали благодаря множествам источников шума. А на кухне их существовало достаточно.        Миссис Тетчетт немного наклонила голову, задавая вопрос. Мелла поняла, что испытывает нечто, похожее на пережитое когда-то. Ей внезапно стало неловко думать о Северусе.       Она молчала, вдруг забыв, что собиралась сказать. Её желание стало восприниматься ею как нечто сумасбродное и явно не несущее ничего хорошего непосредственно после его исполнения.       — Мелла? — в непонимании спросила миссис Тетчетт, внимательно глядя на неё. Возможно, она тоже заговорила бы о пионах, если бы Мелла не обрела должную решительность в считанные секунды:       — Я хотела бы попросить… — Мелла сглотнула, думая, сильно ли портрет молодого Снейпа сыграет на её порой слишком разнообразных чувствах. — Могу я взглянуть на портрет… Северуса?       Имя это не срывалось с языка Меллы настолько давно, что ей было тяжело даже выговорить его. Оно ещё долго звучало в голове, не давая ей покоя.        На кухне повисло молчание. Мистер и миссис Тетчетт, скорее, даже по привычке, переглянулись, пытаясь понять, почему же услышали это несколько позабытое имя спустя столько лет, и стремясь отыскать ответ на этот вопрос друг у друга.        Мелла и сама не понимала окончательно, зачем ей понадобился портрет. О его существовании она замечательно помнила, но что-то внутри слабо препятствовало очередному прикосновению к былому.        Первым опомнился сам создатель портрета:       — Да, — несколько запоздало ответил мистер Тетчетт. — Да, разумеется, — повторил он, пребывая в таком удивлении, что ещё на какое-то время задержал салатницу в руках. Однако улыбнулся, видимо, воспроизводя в мыслях собственный рисунок и преисполняясь воспоминаниями. — До сих пор думаю, что Северус был замечательной натурой. До крайности нетерпеливой, но замечательной. Столько эмоций в каждой чёрточке лица, столько жизни в глазах… Вся жизнь и все эмоции на редкость гармонично сочетались между собой. Если бы я только знал, что с ним стало, я обязательно извинился бы за то, что изобразил душу Северуса так безыскусно, — улыбка превратилась в грустную. Вероятно, будь Снейп наделён эмоциями и жизнью так же, как когда-то, мистер Тетчетт только посмеялся бы над тем, что его мнение относительно своих художественных творений меняется каждые пятнадцать лет. Но сейчас даже ему стало несколько тоскливо.        А Мелла была подавлена долгие-долгие годы. И её состояние не могло сравниться с чьим-то ещё. Потому что Мелла знала молодого Северуса лучше, чем кто-либо другой. И знала, что происходит с Северусом ныне.        Контрасты, столь разительные и яркие, тяготили душу. Ведь когда видится более отчуждённая, «тёмная» сторона, внутренне невольно обращаешься к той, что привык считать «светлой».       Однако ничто не изменится. С этим Мелла не готова была спорить.       — Портрет наверху, Мелла, — добавила миссис Тетчетт, и голос её превратился в несколько заворожённый и поникший. Потому что «наверху» в данном случае означало «в комнате Маргарет».       — Хорошо, — ответила Мелла, даже не зная, как точно стоит реагировать. — Спасибо за обед, мистер и миссис Тетчетт, было очень вкусно.        Они переглянулись вновь, но уже с задором, видимо, решив, что сегодняшнее кулинарное состязание завершилось ничьей.        А Мелла покинула кухню с неким камнем на сердце.        Она знала, что комната подруги стала запасным хранилищем для некоторых рисунков, созданных на холсте. Хотя мебель и какие-то вещи там оставались нетронутыми — будто Маргарет лишь ушла на непродолжительный срок и обязательно вернётся.        Мелла кивнула самой себе, решив, что успеет наглядеться на Северуса, пока Энтони со всем профессионализмом будет готовить чай.        Она вышла в коридор, на секунду остановившись напротив панели. На ней ничего не значилось, как и ожидалось.       Мелла вздохнула и начала шествие наверх по лестнице, отягощая себя различными переживаниями. В бывшие покои Маргарет она не заходила уже достаточно давно.       Позади оставалась одна ступень за другой. Мелла, чувствуя, что она всё ближе к молодому Северусу, волновалась не меньше, чем если бы встретилась со взрослым Снейпом лицом к лицу.        Мелла совсем скоро оказалась в намеченном месте. Лёгкий ветерок колыхал такие же лёгкие занавески, занося в комнату свежий воздух.       Кровать Маргарет оставалась в углу комнаты. Шкаф, из которого когда-то вылез Энтони, являя свою вечно улыбающуюся персону шестнадцатилетней Мелле, также располагался у центральной стены. Бежевый ковёр, застилавший небольшую часть пола, продолжал дарить комнате уют.        Но уют дарил не только он: в комнате появилось немалое количество произведений искусства.       Мелла догадывалась, что это — картины прошлых лет. Здесь присутствовали многочисленные портреты Клэрети, выполненные в совершенно разных цветовых гаммах и с индивидуальной идеей. Цвета в большинстве своём являлись тёплыми, так как в её портреты были заложены именно тёплые чувства. Но холодные оттенки присутствовали тоже, видимо, чтобы не создавалось ощущение однообразия. И всё сосуществовало друг с другом подобающим образом.        Но самым видимым достоянием нового помещения для плодов творчества оказался пейзаж. Холст для него был выбран особенно большой, чтобы каждый, кто пожелал бы взглянуть на него, мог рассмотреть все объекты, каждый мазок краски.        Пейзаж демонстрировал протяжённое поле, а вдали, в окружении свободы летнего дня, высился миловидный домик. Трава, зелёная и насыщенная солнцем, пусть и была достаточно густой, совсем не прятала разноцветные шапочки нежных маргариток, а, наоборот, делала их более выраженными. Среди них виднелись светло-розовые, красные, белые, а отдельные маргаритки содержали в себе несколько цветов сразу… Однако во всем цветочном многообразии преобладали голубые лепестки.        Мелла считала, что обстановке на картине вполне мог подходить закат. Но мистер Тетчетт, когда завершил её, заявил, что маргаритки должен заливать яркий свет. Потому что Маргарет в душе отца всегда оставалась живой.        Вероятно, при написании пейзажа он не единожды ронял слезу.       Мелла, немного постояв посередине комнаты в попытках побороть множество тоскливых размышлений, всё же направилась в её недры.       Различных рисунков имелось несчётное количество. Мелла отыскала вдобавок ещё и парочку изображений совершенно незнакомых ей людей, которые, видимо, не захотели оставлять портреты себе, как делали обычно все те, кого мистер Тетчетт рисовал.       Рисунки, даже если не хранили в себе человеческие души, определённо, имели значение, пусть и не самое очевидное.        Мелла долго пыталась найти портрет Северуса. Пускай это оказалось нелёгким занятием, упорство помогло ей достичь желаемого.       Нужный холст предстал перед ней после десяти минут поисков. Он немного покрылся пылью, и Мелла бережно сдула её, как сдувала с фотографии Маргарет когда-то.        Руки, в которых находился портрет, безостановочно дрожали. Мелла вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, но осуществить задуманное было крайне тяжело.        Ведь прямо на Меллу с картины смотрел Северус, естественно улыбающийся и молодой.       Она замерла, с поражением рассматривая его. Мелла не верила, что видит его таким снова.       Краски чуть потускнели под натиском времени, но как нельзя лучше передавали прошлого Северуса.        Подбородок, в то время достаточно острый, был немного вздёрнут, а скулы являлись выраженными. Именно такими, какими Мелла их помнила. Лицо сохраняло бледность, но её сгладили определённые художественные махинации, применённые для того, чтобы не делать на ней явный акцент. Бледность стала казаться более смягчённой за счёт бликов, имеющих телесные цвета и прекрасно гармонирующих между собой.       Но не только чужое внимание к деталям и умения сглаживали её — с тем же успехом делала это и улыбка Северуса. Искренняя и поистине особенная.        Она являлась самым большим отличием между Северусом тогда и сейчас. Потому что сейчас Северус не улыбался вообще.       Мелла даже будто бы позабыла его улыбку. Но портрет напомнил об этом так, как Мелла желала, и одновременно так, как она боялась.        Северус улыбался весьма закрыто, но как-то… Нежно. Словно очень не хотел раскрываться, но, всё же делая это, показывал себя настоящего.       