Вызов для Третьего Рейха.

Стояла ночь.       Ночное крымское небо заволокло черными жирными грозовыми тучами, которые накатывали с моря ещё на закате, а уже ночью обрушили свой водяной груз на чуждый кусок земли из иного мира. Облака накрепко заточили его в свою темницу, не пропуская ни малейший просвет. Из-за всего этого было очень темно, а грозовые капли без перерыва обрушивались вниз, разводя сырость, грязь и лужи, и лишь иногда неестественную тьму разгоняли всполохи молний, а звуки дождя, периодически усиливающегося, но быстро ослабевающего, глушили громкие раскаты грома.       Молнии вспыхивали довольно часто - одна за другой. Не утихая, гремела в тучах гулкая небесная канонада. И от этого блистания и грохотания трепетно сжималось сердце у боязливого человека или животного. Гроза грозила бушевать долго. Возможно, что до рассвета. И обрывались раскаты грома так же резко, как и начинались.       По ночной скользкой дороге, пролегающей через лес, разрезая окружающую тьму тусклым светом фар, ехала небольшая автоколонна: автомобиль Stoewer R200 с твёрдой крышей, фургон Опель-Блиц с тентовым кузовом и замыкал мотоцикл BMW r75 с коляской. На железном коне ехало сразу трое солдат и единственная защита, которая у них была от сильной грозы и холодного ветра, представляла собой лишь каски и сильно изношенные дождевики армейского образца. Впрочем, от холода они мало помогали, но приходилось терпеть. - Насколько же ужасная погода, - проговорил сидящий на соседнем от водителя сиденье обер-лейтенант Вальтер Рихтер, доставая из нагрудного кармана формы мятую пачку сигарет. – У нас в Баварии такую грозу я лет девять назад видел. Наверное, всё это из-за чертовщины с переносом и этим проклятым миром. - Это вы к морям не привыкли, - заявил водитель автомобиля, не отрывая взгляд от дороги. – Я вот из Гамбурга. У нас там климат во многом, как здесь. Тут теплее правда, но не суть. - Интересно… Сигаретку? – произнес обер-лейтенант, протягивая одну из сигарет собеседнику, но тот лишь отрицательно помотал головой. – Как хотите. Так какой у вас климат в Гамбурге, может расскажите? К слову, герр гауптманн, не желаете закурить? - Не отказался бы, - произнёс сидящий на заднем сиденье более старший и довольно грузный офицер, беря из рук младшего офицера дешевую табачную продукцию и зажигая её при помощи зажигалки того же обера. – Благодарю премного. - Та-ак с чего начать… - задумался водитель, но через секунду продолжил. – Звать-то меня Отто, если интересно, но не суть важно. У нас в Гамбурге же море рядом, портовый город и все дела. Климат в городе океанический – спасибо тому же морю. Ветры приносят с собой сырость и тучи весь год, оттого и частые шторма и остальные осадки. Поэтому говорят, что у нас в Гамбурге круглый год осень. Здесь, в Крыму, конечно, теплее, но по сути та же история. Думаю, эта гроза ни сколько последствия переноса, сколько особенности прибрежного климата. - Хм, понятно и занимательно, - сказал Вальтер, выдыхая в совсем слегка приоткрытое окно сигаретный дым. – Но как бы то ни было, сейчас важно не налететь в такую погоду на зверя или в дерево. Не люблю сидеть без дела, особенно по несколько месяцев в госпиталях. Благо, там медсёстры красивые часто. Главное только не влететь в брак! Сказав это, обер-лейтенант Рихтер рассмеялся довольно мерзким смехом. - Многоуважаемый, я бы на вашем месте больше бы переживал не о оленях или пеньках, а о более разумной и двуногой живности, - назидательно произнёс гауптманн, смотря на залитое каплями дождя стекло. – У нас тут в лесах и по ночам часто пропадают хорошие солдаты… Как бы не нарваться… - … на партизанскую засаду, герр гауптманн? – развернувшись к собеседнику на заднем сиденье, с хищной улыбкой произнес обер. – Любопытно… не уж то, несколько отборных дивизий Вермахта не в состоянии низвести всякое сопротивление аборигенов, как в Польше или Ленинграде? Признаться, я был лучшего мнения. - Должен отметить, что расположенные тут части исполняют свой долг со всей серьёзностью и вынуждены постоянно находиться в состоянии повышенной готовности, господин Рихтер! Нам удалось ликвидировать значительное число различных партизан и других бандформирований. - Тогда же в чём проблема, герр гуптманн? Я же прекрасно