А ведь Северус из соображений вежливости отдал себя искусству, зная, что будет внутренне изнывать от скуки. Но расслабился, видя гриффиндорку, которой позволил заглянуть в своё сердце. И в итоге поспособствовал тому, что на холсте возникло нечто восхитительное.        Чёрные глаза, красоту которых не скрывали тёмные брови, живо искрились и смотрели в глаза Меллы, повзрослевшей и потрёпанной судьбой, совершенно спокойно и по-родному.        У Меллы защипало в носу. Она вспомнила всё до мельчайших подробностей. А фон позади Северуса будто перемещал в былые времена, ведь являлся смесью светлых оттенков, осуществлённой искусно и с трепетом.       Мелла коснулась немного шершавой поверхности холста и зажмурилась. Казалось, будто Милэй взаимодействовала с самим Северусом через неодушевлённый предмет. Во всяком случае, её эмоции были не менее сильными, чем если бы Снейп находился совсем рядом.        — Прости меня… — прошептала Мелла практически неслышно, сама того от себя не ожидая. И словами не передать, как тяжело ей было отвлечься от созерцания Северуса, которого так украшала юность. А он всё продолжал сидеть неподвижно, пытаясь делиться с Меллой своей былой умиротворённостью.       Совсем скоро скрипнула дверь, и Энтони, даже в какой-то степени заинтригованный, заглянул в комнату. Мелла почему-то знала, что зашёл именно он, хотя не поворачивала головы.       Вмиг время словно остановилось, и всё вокруг перестало существовать.       — Мелла, — позвал Энтони. Его голос звучал для неё приглушённо. — Ты спустишься? Чай с мелиссой и мятой готов, но он рискует остыть, пока ты… — Энтони вдруг замолчал, с удивлением глядя на портрет Северуса, расположенный на полу перед Меллой. Она нехотя оторвалась от глаз Снейпа и испытующе посмотрела на друга, задавая ему вопрос таким образом.       Энтони подошёл ближе, и губы его искривились в недоверчивой ухмылке. Он опустился рядом с Меллой и хмыкнул, вероятно, изрядно напрягая память.       — Помню, он пришёл на Рождество. Разглядывал каждую мелочь так, будто всю жизнь до этого жил под мостом, — Мелла заметила про себя, что Энтони вполне близок к правде. А затем он вопросил с впечатляющей пытливостью и несколько небрежно: — Твой бывший?        Мелла на этот раз сдерживаться не стала: пихнула его в бок, после чего Энтони звонко рассмеялся.        — С чего ты взял? — тихо спросила она.        — Ты по-прежнему уверена, что я просто неспособен заметить очевидное, — сверкающая улыбка опять полыхнула на его губах. — Это так же ясно, как и то, что мои родители давно считают тебя чуть ли не моей женой. Им просто хватает такта не говорить об этом даже мне лично. Хотя, возможно, я ошибаюсь… Они однажды предложили тебе обращаться к ним по именам. Видимо, всё же внутренне надеятся на нашу свадьбу.       Мелла, не будь она так впечатлена тем, что осмелилась притронуться к Северусу даже через его портрет, отреагировала бы более бурно на это заявление, в то же время зная, что родители Энтони не стали бы надеяться на нечто, неподтверждённое словами их сына. Они, в отличие от некоторых родителей, уже давно воспитавших своих детей или ребёнка, не считали нужным навязывать что-либо, за что Энтони, как Мелла знала, был им искренне благодарен.       Она сказала только:       — Тебе стоит поучиться такту.       Мелла не имела сил испытывать другие эмоции, помимо некоего шока и сожаления. И потому её реплики выходили сухими и отстранёнными.       От её друга это не скрылось. Но он промолчал, всерьёз задумавшись.       Мелла рассказывала ему о многом: о приставучем Локонсе и его самолюбии, о студентах и их особенностях… Да и, если не брать во внимание конкретно прошлый год, о своём детстве в стенах приюта и довольно безрадостном пребывании в школе среди издёвок и избиений. Но о некоторых вещах, как Мелла считала, просто не стоило сообщать.       Она задумалась следом за Энтони: ей вдруг захотелось забрать портрет Северуса к себе домой. 

***

      Лето прошло так быстро, что Мелла не успела насладиться им полностью. Дни сменяли ночи, ночи дни, и в этом круговороте она только и делала, что пыталась ужиться вместе с тяжкими мыслями. Мелла каждое утро зачёркивала в календаре по одной клеточке, отсчитывая дни до того момента, когда она снова увидит Северуса Снейпа.        Браслет, имеющий форму змеи, постоянно находился в руках Меллы. Так же, как и портрет Северуса, который она всё же забрала с собой.        Мелла могла глядеть на него часами, не отрываясь. Ей было неведомо, почему именно, но имелись некоторые догадки, пускай совсем неутешительные.       Тетчеттов Мелла больше не навещала за летнее время. Энтони ещё несколько раз уговаривал её поехать с ним, но Мелла оставалась непреклонной. Пришлось ему ехать в Колорадо почти в одиночестве: наверняка его сопровождали лишь усиленные раздумья.       А Мелла с недавнего времени озадачилась ещё и судьбой Сириуса Блэка, который, судя по статьям «Ежедневного пророка», сбежал из Азкабана.        Мелла, признаться, до этой новости не шибко беспокоилась о Сириусе, так как у неё накопилось множество своих переживаний относительно себя же. Но после того, как о величайшем побеге стали сообщать чуть ли не все источники, окружила себя подозрениями.       Мелла не знала, действительно ли Сириус предал Поттеров, действительно ли он был способен на подобное… В школьные годы Сириус демонстрировал не слишком примерное поведение, да и не скупился на издёвки в адрес Северуса, но не создавал впечатление предателя.        Хотя Энтони, неспособный на какое-либо крупное злодейство, когда-то сдал местоположение Меллы Волан-де-Морту, но, в отличие от того, что писали про Сириуса, имел на это причины, не основанные на страхе за собственную жизнь. Потому Мелла не питала ненависти к Энтони, отстрочившему её «пленение» в мэноре, а вот к Блэку, с которым всё было не совсем понятно, нежданно-негаданно зарождалось отвращение.       Мелла в этот раз явилась на Кингс-Кросс одна, вспоминая прощальную порцию объятий, что получила от друга. Мелла пообещала себе сохранять их в своём сердце как можно дольше.       Потому что нуждалась в том, чтобы хоть что-то её согревало. Учитывая, что этот год явно будет полон сюрпризов.        Хогвартс-экспресс, казалось, и не покидал платформы. Мелла всегда, находясь рядом с ним, ощущала себя несколько неопределённо: скорое прибытие в Хогвартс радовало, но вместе с тем оживляло различные опасения. Мелла, учась в школе чародейства и волшебства, заимела привычку предполагать неприятности в самом начале года.       Когда-то над ней издевались студенты. А сейчас издевалось присутствие в Хогвартсе профессора Снейпа.        Однако Мелла понадеялась, что в этом году эти пытки не будут столь безжалостными. Так как самый большой эмоциональный удар взял на себя прошлый.        Студентов на платформе скопилось просто несчетное количество. Мелла успела заметить множество первокурсников, поступивших в этом году в Хогвартс и неустанно глазеющих по сторонам, и уже знакомых ей учеников, которые, только завидев профессора, пускали в дело всю свою вежливость.       Мелле встретились и трое друзей — ей показалось, что Гарри, Рон и Гермиона стали значительно взрослее, хотя прошло всего пару месяцев. Вероятно, тем, кто приближается к подростковому возрасту, свойственен столь быстрый рост. И Мелла, работая преподавателем, всё больше убеждалась, что ей так же интересно наблюдать за изменениями своих подопечных, как и за их успехами.        Поезд издал гудок, словно поторапливая всех, находящихся на платформе: кому-то надлежало пройти в поезд, а кому-то, если точнее, родителям, предстояло отпустить детей в новое приключение, обещающее стать опасным за счёт отчаянности Сириуса Блэка. Мелла не волновалась за себя уже давным-давно, а вот за Гарри и других студентов очень даже. Ведь если всё, что говорили о Сириусе, являлось правдой, то жизни неизвестного числа волшебников находились под угрозой.       Поезд стремился обогнать само время. Он вёз Меллу в Хогвартс, приближая её к новой порции беспокойства.        Она предприняла попытку отвлечься от странных мыслей посредством газеты, на первой странице которой красовалась довольно пугающая картина: Сириус Блэк, облачённый, скорее, в лохмотья, чем в то, что можно было бы назвать «приличной одеждой», держал в руках тёмную табличку, на которой значилось: «Узник Азкабана». Волосы, по-прежнему вьющиеся, но уже не «аристократически», как и подобает знаменитым Блэкам, а крайне небрежно, сильно отрасли в сравнении со школьными временами. Морщины прокрались на некогда очень красивое лицо, а черты значительно омрачились. У Сириуса даже отрасли усы.       Но, главное, Меллу обескураживал его взгляд: вместо азарта и некой несерьёзной издёвки в нём будто бы горело безумие.        Мелла даже не знала, как относилась к Сириусу. Дамблдор всегда отзывался о нём неоднозначно, ведь привык сомневаться в том, что говорит большинство. А Мелла в свою очередь прислушивалась к его мнению.        Её заботило лишь то, чтобы Гарри и другие студенты добрались летом до Кингс-Кросс в целости и сохранности.        Часы, наполненные тягостными размышлениями, тянулись очень медленно. Меллу иногда порядком раздражало, что она способна увлечься различного рода терзаниями до абсурдности надолго.        Они знатно дезориентировали. Может быть, если бы не данное обстоятельство, Мелла и раньше заметила бы, что в поезде очень похолодало. На улице уже в это время сгущались сумерки.       Мелла ощутила холод только тогда, когда уткнулась лбом в окно, внезапно оледеневшее. Она сразу отпрянула, озадаченно вглядываясь в столь же ледяные узоры, нарисованные на стекле в одночасье кем-то таинственным.        «Для морозов сейчас рановато», — решила Мелла, напрягшись.        Поезд резко остановился, и это удивило её по-настоящему. Потому что Хогвартс-экспресс служил студентам самым надёжным средством передвижения на протяжении многих десятилетий и вдруг прекратил движение.       Свет погас, и Мелла, которая никогда до этого не испытывала страха темноты, ощутила немалую панику.       Всё сложилось так странно, что Милэй ещё несколько минут сидела совершенно неподвижно, прислушиваясь к каждому шороху.       Узоры продолжали возникать на стекле, сопровождая своё появление тихим, зловещим треском. Мелла сравнила его с тем треском, что раздавался вокруг во время её мощного эмоционального накала.       Вскоре у Меллы и на душе стало скверно, будто нечто пробралось туда и начало усиленно изъедать. Она мимолётно подумала, что это опустошение похоже на так называемый поцелуй дементора, злостным чарам которого подвергаются заключённые в Азкабане.        Мелла в следующую минуту схватилась за голову, ведь самообвинения, ранее просто колыхающиеся в ней, заносились со скоростью света. Ранящие воспоминания вспыхнули в памяти так ярко, что Меллу словно ослепило. В ушах зазвенело, а виски привычно загудели… Как и во времена властвования Волан-де-Морта.       Спонтанное бодрствование отрывков из прошлого на деле же объяснялось до боли просто: стоило лишь вглядеться в темноту, которая становилась всё более непроглядной.        Мороз кусался за щёки и лицо в целом, и Мелла, борясь с этим изо всех оставшихся сил, поднялась, потирая руками плечи, чтобы хоть немного прогнать дрожь, и приблизилась к дверям купе, вглядевшись через них в коридор.        Пара огней, которые возникли на кончиках палочек, разрезали мрак. Вероятно, это профессора или даже студенты решили выяснить, что происходит.       Мелла не захотела оставаться в стороне и подошла ещё ближе к раздвижным дверям. Милэй даже забыла, что вполне может пользоваться заклинаниями, и, применив всю свою подозрительность, поборола мурашки, чтобы достичь определённых целей.       Коридор расстилался перед Меллой, глаза которой пока не привыкли к отсутствию света. Почему-то с каждым шагом вперёд ей становилось всё хуже, подбиралось ощущение, которое Мелла окрестила «поцелуем дементора».       В некоторых купе действительно воспользовались «люмосом», а профессор Макгонагалл также вышла на общую территорию, собираясь устранить любую проблему, о чём говорил её грозный вид.       Мелла довольно быстро поняла, что не только её взволновал столь странный поворот событий.        Она шла всё быстрее, потому что благодаря многим потрясениям боялась опоздать, даже когда сама не знала, куда именно спешит.        Но в этот раз Мелла успела почти вовремя. Если бы не новые лица, появившиеся в преподавательском составе, именно она и защитила бы сидящих в купе от неожиданной напасти, возникновение которой Мелла позже потрудилась связать с происходящим в магической Британии.       Мелла к своему недюжинному удивлению увидела дементора. Он был уже настоящим.       Можно было решить, что чёрная фигура — невидимка, наряжённая в капюшон и плащ и умеющая летать. Но на самом деле на студентов ополчилось ничто иное, как одно из темнейших и смертоносных существ. Ведь дементоры несли смерть не столько в буквальном её значении, сколько в значении гибели души.       Мелла, услышав ритм собственного сердца, ускорила шаг, желая подобраться к страшному созданию ближе. Оно уже почти скрылось в купе.       — Экспекто патронум! — воскликнула Мелла, схватившись за последний шанс.       Как сложно было в напряжённый момент возродить счастливые воспоминания. Мелла, при желании вызывать патронус, вспоминала о Рождестве на шестом курсе, о первом поцелуе с Северусом, о времени, когда счастье ещё жило.       Лису, нырнувшую в купе через несколько мгновений, затмил другой свет. Голубой и ослепительный.       Мелла не нашла времени удивляться, хотя, конечно же, будь ситуация другой, обязательно задалась бы вопросом: неужели подросток способен вызвать настолько сильный патронус?       Мелла, тут же примчавшись на место назначения, усиленно стала искать взглядом дементора, вторгшегося в поезд. Но не нашла. Патронус сумел выпроводить незваного гостя прочь.       Пока что Мелле были видны лишь неясные силуэты. Но внезапно поезд возвратил себе свет. И она поняла, кто осмелился противостоять дементору.       В купе, помимо растерянной Гермионы, испуганного Рона и Гарри, потерявшего сознание и лежащего на сиденье, находился мужчина. Мелла сразу узнала его на подсознательном уровне, но, отказываясь верить самой себе, всё равно продолжила разглядывать нового преподавателя с таким ошеломлением, что позже этого постыдилась.       Волосы мужчины являли собой небрежно-уложенное зрелище, но на вид казались шелковистыми, буроватого оттенка, в котором пряталась еле заметная проседь. Лицо, уставшее и даже изнеможённое, хранило на себе сразу заметные шрамы. Те будто бы оставили когти.        Под носом у профессора выделялись отнюдь не пышные усы.        Это сразу возвратило Меллу к фотографии Сириуса Блэка. А голубые глаза, смотрящие когда-то в её с надеждой на совместное времяпрепровождение, возвратили Милэй к Римусу Люпину.       И именно он сейчас присел напротив Гарри, который должен был прийти в себя. И безотрывно смотрел на некогда подростковую симпатию, стоящую в данную минуту в дверях купе.       — Он же очнётся? С ним всё в порядке? — вопросил Рон с таким жаром, словно Люпин входил в число колдомедиков из Мунго, знающих ответы на любые вопросы. Веснушчатое лицо гриффиндорца, обладающее временами забавной мимикой, обрело настоящее беспокойство.        Римус отвлёкся от ошалелых разглядываний Меллы, спокойно поглядев на Уизли, так, будто каждый день отгоняет дементоров.       — Стоит подождать, — заявил Римус коротко, повергаясь в те же переживания, что и он.       Гарри всё же распахнул глаза через пару минут. Поттер, ничего не соображающий, оглядел всех собравшихся вокруг с недоумением и даже неким опасением.       Гермиона с облегчением заулыбалась и в желании оказать поддержку другу взяла его за руку.       — Ты как? — участливо спросил Римус Гарри. Мелла тем временем не спешила двигаться с места, думая, что же ждёт её дальше.        Гарри не успел что-либо ответить, так как ему сразу вручили несколько кусочков шоколада.       — Съешь, полегчает, — даже с заботой сказал Люпин, внимательно разглядывая лицо мальчика, которого скоро правильнее будет называть юношей. Вероятно, в мыслях Римуса появились Джеймс и Лили Поттер, навсегда ушедшие в одну хэллоуинскую ночь.       Римус осмотрел друзей Гарри с интересом, а на Меллу бросил взор, который вновь дал ей понять, что значит «поистине поражённый».       Но пока не озвучивал всего, что крутилось у него в голове ввиду внимания со стороны.       Мелла, пока Римус занимался восстановлением сил Гарри, вдруг ощутила за спиной чьё-то присутствие и резко обернулась. За ней с привычным каменным выражением лица стоял Северус Снейп, которого Мелла не забывала летом ни на минуту.        Северус, наверное, также озадачился происходящим. Он молча наблюдал за всем собранием, стискивая в руке палочку, ведь был готов действовать.        Мелла еле-еле заставила себя отвернуться от Снейпа. Голова тут же отяжелела от осознания того, что он снова рядом, снова такой же холодный и строгий.       