понимаю, как и вы, что такого специалиста, как я, не направили бы сюда без причины. Мой большой опыт в ликвидации польских отрядов мог бы пригодиться только при одном условии, не так ли? - Остатки, - почти выплюнул это слово офицер, и, как под момент, за окном сверкнула вспышка молнии и раздался сильный раскат грома. – Нам удалось с большим трудом уничтожить около ¾ от всей численности партизан, но те, кто выжил, стали опасней и осторожней. Уцелевших стало практически невозможно найти, а когда же мы выходим на их лагеря, то нас встречают лишь заминированные землянки и хитроумные ловушки. Их диверсии и атаки стали гораздо больнее и продуманнее. Так один из КПП под Ялтой был уничтожен неделю назад. Из семнадцати солдат и офицеров не выжил никто, потеряно несколько грузовиков и целый бронетранспортёр, а вот убитых партизан или даже следов крови найдено не было. Или в прошлый четверг: с рельс сошёл целый поезд с сотнями солдат. Погибло несколько солдат, а десятки теперь в госпиталях. И опять никаких следов. - Занимательно, даже очень занимательно, герр гауптманн, - с явным азартом в голосе и с хищной улыбкой, произнес Рихтер, выдыхая сигаретный дым через небольшую форточку на дождливую улицу. – Чувствую, что скоро мне предстоит очень интересная охота. Хе-хе… - Я бы не был так самонадеян, мистер обер-лейтенант. Как никак, здесь вам не Польша, тут «дичь» гораздо опасней… - Верно подмечено, - развернувшись опять к заднему сиденью, заявил с той же хищной улыбкой обер-лейтенант. Он воспринимал ликвидацию и выслеживание партизанских отрядов на завоёванных территориях, как очень интересную и несколько опасную охоту. – Мне тут не Польша. Тут несколько инте…       Тут снаружи ослепительная молния вспорола небо, и темные внутренности офицерского автомобиля освятило ярким белым цветом. На какой-то миг звук падающих капель и всё остальное притихло, но только на миг. Словно спохватившись, задул резкий холодный ветер. И сейчас же, резко и пугающе, как выстрел, прогремел гром. И в тот же миг раздались выстрелы. Маленькие куски свинца с огромной скоростью впивались в первую машину: в капот, в колёса, в двери, в решетку радиатора и, пробивая стёкла, в людей.       Первым погиб Отто – несколько пуль угодили ему прямо в голову, а ещё пара в грудную клетку. Следом умер Вальтер сначала получив пулю в шею, затем ещё несколько в область лопаток, другая в руку и финальная попала чуть ниже виска, буквально вырвав оба глаза. Оставшись без управления, Stoewer R200 проехал ещё немного и выкатился за пределы дороги.       Этот момент существенно облегчил ситуацию невидимому стрелку, который, прекратив стрельбу лишь на секунду, тут же обстрелял не успевших что-либо понять двойку немцев в кабине Опеля, который даже не успел затормозить. Град пуль мгновенно изрешетил и двигатель и кабину фургона, заставив тот остановиться. Немцы в кабине погибли мгновенно.       Едва грузовик остановился, из него тут же стали выскакивать солдаты с автоматами наперевес. Пара солдат, видимо, также мало что понимающая, побежала прямо вперёд, но едва они оказались возле расстрелянной кабины, как тут же были подкошены двумя стрелками: по звуку пистолет-пулемёт и самый натуральный пулемёт. Третий немец укрылся за кабиной, увидев судьбу своих побратимов. Ещё один только успел, что выскочить из грузовика.       Тут из темноты вылетел какой-то предмет прямо под колёса мотоцикла. Спустя секунду прогремел взрыв, и мотоцикл вместе с промокшими солдатами перевернулся от ударной волны на мокрый асфальт.       Вдруг из темноты раздались выстрелы характерные для немецкой штурмовой винтовки. Заставший у кузова в шоке солдат имел несчастье поймать грудью короткую очередь автоматных пуль 7,92 мм и с предсмертным криком рухнул в грязь. - Scheiße! – раздался крик укрывшегося за кабиной от невидимых стрелков солдата. Тот смог заметить темную фигуру, только что убившую его товарища, но так и не успел выстрелить, ибо тут же получил свою порцию свинца и с прострелянной головой рухнул прямо на дверь Опеля.       В это же самое время, тёмная фигура неизвестного вышла на дорогу, водя стволом автомата из стороны в сторону. И спустя несколько секунд совсем рядом с головой силуэта пролетели несколько пуль из вальтера. Фигура лишь развернулась на 90 градусов и выпустила длинную очередь в сторону перевернутого мотоцикла, и вмиг побежала вперёд, скрывшись в темноте. - Быстрее! Быстрее! Убейте его!       