Профессор Макгонагалл, поведясь на поводу у беспокойства, совсем скоро тоже подошла. Всё же состояние ученика не на шутку встревожило Минерву, как и присутствие дементора в поезде.       Из транса Меллу вырвал голос Римуса, в котором звучала мягкость, пусть и несравнимая с мягкостью, звенящей в голосе Энтони:       — Я схожу к машинисту, — оповестил Люпин, вероятно, имея на деле не столь однозначные цели. Об этом сообщала некая суетливость в движениях, которую могла узнать только Мелла за счёт общения с Римусом на протяжении нескольких лет.       Макгонагалл, одобрительно кивнув, прошла в купе, заменяя тем самым новоиспечённого профессора. Ей нужно было удостовериться самолично, что Поттер в порядке.       Дверь купе прикрылась. Воцарилась полная тишина, нещадно давящая на Меллу. Она надолго уставилась на Римуса, думая лишь об одном: «Только его в моей жизни не хватало».       Мелле часто казалось, что она не имеет чувства времени: секунды могли течь для неё невероятно долго. Вот и нынешнее мгновение растянулось на часы.       Римус слабо улыбнулся и наклонил голову, вероятно, наблюдая за растерянностью Меллы. Он произнёс негромко:       — Что ж. К счастью, всё обошлось. Уважаемые профессора, я вынужден на время удалиться, — сказал Люпин с завидной безмятежностью и многозначительно, уже без неудобства, посмотрел на Милэй, а затем, осторожно взглянув на Снейпа, резким шагом направился в противоположную сторону, ускоряясь будто бы нарочно.       Меллу, естественно, донельзя впечатлило то, что она встретила бывшего сокурсника, причём немало изменившегося, спустя столько лет. Однако даже этот факт не заставил её прервать разглядывание Принца-полукровки, с враждебностью уставившегося в спину школьного врага.        Эта враждебность от Меллы не укрылась. И, даже если бы Северус не сжимал в презрении губы, она прекрасно понимала бы, что неприязнь бьёт в нём ключом.        Как же много Мелла знала, и как же мало помнил Северус…       Ей частенько становилось от этого грустно.       — Что произошло? — холодно спросил Северус, будто бы без интереса, параллельно пытаясь выселить из головы ненавистного Люпина. Мелла вспомнила, как каждую летнюю ночь, созерцая портрет, покрывалась мурашками при воспоминаниях о голосе того, кто был на нём изображен, и винила себя за всё вот уже в который раз.        — На мистера Поттера напал дементор, профессор Снейп, — выдавила Мелла, безуспешно борясь с собой: она не переставала таращиться на Северуса во все глаза. — К счастью, профессор… Люпин, — Мелла немного сморщилась, — оказался рядом.       Мелла даже пожалела, что упомянула Римуса, так как Северус, судя по его омрачившемуся лицу, явно не считал, что «к счастью» употребительно в данном случае.       — Меня больше интересует, что вы дрожите, как осиновый лист. Дементор вас настолько испугал?       Мелла остолбенела, понимая, что не сможет ничего ему ответить. Потому что сама не знала точно, почему.       Дементор, конечно же, сыграл роль, но не только он послужил причиной, по которой Мелла претерпевала дрожь. По поезду всё ещё витал холод, медленно ослабляющийся, да и нежданная встреча с Римусом, не получившая пока никакого развития… Эти несколько факторов сразу возвращали Меллу в уже знакомое ей состояние.        Чёрные глаза, поблёскивающие в темноте, способствовали этому также.        — Ну разумеется, нет, — ответила Мелла, выпрямившись и попытавшись вернуть себе собранность. — Было бы глупо бояться существа, которое можно устранить при помощи заклинания. Температура воздуха в поезде, видите ли, снизилась.       Снейп, однако, выглядел так, словно не заметил этого. Его выдержке Мелле оставалось только завидовать.       — Учитывая вашу походку, предшествующую скорый обморок, дементор вполне на вас повлиял, — возразил Северус со странными нотками в голосе, какие Мелла, по правде говоря, уже слышала в прошлом году.        Повисло молчание. Мелла чувствовала свою противную уязвимость всё лучше. Пусть Северус знал о коллеге далеко не всё, но, тем не менее, предостаточно, чтобы делать определённые выводы о её самочувствии.       Хорошо, что свет вернулся в поезд, ведь иначе какая-никакая надежда на лучшее и вовсе потонула бы в потёмках. 

***

      Хогвартс приветливо встретил учеников и профессоров, сияя куполами башен и наполняя сердце духом волшебства. По крайней мере, очень старался сделать это, ведь стоило наверстать упущенное после всех событий прошлого года, когда Хогвартс находился на грани закрытия.        Мелла, важно шествуя по коридору школы к Большому залу, мучилась от тревоги, источники которой оставались для неё не совсем ясны.        Возможно, дела обстояли в том, что Мелла и Римус так и не приступили к тому, что можно назвать разговором. Римус точно будет на торжественном ужине, и Мелла морально настраивала себя на некоторые вопросы.       На неё до сих пор действовал взгляд Северуса, запечатлевшийся на ней ещё в поезде. Мыслей о нём возникло столько, что Мелла даже предалась некому негодованию. Она по-прежнему силилась определить, правильно ли сделала, что забрала портрет домой.       Да и происходящее в Британии не давало покоя. Дементор вряд ли настолько отдалился бы от Азкабана по собственной прихоти, а значит, существовала конкретная цель его нахождения рядом со студентами. А именно — Сириус Блэк, оказавшийся на свободе.       Гарри после того, как потерял сознание, казался Мелле до крайности отстранённым от всего мира, и она ощущала волнение за мальчишку, которого спасла много лет назад из полуразрушенного дома Поттеров. Мелла всё ещё помнила, что вынудило её согласиться на работу в Хогвартсе. Но уже не относилась к ней, как к изнурительной каторге.        Студенты, будучи такими разными, доставляли Мелле множество эмоций. Ей нравилось смотреть на то, как её подопечные растут и меняются, как развиваются и пытаются найти себя в окружении такого большого количества противоречий.       Мелла и другие профессора уже уселись на свои места в Большом зале, готовясь услышать новые вердикты распределяющей шляпы относительно принадлежности первокурсников к тому или иному факультету, а также напутственные речи Дамблдора, который изменять своим традициям вряд ли собирался.       Мелла и Римус сидели рядом, но не смотрели друг на друга. Они оба сосредоточились на студентах, прибывающих в зал в несколько подавленном настроении после известия о нападении дементора на Гарри, и явно были увлечены каждый своими проблемами. Подавлены были все, кроме, конечно, слизеринцев, находивших обморок Гарри чем-то несоизмеримо забавным.       Дамблдор не заставил себя долго ждать: он красноречиво поприветствовал студентов, представив нового профессора ЗОТИ. Римус скромно заулыбался, когда ученики почтили его аплодисментами, и привстал с места, являя студентам свою персону во всей красе.       Хагриду в этом году, как оказалось, предстояло взять на себя должность преподавателя по уходу за магическими существами. Мелла не сомневалась, что он замечательно подходил для этой роли, так как некоторых волшебных созданий воспринимал чуть ли не за собственных детей. Возможно, Хагрид смог бы передать свою любовь тем, кого ему надлежало обучать.       Дамблдор также упомянул дементоров, прибавив, что и сам не в восторге от того факта, что они будут охранять входы в школу. Меллу не успокаивали ободряющие заявления Дамблдора о том, что нужно не забывать обращаться к свету, поскольку свет представлялся ей иногда чем-то слишком далёким и абстрактным.        Мелла, погрузившись в себя и одновременно с этим ковыряясь вилкой в пироге с патокой, услышала у себя над ухом тот ровный и негромкий голос, который рассчитывала услышать уже на протяжении долгого времени:       — Я рад встречи, Мелла.       Она повернулась к Римусу, видя, как его глаза блестят в интриге. Но плюс ко всему в них заронилась и неловкость, появившаяся благодаря расставанию на не совсем хорошей ноте.       Мелла уже давно не злилась на Римуса, ведь в её жизни появилось столько проблем, что ей оставалось только позабыть о нём. И потому она не выказала неприязни, которой у Снейпа в свою очередь скопилось хоть отбавляй: просто кивнула, показывая своё расположение, но на деле осознавая, что, не будь Люпина в Хогвартсе, ей было бы куда легче.       — Я тоже, Римус. Не ожидала встретить тебя вновь, — проронила Мелла, даже не зная, говорит ли честно. — Что побудило тебя стать профессором?       — Думаю, ты догадываешься, — уклончиво ответил он, не желая развивать эту тему, по крайней мере, сейчас, в шумном Большом зале. Мелла снова утвердительно кивнула, решив пока оставить вежливые расспросы про самочувствие Римуса.       — Ну что ж, — Мелла тяжело вздохнула, предполагая, что ей придётся помучиться теперь ещё и с воспоминаниями о том, кто разделил с ней самый первый поцелуй. — В таком случае, могу пожелать только удачи. Студенты всегда находят новые способы потрепать нервы.        — Мои нервы потрёпаны уже очень давно, — усмехнулся Люпин, пожав плечами. Мелла успела заметить, что движения его были несколько напряжёнными, скованными, будто Римуса действительно одолела ликантропия. Мелла могла себе представить, сколько всего он пережил после смерти друзей и после известия о предательстве друга. Потому что сама пережила смерть подруги, изводила себя горем и переживаниями. Римус помолчал, задумавшись, а затем всё же выдал: — Прости, что я не поздоровался там, в поезде. Посчитал, что не стоит рушить ваше с профессором Снейпом единение, — Мелла сдержалась от ироничной усмешки. — Да и к тому же… Я не знал, как следует обратиться к тебе.       Мелла удивлённо приподняла брови, но вскоре до неё дошло, что Римус имел в виду. Она усмехнулась с неким холодком, уже не сдерживаясь, так как некоторые его предположения показались ей забавными.        — Я всё ещё Милэй. И, похоже, навсегда ей останусь. Меня это не заботит, — Мелла засмотрелась теперь уже на Драко Малфоя, наверное, надеясь направить своё внимание хоть на что-то, отличное от фигур из прошлого.        — Мне ты и профессор Снейп не показались слишком дружелюбными в отношении друг друга, — произнёс Римус после долгого промедления и так, чтобы услышала только она. Мелла вздрогнула, машинально нахмурившись, даже как-то угрожающе. Она внутренне противилась любым темам, касающихся Северуса Снейпа.        — Римус, — осекла его Мелла, сжав в пальцах кубок с соком. — Поговорим потом, хорошо? — она сказала бы, что не хочет вообще обсуждать Северуса с кем-либо, да побоялась, что у профессора ЗОТИ появится ещё больше вопросов.       Люпин не выглядел недовольным или раздосадованным от того, что его так резко прервали. Он потянулся к блюдцу с несколькими плитками шоколада, которые предназначались, казалось, только ему одному, и медленно положил кусочек себе в рот, замерев на долгие мгновения.       — Хорошо. Приходи в любой день вечером, если посчитаешь нужным. Я, признаться, хотел бы поговорить с тобой, — это было последнее, что сказал Римус за весь ужин. Дальше слух Меллы, скорее всего, к её же счастью, заполняли лишь разговоры учеников и звон посуды.

***

      Мелле пришлось изрядно понервничать в первые дни работы. Первокурсники совершенно не хотели вести себя примерно, и Мелла, превозмогая ноющую боль в висках, ставшую ознаменованием подлинной усталости, вынуждена была применять меры. Она поначалу выносила предупреждение на слегка повышенных тонах, а затем молча отмечала на листе пергамента сумму снятых очков с того или иного факультета. Гриффиндорцам за счёт их неугомонности приходилось частенько слышать нравоучения и укоры профессора Макгонагалл, а слизеринцам из-за их чрезмерного злорадства приходилось ловить острые взгляды Северуса, сопровождаемые сплошными претензиями. Мелла также замечала их на себе, так как Снейп из принципа держал на неё обиду из-за убытков с его факультета.        Они не слишком много разговаривали за последнюю неделю, но пересекались несколько раз перед походом на завтрак. Мелла слышала недовольства Северуса относительно её действий, однако его слова не казались ей чересчур колкими. Вероятно, всё дело было в том, что Снейп свыкся с сосуществованием Меллы рядом. А у неё не получалось сделать это полноценно до сих пор.        Когда она находилась с ним, с ней творилось нечто, что было непохоже на все неудобства с Римусом, завязанные на прошлой жизни: Снейп не просто будил воспоминания, но и само его присутствие дарило им мрачный окрас. Мелла, как сейчас, помнила тот день, в который всё изменилось.        И по-прежнему не верила в то, что нежеланная встреча всё-таки состоялась в том году.       Иногда Мелле казалось, что судьба с самого начала играла против неё, ведь вокруг было достаточно людей, которых Мелла не могла избежать, как бы ни старалась.        В пятницу Мелла шла на завтрак, радуясь скорому концу первой учебной недели и одновременно с этим обдумывая, что ответить на предложение Римуса прийти к нему в один из вечеров. Мелла догадывалась, что Римус просто хотел поговорить с ней и немного обсудить какие-то моменты, за которые, возможно, всё ещё чувствовал вину. Милэй не прельщало, что разговора им обоим не избежать по определению, поскольку все её негативные эмоции по отношению к Люпину заметно ослабли за долгое время, и было вполне вероятно, что беседа, затяжная и, очевидно, с неведомым ранее смыслом, маячит на горизонте.        Мелла давно разучилась бояться за себя и за вещи, связанные с ней, и потому не смогла бы увильнуть от переговоров с бывшим сокурсником. Единственное, что её пугало, если говорить непосредственно о ней самой — это неверный шаг. Мелла боялась, что воспоминания начнут управлять ею полностью, и вследствие этого она совершит глупость, обличающую все тайны.        Если говорить о Северусе, Мелла заставляла себя держать рот на замке, вести себя отстранённо и самой забыть наконец о нём, но кое-какие факторы ей явно мешали. Например, то, что Снейп очень часто находился неподалёку.       Мелле иногда казалось, что она специально встаёт раньше, чтобы встретить Северуса в коридоре, хотя не могла утверждать со всей уверенностью, так как не привыкла долго спать в общем по причине вечных тревог… И тем не менее она сталкивалась со Снейпом из раза в раз, отчего ей казалось, что все это подстроено ею же.       Мелла уже не испытывала такой мандраж, видя его, так как вынуждена была научиться усмирять многие чувства, таившиеся в душе. Потому что Северус по воле судьбы вдруг восстал из пепла сгоревшего прошлого.        Однако немалое волнение уходить не собиралось, напоминая Мелле о нескладном, худощавом слизеринце, уснувшим под ивой и потерявшим часть своего сознания. Может, и не слишком большую, но, как думала Мелла, немаловажную.        Она поравнялась с Северусом, встречая, как и всегда, его полную непоколебимость. В этот раз её можно было охарактеризовать как мрачноватую.       — Доброе утро, профессор Снейп, — проронила Мелла несколько бесцветным голосом, засмотревшись куда-то вдаль. Она не ожидала услышать ответ, однако он прозвучал, и в него Северус добавил толику сарказма:       — Для вас не каждое утро доброе, не так ли?       Мелла фыркнула, подумав, что он мог бы просто поздороваться тоже. Но, с другой стороны, Снейп не был бы Снейпом, если бы не придумал чего-то «поизысканнее».       — Как и для вас, — пробормотала Мелла, меря шагами пол. Она раздражённо вздохнула и вскинула подбородок, решив, что к такому настроению Северуса мало-помалу привыкла. Пускай оно тяготило и контрастировало с его особенной улыбкой в прошлом.       — Первые пары по Зельеварению перенесены. Так что в данном случае вы ошибаетесь, — ответил Северус, вероятно, надеясь обрести тишину и покой хотя бы при походе на завтрак. Мелла, признаться, испытала удивление, поскольку помнила, что в том году Северус поступил так же.        — По какой причине они перенесены? — поинтересовалась она, на самом деле, догадываясь, по какой именно. Тёмная бровь тут же изогнулась в неком осуждении, и через секунду Северус соизволил даже частично озвучить его:        — Некоторые компоненты можно раздобыть только ранней осенью, в это время. Благодаря вам мне предстоит собирать их в гораздо большем количестве.       Мелла уставилась на него с таким же осуждением, однако ощутила неприятный укол совести. Не потребовалось долгих минут, чтобы понять, о чём идёт речь.       — Вы всё ещё это припоминаете?        — Сомневаюсь, что вам приходилось собирать компоненты хоть раз в жизни. Тогда, может быть, вы поняли бы, насколько это нелёгкое занятие, — баритон вдруг оледенел. Меллу это задело ещё больше, и так знакомый ей стыд за собственные поступки подобрался уже вплотную. Она временно потеряла способность отпускать колкости, вспомнив тот позорный погром, из-за которого Снейп был вынужден терпеть Меллу всю ночь.       — Я могла бы заменить вас на уроках, — выдвинула Мелла свою кандидатуру ради того, чтобы искупить вину целиком и полностью. Северус же от этой затеи, видимо, пребывал в ещё меньшем восторге, чем если бы Мелла разнесла подземелье снова.       — Я уже говорил, что ни один мой флакон больше не пострадает, — резко оборвал её Северус.        Воцарилось молчание. Мелла и Северус свернули за угол, каждый увлёкшись чем-то своим. Она не знала, о чём он думает, но прекрасно предполагала, как и всегда, и от всяких предположений, связанных с ним, ей нередко становилось горько.       Мелла поджала губы. На языке вертелась одна фраза, которая, если бы Северус не возражал, смогла бы избавить Милэй от маленького груза, что она несла на сердце вместе с огромной глыбой вины за убийства и метки.        Мелла сомневалась, что Северус согласился бы на лишнее времяпрепровождение с ней, но знала: пока он сердится на неё за то событие, она просто не оставит себя в покое.        И потому сказала тихо:       — Тогда я схожу с вами. Астрономию всё равно не ставят рано утром.       Снейп одним взглядом дал ей понять, что пойдёт на всё, лишь бы её разубедить. Но Мелла решила оставаться непреклонной. Потому что стремилась пойти с Северусом не только из-за чувства долга, так часто определяющего её решения.        — Я в состоянии справиться сам, — выдал Северус излюбленную отговорку. Мелла укуталась в мантию, приняв неожиданно строгий вид.       — И потому попрекнули меня тем, что произошло?       — Вероятно, очень зря, — коротко произнёс Северус, слегка нахмурившись. Мелла захотела бы важно кивнуть в ином случае, но собственные раздумья поглотили её так, что она не сделала этого.        — Да, зря, — произнесла Мелла отстранённо. Она поглядела себе под ноги, добавив ещё тише: — Раз уж вам так дорого ваше подземелье, мне не составит труда возместить потери. После завтрака я буду готова к походу в Запретный лес.        В чёрных глазах Северуса собралось негодование. Он выпрямился, от чего стал казаться ещё выше, и Мелла буквально прочитала в его взоре всё то, о чём он думал. А это, надо сказать, было редкостью.        — Ваше упрямство ничем не искоренить, — устало вздохнул Северус. Он и Мелла прошли в Большой зал, тут же оказываясь среди оживлённых детских голосов. Половина их обладателей засмотрелись на Меллу, как в первый раз, наверняка размышляя, хорошее ли у неё сегодня настроение, а половина на Северуса, походка которого была неизменно угрожающей.        Мелла уже не надеялась услышать от него ещё что-то, но, вопреки её мыслям, Северус, понизив тон голоса практически до минимума, добавил:       — Однако в ином случае это были бы не вы.       Меллу поражало то, что Северус не знает о ней почти ничего, но успел сделать донельзя точные выводы. 

***

      Мелла не могла установить, действительно ли её упрямство — явление столь однозначное. С одной стороны, оно часто не сулило ничего хорошего, а с другой приводило Меллу к некоторым значимым исходам. Вот и сейчас Мелла шла за Северусом по мосту, ведущему в Запретный лес. Она чувствовала себя до крайности неловко — не хотелось навязываться Снейпу, но вина полоснула её уже в сотый раз. И Мелла готова была сделать что угодно, чтобы уничтожить её.       Ветерок, всё больше походивший на осенний, развевал мантию Северуса так же, как и давным-давно. Мелла, если бы состояла с ним в приятельских отношениях сейчас, обязательно только и делала бы, что старалась держать язык за зубами.       Она пыталась и в нынешнем положении. Ностальгия ударяла Меллу просто нещадно. Она совсем запуталась в собственных ощущениях, не понимала, по воли ли сердца вызвалась на подмогу Северусу.        Мелла догадывалась, что он просто не видел смысла противиться. В конце концов, она вполне могла ходить где угодно в свободное время. Но также ей было ясно, что он с большей охотой пошёл бы в лес, кишащий дементорами, в одиночестве.        О дементорах Мелла вспоминала нечасто. Они лезли в голову только при раздумьях о Гарри. А вот за Северуса неожиданно взволновалась, хотя знала, что он достаточно опытен как волшебник и давно потерял тягу к рискам, угрожающим его жизни.       В отличие от него в молодости. Тогда Северус готов был лезть в Визжащую хижину даже из любопытства.       Мелла, погрузившись в разглядывания окрестностей и заодно Снейпа, даже не заметила, как ноги её ступили на ещё по-летнему зелёную траву. Повсюду распространился лёгкий туман, который, впрочем, нередко появлялся в Запретном лесу.       Северус шёл достаточно быстро, и Мелле пришлось приложить немало усилий, чтобы нагнать его. Он, казалось, даже не заметил её отставания.       Какое-то время они шли молча. Мелла отвлекалась на различные внешние факторы: её всё ещё заботило наличие дементоров при Хогвартсе, но тревога немного ослабла. Потому что мысли Меллы в присутствии Северуса чаще всего были направлены именно на него.       В окружении деревьев и полян, пения птиц и ароматов неизвестных науке трав мысли устремлялись и на них. Мелла нередко погружалась в созерцания всего вокруг, потому что хотела отыскать в окружающем мире побольше прекрасного, ведь в самой жизни Меллы прекрасным называлось отнюдь не всё, что в ней происходило.        Но когда-то в неё внезапно ворвался Северус. И столь же стремительно её покинул.       — Скоро мы достигнем одного из нужных мест, — оповестил он Меллу, не глядя в её сторону. — Необходимы некоторые соцветия и корни. А также пауки, — Северус наконец повернулся к ней, а губы его изогнулись в язвительности, будто он только и ждал, когда Мелла отступит от своего. — Надеюсь, вы знали, на что идёте.       Мелла вернула ему саркастично-мрачную усмешку. Если бы Северус знал, что для Милэй мерзко по-настоящему, он не стал бы предполагать, что такая ерунда, как пауки, может её отпугнуть.       Мелла вдохнула побольше воздуха, такого же прохладного, как голос профессора, и двинулась с ним к лесной поляне, на которой, как Северус безмолвно предполагал, могли находиться нужные соцветия.        Запретный лес привык оставаться достаточно странным местом: здесь обитало множество опасных существ, солнце нечасто заливало лучами опушки и овраги, но, тем не менее, лес хранил в себе немало загадок и красоты. И имел для Меллы значение.       Она помнила, как перебрасывалась с Северусом снежками, как каталась вместе с ним на коньках по заледеневшему озеру, как играла с маленьким Клювокрылом, завоёвывая его доверие… И просто счастливо носилась среди высоких деревьев.       Мелла, попадая в места, которые волновали её сердце, забывалась в прежних чувствах. Ей становилось жаль, что некоторых радостей попросту не вернуть, что их навсегда поглотило взросление и сложившиеся обстоятельства.        — Профессор Милэй, — позвал её Северус, неизменно возвращая в действительность. Мелла лишь одарила его недоумением. Северус тяжело вздохнул и произнёс: — Вы слишком часто витаете в облаках.       — С чего вы взяли? — тут же спросила Мелла, понемногу отходя от воспоминаний.        — Не замечаете ничего вокруг, — Северус в доказательство своих слов взмахнул палочкой, и колючие заросли, которые Мелла даже не заметила, расступились перед двумя волшебниками, открывая им широкую поляну, украшенную пушистым ковром из мха. Здесь туман был не таким густым, и Мелла не лишилась возможности убедиться в том, что лес — необыкновенный и словно живой.        — Я замечаю достаточно. Например, то, что здесь очень красиво.       Мелла прошла вперёд, а Северус, сжав в руке тёмную плетёную корзинку, направился следом. Он, зная своё дело, зрительно изучил поляну с завидной внимательностью.        Мелла тоже присоединилась к поискам. Она напрягала зрение изо всех сил, желая действительно оправдать все те жертвы, что волнение принесло ей перед завтраком.       — Этого мало, — прокомментировал Северус, привычно хмыкнув. — Вы не замечаете полынь.       Он, едва сминая ногами редкую траву, подошёл к маленькому кустарниковому растению, которое, очевидно, мог разглядеть только опытный зельевар, на постоянной основе изучающий различные компоненты.       Растение полыни представлялось для Меллы неприметным. Если бы не крохотные жёлтые пушистые шарики, выступающие для полыни в роли цветов, даже указка Северуса на неё никак не помогла бы профессору Астрономии.        Только при приближении к полыни Мелла уловила горьковато-сладкий аромат, тут же натолкнувший её на определённые мысли, отдающие сильной грустью, а также увидела фигуристые листики, поблёскивающие серебром. Это отличало полынь, использующуюся для эликсиров, от обыкновенной.       