Тройка мотоциклистов с пистолетом и автоматами бросилась следом, не особо разбираясь с дорогой. И тут же поплатилась.       В очередной раз сверкнула молния, прогремел сильный гром, раздались выстрелы. Последняя тройка солдат была скошена пулемётно-автоматным огнём, рухнув на скользкую дорогу в лужу грязи, которая быстро смешивалась с кровью.       Через минуту после первых выстрелов бой был окончен.       Осторожно из-под грузовика вылезла фигура в плащ-палатке цвета хаки с немецким автоматом в руках. Внимательно осмотревшись вокруг, человек крикнул сильным басом. - Чисто!       Опустив винтовку, фигура села на одно из крыльев грузовика. Спустя пару десяткв секунд к нему подбежала такая же пара фигур в плащ-палатках, но если у одного был немецкий пулемёт MG-34, то у другого был уже редкий для этих мест советский ППШ-41. - Наум - грузовик. Захар – трупы и мотоцикл позади. Я к машине. Брать еду, медикаменты и патроны. Закончите – машины взорвать, - коротко и понятно, как отрезал, произнёс командир и резко встал. Но вместо того, чтобы сразу пойти к автомобилю, он резко развернулся и пошёл к паре расстрелянных солдат на другой стороне дороги, на ходу доставая нож. Без единого лишнего движения он подошел к ещё живому немцу, который всеми силами пытался отползти от места крайне скоротечной битвы, оставляя кровавый след, который всеми силами пытался смыть дождь, будто бы стараясь помочь скрыться подранку. Но от судьбы не уйдешь.       Раненый немец внезапно получил сильный удар под рёбра и перевалился на спину. Немец едва успел открыть рот в крике агонии, как ещё один удар ногой пришелся прямо в разорванный пулями живот, выдавливая кровь и дерьмо через раны. Раздался душераздирающий крик боли. Из глаз хлынул поток слёз, которые, как и все прочие жидкости, тут же смешивался с дождевой водой. - AAAAA! MFF...We-e-eh...       Фигура лишь молча присела рядом, не отводя взгляда от мук недобитка. Тьма ночи и далеко натянутый капюшон скрывали лицо неизвестного. - Es tut dir weh, oder? – тихо, но отчётливо произнес неизвестный на немецком. – Das ist gut. - Bitte ersparen Sie mir, - сквозь стиснутые в гримасе боли произнес солдат. – Ich habe eine Mutter… sie ist eine kranke frau… - Hmm, neugierig, - произнес человек так, будто слышал такое сотни или тысячи раз. – Jeder hat eine Mutter... - Gnaden… - Hast du jemals, Fritz, jemanden verschont oder einfach nur in Scheunen verbrannt und die Kinder und Mütter anderer Leute vergewaltigt, wie ein tollwütiger Hund?– проговорил с насмешкой партизан, вертя в руке нож и внимательно вглядываясь в глаза раненого солдата. – Weißt du, was die Nazis mit uns gemeinsam haben? Wenn sie sterben, erinnern sich alle an ihre Mutter.       Едва эти слова дошли до помутневшего от боли разума немца, как нож в руках его палача мгновенно впился до рукояти в левый глаз подранка. Рот того мгновенно открылся в немом крике боли, но через секунду нож покинул глазницу, чтобы тут же вонзиться в правый глаз, через него вонзившись в мозг. Раненый задергался в предсмертных конвульсиях, захрипел и через несколько секунд обмяк.       Удостоверившись в смерти фашиста, партизан резким движением руки вырвал нож из головы мертвеца и вытер его об промокшую униформу. Спрятав нож в сапог, фигура быстро обыскала мертвеца, забрав с него одну ручную гранату М24 и магазин к автомату, чтобы сменить свой, уже практически пустой.       Вздохнув, партизан повернулся и быстрым шагом направился к вылетевшей в кювет машине. Подойдя, он открыл переднюю дверь, где, опершись о руль всей грудью, лежал труп водителя. В неестественной позе на соседнем сиденье находился труп в офицерской форме с погонами обер-лейтенанта. Нужно было забрать фуражку, как трофей.       Оставив дверь открытой, человек развернулся и открыл дверь пассажирского сиденья, где ему предстала несколько интересная картина. На заднем сиденье с простреленной грудью и в пропитавшимся кровью кителе сидел ещё один офицер. По погонам целый гауптманн. Тяжело дыша, он краем глаза смотрел на партизана. По беглому осмотру понятно – не жилец.       