Северус опустился рядом, принявшись осторожно, с присущим ему изяществом обрывать листочки и маленькие золотистые гроздья. Мелла помнила, что Северус всегда относился к компонентам и самим зельям бережливо.        Она медленно, тут же обретя множество сомнений, подошла к нему и присела на корточки с другой стороны.        Аромат, тот же, что нередко исходил от самого Северуса, практически дурманил голову. Мелла приблизилась к полыни чуть ближе, позволив себе прикрыть глаза.        — Не засыпайте, профессор Милэй. Это лишь начало, — негромко произнёс Северус, и Мелла тряхнула головой, посмотрев прямо на него. Чёрные глаза, пусть и не лишились холода, излучали странное спокойствие, от чего Мелла не сдержала улыбки. Неизвестно, от чего именно она возникла, но Мелла вдруг нашла забавными его слова. К тому же такая умиротворённость посещала Северуса, видимо, только при подобных осенних прогулках.       — Это здесь ни при чём. Просто полынь… — Мелла пожала плечами, так и не отыскав подходящих описаний. Она сорвала несколько листов и медленно положила их в корзину.       — Мне сложно представить, есть ли что-то, чем вы неспособны восхититься, — Северус выгнул бровь, рассматривая зелёный стебель. — Вы пошли со мной для того, чтобы прогуляться в лесу?       Мелла нахмурилась, посылая в его адрес укор, и парировала:       — Я вполне могла сделать это сама. А пошла я с вами, потому что чувствую вину за совершённое в том году.       Северус выглядел недоверчивым. Он нахмурился тоже, вглядываясь в её бледное лицо, не лишённое серьёзности.       — Я не считал, сколько раз вы извинялись передо мной, — начал Северус с иронией. — Но могу сказать, что чересчур много. Конечно, лишний взорванный котёл и работа, прошедшая впустую, доставили мне самую малость недовольства, — Мелла, поняв, что Северус съязвил и в данном случае, испытала даже обиду. — Но слова здесь напрасны. По крайней мере, в том количестве, в каком произносили их вы.       Мелла на минуту представила, будто Северус таким образом дал ей ответ на её раскаяние за содеянное много лет назад. Она даже приоткрыла рот, чтобы сказать хоть что-то на эту тему, но вовремя осеклась, зная, как это безрассудно и каковой силы будет самоосуждение.        — Значит, утруждаться мне больше не стоит, — пробормотала Мелла, почему-то чувствуя себя неловко. Северус промолчал, заменив этим утвердительный ответ. — Не боитесь дементоров?       Снейп выпрямился, поднимая корзинку с земли и глядя на Меллу несколько насмешливо.       — Компоненты нужны всегда. К тому же если палочкой управляет волшебник с головой на плечах, дементоры бессильны, вам так не кажется?       Мелле так не казалось. И, по правде говоря, не казалось, что Северус так считает. Но ей внезапно стало лучше от осознания того, что он, видимо, может вызывать патронус и сейчас, будучи угрюмым профессором Хогвартса.        — Мне кажется, что наличие головы на плечах в схватке с дементорами не занимает главенствующую позицию.        Северус промолчал снова. Он лишь кивнул куда-то в сторону, призывая пойти дальше.       Мелла и Северус долго бродили по лесу, собирая всё то, что понадобится студентам при приготовлении отваров и снадобий. И он, и она в основном молчали, слушая песни леса: то был одинокий щебет некой птицы, то шелест листьев, то плеск воды в озере… Лес, хоть и завоёвывал восхищение Меллы всякий раз, как она в него попадала, стал будто бы каким-то тоскливым. Он тоже ощущал присутствие страшных существ в чёрных капюшонах совсем неподалёку.       Зоркость Северуса то и дело способствовала обнаружению всё новых и новых компонентов: так он увидел, что по берёзовому стволу вверх взбираются десятки маленьких пауков. Они были гораздо меньше тех, что в прошлом году помогли Гарри и Рону собрать единую картину всего происходящего.        Северус обездвижил пауков заклинанием и с совершенно бесстрастным выражением лица принялся перемещать их с помощью палочки в одну из пустых колбочек, лежащих на дне корзины. Мелла сделала то же самое, изредка разглядывая не слишком приятных на вид созданий.       — Как прошло ваше лето, профессор Снейп? — спросила Мелла буднично. Северус, прикрыв колбочку сверху, исподлобья посмотрел на Милэй, чуть наклонившую голову набок.       — Сносно, — прозвучал краткий вердикт.        — Моё тоже, — ответила Мелла, упустив из виду то, что его взгляд превратился в пронзительный. Она, поначалу усомнившись, произнесла негромко: — Вы говорили, что я никогда не собирала компоненты. Однако осмелюсь предположить, что сборка цветов — занятие похожее.       — Цветов? — переспросил Северус с неким пренебрежением. Мелла кивнула.       — Да. Лето дарит прекрасные гербарии.        У Меллы, стоило ей позорно сдаться и рассказать о чём-то более личном, нежели успехи её студентов, всегда создавалось впечатление, что Северус и при желании не смог бы понять её интересы. Она видела себя его таинственными глазами, неподдающимися скудным описаниям: профессор Астрономии, в школе строгий и организованный, вне её стен позволял себе чувствовать немного больше.        — Данное занятие не несёт практической пользы, — заметил Северус. Мелла в очередной раз кивнула, соглашаясь. Однако она была согласна не в полной мере.       — Зато успокаивает нервы.        Поджатые бледные губы красноречиво сообщили: «Это вам как раз и нужно».       Вскоре все пауки были собраны для дальнейших с ними манипуляций. Мелла, пусть и не испытывала никакого отвращения, порадовалась, что с ними покончено. Так как предоставлялась возможность направиться дальше, возвратить себе частичку некогда сильных впечатлений.       Прогулка по лесу со Снейпом, как Мелла окрестила для себя их совместное времяпрепровождение, вызвала у неё множество противоречивых эмоций. Ей тяжело было осознать, что он снова рядом, пусть совершенно не настолько, как раньше… Но Мелле нравилось видеть, как редкое солнце, ложащееся на бледное лицо Северуса, делает его в неком смысле особенным, выделяет все отражения мыслительного процесса при выборе верного компонента.       Мелла, признаться, сильно устала за последние пару часов. Она и Северус обошли немалую часть леса, собрав всё необходимое для занятий учеников, и теперь возвращались к школе.        Между профессорами царила напряжённая тишина. Мелла ощущала всю её тяжесть, а также пыталась отделаться от вездесущих мыслей, творящих в голове беспорядок. Мысли эти были обо всём и сразу, но, как ни странно, крутились главным образом вокруг Северуса. Мелла не переставала анализировать всё, что говорила, и всё, что делала. Она волновалась, что эмоции от воспоминаний настолько взяли верх, что контроль над ними пропал. И разрывалась от противоречий, от которых очень хотела избавиться.        Мелла и Северус неторопливо шли вдоль берега Чёрного озера. Оно, будучи таким же тёмным, как и всегда, почти всё время приковывало её взгляд.  Вскоре показалось место, освобождённое от зарослей густой травы. Только брёвнышко, безмятежно располагающееся на земле, преграждало путь к воде.       Мелла, немного поразмыслив, решила, что нужно дать ногам отдохнуть, а иначе Северус скрипя зубами вновь возьмёт на себя такую непосильную ношу, как забота о ней. Мелла прочистила горло, скорее, по привычке и оповестила:       — Я присяду ненадолго.       Мелла шагнула вперёд, осторожно опустилась на бревно, видимо, предназначавшееся специально для кратковременного отдыха, и оказалась повёрнута к Северусу спиной.       Мелла засмотрелась на пейзаж, открывающийся перед ней: озеро было гладким, как чёрное зеркало, по нему не бежала рябь. Деревья, высокие и старые, отражались в воде, как отражалась одна плакучая ива, вероятно, за множество лет не уставшая любоваться собой через водную поверхность. Мелла скрытно надеялась на это, но сделать первые шаги, чтобы узнать точно, не осмеливалась. Зато догадывалась, что ей будет больно, стоит вновь прочитать два имени, вырезанные на древесной коре: Мелла и Северус.        «Он создал это. А я через несколько часов лишила его памяти», — подумала Мелла, вспоминая те моменты.        «Мелла помнила, как крепко спал Северус, как волосы закрывали его от внешнего мира. Помнила, как расслаблены были мышцы лица, как на губах переливалась лёгкая-лёгкая улыбка… Мелла помнила, как дрожащим голосом произнесла решающее заклинание.       После наложения Обливиэйта сразу выделились изменения, так сильно ранящие: улыбка испарилась с лица Северуса, брови несколько опустились, а его пальцы легонько сжали мантию.        Мелла долго смотрела на него в ту ночь, еле борясь со слезами. Они уже заволокли глаза, и Мелла, боясь, что ослепнет, медленно опустилась перед глубоко спящим Северусом на корточки и протянула руку. Милэй осторожно стянула с его запястья браслет в форме змеи и трясущейся рукой положила его к себе в карман. На душе стало так гадко, что Мелла сжала металический корпус в ладони, надеясь поранить её и перекрыть горечь физической болью.        А затем бережно убрала чёрные пряди подальше от закрытых глаз, молясь, чтобы Северус не проснулся. И оставила на его лбу невесомый прощальный поцелуй, во время которого по её щеке скатилась-таки слезинка настоящего отчаяния».       Мелла мотнула головой, но сколько бы не пыталась избавиться от отчаяния, напоминавшего о себе долгие годы — ничего не выходило.        Меллу удивило, что не послышались отдаляющиеся шаги. Она медленно обернулась, видя, что Северус не торопится к Хогвартсу, лишь бы избавиться от её общества. Да, поражающая сознание непроницаемость не покинула его, но в самом присутствии Снейпа было нечто… Пока неподдающееся пониманию.        — Вы можете идти к школе, — сказала Мелла, будто даже уговаривая его уйти.        — Покорно благодарю, — парировал Северус, решивший оказать ей все почести за великодушное «разрешение». — Но на худой конец я предпочёл бы отвечать за вашу жизнь, а не за вашу смерть. Дементоров в округе отнюдь не малое количество.        Мелла, расценив это, как тонкий намёк, на отсутствие у неё головы на плечах, вздохнула с едва сдерживаемым раздражением.        — Что-то похожее вы мне сказали и в прошлом году, — Милэй немного прищурилась, возвратившись взглядом туда, куда он был обращён до этого, и принялась рассматривать своё отражение в воде, думая, сколь унылое это зрелище. Пусть Мелла относительно нечасто гляделась в зеркало, всякий раз, стоило ей сделать это, у неё возникало ощущение, что лицо её всё бледнее и мрачнее, что все так называемые тяготы жизни отображаются на нём, давая всем окружающим шанс предположить, каковы могли быть обстоятельства.        «К счастью, никто не знает. И Северус не знает», — успокаивала себя Мелла, а пальцы её в то же время сплелись между собой и крепко пережали друг друга.       — Директор утверждал, что лучше учитывать меры предосторожности и не посещать лес в одиночку, — донёсся его голос из-за спины Меллы. Она вдруг мысленно улыбнулась, но даже не видная никому улыбка не вышла широкой и сияющей: Мелла давно разучилась улыбаться во весь рот и смеяться во весь голос.       — Хорошо, что я отправилась с вами.       Возникло «оскорблённое» молчание. Мелле не нужно было видеть Северуса, чтобы представить себе маленькие перемены, коими обзавелись его резкие холодные черты.       Мелла была уверена, что после столь долгих блужданий по лесу ноги Снейпа гудели от боли, хотя его походка оставалась лёгкой и быстрой. И кивнула, призывая присесть рядом.       Мелла не могла утверждать, что в полной мере хотела, чтобы Северус пробуждал воспоминания внутри неё вновь самым ранящим образом — своим обществом на сравнительно недалёком расстоянии. Но она иногда путалась в том, что считает для себя правильным.        Северус отчасти подтвердил её предположения насчёт усталых ног, когда прошёл вперёд и даже с некой опаской, неторопливо присел на бревно с другой стороны, поставив корзинку рядом. Мелла уставилась на Снейпа даже с удивлением: неужели он всё же снизошёл до того, чтобы разделить с ней несколько мгновений, и последовал её немому предложению?       — А вами снова овладела тревога, — изобличил Меллу Северус в своей саркастичной манере, созерцая её скрещённые пальцы так, как если бы взирал на неудавшееся зелье одного из студентов. — По какой же причине на этот раз? — тон его голоса вновь понизился. Мелла стиснула зубы, словно от боли. В голове вертелся лишь один ответ: «Мне просто кое-что вспомнилось».        Но ему не дано было прозвучать.       И Мелла промолчала, вероятно, давая Северусу пищу для размышлений. Милэй на самом деле была уверена, что он возьмёт её руки в свои, как делал это в том году, и как бы окутает их извечно прохладными ладонями, выглядя при этом неизменно серьёзным. Но Северус, видимо, посчитав, что и так позволил себе побыть излишне сопереживающим раньше, не сделал этого. Он лишь глядел на Меллу спокойно, но крайне проницательно.        Ей всегда удавалось читать по глазам всё, что она только пожелает. Но в случае со Снейпом совершить это было практически невозможно: он даже собственной аурой умудрялся сбивать с толку.        Мелла не всегда могла определить то, о чём он думает, а то, что чувствует — и подавно.       — Зайдите за умиротворяющим бальзамом позже, — пробормотал Северус, заглянув в корзинку, быть может, гордясь проделанной работой. — К счастью, вы отыскали корень валерианы для него. Спустя несколько часов вы наконец стали больше замечать.        Мелла не призналась, что умиротворяющий бальзам ей не слишком помогает. Она подивилась тому, что колкость, воспроизведённая Снейпом, оказалась наиболее безыскусной, чем предыдущие. Не то чтобы Меллу обижали его слова когда-то, к тому же она и сама была не прочь съязвить, но его заявления нередко отпечатывались в памяти.        Мелла заметила, что Северус продолжает глядеть на её скрещённые пальцы. Он, казалось, намеревался сказать что-то ещё, но, последовав её примеру, не сделал этого. А ей в свою очередь даже стало интересно.        Мелла и Северус ещё долго наблюдали за пейзажем, расстилающимся впереди. Каждый думал о своём, храня молчание. Хотя нельзя сказать, что после осознания факта своего сотрудничества со Снейпом Мелле было так же трудно находиться рядом с ним, как в прошлом году. Всё же время позволило примириться со многими вещами.       Существуют люди, рядом с которыми ничто не мешает безмолвствовать. Они не мчатся за впечатлениями и не слишком разговорчивы, но благодаря им образуется множество мыслей, имеющих некую недосягаемую прелесть.        Мелла не знала, является ли Северус таким примером, но его чуть расслабившиеся лицевые мышцы вселяли некое… Успокоение.        — А вы приходите на чай, — совершенно бездумно выдала Мелла в ответ, чуть не настучав себе же по голове. В прошлом году, предложив Северусу выпить чай в его день рождения, Мелла столкнулась с прямолинейным отказом. В этом она ожидала примерно того же самого.        Однако реакция Снейпа была не столь однозначной. Он по привычке хмыкнул, неспешно повернувшись к Мелле и чуть нахмурив брови. Если бы на месте Северуса находился любой другой, он бы рассмеялся над её наивностью. Мелла почувствовала себя глупой молодой девушкой, наступающей на одни и те же грабли дважды. Она внутренне опасалась осуждения Снейпа, который смотрел на неё настолько непонятным взглядом, что от этого становилось ещё более неудобно.       — Я рассчитывал, что ввиду некоторых обстоятельств вы всё же измените себе, профессор Милэй, — туманно произнёс Северус, заставив её недюжинно занервничать. Мелла уже тысячу раз пожалела о своём приглашении, готовясь при возвращении в Хогвартс вырвать у себя все волосы. Но она не смогла понять полностью, что значила эта фраза. — К тому же вряд ли вам хотелось бы, чтобы я в отместку за котёл и подземелье в целом сломал один из телескопов, — Северус непроизвольно дёрнул уголками губ, вспоминая события, точно снившиеся ему в кошмарах по сей день.        Мелла неожиданно дёрнула уголками губ также, и этот жест вновь породил её слабую, на этот раз вымученную улыбку, что являлась таковой из-за напряжения.        — Невилл Долгопупс специалист в этом деле. Сломанный телескоп меня уже не удивит, профессор Снейп.       Северус воззрился на неё с неким несогласием. Он выдержал паузу и добавил весьма негромко, неожиданно меняя тему с Долгопупса на нечто другое:        — Вы улыбнулись два раза за последние два часа, — констатировал Северус, испытующе глядя ей в глаза, и добавил будто бы пояснительным тоном: — Любопытно.        Мелла не нашла в себе сил ответить, что Северусу это тоже не повредило бы… Она лишь, борясь с внезапно нагрянувшим ошеломлением внутри, поторопилась окунуться взором в воды озера, раздумывая, не слишком ли легкомысленно было её внеплановое приглашение на чай.       Воды озера являлись загадочными и непроглядными… В общем, как Мелла заключила — ни дать ни взять глаза Северуса.