В ногах у офицера, кроме как дымящийся сигареты и простреленной головы обера, валялся пакет с непонятным содержимым.       Резким движением руки, не спуская дула автомата с умирающего, партизан вынул из кобуры красиво украшенный офицерский вальтер и убрал себе в карман. Следующим он проверил пакет. Внутри оказались различные сладости и фрукты. - Bringst du das zu deinen Kindern? hast du Kinder? - Sohn... und Tochter… - задыхаясь, выдавил из себя гауптманн. - Es tut mir sehr leid, Fritz, aber du hast kein Glück, - беспристрастным голосом проговорил человек и потянулся за фуражками офицеров и по очереди отрезал с них значки. - Das ist seltsam ... so sterben... so langsam… - проговорил куда-то в пустоту офицер, захлёбываясь собственной кровью.       Вздохнув, партизан убрал нож и значки, а вместо них достал недавно взятую гранату. Забрав пакет со сладостями из машины, партизан закинул туда гранату. Тут же захлопнув дверь, человек бросился прочь от автомобиля и спустя несколько секунд лег на землю.       Раздался взрыв, и автомобиль заволокло дымом. - Товарищ комиссар, вы как?       Партизан поднял головы и столкнулся взглядом со своими подчиненными. Пара бойцов с полными мешками патронов и продовольствия, пригнувшись, внимательно смотрела на своего командира.       Комиссар… сейчас это слово, кажется, будто бы пришло из совсем другой жизни…Тогда он – Виталий Лурия - только закончил партийные курсы и получил должность комиссара в одном из полков 65-й стрелковой дивизии, хотя, и было это в далёком 36-ом году. А ведь всё, как любили рассказывать фашисты – и еврей, и комиссар, и большевик с партийным билетом. Полный комплект и гарантия стопроцентной смерти при попадании в немецкий плен. Да, только выходит пока наоборот.       На фронт его отправили в самый разгар войны прямиком на Крымский фронт за месяц до падения оного. Тогда более десятка тысяч красноармейцев и гражданских укрылись в темных и сырых Аджимушкайских каменоломнях. Он понял ещё в самом начале, что выхода нет. Последние баржи с советскими частями уже давно покинули Керчь, а на поверхности почти каждый вход в подземную крепость охраняли орды фашистов. Он прекрасно помнил, как ему прекрасно всё понимающему приходилось вселять надежду в сердца и души перемазанных к копоти и голодных красноармейцев в течение нескольких месяцев. Как приходилось выживать в нечеловеческих условиях. Как задыхались от хлора десятки и сотни бойцов прямо на его глазах. В последние месяцы обороны, несколько сотен, больше похожих на обтянутых кожей скелеты, советских солдат пошли в последний прорыв на пулемёты. Задача была проста – вырваться из окружения.       Он помнил то самое полное боли и хрипов «Ура!» сотен пересохших глоток, как падали на землю замертво бойцы и умирали они вовсе не от пуль, а от истощения, как один из бойцов, разорванный надвое миномётной миной продолжал упорно ползти вперёд… Из тех сотен прорваться смогли лишь несколько десятков, а из десятков от немцев смогли скрыться единицы.       Из всех вырвавшихся сейчас были живы точно лишь троё: он сам – Виталий Лурия, рядовой Наум Юдин 1923 года рождения и рядовой Захар Яковлев 1917 года рождения. Кроме них троих в их маленьком партизанском отряде был ещё «Филин» - немногословный, непонятно как выживший снайпер из Севастополя, который немецкие сволочи уже успели переименовать в Теодорсхавен. Насколько Виталий знал, «Филин» был из семьи старообрядцев, который вышел к людям где-то в Туве незадолго до войны. Добровольцем записался на фронт в первые дни войны и на фронте с первой военной осени. Работать он любил один, часто уходил в разведку на несколько дней, но каждый раз приносил с собой какие-либо трофеи. С остальным отрядом работал редко, но к этому уже давно привыкли.       Один из бойцов – Наум – протянул руку к комиссару, помогая тому подняться.       Встав во весь рост и отряхнувшись, комиссар спросил: - Закончили? - Так точно, товарищ комиссар, - отчеканили разом оба бойца. - Отлично, уходим отсюда.       Сказав это, три фигуры в плащ-палатках растворились в ночном лесу. Позади них догорала разбитая колонна. Из-за грозы немцы схватятся своих слишком поздно. Можно смело заявить, что сегодняшняя операция удалась на славу.